Конечно, сейчас ни королю, ни королеве Вестероса в Чёрном Замке не оказывали таких почестей, как это было во времена пребывания здесь Станниса, — места не хватало никому.

Раскинувшиеся вдоль всей Стены палаточные лагеря находились в постоянном движении, и, пожалуй, это был единственный раз, когда все замки Дозора: разрушенные и вполне целые, с крысами в половину человеческого роста и одичавшими воронами, с заброшенными с прошлой Долгой Ночи подземными ходами и отсутствующими крышами — оказались заселены. Остатки армии Станниса и отряды Болтонов селились рядом с людьми Мандерли и Дастинов, одичалые с мамонтами сидели за одним костром с чёрными братьями, даже дорнийцы и Тиреллы — подданные Дейенерис, не пытались устроить массовое побоище, Братство без знамён, называемое Дени «псами узурпатора», мирно уживалось с Безупречными и дотракийцами, а немногие железнорождённые, пришедшие с Теоном, терпели по-соседству Красных жрецов.

«Вами движет страх, мною — ужас», как говорил Бран. Ужас перед своим будущим, перед будущим всех людей этого мира или банальная боязнь за свою шкуру — всевозможные виды страха собрали здесь этих людей и полумифических существ, вроде великанов и Детей Леса, заставили не думать о мести и вражде, забыть былые ссоры и обиды, сплотили их всех перед лицом Великого Иного, чьё имя запретно, бога смерти и тьмы, чтобы дать Ему бой и выжить или умереть.

Собственно, настроения в лагере были соответствующие воодушевлённо-упаднические: старые друзья не надеялись увидеться вновь после наступления рассвета, люди, у которых оставалось что-то сказать другим, пытались сделать это расторопно и сбивчиво, боясь не успеть, и даже многие командиры закрывали глаза на всё, не касающееся севера от Стены.

Сегодня вечером увезли последнюю часть тех, кто не мог сражаться: женщины, старики, калеки, дети, раненые… Скорее всего, они успеют добраться только до Брана, находящегося в Кротовом Городке, — не дальше. Женщин у Стены осталось совсем мало — и почти все они находились в Бочонке, но Джон никогда бы не подумал назвать это место слабым в их обороне — отряд одичалых с песчаными змейками и Зеей-арбалетчицей дал бы фору большинству аналогичных мужских объединений. Аша с братом и ещё несколькими пиратками находились в Восточном дозоре со своими галерами и должны были удержать берег. А Арья, недавно приплывшая туда с несколькими Безликими, успела отмотать уже не одну сотню лиг до Серой башни, где встретилась с другой бесстрашной девушкой — Бриенной, оставляя своих знакомых ассасинов укреплять наиболее провисающие по количеству людей места.

В Чёрном Замке осталась только королева Дейенерис и её верная слуга Миссандея, не пожелавшая покинуть свою хозяйку даже в минуту смертельной опасности.

Оборона Стены везде была почти на высшем уровне — драконы находились в двух разных замках, а другие башни укреплялись Безликими, как было сказано выше, великанами с мамонтами, специализированными отрядами Безупречных и Золотых мечей, которых привёл второй драконий всадник — Эйегон. Визерион к сожалению, был серьёзно ранен во время столкновения с Серсеей, и использовать его в обороне было бы попросту опасно. На нём Тирион, оказавшийся незаконнорождённым сыном Эйериса и Дженны, что делало его Таргариеном, контролировал земли к югу от Стены, и Джон часто удивлялся, как карлику удаётся удерживаться в седле несколько часов без потери работоспособности и желания острить.

Сам Джон, хотя и был отлучен от Дозора после смерти, сейчас занимался делами своих бывших братьев — их, на удивление, стало в разы больше за последние полгода, и именно Дозорные под руководством Брана осуществляли управление этой разношёрстной компанией, собравшейся у Стены. Они следили за поставками продуктов из зимних садов Тиреллов и Старков, а также обсидиана с Драконьего камня, за набором рекрутов, за общей безопасностью и исполнительностью с послушанием, за воротами и благосостоянием Стены и замков, за наблюдательными рейдами между постами и докладами о приближении Иных. А Джон следил за всеми ними.

Вот и сейчас он поднимался по заново отстроенной лестнице, чтобы выслушать отправленных на заре разведчиков и послать новых.

Разведка сейчас приобрела странный и несколько мистический характер — посылать кого-либо за Стену было бы слишком опасно, и поэтому разведчики отправлялись по Стене. Шли вплоть до встречи с направленным из соседней башни человеком и возвращались обратно. Для таких разведок старались находить оборотней-перевёртышей, которые имели возможность посмотреть на происходящее не только со Стены, но и глазами, находящимися в центре событий.

В Серой башне часто шаталась по Стене Арья, а здесь раз в два дня ходил он сам, потому что оборотней у них было скорее в недостатке, чем в избытке, тем более для двухразовых караулов.

Парни со старой смены сидели около лестницы, а сил, чтобы прохрипеть что-то вроде «Здравствуйте, лорд-протектор Дозора», хватило только у одного. Они уже передали свои сигнальные рога новым людям, только и ждавшим приказа к отправлению. Джон махнул последним рукой, дескать «Караул передаю», а сам подсел к зубцам, прислонившись спиной ко льду.

— Что нового в разведке? — дежурно спросил он, потому что по уставу полагается.

— Можешь открыть мне тайну, а, Сноу? — один из разведчиков, тот, что поживее, откинул голову назад и слегка повернул её на напрягшегося Джона. — Да не, — заметив, что собеседник нервничает, поспешил его успокоить. — Никаких известий государственной важности мне к чёрту не надо… — разведчик вздохнул и повернул голову ещё сильнее. — Ты скажи мне — какого хрена собачьего мы каждый, сука, день таскаемся по Стене туда-обратно? Твоему брату это глаза закатить и всё, а нам по полдня сапогами эту ледышку мерить. Ну, скажи мне, чего мы там не видели, а? Сосулек? Снега? Деревьев, может? Или беснующихся красножопых, да?

— Во-первых, — нарочито занудно начал Джон, внутренне соглашаясь с криком души разведчика. — У Брана дел хватает помимо ежедневного облёта Стены. Во-вторых, он, когда, как ты выразился, глаза закатывает, тоже так нехило устаёт, как если бы весь день эту ледышку мерил. Ну, и в-третьих, попробуй сам полетать в теле полузамороженного ворона, с Иным под боком, который вполне себе может тоже этого ворона отжать вместе с твоим сознанием — Бран нам для битвы пригодится, так как не думаю, что во время неё наши беганья по Стене будут эффективны, так что терять его раньше времени просто нецелесообразно. В-четвёртых, — продолжил Джон, видя скучающего разведчика. — Один человек просто не способен за столь короткое время осилить столько информации, ничего не потеряв из неё, а вы ходите хотя бы по двое и не так далеко, — «зато часто» просипел второй разведчик, не подававший до этого момента признаков жизни. — А в-пятых, — разведчики издали дружный разочарованный стон. — Что там было про «беснующихся красножопых»? — Джон улыбнулся, в душе же надеясь, что подобный вопрос о бессмысленности происходящего станет последним.

— Под «беснующимися красножопыми» я имею в виду «беснующихся красножопых», — улыбнулся в ответ разведчик задолбанному виду Джона — радовался, что не он один пашет. — То есть этих сумасшедших поклонников огненного бога. Ну, эти, которые «ночь темна и полна ужасов», — заметив непонимание на лице Джона, уточнил он, спародировав пафосную Мелисандру.

— Да, — подтвердил его товарищ. — У них всегда костры горят с молитвами ихними, но сегодня было прямо-таки столпотворение какое-то. Как к концу света готовились, — озвучил он свои первые мысли. Джон снова криво улыбнулся — к сожалению, это всё и было подготовкой к одному масштабному и окончательному концу света. — И орали что-то про, как его там, — Ахора Ахрая, — я не запомнил. Правда, бешеных напоминали.

— Ладно, — Джон снова взял себя в руки и превратился в того, кого Сэм называл «лордом Сноу». — Завтра встаём на два часа раньше рассвета, — «мы помним» печально отозвались разведчики. — Нужно успеть подготовиться… Кстати, у Хобба на кухне ещё могло что-то остаться, если вам повезёт, — упоминание еды подействовало как мощнейшее исцеляющее заклятье — ещё несколько секунд назад полумёртвые разведчики сейчас вскочили и поковыляли вниз. Они, в отличие от Джона, не знали, что Трёхпалый Хобб всегда оставляет еду для возвращающихся с караула. За это в Дозоре Хобба любили — он уважал всякую работу и не считал целесообразным устраивать кормёжку исключительно по расписанию — мало ли, что случится.

Сам Джон остался сидеть у ледяного зубца Стены и смотреть на яркие звёзды, мерцающие в ночном небе. Он думал о пророчестве.

Предполагаемый ими раньше Азор Ахай, чьё имя так исковеркал разведчик, был мёртв. Станнис оказался ложным Избранным, что обнаружилось, когда они вышли за Стену ловить вихта.

Нельзя сказать, что они вышли неподготовленными — Красная Жрица на случай масштабного нападения; Дети Леса, способные удержать упыря и провести его под Стеной; перевёртыш из вольного народа для осуществления разведки; самые крепкие парни, которых удалось найти, для защиты вышеназванных лиц и протектора Стены — Джона; все они оседлали странных существ, подаренных одичалыми, — нечто среднее между горными пони-лошадьми и собаками, которые, вопреки всем ожиданиям, вполне резво шли по снегу даже со всадниками. Они ехали на Север где-то два или три дня — небо за Стеной было вечно затянуто тучами, и точно определить по нему что-либо было невозможно. Потом встретились с вихтами — тоже на конях, тоже, если судить по тому, что остальная часть воинства Короля Ночи была далеко, разведчики и драться собирались тоже насмерть. Станнис приказал окружить их одновременно с Джоном, чтобы никто из упырей не вернулся с докладом к Иным. И начался бой.

Валирийская сталь Длинного Когтя сталкивалась с зачарованной сталью клинков противника. Обычные мечи обычных солдат давали своим владельцам возможность подобраться ближе с обсидиановыми кинжалами. Мелисандра вызывала огонь где-то вдалеке и поджигала им пытающихся прорвать кольцо вихтов. Одного отловили Дети леса и начали блокировать своей магией. Всё-таки отряд имел приличные шансы выжить и выполнить задуманное — хоть мертвецов и было больше, чем живых людей, но количество скоро сравнялось — убитых со стороны живых добивали обсидианом, не давая опомниться, да и Мелисандра дала отряду приличную фору.

Несмотря на всё это, им приходилось несладко. Под Джоном убили лошадь. Мышцы забивались. Страх. Усталость. Ёкающее сердце, когда кажется, что не успеешь увернуться. Звон стали о сталь. Холод снаружи смешивается с разгорячённой кровью внутри. Никто из тех, кто держит в руках мечи, не думает помогать другим — выжить бы самому. Джон быстро огляделся, фиксируя общую картину боя. Всё идёт хорошо… Стоп. Что-то не то. Громкий треск. «Светозарный» переламливается под клинком упыря. Зачарованная сталь разрубает Станниса от плеча до бедра, как масло, не встречая сопротивления. Джона прошибает холодный пот — их Избранный. Надежда. Единственный шанс выжить.

Он чуть не пропускает следующий удар, и только отточенный годами инстинкт заставляет поднять меч в блоке. Валирийская сталь перерубает позвоночник в области шеи, и часть черепа трупа падает на снег. Он оглядывается на убитого Станниса. Более синие глаза, чем у Баратеонов, невозможно представить… Да и не нужно — они смотрят прямо на него. Никто не пытается добить, как это делали с остальными, — все отходят со страхом и уважением. Изуродованный труп одной рукой удерживает вместе верхнюю и нижнюю часть тела, а другой сжимает сломанный меч. Джон мгновенно реагирует, видя, что Станнис замахивается для удара, — Длинный Коготь проходит между рёбрами. Там, где сердце. Джону казалось, что он пронзает мечом не сердце трупа, а своё собственное. Станнис делил с ним хлеб, соль, холод, войну и Великий Чертог Винтерфелла. Станнис слишком сильно напоминал отца.

Битва закончилась для него будто в тумане. Будто в тумане была смена скакуна, на какого-то из выживших. Будто в тумане было начало движения. Будто в тумане был поворот на юг.

Их отряд поредел наполовину, но мертвеца всё же удалось захватить. Ошарашенные происходящим люди тупо пялились на место бывшего побоища. Трупов не было, ни одного, — убитый упырями сам превращался в упыря, а убитый упырь просто таял. Вот так… Таял и всё. И только розовый снег.

И только еле слышные полурыдающие молитвы Мелисандры. И только слезящиеся от снега и ветра глаза. Только на юг. Только не останавливаться. Только ехать. Будто всю жизнь. Будто в тумане.

— Джон, всё хорошо? — послышался обеспокоенный голос Дейенерис, вырывая из воспоминаний. Он попытался ответить, что всё нормально, однако замёрзшие губы и челюсти не желали слушаться. Но разлепить веки почти не составило труда — только вначале помешались примороженные друг к другу ресницы. Девушка тормошила его за плечо… Долго, судя по страху в её глазах. А он даже не почувствовал. Странно. — Джон! — голова безвольно моталась туда-сюда под её тонкими руками. С плеч и лица посыпался снег с инеем. Дени с ужасом вглядывалась в его глаза, ища признаки жизни. Джон несколько раз моргнул. Сука!

Обмороженное лицо почти не чувствовалось, а движущиеся веки причиняли боль где-то в глубине глазниц. Он попытался двигать пальцами рук и ног, в которые моментально впились сотни зудящих иголок. За одно это чувство Джон успел поблагодарить всех богов, которых знал. Выживет. Если они помогут, выживет.

Дейенерис, поняв, что не дождётся ответа, взяла его лицо в свои руки в белых перчатках, частично обитых мягкой щекочущей щёки шерстью, и начала выдыхать тёплый пар изо рта в попытке согреть. В её глазах было такое отчаяние:

— Джон! Живи, живи, пожалуйста!.. — её губы начинают прикасаться к обмороженному лицу, её горячие слезы стекают по его щекам, а Джон пытается двинуться и сказать, что его королеве не о чем волноваться. — Джон, Джон, ты же меня не бросишь?.. — «только не плачьте, моя королева» хочет ответить он, но из замёрзшей глотки вылетают лишь нечеловеческие хрипы. — Любимый, ты же не оставишь всех их сейчас, не оставишь, нет? — но её вопросы по-прежнему остаются без ответов. Она — Дейенерис Бурерождённая из рода Таргариенов, королева андалов, ройнаров и Первых Людей, Неопалимая, Разбивающая Оковы, королева Миэрина, Матерь Драконов, сейчас, как маленькая беспомощная девочка, смотрит на уходящего из жизни любимого человека и ничего не может сделать перед ледяной стихией, забирающей у неё Джона. Забирающей тогда, когда он нужнее всего — людям её королевства, его друзьям, её подданным, ей… Забирающей перед их последним рассветом, когда он только страшно сипит и не может ничего сказать. Почему боги такие жестокие скоты? Почему? Почему?! Почему?!

Её крик улетает в пустоту со Стены, хотя она не начинала говорить, как ей казалось, она только подумала. Она наклоняется над Джоном, растирает свои слёзы по его щекам, пытается согреть. Вернуть.

— Милый, пожалуйста, — она наклоняется и снова целует, раскачиваясь с неподвижным ним в руках. — Любимый, нет, не уходи, не надо, я не выдержу… — шепчет, как в бреду, с силой прижимая Джона к себе. — Мы не справимся без тебя, Джон!.. Они все так надеются на тебя. Как нам победить, если ты не выйдешь на бой?.. — она гладит его волосы — нежные и шелковистые, срываясь на рыдания, — всё должно было случиться по-другому!

Она договорилась с Миссандеей и оставила ей с Серым Червём свою комнату, чтобы прийти к Джону. К её милому, местами кудрявому Джону, бесконечно самоотверженно губящему себя ради всех. К её всегда смущающемуся, скромному и иногда неловкому, но такому родному Джону. К её любимому, с которым она хотела провести свою последнюю ночь. Последнюю ночь, когда они были в живых.

Он мог задержаться на Стене, как обычно. Когда он часами смотрел в чернеющую даль, где ничего не видел. Когда разговаривал с друзьями-дозорными или просто думал о звёздах.

Он никогда не говорил с ней о звёздах. Она никогда не говорила о звёздах с ним. Звёзды навсегда оказались связаны с первыми и единственными разами, когда они оба по-настоящему полюбили. Любовь не прошла, а любимых больше не было. Замена пришла в друг друге. В нерастраченной страсти… В неотданной любви… Жаль, что замена. Жаль, что с табу о звёздах. Жаль, что как в первый раз больше не будет. Жаль, что они просто делятся тем, чем не смогли поделиться с другими.

Как сегодня хотела она до того, как нашла его у зубца. Холодного, не двигающегося, замёрзшего. С обращённым к звёздам лицом.

Когда она поняла, что многого не успела сказать. Когда поняла, что у неё снова не получилось. Когда снова опустились руки. Когда судьба снова повернулась спиной. Когда она не успела даже попрощаться с человеком, которого любит. Снова. Почему так происходит? Она подняла лицо с застывшими на нём ледяными слезами на небо и звёзды. Почему, боги?!

— Не плачьте, моя королева… — тихо просипел кто-то рядом. Перед Дени поднялось небольшое облачко тёплого пара.

— Джон!.. — она тихо полурассмеялась-полурасплакалась, глядя в такие родные, большие, весёлые серые глаза. Он дышал. Она смотрела на его покрасневшие щёки, уши и кончик носа, на его бледные губы и припорошенные снегом брови и волосы. Она снова целует его лицо, как тогда, когда думала, что целует лицо обмороженного трупа. Он вытирает её слезы своими колючими чёрными кожаными перчатками, он смеётся и пересаживается поудобнее, начиная целовать в ответ.

Такие юные. Такие влюблённые. Такие счастливые.

Он прижимает её к себе и начинает раскачивать вперёд-назад, успокаивая, как недавно делала она. Он говорит, что всё будет хорошо, и они обязательно победят, как рассказывают маленьким детям сказки, чтобы те не грустили. Он гладит её волосы и говорит, что всё позади, хотя на самом деле — только впереди. Она придерживает его за плечи и утыкается лбом в лоб. Она смеётся и делает вид, что верит во всё, что он рассказывает.

Дени улыбается, искренне и честно, впервые за долгое время, на мгновение забывая о том, зачем пришла. О том, для чего ей нужно было провести последнюю ночь с ним. Не сейчас. Потом.

В эту секунду они одни на всём свете и за его краем. Они счастливы. Они вместе.

Просто до будущего никто не доживёт. Люди живут в настоящем.

Он говорит ей, что любит, и много других слов, от которых хочется плакать. Её Джон. Добрый, милый Джон ещё не знает, что ему предстоит. Она чувствует его руки на своей талии, его устремлённый на неё, а не на звёзды, взгляд, полный нежности и любви. Она слышит его слова о том, что он не позволит ей умереть. Её милый, наивный Джон, который словно не хочет верить в то, что жизнь бывает жестока.

Она не хочет думать о приближающемся рассвете, не хочет верить в то, что этот рассвет станет для неё последним. Она наклоняется и целует Джона, её белые, как снег, волосы, смешиваются с его тёмно-каштановыми. Это было прекрасней, чем ночи, проведённые с ним наедине. На высоте семьсот футов перед последним днём человечества, когда они согревают друг друга своим дыханием и любовью, предназначенной не им, всё ощущалось по-другому.

Жаль, что как бы ни была прекрасна ночь, за ней всегда следует рассвет.

Она отстраняется, поднимаясь на ноги. Джон поднимается следом с огорчённым непониманием в глазах.

Да простят её за это боги.

— Джон, ты должен меня выслушать, — пожалуй, боги её за это похвалят, но… Они жестоки, на то они и боги. А говорить сейчас от этого ничуть не легче. — Мелисандра ошиблась, ты знаешь… — непонимание сменяется страхом и горечью, он открывает рот, но поднятая в призывном жесте рука заставляет его не произносить ни слова. — Мне жаль, правда, жаль, что так получилось! — его грустные глаза пристально вглядываются в её лицо. Джон доверяет ей, но всё равно ищет подвох. — Но это подтвердил Бран… — она путается, в душе обливаясь слезами. Не смотри ты так! — хочется крикнуть, но она молчит. Не надо меня жалеть! — Ты слышал легенду об Азоре Ахае? — Джон настороженно кивает, а Дени радуется про себя, что не придётся её повторять. — Ты — это он, Джон, — самое главное сказано, осталось только самое страшное. Джон замер, выжидая. — Ты — внебрачный сын Рейегара Таргариена, третий драконий всадник, — она ещё не сказала всей страшной правды, но он уже всё понял.

— Моя королева! Я ни за что!..

— А я Нисса-Нисса! — почти кричит Дени. — Ты должен меня убить! Ты — Избранный! Ты победишь Великого Иного! Ты! Ты, а не я! — она отступает всё дальше назад, к зубцам, срываясь на крик снова и снова. — И тебе, чёрт подери, понадобится настоящий Светозарный, чтобы это сделать!

— А как же Вы, моя королева? — его голос дрожит.

— Железного Трона больше нет, Джон, понимаешь? — словно маленькому ребёнку объясняет она. — А эти люди… Да, все они, Джон! Они ждут Избранного с пылающим мечом. Того, кто сможет их спасти. Не меня, а тебя… — Джон смотрит своим упёртым старковским взглядом и словно не хочет её слышать. — Я спасла их тогда, давно. Тогда, когда я шла к Железному Трону. Его больше нет. Мне не к чему идти. Мой путь окончен, Джон. Ты же не дашь умереть всем этим людям из-за какой-то там…

— Любви, — надорванным голосом завершает он.

Отец сказал бы, что он поступил правильно. Долг всегда стоял для отца выше. Только семья могла заставить отца наступить гордости на горло и переступить через долг. И его можно понять.

Арья сказала бы, что он поступил правильно. Арья верит в Многоликого и Старых Богов, а не в любовь. Арья верит в мертвецов за Стеной, огромную армию которых можно увидеть и пощупать, если решил свести счёты с жизнью, конечно. Любовь нельзя увидеть, и пощупать — тоже нельзя. Арья верит в семью, потому что её так учили, и, в отличие от танцев и вышивания, ей это пригодилось. Верить в любовь Арью никто не учил. И её можно понять.

Сэм сказал бы, что он поступил правильно. Он заставлял Сэма исполнять свой долг. А ещё Сэм боится. И его можно понять.

Пип, Гренн и Жаба сказали бы, что он поступил правильно. Они тоже боятся. И их тоже можно понять.

Длинный Коготь проходит между рёбрами. Там, где сердце. Джону казалось, что он пронзает мечом не сердце Дени, а своё собственное. Они делили холод, войну, постель и жизнь. Дени слишком сильно напоминала его свободолюбивую Игритт.

Его королева улыбается в последний раз. Теряет равновесие. Разжимает дрожащие руки. Падает в темноту.

А Игритт…

Игритт сказала бы, что он ничего не знает. И ударила бы. Наверняка. А потом сказала бы, что каждый волен сам выбирать, что ему делать. Но это потому, что она из вольного народа, а Игритт сама так не думала. Наверняка. А возможно, Игритт плюнула бы ему в лицо. И её можно понять.

А он ничего не сказал бы. Он кричит, и его крик разносится над Стеной и Зачарованным лесом. Он со всей силы сжимает в руках полыхающий меч. Он падает на колени у самого края, но не решается спрыгнуть. Он не знает, что говорить. И его можно понять.