По правде говоря, Уилл искренне не понимал, как у него получилось так вляпаться. И когда именно — тоже. Почему-то так получилось, что в какой-то момент его жизни дружеская привязанность переросла в совсем не дружескую влюбленность. И в кого? В лучшего друга.
Это оказалось больно. Глупое сердце так надеялось, что дружеская забота скрывает под собой ответные чувства, и потому во всем видело любовь. Странное. Неправильное. Как и сам Уилл. Но тогда он был ещё в норме — кривой, но все же в норме.
А потом случилась Изнанка. И Уилл вернулся все такой же кривой, но уже чертовски не в норме. Поломанный до ужаса в тёплых маминых глазах.
Но больнее всего оказалось не это. Больнее всего оказалась неизвестная девчонка, к которой у Майка чувства. Это было так легко заметить, и точно так же легко понять, что ему ничего не светит. Что солнце под именем Майк — не для него. А для неизвестной Эл.
И Уилл не знал, как ему быть. Он не хотел мешать другу — он хотел, чтобы тот был счастлив. А если при этом будет несчастен он сам — это же нестрашно, правда?
Уилл так себя ненавидит. За все то, что чувствует сам. Он не должен быть таким, это же н е п р а в и л ь н о.
Но что поделать, если он весь такой? Весь — с головы до ног изломанный, исковерканный, с полумёртвым растрескавшимся сердцем.
Не моя вина, что тебе не нравятся девушки.
Ты прав, Майк, не твоя. Это его вина, вина Уилла. Ведь это ему не нравятся ни девушки, ни парни. Ему нравится Майк чертов Уилер. И с этим он живет. Хотя живет — не совсем верно. Существует — так точнее.
Он все ещё зачем-то существует.
Но Уилл старался, честно старался жить по-настоящему. У него же замечательная семья и отличные друзья. И даже глядя на счастливого Майка с Эл, Уилл пытался радоваться тому, что Майку хорошо, что у него все в порядке. Что хотя бы он получил все, что хотел.
Не беда, если Уиллу с этим капельку не повезло.
Не беда, но как заткнуть эту дурацкую ревность, гребаное чувство собственничества?
Уилл повторяет, как мантру, что не имеет на Майка никаких прав, что у него своя собственная жизнь, в которой сам Уилл теперь принимает и будет принимать лишь эпизодическое участие. Но болит, так болит!
Уиллу хочется утащить Майка к себе и никому не отдавать, чтобы получать все улыбки и ловить каждую смешинку.
Знал бы Майк, как он любит, когда они остаются вдвоём. Когда все внимание Уилера — на Уилле. И ему хочется такого постоянно, чтобы это не заканчивалось никогда.
Но Уилл упрямо себя одергивает, пытаясь заткнуть ревность, пытаясь справится с собой.
А как ты счастлив, когда я не с тобой! Наверняка я тебе действую на нервы, да? Прости, я честно не хотел.
Просто Уилл не может по-другому. Просто Уилл винит себя за всю свою ревность.
Просто Уилл иногда повторяет про себя «мой Майк» и отчаянно желает, чтобы это было правдой.
Но — не судьба. Майк не его, и не будет никогда. И как с этим жить?
Уилл думает, что, может статься, он все преувеличивает? Может, это пройдёт, как обычная пылкая подростковая влюбленность?
Но что, если ему не хочется, чтобы это проходило? Если хочется вечно наслаждаться Майком — пусть не его, но Майком же. И что делать в таком случае?
Проще всего было бы вырвать глупое сердце, чтобы оно больше не трепыхалось в своей тюрьме, чтобы больше не билось. Чтобы Уилл больше не умирал каждый раз, не рассыпался на сотню трещин, не тонул ещё глубже в своём омуте.
И ведь он никому не расскажет, ни с кем не поделится. Потому что это — его. Личное и тайное, сокрытое от всех глаз. Неправильное и жуткое, словно ещё один осколок Изнанки. И оно копится, растёт постоянно, не находя выхода.
Уилл так себя ненавидит. И, когда он уезжает из Хоукинса, ненависть только усиливается. Потому что все не стало легче, как он хотел бы.
Все стало только хуже. Потому что теперь постоянно в голове большими, огромными, просто гигантскими буквами скачет лишь одно имя. И ему — вспоминать каждую секунду, проведённую рядом с Майком. Вызывать в памяти его образ, улыбку, от которой мгновенно теплеет в груди, глаза, искрящиеся весельем и интересом, смех, от которого так хорошо становится. И вместе с тем волчью тоску: выть хочется, чтобы рядом с ним оказаться. Просто вдохнуть знакомый и родной запах, встретиться взглядом, услышать голос. Обнять, прижать и никогда бы не отпускать, да только разве это нужно Майку.
Уилл же и призрачной мысли, остатков надежды допустить не может, что все взаимно, чтобы не тешить себя ложными надеждами. Нужно смириться, что Майк не для него. Он пишет Эл, и она улыбается и плачет, читая его письма. А Уиллу остаётся только рисовать. Рисовать любимое лицо, еле заметные веснушки на щеках, улыбку, по которой он так скучает.
Эл убеждена, что он влюбился в девушку, и наверняка поделится этим с Майком в очередном милом и приторно-сладком письме для парочек. Уилл на неё не злится — разве она виновата, что он умудрился влюбиться в ее же парня? Разве кто-то, кроме Уилла, в этом виноват?
Уилл искренне рад приезду Майка. Даже если боль от наглядной демонстрации, что они так далеки друг от друга, не желает утихать, а только вкручивается ещё глубже, где-то туда, где должно быть измученное сердце, ему все равно так хорошо, что можно видеть-слышать-чувствовать, вдыхать запах Майка, оседающий в легких, можно завороженно глядеть на улыбку, силясь запомнить каждый момент. Отчаянно желая, чтобы это никогда не заканчивалось. И чтобы вот так, чтобы запах Майка саднил в груди, застревал где-то рядом, чтобы можно было чувствовать себя хоть на капельку живее.
Потому что Майк снова уедет и оставит после себя лишь тусклую пустоту внутри Уилла. Он думает, что когда-нибудь встретит другого человека, которого полюбит, может, будет звать тем же именем совсем не того, будет говорить комплименты не тому, слушать не тот голос и прижиматься не к тому. И страдать тоже не по тому. Он все равно верит, так глупо и наивно, что пройдёт, что все чувства окажутся глупей юношеской фантазии, когда так хочется романтики и любви. И абсолютно неважно, если это мешает по жизни и стремится вырваться острыми стальными щупальцами. Уилл задушит их на корне, и Майк не узнает ни о чем, будет жить, как всегда.
Так же будет лучше, верно? Так будет приторно и тошнотворно правильно, ведь и Майк наверняка когда-то считал его «милым и послушным мальчиком». Только вот «милый и послушный мальчик» вырос в совсем уж не милого и тем более не правильного. Кривого, как собственная улыбка, чтобы убедить окружающих, что все в порядке. Что вовсе не хочется рвать на себе кожу, впиваться ногтями до боли в запястья, вырезать линии в самых неприметных местах. И кричать в подушку, выть, орать до хрипоты в горле тоже не хочется. Ведь похоже же, что он в порядке?
А то, что Уилл временами сожалеет, что вообще появился в этом мире, это нормально.
Но он так любит любит любит любит любит.
Сколько бы раз Уилл это про себя не повторил, вслух никогда не скажет. Нельзя, так чертовски нельзя. Ни к чему.
И он, конечно, боится. Боится, что потеряет все то малое, что между ними осталось. Уиллу нужны эти крупицы внимания, так нужны! Ему необходимо, он задыхается, он думает, что умрет, если не будет видеть, слышать, чувствовать Майка. Уилл не знает, что будет потом. Оно же утихнет, правда? Все же будет в порядке? В этом неведомом будущем, которого он так не ждёт.
Уилл думает, что у Майка в нем все будет хорошо, он бы верил ему? Потому что Уилл будет верить в него всю жизнь. Только толку от его веры, если она не нужна Майку. Не нужна, верно?
А он безудержно тонет, утопает в Майке, и так больно, что Уилл не нужен ему так, как он в нем нуждается. А Майк для него — кислород.
Светит ярче солнца, сияет ярче звёзд, греет теплее огня. Безумно талантлив. Слишком красив.
Уиллу нравится в нем все: как он говорит, как пахнет, как улыбается, как двигается, как дурачится. Он любит его глаза, губы, улыбку, непослушные волосы…
Иногда Уилл разрешает себе представлять, что существует не он и Майк, а они. И тогда совсем не хочется вылезать из фантазий, хочется завернуться в них, как в одеяло, и жить так, в этом надуманном мире.
А не в том, где тебе до меня нет дела.
Уилл так себя ненавидит. Он с ужасом осознаёт, что не умеет жить без Майка. Он чувствует, что правда умрет, когда даже возможности увидеть его не будет. Он лучше даже надеяться не будет, что Майк будет о нем вспоминать и писать хоть иногда.
Уилл знает — он готов в любой момент поддержать Майка. Это так естественно, что он будет на его стороне, будет за него всегда. И верить будет ему. Просто потому что это Майк. Уилл бы ему доверил свою жизнь. Может, он просто слепо доверяет. Но даже врать Майку тяжело. Потому что он весь такой другой, все остальные совсем не такие, как он, все остальные — тоже разные, но для Уилла он самый-самый.
Но неужели он не видит, как Уилл к нему относится? Неужели это так незаметно? Уилл даже не пытается скрываться, на это попросту не хватает сил. Может, звучит как обвинение, но он Майка не винит. И винить не будет. Он, конечно, не идеальный и не святой, таких людей вообще не существует. Но ему Уилл простит все. Абсолютно все. Наступит на глотку собственных проблем и чувств, чтобы ему было хорошо. Может, это и неправильно, и нездорово. Но кто сказал, что он в порядке?
Впрочем, сам Уилл никогда Майку не признался бы, что чертовски не в порядке. Может, это потому, что рядом с ним ему слишком хорошо, но без него — слишком плохо? Уилл не знает, он не умеет распознавать собственные чувства, он их порой боится. И чувствует себя ненормальным, поломанным, неправильным. Позором всей семьи.
И готовым пожертвовать всем, только бы ещё раз Майк повторил его имя. Улыбнулся, рассмеялся, встретился с ним взглядом. Чтобы Уилл снова падал куда-то в глубину, не пытаясь найти опору.
Иногда, очень редко, он все же думает признаться, но боится, так боится. Быть может, когда-нибудь он наберется смелости и скажет. Но… как именно?
Он бы рассказал, например, какой Майк чудесный, не упомянув, как ему без него плохо, и просто извинился бы. Пусть Майк и говорит, чтобы Уилл не извинялся, но… Надо, просто… так надо. Он знает, он уверен, что это невзаимно.
И зачем тогда говорить — Уилл не знает. Просто потому что «а вдруг»? Просто потому что это разрывает изнутри? Уилл не знает. «Я люблю тебя» — такие простые и никчемные слова. Совершенно Майку не подходят. Ему в любви нужно признаваться по-другому. Но как? Уилл не знает ничего.
прости. пожалуйста, прости. я не знаю, как так получилось.
И Майк спросит, может быть, о чем, Уилл, ты говоришь, непонимающе выгнет бровь, кинет обеспокоенный взгляд, и Уилл, еле шепча, скажет, что о нем. Расскажет о том, что когда-то вдруг начал чувствовать эти дурацкие чувства и никак не смог от них избавиться. Что подсел на него, как наркоман. И снова извинится. Потому что правда стыдно. Майк этого не заслужил — чтобы в него влюбился лучший друг. Ему будет больно, он чересчур хороший, чтобы равнодушно воспринять то, что в него влюблён человек, к которому он ничего не испытывает, кроме дружеских чувств.
Уилл не хочет даже мысли допустить, что идеализирует Майка — ведь он же видит, какой он. Какой он уникальный, особенный, удивительный, какой он невероятный. Какой нечеловечески красивый.
Он с ума сойдёт, потому что никогда не сможет быть ближе, чем просто друг. А Уилл — очень плохой друг. Знал бы Майк, что он цепляется за любую возможность побыть с ним подольше хоть на долю секунды. И кощунственно радуется, когда они остаются наедине. Так неправильно, так ненормально, так до дрожи необходимо.
Ты должен смириться, Уилл, ты должен понять, что твои мечты неисполнимы. Что никогда не быть тебе больше, чем просто друг Майка Уилера. Запомни и угомонись ты наконец.
Но сколько бы он ни вёл разговоры сам с собой, это не помогает. Уилл так больше не может. Неужели так все и будет до скончания веков?
Ему — умирать, ломаться, тонуть. Майку — ничего не замечать и жить счастливо без него.
Помогите кто-нибудь — безмолвный крик. Спасите, пожалуйста. Увидьте, что я не в порядке!
У Уилла внутри — озеро нерасплаканных слез, которые он сдерживает, как может. Он тушит их в себе, глушит подальше, засовывает в глотку, чтобы не вырвались, чтобы не сделали ещё хуже.
Только хуже ему становится даже так.
Он бы и рад отдалиться от Майка, отрезать от себя всю свою никчемную любовь, но каждый раз словно цепной пёс срывается для призрачного шанса увидеть его. Ненавидя себя при этом ещё сильнее.
Уилл думает, что Майку бы точно не понравилась такая правда. Она и ему, если честно, не нравится.
и почему, если эта пьеса о нас, то обязательно трагедия?