Помнить и любить

На улице стоял жаркий июль. Не так давно закончилась неделя дождей. А теперь в воздухе витает духота без ветра или тучки. Многие его соседи в такое время сидят в доме под кондиционером или рядом с вентилятором, Сукуна бы и сам дома сидел, заполняя очередные бумажки, если бы не шум с улицы. Выходить никуда не хотелось, но любопытство всё же победило. Он встал со стула, оставляя документы, подходя к окну.

Соседний дом, напротив, из которого съехала семейная пара ещё два месяца назад, вновь решил попользоваться мелкой популярностью. Сам дом был небольшим, одноэтажным, с пустой клумбой перед ним. На дороге стоял грузовик, из которого мужик в форме вытаскивал множество коробок разных размеров и диван.

Дверь, теперь уже не пустующего дома, отворилась, и к мужику подошёл парень. Сукуна дал бы ему на вид лет двадцать три, может двадцать пять. Он протянул грузчику купюры, и тот, быстро сев в машину, так же быстро скрылся.

Парень тяжело вздохнул, осмотрел кучу коробок, стоящих у его дома. А погода всё же не помогала. Он, подняв футболку, вытер пот с лица. И вновь тяжело вздохнул.

Сукуна на это лишь усмехнулся, отпивая холодный кофе из чашки. В такую жару не хватает только разбирать коробки, таская мебель с улицы в дом. Парень видно думал так же, потерянно осматривая груду вещей перед собой. Сукуна оставил чашку на подоконнике, выходя из дома. Знойный сухой воздух окатил с ног до головы — после лёгкости кондиционера создавался неприятный контраст. Пересеча небольшую дорогу между домами, Сукуна оказался у участка нового соседа.

Парень сразу заметил чужое появление, резко оборачиваясь. Кинул холодный взгляд, поджал губы — и разом весь потеплел, оттаивая. На это Сукуна лишь хмыкнул, не уловив перемены в настроении, повёл плечом, покачивая головой.

— Привет, — хмыкнул он, убрав руки в задние карманы джинс, — новый сосед.

Взгляд прошёлся по фигуре парня — подтянутой, чуть угловатой, оттого привлекательной. Да и личиком сосед вышел — бледная кожа, большие выразительные глаза с глубоким тёмно-зелёным цветом, красиво контрастирующих с его чёрными волосами.

— А, — улыбнулся он, встряхивая головой. — Привет. Фукуда Мэдока, — представился он, чуть поклонившись.

— Рёмен Сукуна.

Мэдока скользнул взглядом по его лицу, исписанному линиями, изучая — на это Сукуна усмехнулся, к такой реакции он уже привык.

— Да… Внешность у меня не самая дружелюбная, — хмыкнул он.

В ответ Мэдока улыбнулся, издав смешок, вновь переводя взгляд на коробки, поджал губы, всё ещё не понимая с чего начать. То, насколько он был потерян и растерян позабавило. Сукуна внимательно следил за ним, ловя каждую эмоцию — как будто изучал, отпечатывая каждое его движение в памяти. Мэдока нахмурился, резко оборачиваясь, чуть дрогнув под прожигающим взглядом. Он встретился с яркими глазами при свете солнца отдающими красноватый оттенок — так и не получилось понять какого же цвета радужка у Сукуны.

— В такую жару разбирать всё это — плохая идея, — усмехнулся он, подходя ближе. — Лучше подождать, когда солнце скроется.

Мэдока на это лишь тяжело вздохнул.

— У меня ещё ничего не подключено, — пояснил он. — А из мебели лишь гарнитур на кухне — всё остальное вот, — кивнул на коробки, — разбирать-собирать.

— Уж неужели ты и без кондиционера, — театрально ахнул Сукуна. — Бедняжка.

Мэдока вновь тяжело вздохнул, подходя к первой коробке, поднимая её — на ней аккуратно было написано «одежда». Сукуна на это лишь хмыкнул, подхватывая коробку, стоящую рядом с надписью «барахло», усмехнувшись на это. Мэдока кинул на него вопросительный взгляд, замирая.

— Давай помогу всё это затащить в дом, а потом посидишь у меня, под кондиционером. А как солнце сядет и станет легче — спокойно начнёшь всё это разбирать.

При волшебном слове «кондиционер» Мэдока облегчённо вздохнул, окончательно, как показалось Сукуне, внутри расплываясь в лужицу. Ему подарили счастливую улыбку, и Мэдока кивнул. Развернулся, направляясь в дом. Сукуна последовал за ним.

С прошлыми соседями, что сразу были не очень-то и дружелюбны, он не был особо в ладах, постоянно препираясь по мелочам: то им не понравилось, что он поздно возвращается и всегда шумно, как им казалось, а у них ребёнок спит, то бесились из-за того, что он постоянно кого-то водит, чаще всего их раздражала музыка, которую Сукуна включал на колонке, когда копался в машине, и ещё миллионы претензий. Вот, видно, и не выдержили — съехали. А парень, новый сосед, казался милым и интересным.

Мэдока повёл его в дальнюю комнату, что должна была стать спальней. Ничего кроме шкафа с двойными дверцами в ней не было. Он поставил коробку на пол рядом с ним, и указал Сукуне куда поставить «барахло». Под таким интересным названием должно было что-то скрываться не менее интересное. Коробка опустилась у окна.

— Сюда нужно ещё перенести ту коробку, в которой детали к кровати, — сказал Мэдока. — На кухню — стол и стулья. Ну и диван, — на нём истеричный смешок сорвался с его губ. — С ним мне точно понадобится помощь.

— Без проблем, — хмыкнул Сукуна, расставляя руки по бокам. — Всё лучше, чем работа.

На этих словах Мэдока забавно округлил глаза, ужасаясь.

— Я оторвал тебя от работы? — вздохнул он. — Ой, не надо…

Но не успел он начать монолог о том, что и сам справится, как Сукуна выставил руку вперёд, усмехаясь.

— Забей. Всё равно не срочно. А ты это один заколебёшься таскать, тем более в такую жару.

Мэдока выдавил на это слабую, неуверенную улыбку, кивнул, выходя из комнаты. Сукуна проследил за ним, покачав головой. И отправился следом, за новыми коробками.

…Когда они наконец-то затащили последнюю вещь — диван, что еле пролез во входную дверь, — установив его в комнате, что должна была служить гостиной, Мэдока позволил себе облегчённо выдохнуть. Он кинул на Сукуну взгляд полный благодарности.

— Спасибо, — выдохнул он. — Без тебя и правда было бы тяжело.

— Без проблем, — ухмыльнулся Сукуна осматривая пустую комнату. — Работы тут всё равно ещё много. Проси помощи, не стесняйся, помогу всё собрать и расставить. А-то инструментов я у тебя никаких не видел.

Мэдока кинул на него беспомощный взгляд, падая на диван.

— Совершенно про них забыл. Планировал заглянуть как-нибудь в магазин и приобрести, — пожаловался он.

Сукуна рассмеялся.

— Ничего, можешь одолжить мои — тут до ближайшего универмага шагом около часа, а машины я у тебя не заметил, — хмыкнул он. — А до автобусной остановки — двадцать минут идти.

— Жесть, — протянул Мэдока.

— А чего ты хотел, переезжая в маленький городок? — закатил по-доброму глаза Сукуна. — Если что могу завтра подкинуть, мне тоже бы закупиться. А сейчас: вставай, идём ко мне. Время уже обеда, а ты явно ничего не сможешь приготовить.

Мэдока смутился, отводя взгляд. Поднялся с дивана, неуверенно начиная:

— У меня есть немного рамэна и чайник…

— Фу, — выплюнул Сукуна. — Забей, накормлю тебя нормальной едой. Пошли.

…Приятная прохлада расслабила Мэдоку. Дом Сукуны был большим — вдвое больше, чем дом Мэдоки. Прихожая переходила в небольшой коридорчик, что прямо вёл в кухню, совмещённую с гостиной, где стоял большой диван с кофейным столиком. На кухне вместо обеденного стола была барная стойка. Чуть дальше Мэдока заприметил лестницу, ведущую на второй этаж, где была, как рассказал Сукуна его спальня, совмещённая с кабинетом. У лестницы была дверь, через которую можно было попасть в гараж.

Мэдока осматривал его дом — уютный, выполненный в мягкий тёплых коричнево-жёлтых тонах, — вертя постоянно головой. Выглядел он хоть и просто, но Мэдока, что долгое время искал себе дом и видел цены, лишь удивлялся — сколько же Сукуна должен зарабатывать, чтобы жить так?

— Присаживайся, — его голос оторвал от собственных мыслей, возвращая в реальность. — Откуда ты вообще?

Сукуна указал на барный стул, куда Мэдока тут же приземлился, сдержанно улыбаясь — ему всё ещё было неловко находиться здесь, учитывая, что познакомились они только-только. Сукуна усмехнулся ему в ответ, подходя к холодильнику, открывая его.

— Из Токио переехал, устал… от столичной жизни, скажем так, — ответил Мэдока.

Сукуна кинул на него беглый взгляд и кивнул.

— Есть аллергия на что-то? — спросил он, осматривая продукты. — Или не любимая еда?

Мэдока приоткрыл рот, чтобы начать отнекиваться, мол ему всё подойдёт, но встретился с внимательным взглядом Сукуны, под которым стушевался. Отведя взгляд Мэдока тихо ответил:

— Красный болгарский перец не люблю. А остальное спокойно ем.

Сукуна хмыкнул, доставая продукты из холодильника. Он и правда собрался готовить для того, с кем только познакомился. На лице Мэдоки показалась слабая улыбка — ему очень сильно повезло с соседом.

— А что ты, например, любишь? — спросил Сукуна, расставляя продукты на барной стойке перед Мэдокой.

— Всё, что сочетается с имбирём, — тут же ответил он, следя взглядом за тем, как Сукуна достаёт ножи, доски и остальную посуду.

— Имбиря у меня, к сожалению, нет, — покачал он головой. — Поэтому буду готовить просто удон с курицей в терияки. Пойдёт?

Мэдока кивнул, улыбнувшись. Сукуна первым поставил воду кипятиться, а после достал овощи, начиная их нарезать. Первым он взял лук, очищая его. Мэдока вздохнул — он готовил редко и, если приходилось, он всегда игнорировал наличие лука. Слишком сложно его резать.

Глаза защипало — а Сукуне было нипочём, он точечными движениями нарезал лук кубиками. Мэдока прикрыл веки, отворачиваясь. На что услышал смешок.

— Как ты это делаешь так просто? — вздохнул он.

— Дело привычки, — хмыкнул Сукуна, откладывая лук, чтобы взять чеснок и тёрку. — Я всегда сам себе готовлю. На моей работе невозможно не научиться готовить.

Он начал натирать чеснок на мелкой тёрке.

— Ты повар? — нахмурился Мэдока.

— Нет, — усмехнулись ему в ответ, забирая с другой стороны зелёный лук. Сукуна начал нарезать его мелкими кольцами. — Я бармен. Тут в минутах пятнадцать ходьбы есть полубар-полукафешка. Днём заглядывают семьи или рабочие на обед, а вечером собираются компании выпить и отдохнуть после смены.

— Вау, — покачал головой Мэдока, слабо улыбаясь. — Я вот фрилансер-художник.

Сукуна замер, отрываясь от нарезки. Он поднял полный неверия взгляд, окидывая фигуру перед ним.

— Ты рисуешь? — выпалил он, поражённый. — Всегда мечтал научится рисовать, но как-то… не творческий у меня взгляд, хоть и люблю живопись. Люблю пару раз в месяц ездить в города побольше на какие-нибудь выставки…

— Можем съездить как-нибудь вместе? — неуверенно предложил Мэдока.

Сукуна улыбнулся в ответ, кивнув головой. Вернулся к луку, дорезая его до конца. Он отвернулся, чтобы закинуть в кипящую воду лапшу, достал сковородку, оставляя её на плите, и вернулся к овощам. Начал нарезать морковь соломкой.

— Я бы с радостью съездил с тем, кто в искусстве разбирается, — Сукуна поднял на Мэдоку взгляд. — Может чего нового узнаю.

Тот в ответ, отвёл взгляд, засмущавшись. Вид из панорамной двери, ведущей на задний двор завораживал. Всё было усеяно цветами — разных видов и цветов. Прикипев к ним взглядом, пытаясь понять как называется какой цветок, он упустил момент того, что Сукуна его звал.

Перед глазами щёлкнули пальцами, Мэдока перевёл резкий острый взгляд на Сукуну, но быстро вернул себе расслабленность и тепло в глазах.

— Прости, отвлёкся…

— Ничего, — усмехнулся тот. — Ты не любишь красный, а что насчёт зелёного?

Сукуна поднял в руках зелёный перец. Мэдока кинув на него взгляд, поджал губы раздумывая пару секунд. Но всё же покачал головой, отказываясь. Сукуна на это лишь хмыкнул, убирая его в холодильник. Подошёл к плите, доставая дуршлаг, чтобы слить воду из кастрюли. Промыл лапшу, вновь слил воду, оставляя кастрюлю на плите, прикрывая крышкой.

Вернулся к стойке и начал дело с курицей, подхватывая другой нож. Он начал аккуратно нарезать филе небольшими дольками. Мэдока невольно залип на то, как Сукуна делает всё плавно, бережно, но в то же время резко и жёстко. Эти руки, держащие нож…

— Всё хорошо? — спросил Сукуна, поднимая на Мэдоку взгляд. — Ты…

— Очень красиво, — тут же ответил Мэдока заторможённо. — Твои руки…

И тут же понял, что сказал, заливаясь краской. Сукуна на это лишь тихо дружелюбно рассмеялся. Расслабляя атмосферу.

— Сразу видно — глаз художника, — ответил он. — Если так зацепился за них — можешь нарисовать.

Мэдока на это смутился лишь сильнее, отворачиваясь. С губ Сукуны слетел очередной смешок. Он развернулся, включая конфорку, на которой стояла сковорода, поливая на ту растительное масло. Через время он закинул обжариваться чеснок и лук. Когда они достаточно поджарились, Сукуна добавил всё остальное, что нарезал до этого. Мэдока вернул на него взгляд и вновь залип — большая, сильная спина, обтянутая белой футболкой. Он шумно сглотнул.

Сукуна отошёл от плиты, доставая соевый и терияки соуса. Перемешал продукты в сковороде, оценивая степень обжарки.

— Ты скоро во мне дырку прожжёшь, — усмехнулся он, но так и не обернулся.

Мэдока тихо ойкнул, не думал, что его заметят. Но Сукуна говорил дружелюбно, лишь подливая масло в огонь, дабы разгорелся пожар. Через пару минут он потянулся за соусами, вливая их в сковородку, перемешал всё. Достал стакан, наливая в него воду из фильтрованного крана, и добавил её, убавляя огонь. Закрыл крышкой.

Вернулся к барной стойке, прихватывая грязную посуду, убирая её в раковину — подмигнул всё ещё внимательно следящему Мэдоке. Тот чуть стушевался, качая головой — Сукуна был мило-странным.

— Итак, — проговорил он, вставая перед Мэдокой, уперевшись руками о стойку. — Сейчас двадцать минут потушится, я добавлю в скороводу лапшу и кунжут, ещё пару минут потушу и всё будет готово.

Мэдока на это кивнул, тихо поблагодарив. Перевёл взгляд на посуду, скопившуюся в раковине, и предложил:

— Может, я посуду тогда помою? — он вернул взгляд на Сукуну.

Тот прикрыл глаза, призадумавшись на пару секунд — тут же открыл и выдал с ухмылкой едкое:

— Неа.

***

Когда через неделю Мэдока видит Сукуну у своего порога с улыбкой до ушей, не понимает, что происходит. В прошлые выходные они собрали всю мебель в новом доме, расставили мелкие предметы и подключили всю технику. И Сукуна пропал на три дня — как он заранее предупредил у него с раннего утра до поздней ночи будут смены.

И вот сейчас Сукуна в одиннадцать часов ночи посетивший Мэдоку улыбается, хоть и должен был быть жутко уставшим после трёх адских дней на работе с перерывами на недолгий сон.

— Ты чего? — смеётся Мэдока, когда Сукуна проходит в его дом.

— Помнишь я тебе говорил, что хочу взять тебя на выставку? — говорит он, проходя в гостинную.

Мэдока кивает, садится на диван, и Сукуна остаётся стоять перед ним. Он быстрым взглядом осматривает комнату, замечая, как тут обжились — немного неряшливо валяющийся по другую сторону дивана плед, грязные чашки на кофейном столике и рядом стоящий ноутбук, множество мелочей, показывающих, что Мэдока начинает осваиваться в новом пространстве.

— Так вот, я купил нам билеты на выставку в эти выходные, — усмехается Сукуна, наблюдая как глаза Мэдоки расширяются. — Так что готовься — едем в Токио.

Тот открыл рот, пытаясь что-то сказать, но так же быстро его закрыл, не находя слов. Мэдока смотрел на Сукуну с небольшой паникой, не понимая, как лучше ему отреагировать.

— Ха-а-а, — вздохнул он, склоняя голову. — Это… спасибо, — Мэдока поднял на Сукуну тёплый взгляд. — Я с радостью поеду с тобой.

Тот на это улыбнулся. На ноутбук пришло уведомление. Мэдока тут же переменился в лице, сосредотачиваясь. Он подтянул ближе к себе ноутбук, что-то быстро печатая. Сукуна проследил за тем, как красиво было лицо, освещаемое ноутбуком — его изломанные в хмурости брови, губы, поджатые в тонкую линию. Сукуна проследил взглядом по коже его шее, открывающийся вид на его острые ключицы.

— Всё хорошо? — спросил он, Мэдока перевёл на него быстрый взгляд, лишь глазами как бы спрашивая, что он имеет ввиду. — Ты просто так изменился в лице…

— А, — Мэдока кинул ещё взгляд на экран ноутбука, покачал головой, возвращая внимание обратно Сукуне. — Просто клиенты… Воюем по поводу цены. Картина уже написана, а они требуют меньше оговоренной суммы.

— Ох, — Сукуна упал рядом на диван, когда Мэдока закрыл ноутбук, откладывая его обратно на столик. — А ты предоплату берёшь?

— Ага, — кивнул он. — Половину от суммы заказа, но они… Все нервы истрепали.

— Если что кинь их, а картину выкуплю я, — пожал плечами тот.

Мэдока кинул на него задумчивый взгляд, перевёл его на ноутбук, а после рассмеялся — так легко, что Сукуна на мгновение залип на резко развселившегося Мэдоку. Он посмотрел на Сукуну улыбаясь, покачал головой, произнося:

— Ты ведь даже её не видел…

— Вот прямо сейчас и увижу, — решил тот, поднимаясь с дивана. — Пошли. Покажешь.

Мэдока опешил от такого предложения, теряясь. Он перевёл взгляд на дверь, ведущую в его комнату, вновь посмотрел на Сукуну и неуверенно поднялся с дивана. Всё ещё не отрывая от него взгляда, Мэдока поравнялся с Сукуной, вставая напротив.

— Давай я тебе просто принесу сюда, — предложил он. — У меня просто не прибрано…

— Без проблем, — Сукуна вскинул руки, сдаваясь, и сел обратно.

Мэдока кивнул, уходя в спальню. Сукуна проследил за ним, ухмыляясь. Его новый сосед был очень интересным — не часто в такой маленький город переезжают молодые парни. Мысль появилась в голове о том, что он даже не знает сколько Мэдоке лет. Как и не знает причину, но судя по дёрганным движениям и постоянной неуверенности в себе — причина будет покрыта чужой болью.

Одинокий художник, резко бросивший столицу, переезжает в небольшой городишко, где постоянно умиротворение и тишина — ближайшие массовые точки находятся в минутах двадцати пешком… Слишком уж хотелось узнать, что произошло с ним, что Мэдока решил просто сбежать и спрятаться.

Дверь из спальни отворилась. Мэдока держал в руках прямоугольный холст размером с половину его тела. Он подошёл ближе, вставая перед диваном, показывая написанное.

Сукуна задохнулся.

Перед его глазами, играя тёплыми оттенками, раскинулся осенний лес на закате. Деревья пылая огненной листвой отражались в воде внизу картины. От берега шла небольшая пристань, на которой сидели двое, закинув удочки в воду. От картины так и веяло спокойствием и умиротворением.

Того, что искал здесь сам Мэдока.

— Это прекрасно, — выдохнул Сукуна, протягивая руку.

Он коснулся красок, аккуратно проводя пальцами — мимолётное движение, но Мэдока тут же поддался назад, разрывая прикосновение. Сукуна перевёл на него взгляд, одними глазами извиняясь.

— Я просто ещё не покрыл лаком, — пояснил Мэдока, приподняв уголки губ. — Так что? Купишь?

— Куплю, — твёрдо ответил Сукуна.

Ответом ему служила счастливая улыбка.

***

Когда машина Сукуны останавливается у здания, где будет проходить выставка, Мэдока тушуется, кидая неуверенный взгляд на улицу сквозь окно. Не заметить напряжённое состояние Сукуна не мог. Что-то точно произошло, и, возможно, не стоило вести Мэдоку в город, из которого он так хотел сбежать, но… Немножко чужого эгоизма и хороший вечер не повредят.

— Хэй, — Сукуна мягко касается чужого плеча, заставляя обратить на себя внимание.

Как и в прошлый раз — Мэдока сначала резко оборачивается, пронзая острым взглядом, но следом теплеет. На его лице появляется легкая улыбка. Он кивает — и больше себе, чем Сукуне. Переводит дыхание и открывает дверь машины, оказываясь на улице. Мэдока оглядывает здание выставки, ожидая, когда с ним поравняется Сукуна.

И не может не отметить в который раз за вечер, что он выглядит слишком прекрасно в рубашке, очерчивающей его мышцы. Залип ненадолго вновь. Красиво. И эти тёмные линии татуировок, уходящие под белую ткань, так явно контрастирующие цветом.

Мэдока поймал взглядом алый цвет — всё это время Сукуна в ответ смотрел на него. Щёки обожгло румянцем, заставляя отвести голову, скрывая своё смущённое состояние. Сукуна на это лишь усмехнулся, покачав головой, и предложил зайти внутрь.

…Они ходили по галерее уже часа два, пока чья-то рука не коснулась плеча Мэдоки, прерывая его речь. Он резко обернулся, кидая настороженный взгляд. Каково же было его удивление, когда он увидел стоящую перед собой девушку с короткими тёмно-зелёными волосами. За стёклами очков прятался её проницательный взгляд. Мэдока расплылся в улыбке.

— Что? — усмехнулся он. — Что тут делаешь?

— Что-что? — она сложила руки на груди, закатывая глаза. — Я тоже люблю искусство. Мне больше интересно, что ты тут делаешь?

Мэдока скосил взгляд в сторону Сукуны, выжидающе смотревшего на них. Девушка перевела на него взгляд, кивая.

— Я Дзайго Макото, — представилась она. — Мы с Мэдокой учились вместе.

— Рёмен Сукуна, — представился он в ответ. — Новый сосед Мэдоки.

Макото кинула на Сукуну хитрый взгляд, быстро переводя его на Мэдоку. Тот лишь покачал головой, возвращая взгляд на картину. Сукуна посмотрел на него — мягко, с лёгкой улыбкой на губах.

— Не думала, что увижу тебя в Токио так скоро, — лёгко произнесла Макото, ровняясь с Мэдокой.

Картина перед ними была красивая. Пусть и тусклая, мрачная… такая пустая, но в её пустоте и был шарм.

— Я тоже, — хмыкнул он ей в ответ. — Просто меня позвали, — Мэдока перевёл взгляд на Сукуну, — на выставку. Не видел смысла отказываться.

— Всё ещё рисуешь? — спросила Макото, получая в ответ хмурый взгляд Мэдоки

Он неуверенно кивнул, сдержанно улыбаясь. С лица её скрылась улыбка, в одно мгновение она помрачнела, переводя взгляд на Сукуну — не стоит, наверное, поднимать эту тему в присутствии другого человека, но любопытство всё же победило.

— Ты как после?.. — договаривать Макото не стала.

По тому как дрогнул Мэдока всё и так стало ясно. Сукуна перевёл на него обеспокоенный взгляд, вставая ближе. Он всё ещё не знал, что такого произошло — но знала Макото, и этот факт, что она, та, что осталась в прошлом, всё ещё ближе, чем Сукуна, что обитает в настоящем.

— Всё хорошо, — выдавил из себя пустое Мэдока, взгляд его потускнел. — Я не хочу об этом вспоминать.

Макото стыдливо отвела взгляд, произнеся тихое «Прости». Мэдоке только от этого легче не стало. Он всё ещё блёклым взглядом смотрел на картину перед собой. Утопал в тонах, что сейчас, кажется стали темнее.

На спине почувствовалась чужая ладонь, что мягким движением прошла до талии, исчезая. Мэдока перевёл взгляд на обеспокоенного Сукуну, что следом перевёл недружелюбный взгляд на Макото. Мэдока развернулся к нему, хватаясь за его предплечье, делая шаг ближе.

— Поехали обратно, — прошептал он, заглядывая в алые глаза. — Я устал.

— Конечно, — кивнул Сукуна, поджав губы.

И, кинув на Макото ещё один напряжённый взгляд, пошёл за потянувшим его к выходу Мэдокой. Тот в свою очередь на знакомую в конце не посмотрел.

***

Когда после приезда с выставки Мэдока закрылся у себя дома на два дня, скорбным голосом умоляя Сукуну уйти, когда тот пришёл проведать и, может, чем-то помочь, то лишь вздохнул и покинул участок, лишь оставил у порога контейнер с чизкейком. Благо, что хоть через десять минут, когда Сукуна вышел в свой двор он не заметил ничего у двери — чизкейк Мэдока всё же забрал.

А далее вновь началась работа и времени зайти к Мэдоке просто не было — с утра до ночи Сукуна стоял за барной стойкой, по утрам готовя кофе, а по вечерам открывая посетителям бутылки с пивом. И всё это время он хмуро смотрел в одну точку, размышляя, что же такого могло случиться с его соседом, что лишь от одного упоминания о минувших событиях, он закрылся в себе.

— Ты скоро своим взглядом всех посетителей распугаешь? — хмыкнули перед ним.

На барный стул приземлилась женщина, поставив на стойку небольшую сумочку. Сукуна на это лишь усмехнулся, сразу доставая из холодильника за спиной банку пива, открывая, поставил её рядом с посетительницей. Она на это улыбнулась, заправила за ухо тёмную прядь, и тут же сделала глоток.

— Давно не видел тебя тут, Ёшино, — Сукуна упёрся руками о стойку, оглядывая её.

— Да, — устало выдохнула Наги, — заебалась кататься уже — то сюда то в Токио.

Сукуна покачал головой на это.

— Твой сын никуда не денется. Дай ему спокойно поучится, — усмехнулся он.

— Да я бы не беспокоилась! — вскрикнула Наги. — Вот только он не хочет возвращаться на летние каникулы домой — с друзьями они решили попутешествовать! А я, бедная мать, вообще-то переживаю.

— И сливаешь кучу бензина и денег, гоняя в столицу, — заметил Сукуна.

В ответ она на него беззлобно зашипела. Достала из сумки пачку сигарет, закуривая. Протянула вперёд, предлагая Сукуне. Тот лишь хмыкнул, подхватывая тонкую палочку. Наги любезно подала ему и зажигалку — народу всё равно не так много, да и кто тут не курит, ничего Сукуне за такое не будет.

— Всё равно я езжу в Токио, в первую очередь, по работе, — заметила она, выдыхая дым.

— Но берёшь ты работу в Токио, потому что там учится твой сын, — закатил глаза Сукуна.

Он достал из-под бара пепельницу, ставя её перед Наги, она в благодарности ему улыбнулась, отпивая пива.

— Так, чего ты такой грустный — спросила она, поднимая на Сукуну свой любимый взгляд.

Под таким не только Дзюнпей костенел, но и каждый, кому этот взгляд был направлен. Ёшино Наги была женщиной властной, но очень заботливой — она была хорошей матерью, по-настоящему любящей своего сына.

Сукуна вздохнул, открываясь.

— У меня новый сосед напротив, — пояснил он.

Наги округлила глаза, выдав неожиданное «ой» — и тут же поддалась ближе к Сукуне, шепотом спрашивая:

— Миленький?

— Миленький, — кивнул он, усмехнувшись.

Образовалась минутная тишина. Наги сощурила глаза, оглядывая фигуру Сукуны. Отпила ещё пива, выжидая. Тот всё же под её «скрытым» напором сдался, обречённо вздыхая.

— Какой парень лет двадцати пяти, как мне кажется, может даже младше, будет переезжать из Токио в маленький городишко, где до ближайшего магазина двадцать минут пешком? — спросил Сукуна, кидая усталый взгляд на Наги.

— Тот, который пережил что-то очень хреновое и решил сбежать от прошлого, — тут же ответила она, вздыхая. — Ну… или он скрывается от полиции.

Сукуна на это хмыкнул, рассмеявшись.

В этом-то и была проблема — он почти ничего не знал о Мэдоке и о его прошлом.

***

Когда на следующий день, утром, когда Сукуна так сильно хотел поспать после долгих рабочих дней, его разбудил звонок в дверь и стук следом — он думал, что убьёт этого мерзавца, что посмел его потревожить. Резко встав с кровати, даже не накидывая на себя ничего сверху, в одних боксерах, прошёл к двери, резко открывая её, готовый наорать на придурка, что его разбудил.

Но вся злость улетучилась, когда Сукуна увидел перед собой Мэдоку, неуверенно стоящего, прижавшего к себе контейнер, в котором Сукуна приносил ему чизкейк. Он прошёлся взглядом по его голому телу, тут же рдея, и отворачиваясь. На это Сукуна лишь усмехнулся.

Время было около девяти утра, на улице было тепло, но это не помешало Мэдоке надеть на себя оверсайз толстовку и джинсы. Это было странно — лишь недавно он спокойно ходил в футболке в жару, а сейчас решил спрятать своё тело…

Мрачные мысли посетили Сукуну о возможном прошлом Мэдоки.

Но об этом лучше всего узнать самому, а не додумывать.

— Проходи, — улыбнулся он, делая шаг назад.

— А, — Мэдока перевёл на него взгляд, всё ещё смущённый обнажённым телом. — Н-нет, — закачал головой он, протягивая Сукуне контейнер, — я лишь его хотел отдать.

— В девять утра? — хмыкнул тот, складывая руки на груди.

Мэдока отвёл взгляд, насупившись.

— Проходи, — вздохнул Сукуна, мягко хватая того за локоть.

Потянул на себя — так же мягко и осторожно, чтобы у Мэдоки, если он захочет, была возможность освободить руку и уйти. Но он не сопротивлялся, заходя внутрь. Сукуна кивнул в сторону гостиной, а сам направился на второй этаж, в спальню, чтобы одеться.

Мэдока проследил за ним взглядом. Как только фигура исчезла с его поля зрения, он зашёл в комнату с гостиной, оставляя на столешнице контейнер. Прошёл к дивану, садясь на него.

Через пару минут перед ним оказался Сукуна, одетый уже в домашние штаны и по пути натягивающий футболку. Он упал рядом с Мэдокой на диван, охватывая взглядом его напряжённую фигуру.

— Так, что такого случилось в девять утра? — спросил, ухмыльнувшись.

Мэдока стушевался, отводя взгляд. Сукуна вздохнул на это — иногда с ним было сложно. Особенно, когда тот постоянно молчал, не в силах озвучить свою просьбу или желание — единственный раз, когда он смог, то попросился вместе на выставку. В итоге пропал на два дня, а может и больше, учитывая, что Сукуна прошлые три дня работал.

— Я… — начал Мэдока, но тут же захлопнул рот.

— Эй, — мягко позвал его Сукуна, наклоняясь ближе.

Мэдока перевёл на него взгляд, поджал губы и всё же выпалил на одном дыхании, понимая, что больше не отважится:

— Можно я тебя нарисую?

Сукуна на мгновение подвис, не ожидая такого — он скорее ждал, что у Мэдоки что-то сломалось и ему нужна была помощь с починкой, ведь, как выяснилось ещё две недели назад — своими ручками Мэдока может творить лишь искусство, но никак не прикрутить болт.

— Так и знал, что глупая идея, — выдохнул он, поднимаясь с дивана.

Видно, молчание Сукуны поняли неправильно. Не дав Мэдоке покинуть дом, Сукуна схватил его за запястье — легко, чтобы не пугать ещё больше. Но замер, когда с губ Мэдоки сорвался тихий стон боли. В ту же секунду Сукуна вскочил с дивана, отпуская запястье, но лишь для того, чтобы схватить за локоть и притянуть к себе — хватка стала сильнее, Мэдока под его взглядом напрягся, но высвободить руку не решился.

Сукуна схватил рукав толстовки, оттягивая, открывая себе вид на истерзанную царапинами кожу предплечья. Почувствовал, как Мэдока вздрогнул, и попытался отцепить от себя руки Сукуны — тот позволил, лишь кинул на него взволнованный взгляд, пряча кожу под тканью.

— Кто? — тихо рыкнул Сукуна.

Мэдока отвёл взгляд.

Не «почему», а «кто».

— Просто призраки прошлого, — ответил Мэдока, отпуская голову. — Всё нормально.

Сукуна на это лишь тяжело вздохнул, потерев пальцами глаза. И вновь посмотрел на Мэдоку, зарываясь пальцами в волосы. Он сделал шаг ближе к нему — к счастью, Мэдока не отпрянул, лишь поднял на него пустой взгляд. Сукуна мягко положил руки ему на плечи, притягивая к себе.

Мэдока лишь тихо ойкнул, когда Сукуна обнял его. Чуть наклонил голову, чтобы прошептать на ухо:

— Каждый раз когда будет больно, — Мэдока вздрогнул от его голоса, — приходи ко мне. Не нужно делать себе больно.

Неуверенно руки обвили Сукуну, прижимаясь ближе.

— Так можно тебя нарисовать? — пробубнил Мэдока ему в плечо.

В ответ раздался тёплый тихий смех.

***

Рисовать Сукуну в его выходные вошло в привычку. Или рисовать просто находясь рядом с Сукуной. С ним ощущалось всё спокойнее и безопасней. Линии сами шли, рождая из-под руки Мэдоки нечто, как говорил Сукуна, прекрасное. Он покупал у него картины, даже когда Мэдока хотел отдать просто так, как подарок — никогда он деньги не принимал, но с радостью сидел с ним по вечерам, разделяя ужин.

Готовил Сукуна божественно.

Прошёл уже месяц с переезда. И Мэдока радовался, что рядом с ним появился такой человек.

Но не сейчас, когда Сукуна стоял перед ним с бутылкой вина и двумя бокалами.

— Я не пью, — резко выпалил Мэдока, с опаской поглядывая на алкоголь.

На что получил смешок и неверие в глазах напротив. Он вновь покачал головой, отказываясь. Сукуна вздохнул, возводя глаза к небу. В его годы, он любил алкоголь — и вещи, которые творил в пьяном бреду, какими бы постыдными и идиотскими они после не казались. А Мэдока противился. Какой ужас.

Сукуна поставил бокалы и бутылку на кофейный столик, доставая заранее припрятанный в карманах штопор.

— Я же сказал…

— Ты мне не доверяешь? — перебил его Сукуна, поднимая на него взгляд. — Я уверен, Мэдока, ты пьёшь, просто сейчас…

Он выразительно на него посмотрел, приподнимая одну бровь.

— Всё дело ведь в прошлом? — закончил он через пару секунд молчания.

Мэдока испуганно на него глянул, прижимая к себе ближе ноги, будто пытаясь спрятаться. Сукуна продолжил крутить штопором, вытаскивая пробку из бутылки. Но продолжил говорить всё равно.

— Я не знаю, что такого случилось, — медленно, тихо, успокаивающе начал он, но взгляд так и не поднял. — Могу лишь предположить нечто ужасное, учитывая, что ты сбежал в этот городишко…

Мэдока шумно сглотнул, следя за тем, как руки Сукуны напряглись, когда он крутил штопор.

— …Стоило тебе увидеть кого-то из прошлой жизни, ты стал более скрытным и неуверенным, — он поднял на него взгляд, продолжая говорить мягко. — Ты начал в жару надевать закрытые вещи, и твои руки… ты ведь не прекратил резаться. Просто теперь так, чтобы не видел я.

Взгляд Сукуны был твёрдым, с каплей беспокойства, но больше, как показалось Мэдоке, злости — не на него, на того или тех, кто до такого состояния его довёл. Кто посмел разбить такую красоту, такое совершенство, уничтожить его изнутри, чтобы он не вытерпел однажды, под грузом боли и ненависти, свёл счёты с жизнью… Сукуна бы голыми руками открутил всем его обидчикам башку.

— Я могу лишь предположить, что то, что тогда случилось — связано с твоим телом, и, как я понимаю, — он перевёл взгляд на бутылку вина, заканчивая, — алкоголем.

Он поднял бутылку, разливая напиток по бокалам.

— То были не те люди, — прошептал он, протягивая бокал Мэдоке. — Но я заслуживаю доверия.

Тот принял бокал, обхватив его двумя руками. В слабом отражении он увидел свои полные боли глаза. Казалось, что продолжаться так больше не может. Он ведь для этого сюда и приехал — познать новую жизнь, без страха. Приподнёс стекло к губам, Мэдока сделал небольшой неуверенный глоток, поднимая взгляд на Сукуну.

Тот улыбнулся, сам отпивая из бокала.

— Он с самого начала вечера лез ко мне, — начал Мэдока с тяжёлый вздохом.

Улыбка пропала с лица Сукуны. Он нахмурился, присаживаясь рядом с ним. Мэдока поджал губы, опустив взгляд обратно к вину.

— Мы праздновали окончание последнего курса, — продолжал он. — Ему казалось, что это весело, когда я кричу. Ему нравилось.

Слабая скорбная улыбка тронула его губы. Сукуна положил руку на плечо Мэдоки, подбадривая. Тот под его взглядом, полным той же грусти — боли за то, что сделал этот мудак. Если бы он только знал имя — он сделал бы всё, чтоб он больше не увидел белого света.

— Никто не пришёл, — задохнувшись, прошептал Мэдока. — Никто.

С губ его сорвался сдавленный всхлип — ещё немного и он просто разревётся перед Сукуной. Но он не мог молчать, ему нужно было это рассказать, ему нужна была чужая поддержка — глаза, которые будут смотреть на него с болью, кто-то, кто сможет помочь. Сможет выслушать. Сможет просто быть рядом.

После месяца жизни тут, в ином мире, вдали от прошлого, Мэдока понял, что всё это время ему не хватало такого как Сукуна.

— Они всё слышали, — губа его дрожала, он пытался сдерживать слёзы, что скопились в уголках глаз. — Мои крики, его смех. Но никто не пришёл мне на помощь.

Губы его изогнулись. Мэдока зажмурился, но слёза всё же скатилась по щеке, падая в алую жидкость. Смелости не хватало — рассказать всё полностью, не обрывками фраз, полный отчаяния и скорби. Полностью. Не бояться того мудака, а возненавидеть его.

Но Мэдока ненавидел себя.

Резко распахнув глаза, он поднёс ко рту бокал, жадно поглощая вино, как воду жаждущий человек. Сукуна тут же встрепенулся, поддался ближе, вцепившись в руки Мэдоки — останавливая.

Пить из-за отчаяния намного хуже, чем не пить из-за страха.

Тот перевёл чуть туманный, влажный, взгляд на Сукуну. Поддался его рукам, позволяя забрать у себя бокал. Он убрал его на столик перед диваном, ставя рядом со своим почти полным бокал.

По щеке прошлись пальцы, стирая дорожки слёз — Мэдока даже не понял, когда отпустил себя, позволяя боли выйти наружу. Голова была чуть туманная от выпитого так быстро и резко алкоголя.

— Ты ведь не такой? — прошептал Мэдока, приластившись к чужой, чуть шершавой от мозолей руке.

Сукуна смотрел на него, следя за каждым действием — движением глаз, губ, отслеживая мерное дыхание. Мэдока был очаровательным. И поверить невозможно, что кто-то посмел запачкать такое совершенство.

Он не заслуживал быть грязным.

Мэдока должен сиять, освещая своей улыбкой всё вокруг.

Как настоящее сокровище.

— Нет, — прошептал Сукуна в ответ, приподнимая уголки губ. — Я хочу тебя защитить.

Глаза Мэдоки округлились, он сам задушенно вздохнул, дрожь прошла по его телу. Он прильнул ближе, обнимая Сукуну за шею, кладя голову ему на плечо, прижимая ближе, что тот мог слышать биение его сердца. Он в ответ обвил руки вокруг талии Мэдоки, притягивая к себе, усаживая на свои колени. Тот тут же зажал бёдрами Сукуну.

— С тобой безопасно, — прошептал он, чуть опуская руки, чтобы зацепиться пальцами за плечи. Мэдока чуть отодвинулся.

Он смотрел в алые глаза Сукуны, искал там его чувства. И глаза его были полны той дымкой, что Мэдока так давно не видел — в глазах Сукуны было какое-то нежное чувство, было восхищение, было влечение.

Чуть обернувшись и наклонившись, Мэдока подхватил бокал с вином — в пару глотков осушил его полностью, и пока Сукуна удивлялся, откинул стекло на диван, прижимая губами к губам Сукуны.

Тот удивился сильнее.

Но на поцелуй не ответили. Продолжили держать крепко, но тело под Мэдокой замерло. Он отпрянул, испугавшись — хотел было уже слезть с чужих колен, уйти. Как он облажался.

Но хватка на талии не позволила это сделать. Сукуна продолжал крепко держать, даже когда Мэдока схватил пальцами его руки, цепляясь ногтями, чтобы оттолкнуть от себя. Он снова перевёл взгляд на Сукуну — всё ещё полный страха и ненависти к себе.

— Мэдока, — прошептал Сукуна, протягивая гласные.

В его глазах всё ещё было то нежное чувство. Всё ещё было восхищение.

Так почему же?..

— Мэдока, — вновь протянул Сукуна, начиная мягко поглаживать его спину. — Ты пьян.

Тот дёрнулся в его руках, пытаясь отстраниться. Но Сукуна продолжал крепко его держать.

— Ты пьян, — повторил он. — А я хотел бы почувствовать твой поцелуй, когда ты трезв. Когда ты правда захочешь этого…

— Но я хочу этого, — проскулил Мэдока, поддаваясь ближе.

Его руки легли на щёки Сукуны. Они мягко столкнулись лбами.

— Я правда хочу тебя поцеловать, — прошептал Мэдока в его губы.

— Завтра, — пообещал Сукуна. — Завтра, если ты будешь этого хотеть — я тебя поцелую. И сделаю даже больше, если ты попросишь. Но сейчас… — он чуть поддался вбок, прижимаясь своей щекой к щеке Мэдоки, — Сейчас давай просто так посидим. Я не хочу, чтобы наутро ты жалел. Потому что ты мне очень и очень сильно нравишься.

Мэдока обмяк в его руках, укладывая голову ему на плечо.

…Вечер прошёл легко и мягко. Они очень много разговаривали — о прошлом Мэдоке, о своих чувствах, — пусть и были оба под дымкой алкоголя, что разомлял ещё больше.

Ближе к полуночи Сукуна, всё также держа Мэдоку, привстал с дивана — от неожиданности тот ойкнул, обхватывая ногами чужие бёдра, чтобы не упасть, вцепляясь пальцами в плечи, — и отнёс его к себе, на второй этаж, аккуратно кладя на кровать.

Мэдока перевернулся на бок, когда Сукуна обошёл кровать, ложась напротив. Они так и смотрели друг на друга. В какой-то момент Мэдока стал зевать всё больше и больше, тогда Сукуна притянул его к себе ближе, обнимая. Он уткнулся носом ему в грудь, медленно засыпая.

***

Когда резкий шум разбудил Мэдоку, он вскочил на кровати — но тьма не позволила рассмотреть, что происходит. Он прислушался к звукам, уловив какие-то копошения на первом этаже. Хотел уже разбудить Сукуну, но того не было на кровати. Оглядываясь в темноте, постепенно привыкая к ней, начиная улавливать очертания объектов, Мэдока хотел включить лампу на прикроватной тумбочке, но таковой у Сукуны не оказалось. Телефон остался, наверное, внизу, в гостиной.

В какой-то момент Мэдоке показалось, что он услышал женский крик — но тот был тихим, больше похожим на скуление. И находился будто ниже первого этажа.

— Сукуна? — в панике прикрикнул он.

В этот же момент раздались быстрые шаги — кто-то поднимался по лестнице. Мэдока остался сидеть на кровати, уперевшись взглядом в проход, откуда должен был появиться человек. В темноте сложно было понять, кто поднялся — Мэдока замер, руки его дрожали.

— Хэй, — мягко прошептал Сукуна, подходя ближе. — Всё в порядке.

Он остановился у кровати со стороны Мэдоки, присаживаясь на колени.

Сукуна аккуратно положил свою руку на его руку, успокаивая. Мягкие поглаживания привели разум в трезвость, отгоняя панику.

— Я что-то слышал… — прошептал Мэдока, пытаясь уловить взглядом в темноте глаза Сукуны.

Но заметил лишь как тот замотал головой.

— Я просто разбил стакан — хотел попить, но был слишком сонным, — пояснил Сукуна. — Всё хорошо.

— Но… — неуверенно начал Мэдока. — Мне показалось, что кто-то ли кричал, то ли скулил…

— Скорее всего живность какая-нибудь на улице. Не волнуйся, — прошептал Сукуна. — Ложись спать, я всё уберу и приду к тебе, хорошо?

Мэдока кивнул. Тогда Сукуна поднялся, провёл рукой по волосам, даря мягкое поглаживание и ушёл к лестнице спускаясь вниз. Проследив за ним взглядом, Мэдока положил голову на подушку, отворачиваясь от прохода. Когда Сукуна оказался на первом этаже, Мэдока прижал ко рту ладонь, беззвучно крича.

От Сукуны ужасно сильно несло железом.

***

На звонок ответили после первого же гудка, но не успели ничего сказать, как замерли услышав стальное:

— Рёмен Сукуна кого-то убил.

Образовалась полуминутная тишина.

— Мегуми… — со вздохом произнесли на той стороне.

— Годжо, не смей, — прошипел он. — Он кого-то убил — я это знаю.

На том конце провода тяжело вздохнули вновь.

— Ты уверен? — спросил Сатору.

Он точно сейчас прикусил губу, зажмуриваясь.

Мегуми подошёл ближе к окну, отодвигая штору. Сукуна возился с машиной, стоя к нему спиной.

— Уверен, — твёрдо ответил он. — Я остался вчера у него ночевать. Проснулся ночью от громкого звука, будто кто-то ударился, или, — Мегуми не отрывал взгляд от фигуры Сукуны, — кого-то ударили. Был тихий крик. Скорее всего из подвала. А когда Рёмен поднялся ко мне — он точно был весь в крови. Этот запах я ни с чем не спутаю.

Сатору на другой стороне помолчал. Потом позвал кого-то — Мегуми не разобрал. И, судя по всему, не получив вразумительный ответ, вернулся к звонку.

— Послушай, — начал он, — это может быть жертва, о которой он давно думал. Следующим можешь оказаться ты.

Мегуми нахмурился, кривя губы.

— И сколько мне ждать? — прошипел он в трубку. — Я уже торчу здесь месяц. Через две недели моя работа под прикрытием должна закончиться…

— Тебя заставят продолжать, — перебил его Сатору.

Сукуна оторвался от машины. Мегуми тут же отпрянул от окна, закрывая штору. Он прошёл по гостиной, падая на диван.

— Я знаю, что заставят, — спокойно ответил. — Но нет теперь никаких гарантий, что мы точно выявили признаки жертв.

— Ты о чём? — нахмурился Сатору.

Мегуми прикусил нижнюю губу.

— Я просто… не понимаю, — ответил он. — Профиль жертвы: тёмноволосые парни и девушки до тридцати, пережившие изнасилование. Мы ставили на то, что Рёмен так избавляет их от грехов, но… Он не смотрел на меня вчера, когда я рассказал ему о «прошлом», как на того, кого нужно «очистить». Скорее, он хотел убить того, кто это сделал.

Сатору молчал на той стороне провода.

— Мы могли ошибиться, — признал он. — Это всё ещё лишь наши предположения. И лишь те трупы, которые мы смогли найти и связать с Рёменом.

— Тогда что мне делать? — Мегуми прикрыл глаза, откидываясь на спинку дивана.

Сатору снова кого-то позвал. В следующую секунду он крикнул уже громкое и злое «Нанами!». Разобрать слов, которые он говорил не удалось, но уже через минуту раздался голос в трубке.

— Продолжай, — сказал Кенто. — Оставайся Фукудо Мэдокой. Следи за Рёменом. План меняется — работаем на преступление теперь, а не на живца. Насколько ты близок с ним стал?

— Вчера я его поцеловал, — ответил Мегуми. — Утром сбежал, будто мне стыдно за это. К вечеру Рёмен придёт поговорить, скорее всего.

— Начни с ним отношения, — отчеканил Кенто. — Будь к нему настолько близко, насколько сможешь. Когда поймёшь, кто станет следующей жертвой — звони. Если получится — установить прослушку в его доме. Мы должны его поймать во время убийства.

Мегуми кивнул, в следующую секунду отвечая «Так точно».

В трубке послышалось кряхтение. В следующую секунду раздался голос Сатору.

— Мы верим в тебя, Мегуми. Это наш единственный шанс.

***

Мегуми рисовал. Как бы ему не хотелось, но нужно было продолжать играть — продолжать рисовать, будто он действительно художник-фрилансер, переживший изнасилование. И ждать, когда Сукуна придёт поговорить.

Работа под прикрытием выматывала.

Мегуми пообещал себе, что больше никогда в это не сунется.

Постоянный контроль, постоянная паранойя, постоянные вопросы раскрыли его или нет. Особенно в этом деле. Каким образом у Сатору получилось уговорить начальство отправить ложную жертву буквально напротив дома Рёмена Сукуны, который убийцей-то считался в их отделе лишь по косвенным фактам, вопрос хороший. Мегуми на него ответ не знал. Слишком непривычное дело — слишком длинное. Никто не отправляет на полтора месяца — а теперь и ещё больше — работать под прикрытием к убийце. Мегуми постоянно участвовал в облавах на наркоторговлю, где был их агент, иногда к торговцам оружием — но там всё было ещё быстрее.

А сидя тут, в доме, уже месяц живя чужой жизнью, чтобы стать жертвой, Мегуми не знал, что делать дальше. Он и до этого относился скептично к версии с «очищением», но сейчас, когда Сукуна не купился… Мелкий быстрый страх пробежал дрожью по телу, на мгновение почудилось, что Сукуна всё знает, но Мегуми тут же отбросил эти мысли. Не было ничего, что могло бы его раскрыть.

Легенда о Фукудо Мэдоке была тщательно подготовлена, чтобы ни один факт не был пустым — вот только сейчас Мегуми это лишь раздражало. Приходилось держать в голове столько информации, которую, по неясным причинам, Сукуна даже не спрашивал. Он до сих пор даже возраст его не уточнил — может ему хватило внешнего вида, указывающего, что Мэдока точно не старше тридцати?

Постоянный контроль. Куча информации. От всего этого уже болела голова.

Мегуми повернулся. У стены стояла картина. Сукуна тогда готовил им ужин. И пока он нарезал продукты, Мегуми сделал небольшой набросок, под постоянные, пусть и недолгие, взгляды. Сукуна тогда по-доброму ухмылялся.

Даже поверить сложно, что такой человек, как он, может быть настолько… Нормальным. Насколько успел заметить Мегуми за этот месяц, у Сукуны была нормальная работа, много знакомств и совершенно обычный характер. Ко всему прочему, он не был психопатом.

Мегуми видел психопатов, знал, как они работают и насколько они дотошны в определённых мелочах. Но Сукуна таковым не был. Он не подходил под профиль психопата — но он всё ещё был серийным убийцей, на которого пока что получилось повесить шесть трупов за последние два года. И это лишь те, которые они нашли. Не хотелось думать о том, что их может быть больше.

Поднявшись со стула, Мегуми оглядел свою работу — из-за мрачных мыслей всё скатилось в поток серых красок и какой-то безнадёги. Благо хоть оправдать можно ненавистью Мэдоки к самому себе.

Порезы на запястьях болели, затягиваясь. Сраная Маки — хотя тут больше сраный Сатору, что предложил этот вариант, дабы ускорить процесс. Как же сильно Мегуми хотел прибить их всех, когда на этой выставке увидел Маки, а после от неё же сообщение — удалённое через две минуты после прочтения, — что нужно надавить на жалость Сукуны к нему как к жертве «очищения».

Никогда в жизни Мегуми не резал свои запястья. Он вообще никогда не резался. И жил всегда спокойно. Но сейчас приходилось строить из себя мученика. На бёдрах тоже теперь были порезы, ведь нужно было продолжать играть. Показывать Сукуне, что он страдает.

Как же глупо Мегуми себя чувствовал, стоя с бритвой в душе, нанося порезы. Он уверен, что когда вернётся, получит кучу шуток от всех тех, кто работает под прикрытием — они-то таким бредом не занимаются.

Ага, а ещё их могут просто пристрелить в любой момент, а Мегуми если поймают будут скорее всего терзать, издеваясь. Наркобароны всегда быстро и легко избавляются от ненужных или потерявших доверие людей. Такие убийцы как Сукуна будут измываться до последнего вздоха жертвы.

Всё ещё лишь непонятен его мотив. Почему же он убивает? И кого именно? И почему все, кого они нашли, были когда-то, ещё до встречи с Сукуной, изнасилованы? Могло ли быть это совпадением?

Мегуми сейчас с радостью бы сидел в душном офисе, рассматривая уже въевшуюся в подкорку доску с расследованием, перечитывая кучи файлов, которые не несли в себе ничего дельного.

Всё лучше, чем стоять на кухне в этом доме, заваривая себе кофе.

Как же всё раздражало.

И не столько ситуация сама по себе, сколько сам Сукуна. Потому что Мегуми его не понимал. И заново прокручивал все мысли относительно его личности. Ещё вчера, часов в одиннадцать он мягко держал его, гладил по спине, шептал на ухо милые вещи. А уже через несколько часов — Мегуми ставил на то, что проснулся часа в два или в три — убивал кого-то, скорее всего в подвале.

Эта комната была единственной, которую так и не получилось осмотреть — не было должного повода, а просто так напрашиваться было бы странно и подозрительно. Оставалось ждать просто нужного момента.

Как впрочем и весь этот месяц.

Повезло ещё, что вчера Сукуна поверил, что Мэдока пьян, из-за того, что Мегуми полез целоваться. Если бы не это, пришлось бы пить, а терять концентрацию и разум нельзя было.

В дверь раздался стук. Мегуми вздохнул, ставя чашку с кофе на стол. Вот и пришёл Сукуна — как и думалось — вечером. На часах было почти восемнадцать ноль-ноль. Почему-то вспомнилось и том, что с завтрашнего дня Сукуна опять пропадает на работе три дня.

Эти дни были самыми напряжёнными.

Мегуми подошёл к двери, открывая её. Натянул на лицо маску смущения, кидая взгляд на Сукуну. Он стоял у двери, легко улыбаясь — стоило ему лишь увидеть Мегуми, как взгляд его потеплел.

— Привет, — тихо сказал он.

— Привет, — так же шепотом сказал Мегуми, отходя от прохода, давая Сукуне войти в дом.

Он, оказавшись только внутри, сразу же прижал к себе Мегуми в объятиях. Тот в ответ обвил его руками за талию, прижимаясь к груди. Наверное, единственное, что Мегуми не сможет отрицать — вчерашние слова о безопасности.

Сукуна был убийцей.

Но в его объятиях и правда было спокойно.

Отстранившись, будто Мегуми всё ещё смущён, он отошёл, присаживаясь на диван. Сукуна встал напротив, следом присаживаясь перед Мегуми на корточки. Его рука оказалась на колене, мягко поглаживая.

— Поговорим? — спросил он, поднимая взгляд.

Сложно было не таять. когда на тебя смотрели так. Как будто Мегуми самое ценное сокровище. Он сглотнул, ловя чужой взгляд своим. Поджал губы, кивнув.

Сегодня утром Мегуми быстро сбежал, пока Сукуна готовил завтрак, он поймал его у выхода, нахмурился, не понимая причин такого поведения — Мегуми тогда смутился, сказал невнятное «прости, я…» и быстро выскочил за дверь, перебегая дорогу.

Стоило лишь оказаться в своём доме, он тут же начал обдумывать произошедшее ночью…

— Мэдока? — позвал его Сукуна, вырывая из мыслей.

Мегуми вновь сглотнул. Осторожно кивнул, готовый слушать всё то, что скажет ему Сукуна.

Он привстал, чтобы сесть на диване рядом вполоборота — Мегуми скопировал его позу, подтягивая к себе ближе ноги.

— Всё ещё хочешь меня поцеловать? — усмехнулся он.

Мегуми поперхнулся воздухом, отворачиваясь, лишь бы не видеть смешки в чужих глазах. Он всё ещё ненавидел себя за то — вообще не было в планах сближаться настолько сильно с Сукуной, это сейчас отношения с ним пойдут на руку, но вчера поцелуй был лишь результатом мимолётной паники Мегуми.

— Хочу, — тихо прошептал он, но голову так и не повернул к Сукуне.

Тот лишь хмыкнул, выжидая. Но когда Мегуми не сделал никаких попыток сблизиться, решил действовать сам. На коже почувствовались чужие пальцы, что чуть надавили, щёку, поворачивая к себе.

В следующую секунду на своих губах Мегуми почувствовал губы Сукуны. Поцелуй получился ленивым, мягким. Никто ни на что не претендовал, они лишь изучали друг друга, пытались понять самих себя. Лишь когда Мегуми сам приоткрыл рот, позволяя Сукуне углубить поцелуй, талию больно сжали, чуть дёрнув к себе. Поцелуй стал более страстным грубым, и Мегуми даже заметить не успел, как оказался прижатым к дивану Сукуной. Его руки гладили бока, пока он с упоением целовал, будто пытаясь Мегуми напиться.

Когда воздуха стало не хватать, а чужие руки начали пролезать под футболку, ближе к коже, Мегуми отпрянул, отворачиваясь. Пытался отдышаться.

Сукуна тут же остановился. Вернул руки поверх футболки, но продолжил сжимать — не так больно, всё ещё будто контролируя. Невольно подумалось о том, что Сукуна наверное в постели обожает властвовать. От этого по спине прошли мурашки.

— Не торопимся? — спросил Сукуна, наклоняясь чтобы оставить поцелуи на шее.

Мегуми дрогнул, закрывая тыльной стороной ладони рот, сдерживая стон. Он резко закивал — тогда Сукуна отстранился. Он привстал, выпрямляя руки. Мегуми всё ещё лежал под ним, отвернув голову. Это даже для него было слишком смущающим. Из-за своей работы редко получалось завести с кем-то хотя бы интимные отношения — чисто на одну ночь, — не то что романтические. И если по началу жадные и всё ещё тёплые глаза Сукуны воспринимались легче, но когда тот сам начал переходить грань, постоянно касаясь его кожи, становилось сложнее.

Мегуми не любил чужие прикосновения, слишком долго по началу привыкая к человеку, или же поглощённый страстью и нуждой близости, от того резкий переход к постоянным касаниям от Сукуны выбивал из колеи.

Потому что Мегуми его не хотел. Потому что Мегуми к нему не привык.

Потому что он его всё же боялся.

От того прикосновения оставляли на коже ожоги, что-то ломая в душе Мегуми. Он мог бы попросить с самого начала сократить количество касаний, свести их к минимуму, отсылая к своему прошлому, но Мегуми нужно было заинтересовать Сукуну в личности Мэдоки, а значит нужно было ему подыгрывать и распаляться, притворяясь, что он хочет «очищения».

Но сейчас, когда оно становилось под вопросом, а от Нанами пришло чёткое указание начать с Сукуной отношения, нельзя было так просто отпрянуть.

— П-прости, — прошептал Мегуми, всё ещё не в силах повернуться. — Я просто…

Сукуна поднялся, присаживаясь на край дивана, он смотрел не обиженно, скорее обеспокоенно и подавлено — как будто собачка, что погрызла ножку от стула и её должны были отчитать.

— Поэтому я хотел, чтобы всё было на трезвую голову, — произнёс он. — Ты пережил нечто ужасное, убивающее изнутри… Если бы мы вчера переспали — сегодня ты бы ненавидел себя с новой силой.

— Я хочу тебя, — твёрдо произнёс Мегуми, поворачивая голову в сторону Сукуны. — Но… Я доверяю тебе, — голос дрогнул.

Потому что Мегуми не доверял.

Но желание у него было — просто потому что невозможно не захотеть такого как Сукуна. Того, кто обходится с ним так аккуратно, постоянно внушает чувство безопасности — заставляя забывать о том, кто он на самом деле, — того, кто обходится с ним как с сокровищем.

***

Они начинали отношения. Никто из них не говорил о том, чтобы прямо предложить встречаться, но то, как каждый раз они всё больше и больше сокращали расстояние — говорило о многом.

И поцелуи.

Целовались они часто. Даже много.

Сукуна был падок на них. Каждый раз, когда была возможность, он притягивал к себе Мегуми, оставляя поцелуй на щеках, на губах, на шее. Одним утром, когда Мегуми остался у него с ночевой вновь, он проснулся от того, что Сукуна покрывал поцелуями его спину, задрав футболку. Мегуми тогда дрогнул, уходя от прикосновений.

Сукуна извинялся весь день.

Подумал, видно, что Мегуми вспомнил о прошлом.

Но на деле всё было сложнее.

С каждым новым прикосновением, с каждым новым поцелуем, Мегуми начинал понимать, насколько сильно ему это нравится. Слишком сильно. Ему нравится, когда Сукуна мягко касается его губ своими. Ему нравилось, когда он остервенело вгрызался, прижимая к стене.

Ему нравились голодные взгляды Сукуны. Ему нравились взгляды полные нежности и обожания.

Это могло бы стать проблемой.

Но Мегуми верил себе, доказывая, что он в состоянии справиться с этими чувствами — он доказывал себе, что виной всему — спокойствие. Слишком редко оно было в его жизни, особенно, когда его ночью резко вырывал Сатору, потому что ему нужна была помощь. И его не волновало, что так-то Мегуми простой патрульный. Но Сатору был детективом, и он хотел решать с кем из патруля работать.

В этом и крылась вся проблема — Сатору в него верил слишком сильно. Как слишком сильно любил, почти по отцовски, хоть и разница в их возрасте была всего лишь десять лет. Мегуми никогда не жаловался на такое внимание — оно приносило ему награды, надбавки к зарплате и даже пару медалей.

Именно его идеей было отправить на миссию под прикрытием Мегуми — в основе своей не просто же так он посоветовал его на курсы для этого. Но в большей степени потому что Сатору доверял в этом деле только Мегуми.

***

Когда Сукуна опрокидывает его на кровать, прижимая своим телом, Мегуми не пьян. Он полностью трезв, хоть и выпил бокал вина — не как в прошлых раз, а растягивая, всё ещё ссылаясь на свою к алкоголю нелюбовь.

И Сукуна тоже знает, что он трезв.

Его губы терзают губы Мегуми. Руки лезут под футболку оглаживая бока.

Самое страшное, думает Мегуми, что он тоже хочет этого.

Он обвивает шею Сукуны руками, притягивая к себе ближе, пытается перехватить инициативу — за что получает укус. От его губ отрываются, и Сукуна сдёргивает с него футболку, тут же примыкая к шее.

Мегуми стонет.

Понимая, что произошло, он тут же закрывает рот рукой, начиная тихо поскуливать — потому что Сукуна не отдаляется, он продолжает оставлять засосы, спускаясь к ключицам. Мегуми зарывается в его волосы, прижимая к себе ближе.

Слышится довольный рык Сукуны.

Он выпрямляется, снимая с себя футболку, и его тут же ловит Мегуми, притягивая за плечи, уже самостоятельно впивается в его губы, углубляя поцелуй сразу же. И отрывается от него так же быстро — переключается на шею, оставляя Сукуне засос. Тот гортанно стонет, поглаживает бока Мегуми, цепляет пальцами соски, заставляя задрожать.

Мегуми ведёт пальцами по линиям татуировок. Привстаёт, заставляя встать и Сукуну. Языком проходит по линиям на груди, спускаясь всё ниже — к животу, очерчивая языком его пресс. Сукуна дёргает его за волосы, заставляя подняться — и лишь для того, чтобы впиться ему в губы опять.

Задушенный стон срывается у Мегуми.

А голове бьёт набатом, что всё это неправильно.

Он не должен хотеть Сукуну.

Он не должен отдаваться его ласкам.

Но Мегуми стонет сильнее, когда Сукуна надавливает ему на грудь, заставляя упасть на подушки, и спускается к его соскам, начиная покусывать и посасывать. Почти визг — Мегуми вцепляется ему в волосы, прижимая ближе.

Сукуна спускается ниже, к его джинсам. Выцеловывая живот, он расправляется с пуговицей и молнией, снимая с Мегуми штаны — тот приподнимает бёдра помогая. Следом с него снимают и трусы.

Мегуми почти кричит, когда Сукуна обхватывает губами головку его члена. Цепляется за его волосы, но тот отрывается, убирая его руки.

— Будь хорошим мальчиком, — шепчет он с ухмылкой, — положи их вдоль тела.

И Мегуми почему-то слушается.

Сукуна наклоняется вновь к его бедру, замечает порезы — проводит языком по ним, будто зализав сможет избавиться от этих шрамов. По сравнению с руками, там Мегуми резал чаще, поддерживая образ. Он целует его бедренные косточки. И снова спускается к члену, проходясь языком по всей длине.

Мегуми стонет, пусть и пытается сдерживаться. Руки сжимает под собой ткань, чтобы не поднять руки — не схватить Сукуну за волосы, ведь он попросил их убрать. И почему он слушается, сам не знает.

Сукуна посасывает головку. С губ Мегуми слетает всхлип, он чувствует, как на глазах образовывается влага. Он знает, что чувствительный, но из-за противоречивых мыслей о Сукуне, ощущения усиливаются. И всё что остаётся делать — стонать, отдавая своё тело под ласки…

…убийце.

Мысль простреливает Мегуми в тот самый момент, когда Сукуна спускается ниже. Он вздрагивает, отпрянув о чужих ладоней. Сукуна резко поднимает взгляд, смотрит на то, как Мегуми тяжело дышит, прижимая к себе ноги.

И понимает это по-своему.

Так, как должен понимать и Мегуми, но мысли в голове путают.

— Мэдока, — осторожно произносит Сукуна, приподнимаясь. — Мы можем всё делать медленно.

Мегуми моргает пару раз. И до него доходит смысл сказанного. Он резким движением вытирает с щеки влагу.

И кивает.

Он не Фушигуро Мегуми сейчас. Он Фукудо Мэдока. И Мэдока хочет Сукуну — Мегуми тоже его хочет, — но боится из-за своего прошлого.

Мегуми боится, потому что знает, кто такой Рёмен Сукуна на самом деле.

Он расслабляется, позволяя вновь коснуться своего тела. Сукуна выцеловывает его живот, медленно поглаживает по бокам, пытаясь успокоить. И Мегуми расслабляется под его ласками. Вновь дышит томно, стонет, отдаваясь.

На этот раз Сукуна вновь опускает к его члену, принимаясь сосать. И Мегуми всё стонет и стонет. Он хочет коснуться Сукуны, хочет прижать к себе ближе — быстрее к разрядке.

И обманывает себя тем, что просто хочет, чтобы всё быстрее закончилось.

Не выдерживая, Мегуми хватает голову Сукуны, прижимая ближе, прося заглатывать глубже. И Сукуна слушается — позволяет им управлять сейчас.

Мегуми кричит, когда доходит до оргазма.

Сукуна возвышается над ним, доставая член из своих джинс, чуть спуская их и боксёры. Он смотрит на разомлевшего Мегуми, и начинает надрачивать.

— Смотри на меня, — произносит он с придыханием.

Почти приказ.

Но на деле лишь просьба.

И Мегуми смотрит. Ловит своим взглядом чужой, а после переводит его ниже. Смотрит на то, как Сукуна дрочит себе, дышит тяжело, постанывает. И Мегуми не может не признать, насколько он сейчас красив.

— Мэдока…

Сукуна произносит перед тем как кончить. Сперма выплёскивается на живот Мегуми.

И единственное о чём он может думать, пока разум находится в послеоргазменной неге — жалость, что имя, которое стонет Сукуна ему не принадлежит.

…Утром Мегуми просыпается раньше Сукуны. Он аккуратно встаёт с кровати, чтобы его не разбудить и идёт в ванную.

В зеркале видит бесчисленное количество засосов — на шее, на груди, на бёдрах.

Определённо в нём что-то вчера сломалось.

***

Через две недели на ужин Сукуна пригласил свою подругу.

— Ты поймёшь зачем, — сказал он тогда.

Мегуми лишь пожал плечами. Он расставлял тарелки с пастой на столик перед диваном. Думал, что Сукуна вновь достанет вино, но он лишь поставил три бутылки пива, спрашивая будет ли он пить. Мегуми покачал головой, отказываясь. Две бутылки оказались у тарелки гостьи.

В этот же момент прозвенел звонок дверь. Сукуна ушёл открывать. Мегуми присел на диван перед своим блюдом. В коридоре послышались чужие голоса — они смеялись, пока гостья раздувалась. Вскоре они зашли в гостиную.

Перед Мегуми предстала женщина чуть ниже его с тёмными волосами, подстриженными под каре. В руках она держала коробку моти. Сукуна указал ей на место, ей приготовленное, на что она ойкнула и поспешила присесть. Сукуна забрал из её рук коробку, откладывая на барную стойку и сел рядом с Мегуми.

— Привет, — поздоровалась гостья, чуть наклоняясь. — Я Ёшино Наги.

— Фукудо Мэдока, — Мегуми тоже чуть поклонился, в качестве приветствия.

В этот момент рука Сукуны обняла его за талию, притягивая к себе ближе. Наги с хитрым взглядом посмотрела на них, скрывая смешок за ладонью. Мегуми покраснел.

Они принялись за еду. Паста с креветками, которую приготовил Сукуна была божественной на вкус — Наги тоже это отметила. Она рассказывала о своей жизни, о том, что у неё есть сын девятнадцати лет, который учится в Токио, а на летние каникулы он решил попутешествовать с друзьями. Она рассказывала о фирме, в которой работает. Шутила постоянно, и Мегуми смеялся. Она рассказывала интересные истории о Сукуне, выбивая из того возмутительные вздохи и закатывание глаз. Рассказывала, как они познакомились и как давно дружат.

Впервые Мегуми ощутил ту разницу в возрасте в почти одиннадцать лет с Сукуной. Будучи поглащённым миссией он как-то упускал этот факт.

— Я давно ему говорю, — Наги отпила пиво из уже второй бутылки, — пусть открывает свой ресторанчик. Такую вкуснятину готовит, ведь!

Мегуми был с ней согласен. То, как готовил Сукуна… он за одну еду был готов продать ему душу.

— Да ладно тебе, — отмахнулся он. — Мне и работы бармена хватает. Всё равно городок маленький, я часто бывает и за плиту встаю.

Наги покачала головой, потянувшись к своей сумочке. Она достала сигареты и хотела уже закурить, как остановилась — посмотрела сначала на Сукуну, а потом на Мегуми.

— Ничего? — Наги покачала пачкой в руке.

Спрашивала она на удивление не у Сукуны, а у Мегуми.

Тот кивнул, и она закурила, предлагая и Сукуне. Тот отказался, покачав головой — только встал, чтобы открыть окно. Слабый вечерний ветер пробрался в комнату, освежая.

— Учитывая о чём ты хотел, чтобы я рассказала, — Наги выдохнула едкий дым, с болью во взгляде посмотрев на Мегуми, — сложно не закурить. Поэтому, Мэдока, если что, бери.

Она положила пачку на стол, подтолкнув её к Мегуми. Тот перевёл вопросительный взгляд на Сукуну, и вернул его Наги. Она вновь сделал затяжку и пояснила:

— Сукуна рассказал, что с тобой произошло, — начала она.

По телу Мегуми как ток электрический прошёл. Он ни с кем не общался в этом городке — лишь с Сукуной, потому что именно он был целью. Это лишь усиливало его легенду страдающего персонажа, но сейчас, когда кто-то ещё в курсе… Не совсем зная, как правильно реагировать, Мегуми сделал вид, будто испугался.

— Не бойся, — покачала головой Наги. — Он не просто так это сделал.

Мегуми перевёл взгляд на Сукуну — тот неотрывно всё это время смотрел на него, поглаживая пальцами бедро — мягко, не страстно.

— Я же говорила о своём сыне, — продолжила она. — Так вот, я не упоминала его отца… — Наги сделала затяжку. — Я ненавижу этого человека. И я его не знаю. Мне всего тридцать шесть, а у меня уже есть девятнадцатилетний сын…

Мегуми тут же понял, о чём она говорит. Резко пробило холодом. Как бы сильно он не верил в профиль жертвы, составленный в отделе, но… Ёшино Наги была брюнеткой и её изнасиловали.

— Я не хочу сказать, что тебе повезло, — вздохнула она, откидывая окурок сигареты в пепельницу, любезно поставленную на столик Сукуной, — потому что ты в отличие от меня не можешь забеременеть… Я всегда любила и люблю Дзюнпея. Я люблю своего сына, но вся та боль, которой он мне достался…

Мегуми склонил голову. Он положил свою руку на её, в утешение. Было паршиво на душе — она делилась своей историей, потому что хотела помочь ему. Но никакого изнасилования не было. Он ничего не знает о том, как это больно и не знает насколько это страшно. Это лишь легенда Мэдоки. Не его.

— Вы сильная женщина. — сказал он, хрипло, заставив себя буквально разлепить губы. — Я восхищаюсь вами.

Она лишь махнула рукой на это, тихо рассмеявшись.

— Я нашла силы в своём сыне, — Наги улыбнулась. — Я ненавидела его по началу, потом презирала, но когда он родился полюбила. И эта любовь меня смогла спасти, — её взгляд тут же потемнел. — Но если бы я могла… если бы я могла вернуть в то время и в то место, я бы сделала всё, чтобы Дзюнпей не был зачат.

По щеке Мегуми покатилась слеза.

Но он не мог понять и разделить её боль — всё, что он мог. Это играть Мэдоку, играть в боль, которая для неё была реальностью. Сукуна вытер влагу с его щеки, заставляя на себя посмотреть. Мягкий поцелуй сухих губ почувствовался на лбу.

— А твоим спасением может стать Сукуна, — хитро улыбнулась Наги. — Наконец-то!

Она взмахнула руками. Взяла бутылку пива, в пару глотков допивая его.

— Все уже твердят тебе, — Наги перевела взгляд на Сукуну, — что пора бы начать уже с кем-то отношения. А то сидишь себе как отшельник в доме, вылезая в свет только за продуктами и на работу.

На это Сукуна лишь закатил глаза.

…Когда время уже подходило к полуночи, Наги начала зевать. Мегуми подхватывал её уставше-расслабленное состояние. Он полулежал на Сукуне, откинувшись на его грудь. Его пальцы поглаживали бедро, добавляя ощущение комфорта. На эти пару часов получилось забыть о том, кто он. Получилось забыть, что Мегуми это Мегуми.

Сейчас он первый и последний раз думал о том, что хочет оказаться Мэдокой. Навсегда.

Просто сидеть вот так с Сукуной, болтать с его подругой — может завести здесь друзей. Городишко маленький, и проживи Мегуми тут год точно бы поперезнакомился со всеми. Он смог чувствовать спокойствие и комфорт, никто бы не вырывал его ночью, когда нашли новый труп, никто бы не раздражал тупыми звонками в службу спасения только чтобы пошутить, он бы не видел смерть на постоянной основе.

Он был бы простым человеком, пусть и со сложным прошлым.

Но Мегуми не был Мэдокой. Мэдоки в принципе не существовало.

— Ох, — Наги потянулась, зевая. — Всё. Поздно уже. Надо домой.

Мегуми встрепетнулся, вставая с Сукуны — тот тоже выпрямился.

— Я отвезу тебя домой, — сказал он, поднимаясь с дивана.

Мегуми пробила дрожь — пусть он и заставил себя выглядеть как ни в чём не бывало. Но сердце в груди забилось. Единственное, что спасало от настоящей паники — Ёшино Наги была старше тридцати. Но и это не успокаивало: профиль жертвы Сукуны всё ещё размыт.

Мегуми оглянулся на Сукуну, поджимая губы. Тот поймал его взгляд, нахмурился, поддаваясь ближе. На щёку приземлился поцелуй.

— Всё хорошо, — сказал он. — Я скоро вернусь. Если хочешь, можешь остаться на ночь.

Мегуми вдохнул в грудь побольше воздуха, пытаясь выглядеть непренуждённо.

— Тебе завтра на работу, — покачал головой он. — Я к себе пойду.

Сукуна на это лишь кивнул, улыбнувшись. Он приобнял его за талию, потянув в коридор, чтобы проводить. Наги собиралась, укладывая в сумку сигареты, подхватила грязные тарелки, чтобы унести их в раковину. Дальше Мегуми её уже не видел, выйдя в коридор. Он обулся. Поцеловал Сукуну и вышёл на улицу.

Через пару минут он уже оказался дома.

Пробежал расстояние от двери до спальни, включая там свет, будто находится в этой комнате, а сам прошёл в гостиную, в темноте, чуть приоткрывая штору, чтобы проследить за тем, что будет происходить дальше.

Из дома вышла Наги, ведомая Сукуной, он и помог сесть ей на заднее сидение своей машины, что освещалась небольшой лампой на внешней стене дома. Сукуна что-то сказал перед тем, как закрыть дверь, и ушёл в гараж.

Внутри Мегуми всё похолодело. Он продолжал наблюдать, сжав пальцами штору.

Через минуты три Сукуна вышел из гаража.

Сердце Мегуми упало в пятки.

В руке Сукуны был топор.

***

Мегуми всё то время стоял у окна, дожидаясь, когда Сукуна вернётся. Он надеялся — почти что молился, — чтобы ему показалось. Но в руках он всё ещё держал телефон, сжимая её до побелевших костяшек. Весь его дом был погружен во мрак, создавая иллюзию того, что он спит.

Он продолжал стоять. Продолжал ждать. Но проходило десять минут. Двадцать. Тридцать.

Сердце в груди болезненно било. Мегуми облизывал пересохшие губы, но не мог заставить себя отойти от окна, пропустить возвращение Сукуны. Ведь, если он вернётся, если вытащит труп из машины — да хотя бы выйдет с пятном крови на одежде — нужно будет звонить Сатору.

Сразу после звонка, спустя минуты три к дому Сукуны должны будут подъехать полицейские машины — связать его и посадить.

Телефон всё ещё был в руке. Нужно было лишь его разблокировать и нажать на кнопку вызова. Полиция приедет сразу же.

Но Мегуми продолжал смотреть, ждать и молиться. Молиться, что Сукуна приедет в чистой одежде, в его машине не будет трупа. Молиться, что Мегуми не заметит каких-нибудь оснований для звонка Сатору.

Потому что он не хочет, чтобы полиция приезжала.

Потому что он не хочет, чтобы Сукуна попал в тюрьму.

Мегуми хочет лишь почувствовать вновь то чувство безграничной безопасности и спокойствия, которое так редко удавалось ухватить в его обычной — но сейчас почему-то кажется — другой, старой жизни. Как же Мегуми хотел бы навсегда стать Мэдокой и просыпаться по утрам от лёгких поцелуев в шею и спину. Он хотел бы каждое утро завтракать — да и обедать, и ужинать — всем тем, что готовил Сукуна. Он хотел целовать его, когда заблагорассудится. Он хотел чувствовать его касания на своей коже, его жар рядом.

Мегуми хотел просто любить Сукуну.

Забыть о том, что он убийца, что на его руках кровь, а за спиной куча трупов.

Мегуми было больно. За самого себя. За Сукуну, хоть он этой боли — этих переживаний и беспокойства — не заслуживал. Он всё ещё оставался убийцей.

Но с ним всё ещё было тепло и приятно.

Послышался звук мотора и шин по асфальту. Мегуми перевёл взгляд чуть вбок. Машина Сукуны заехала на отведённое ей место у дома перед гаражом. Мир замер на мгновение. В бессознательности Мегуми разблокировал телефон. На экране высветился номер Годжо Сатору — нужно только позвонить, можно даже ничего не говорить. Лишь позвонить.

Мотор заглох. Дверь с водительского сидения открылась, и Сукуна вышел на улицу, вертя в руках ключи. Мегуми облегчённо вздохнул, когда не заметил на его футболке крови — пусть и освещала в темноте его фигуру лишь одинокая лампа. Мегуми хотел уже заблокировать телефон, и просто уйти спать, радуясь, что всё обернулось хорошо.

Но Сукуна не пошёл домой. Он осмотрел пространство перед собой — никого не было. Все соседи в домах спали, улица пустовала.

Лишь Мегуми продолжал стоять в темноте в гостиной, смотря сквозь окно на дом Сукуны. На него самого. Он смотрел, как он подходит к дверям заднего сидения, открывает их.

Сердце больно ударилось о грудную клетку.

Что-то внутри Мегуми вновь сломалось.

С заднего сидения Сукуна вытащил красную в местах от пропитавшей крови сложенную ткань — обёрнутую вокруг тела; из него торчала тёмная макушка, волосы свисали. Подхватив двумя руками, Сукуна подошёл к двери гаража, открывая его. Он скрылся там, оставив труп валяться внутри. Через секунд двадцать вновь вышел, сел в машину, загоняя её в гараж.

Мегуми продолжал смотреть.

Позвонить Сатору он так и не смог.

Не через пять минут после того, как Сукуна скрылся у себя в доме. Не через десять. Не через двадцать. Он продолжал сжимать в руках телефон до побелевших костяшек — сейчас только уже заблокированный. И смотреть на пустую улицу. Дом, в котором не горел свет.

Слеза покатилась по щеке Мегуми по прошествии получаса. И ещё одна. И ещё. Влага брызнула из глаз. С губ сорвался задушенный всхлип. Голова жутко кружилась — Мегуми пошатнулся, хватаясь за подоконник, чтобы не упасть. Крик сам сорвался из глубины его чувств.

Он схватил себя за волосы, присаживаясь на корточки. Не мог заставить себя перестать плакать. Не мог заставить себя успокоиться. Телефон валялся где-то на полу — экран загорелся слабо освещая комнату. Мегуми продолжал реветь, продолжал кричать. А сердце в груди продолжало болезненно сжиматься.

Заставить себя позвонить он так и не смог.

***

С убийства Ёшино Наги прошла неделя. Мегуми делал вид, что ничего не произошло. Он продолжал играть Мэдоку. Он начал врать Сатору. По городку уже были развешаны листовки пропавшей. Сукуна смотрел на это грустным взглядом, обнимал Мегуми, говорил, что это очень и очень страшно.

Мегуми кивал. В глазах его была боль.

Иногда он не выдерживал. Плакал в душе, чтобы никто не видел и не слышал. Царапины на бёдрах увеличивались — Мегуми так было легче. Чувствовать физическую боль вместо душевной… Так просто было легче.

А Сукуна продолжал выцеловывать его раны. Он просил — молил — прекратить делать себе больно. Предлагал заменять чем-то другим. Мегуми кивал. Но всё равно кровавые полосы продолжали оставаться на коже.

Сатору он отсылал отчёты о том, что ничего не происходит. Что всё хорошо. Что Сукуна ничего не делает — может к чему-то готовится. В отделе продолжали ждать.

Но Мегуми было вообще не до этого. Он утопал в чужих объятиях, дрожь проходила по телу от чужих касаний, от поцелуем подкашивались ноги и всё, что оставалось Мегуми — лишь стонать, принимая чужую любовь.

Сукуна ведь его любил. По-настоящему.

Заботился о нём. Давал чувство безопасности и спокойствия.

И Мегуми позволял себе забыть кто он есть.

Мегуми позволял себе забыть кто есть он сам.

— Давай устроим свидание.

Сукуна поставил тарелку с блинчиками на стол. Мегуми спросонья даже не понял, что он имеет в виду — в голове было слишком много мыслей, которые он старался просто игнорировать. Где-то там, наверное, набатом кричала его совесть. Подняв на Сукуну взгляд, Мегуми чуть сощурил глаза, не совсем осознавала к чему он ведёт.

— Ну, смотри, — Сукуна усмехнулся, садясь рядом, — у нас были поцелуи, был секс, а свидания… не было.

Мегуми моргнул пару раз, удивлённо на него смотря. Он открыл рот, но слов не нашлось, поэтому он его тут же закрыл.

И просто кивнул, соглашаясь.

На лице Сукуны расплылась благодарственная улыбка. Он протянул руки, притягивая к себе Мегуми ближе. Тот чуть привстал, перебираясь к нему на колени — сидеть так было не совсем удобно, но как же Мегуми хотелось почувствовать тепло Сукуны. Его жар тела, его самого. По спине прошлись пальцы, мягко поглаживая. Мегуми уткнулся носом в изгиб шеи, вдыхая ставшим уже родным запах.

Как бы он хотел сейчас забыть про реальный мир и остаться тут — в этом моменте, в этих объятиях — навечно.

…Когда вечером Мегуми по просьбе Сукуны приходит в восемь вечера, перед ним сразу открывают дверь, мягко берут за запястье, а другой обвивают талию, ведут ко второму этажу в спальню. Мегуми в руках плавится. Сукуна улыбается мягко, то и дело кидая на Мегуми взгляды.

В комнате Сукуны он задыхается. На всех поверхностях стоят свечи, у кровати стоит столик, перенесённый из гостинной, а на нём — бутылка вина и бокалы. А ещё коробка конфет. Сукуна отпускает Мегуми, и лишь для того, чтобы взять букет, лежащий на кровати и отдать его в чужие руки.

Мегуми не был на свиданиях ни разу. Тем более на таких. Его никогда не прельщала мысль о всей той романтично-слащавой фигне, которая происходит, но сейчас… Сейчас он принимает букет из рук Сукуны как благословение. Он прижимает к себе цветы ближе, вдыхая запах синих ирисов.

Стало очень и очень больно.

Мегуми поднял на Сукуну взгляд, ища поддержки — и как всегда находил его. Тепло в глазах напротив было направлено лишь на него. Принадлежит любовь Сукуны лишь ему.

И от этого очень и очень больно.

Из рук аккуратно забирают цветы, откладывая на столик. Мегуми тут же обвил руки вокруг талии Сукуны, прижимаясь к нему ближе. Его тепло. Его любовь. Его безопасность.

И пусть совесть продолжает кричать, продолжает призывать к разумности, но Мегуми не хочет этого. Он хочет просто быть тут, быть рядом с Сукуной. И плевать, что там в реальном мире. И от этого страшно. Потому что у Мегуми всё ещё есть обязанности. Потому что он всё ещё под прикрытием.

С губ слетает тихий всхлип.

Сукуна в этот же момент окаменел. Его руки аккуратно отрывают от себя Мегуми, чтобы взглянуть в его глаза — глаза полные слёз. Он проводит подушечками пальцев по щекам, стирая влагу, оставляет поцелуй на щеках, шепчет что-то успокаивающее, но Мегуми его даже услышать не может. В голове белый шум и всё та же совесть, что продолжает кричать.

Так не может продолжаться дальше.

И окончательно Мегуми ломается, когда Сукуна прижимает его обратно к себе и шепчет в макушку хриплое, полное страха за любимого и заботы:

— Мэдока…

Мегуми вздрагивает.

Нет.

Он пытается освободиться из чужих рук — Сукуна по началу держит, но всё же отпускает, позволяя отойти на мелкий шаг назад.

Нет.

Мегуми смотрит на него. Тяжело дышит. В глазах всё ещё влага.

А Сукуна пугается, поднимает руку, чтобы Мегуми коснуться, но так и замирает, когда тот выставляет ладони вперёд, умоляя не двигаться. Шумно сглатывает. Его всего трясёт — он так больше не может.

— Мэдока?..

Голос Сукуны обеспокоенный. Полный грусти. И полный боли — и за себя, и за Мэдоку.

Но нет никакого Мэдоки. Он просто не существует. И как же Мегуми устал слышать это имя, устал на него откликаться.

— Мэдока…

Сукуна делает слабый шаг вперёд…

— Нет!

Это не его имя.

Мегуми кричит. Руками он обнимает себя за плечи, пытаясь успокоиться. Дышит тяжело, смаргивает слёзы.

Он больше так не может.

В следующую секунду Мегуми оказывается рядом с Сукуной — вгрызается почти в него, встречается губами, тут же поцелуй углубляя. Тот обнимает его за талию, но пытается отстраниться — Сукуна за Мегуми боится. Но тот лишь толкает его назад, заставляя завалиться на кровать, садится сверху.

И вновь примыкает к губам — Сукуна отвечает, сжимая пальцами его бёдра.

Недостаточно сильно.

Мегуми отрывается от Сукуны и лишь для того, чтобы прошептать в его губы:

— Я хочу тебя, — а в глазах всё ещё слёзы. — Очень сильно. Хочу, чтобы сегодня было грубо, больно. Пожалуйста, Сукуна…

Он почти что молит, выскуливает имя Сукуны.

И как же становится хорошо, когда на бёдрах хватка становится сильнее, когда пальцы сжимают кожу там, где были оставлены шрамы. Мегуми стонет, запрокидывая голову, чтобы в следующую секунду, движимый Сукуной, перевернуться на спину, почувствовать укус в шею — больно.

Так как нужно.

— Мэдока, — рычит Сукуна.

Мегуми тяжело дышит, когда он вгрызается в его шею, оставляя засосы, оставляя укусы. Ногтями царапает кожу под футболкой.

Как же хорошо.

— Не… — Мегуми сбивается со слов, стонет, скулит, когда Сукуна оттягивает футболку, почти рвёт, и прилегает к его груди, цепляет губами сосок. — Не зови… а-ах… меня так. Пожалуйста, С-суку… А!

Он кричит. Визжит, когда с него сдирают джинсы, а пальцы Сукуны сжимают истерзанную кожу на бёдрах.

Этот секс болезненный. Грубый. Животный. Сукуна делает всё лишь бы удовлетворить только себя — а Мегуми пусть наслаждается тем, что ему позволят получить. Мегуми кричит, не стонет даже. Его трахают почти на сухую, царапают, кусают, а когда он пытается уйти от боли, болезненных движений — Сукуна просто перехватывает его руки, переворачивает на живот, стягивает запястья за спиной футболкой.

Это больно.

Именно это Мегуми и нужно.

Становится лишь омерзительней на душе, когда он понимает, что ему нравится эта боль — и только потому, что дарит её Сукуна.

— Тот мудак прав, — шепчет он в ухо Мегуми, кусая мочку, — ты правда очень красиво кричишь.

И сильнее вбивается. Из глаз текут слёзы, изо рта слюна.

И Мегуми кончает, когда Сукуна резко начинает ему надрачивать. И не прекращает трахать, когда тот доходит до оргазма, когда стимуляция становится слишком болезненной.

Мегуми кричит. Он задыхается. Ему больно.

Но он всё ещё Сукуну любит.

…Они лежат на кровати. У Мегуми дрожат ноги, болят руки, долгое время заломленные за спиной, болит кожа на бёдрах, над которой Сукуна измывался. Он уверен на его теле укусы, засосы и может кровоподтёки с синяками. Мегуми пустым взглядом смотрит на потолок.

Они очень долго молчат.

— Прости, — шепчет Сукуна.

Мегуми в его сторону даже не поворачивается, когда произносит сдавленное:

— Спасибо.

Сукуна рядом напрягается, поддаётся ближе, обнимает, прижимая к себе ближе. Мегуми начинает рыдать вновь. Он шепчет в чужую грудь:

— Мне нужно было это.

А сказать хочет:

«Я люблю тебя»

***

Утром, рано, Сукуна уходит на работу, выбивая из сонного Мегуми обещание, что он будет его ждать. Когда внизу хлопает дверь, а звук мотора машины пропадает из пространства, Мегуми поднимается на кровати. Тело болит.

Он смотрит на себя в зеркало в ванной и чувствует себя мерзко.

Мерзким.

Неправильным.

Быстро приняв холодный душ, Мегуми одевается, почти пулей выбегая из дома Сукуны.

Продолжаться так дальше не может.

Он звонит Сатору, собирая в рюкзак вещи по мелочи — деньги, табельное достаёт из шкафчика прикроватной тумбочки и блокнот с набросками — большая часть страниц заполнена Сукуной.

Отвечают после первого гудка.

— Мегуми?.. — Сатору обеспокоен.

Но не успевает он сказать что-то ещё, как Мегуми обрывает его твёрдо произнося:

— Я отказываюсь от миссии.

На том конце провода образовывается тишина. Мегуми продолжает собираться — он переодевает одежду, чтобы скрыть все засосы и укусы, пока Сатору всё ещё молчит.

— Ты же понимаешь, что не можешь просто… — голос того срывается.

Он ничего не понимает.

— Мегуми, — твёрдо произносит Сатору, — ты не можешь просто отказаться от миссии без каких-либо причин…

— Могу, — перебивает его он, шипя в трубку. — Пусть меня уволят, Сатору, но я не останусь здесь даже ещё на час.

— Ч-что?! — тот задыхается. — Мегуми, ты с ума сошёл?!

— Да, — кричит ему в ответ, сбрасывая звонок.

До ближайшей автобусной остановки двадцать минут пешком — и всё о чём Мегуми может думать — лишь бы его не увидел Сукуна.

…В Токио, в отделе, когда он прибывает все смотрят на него обеспокоенно, но молчат. Мегуми твёрдым шагом идёт в кабинет капитана.

На него долго кричат. Но чужие слова пролетают мимо ушей.

Мегуми сдаёт значок и табельное.

***

Всё закончилось.

***

Заказчик отсылает деньги, картина будет отправлена завтра. Мегуми потягивается на стуле. За окном падает лёгкий снег. Время двенадцать утра, это не мешает сделать себе кофе. Машинка жужжит, наливает в чашку напиток. На ноутбук приходит уведомление — несколько поздравлений с днём рождения. Мегуми отвечает благодарностями, потягивая кофе.

Его квартиру почти не узнать, раньше — во время службы — она почти всегда была пустой. Сейчас же — у стен множество картин, какие-то на продажу, какие-то нарисованы специально по просьбе заказчика — их все завтра нужно будет отправить. Но сегодня Мегуми может позволить себе право полениться, дожидаясь гостей.

Всё в его жизни поменялось слишком кардинально. Вместо пяти часового сна — полноценный почти девяти часовой. Вместо формы — лёгкая свободная одежда и множество кардиганов, в которые он любит укутываться. Грязные полы, покрытые краской — сколько не стирай, всё равно появятся новые пятна. Мегуми каждое воскресенье проводит генеральную уборку.

Времени стало больше на самого себя.

Мегуми может себе позволить долго ходить по магазинам, выбирая продукты, готовить по несколько часов, а не питаться лапшой быстрого приготовления, потому что не успеваешь забежать после работы в магазин.

Готовить он не полюбил, но продолжал учиться, чтобы было просто вкусно.

В квартире раздаётся звон — Мегуми оборачивается слишком резко, ударяясь бедром об угол стола. Сдавленный стон боли слетает с губ.

Заменять душевную боль физической — в мясо крошить бёдра лезвием — вошло в привычку. Смаргивая мелкие слёзы, Мегуми оставляет чашку с кофе на столе, идёт открывать дверь.

В квартиру заваливаются Сатору, Кэнто и Маки. Единственные из всего отдела, кто от него не отвернулся. В руках у них коробки и пакеты с подарками и едой. Мегуми кивает в сторону кухни, улыбается лишь уголками губ.

Сладости падают на стол вместе с тортом. Нанами первым вручает подарок — Мегуми его пока что откладывает на подоконник, куда кладёт подарки от Маки и Сатору. Достаёт из холодильника шампанское и закуски. Все они смеются, рассказывают как у них дела, спрашивают как дела Мегуми, будто в этом есть смысл — Сатору пишет ему каждый день, Маки звонит раз в неделю, а Нанами они передают всю эту информацию, пусть он и сам звонит пару раз в месяц, удостоверясь в том, что с Мегуми всё хорошо.

Никому из них он так и не рассказал, почему бросил задание и буквально сбежал. По отделу долго ходили сплетни — о многом. Кто-то предполагал, что Мегуми просто испугался. Кто-то, что ему было настолько противно от Рёмена, что он решил сбежать. Кто-то уповал на гордость Мегуми, жаловался остальным, что тот слишком высокого о себе мнения.

Ему было по большей части плевать на всё это.

Единственное, что заставило за прошедшие почти полгода упасть его сердце в пятки, — когда Сатору пришёл к нему через неделю после увольнения и с мрачным видом сказал, что Рёмен пропал. Этой информацией делиться с — теперь уже — гражданским нельзя было, но Сатору считал себя обязанным рассказать. Больше ничего он не поведал — уехал Рёмен или именно сбежал, что-то почуяв.

Одной из постоянных сплетен стала о том, что Мегуми спалился, но был настолько пристыжен самим собой, что просто сбежал.

Мегуми всё ещё было плевать.

Он начал новую жизнь, стал настоящим художником-фрилансером, в деньгах не нуждался, а большое количество свободного времени было лишь на пользу.

Маки за это время получила несколько удачных дел и сейчас была выдвинута на должность детектива — если всё пройдёт хорошо уже через полгода она приступит к новой роли в отделе.

Сатору продолжал работать как всегда — щёлкать дела как орешки, что никто уже не удивлялся. Да и у Кенто всё было спокойно, стабильно, как он любил.

— Поздравляю!

Они крикнули это втроём, зажжа свечи на торте, пододвигая его ближе к Мегуми. Двадцать семь лет — хороший возраст. Многое можно ещё успеть. Но пока что Мегуми хочется лишь спокойствия.

И безопасности.

Он задул свечи, под радостное от Сатору «Загадай желание! Загадай!». Мегуми, конечно же, ничего не загадал. У него ведь всё есть, что нужно, а просить о большем смысла нет. Всё равно его желание — единственное в груди теплящееся — мерзкое и гадкое.

Взяв нож со стола, Мегуми хотел уже разрезать торт, пока Сатору возился, открывая шампанское, как в дверь раздался стук, а после прозвенел звонок. Мегуми нахмурился, оглядывая остальных — никого более он не ждал. Кивнув им, он прошёл в коридор, открывая дверь.

На пороге стоял курьер. В руках он держал не очень большую коробку розового цвета, обмотанную белой лентой, наверху был аккуратный бантик. Мегуми осмотрел всё это, всё ещё хмурясь — от кого мог быть подарок оставалось неизвестным. Но не задерживая курьера, он принял коробку, расписываясь за доставку.

Вернувшись на кухню, Мегуми поставил коробку на стол осматривая.

— О, кто-то ещё решил тебя поздравить? — усмехнулся Сатору.

Мегуми тоже так думал, но вот кто именно это мог быть — ответа не нашлось. Кроме Маки, Сатору и Кэнто он ни с кем не общался. Промелькнула мысль, что это мог быть заказчик какой-нибудь, всё же Мегуми продавал картины через социальные сети, а там была указана его дата рождения.

На крышке коробки была маленькая, сложенная открытка. Взяв её, Мегуми прочитал текст, ожидая, что там будет имя отправителя — ну или просто поздравление.

«Как ты мог скрывать от меня такое прекрасное имя, Мегуми?»

Сердце в груди забилось сильнее. Сейчас это больше походило не на поздравление и подарок, а на угрозу. Мегуми свёл брови к переносице, аккуратно развязывая бантик. Убрав ленту, он схватился за крышку, медленно снимая её.

В следующую секунду задушенный вздох сорвался с его губ, Мегуми резко развернулся спиной к столу, утыкаясь к гарнитур. Он закрыл рот рукой, пытаясь сдержать подступающую к горлу рвоту.

Маки, Сатору и Кэнто отпрянули от стола, с ужасом глядя на коробку.

Внутри лежало человеческое сердце.