В любой бытовой ситуации в таком состоянии Мегуми бы давно потерял нить происходящего и просто бы действовал нелогично и импульсивно, надеясь закончить как можно скорее, но в данном случае… Это его привычная среда. Он ясно понимал, что это неравная схватка и тут либо повиноваться, либо вступить в бой. Но он всё еще ждал. Всё ещё смотрел в его лицо, явно чего-то ожидая. Ведь что-то было не так.

***

Два дня назад

— Давно я не видел, чтоб ты рисовал, — Сатору усмехнулся, следя за действиями своего ребёнка.

Мегуми слишком резко поднял на него взгляд и нахмурился. Проследил за линиями на бумаге и тяжко вздохнул. Он и правда перестал рисовать в последнее время. Сейчас это не критично, но через год, когда нужно будет поступать, такое бездействие сыграет свою роль.

— Времени нет особо, — сухо ответил Мегуми, закрывая скетчбук, убирая его подальше от себя.

Годжо Сатору, сидя в своём дорогом костюме, одетый с иголочки, так комично не вписывался в окружение. По крайней мере, он был один. Время уже подходило к двум часам дня, и за весь прошедший день было не больше пяти посетителей, а сейчас такая вот тишина.

Мегуми благодарил всех богов и чертей за это, потому что сегодняшний день… Двадцать четвёртое декабря не любил ни он, ни сам Сатору. И привычка проводить этот ужаснейший день вместе выработалась уже давно. Хорошо, что и сегодня это не изменилось.

— Ужаснейший день, — усмехнулся Сатору, как читая мысли.

— Просто отвратительный, — поддержал Мегуми, качая головой.

И всё началось десять лет назад. В этот же самый, сраный день.

***

По ночам было холодно. Электричество и отопление всё же отключили. Внутри было пусто — как в душе, так и в желудке. Когда последний раз они нормально ели, а не запихивали осторожно в себя как-нибудь объедки, вспомнить получалось с трудом. Цумики жалась к Мегуми ближе, пытаясь согреть его хоть как-то. Завтра вновь в школу, а сон никак не шёл. Мегуми тоже глаз сомкнуть не мог. Они просто лежали, укрытые покровом ночи, замерзшие, совершенно не зная, как эту жизнь дальше жить. День плавно перетекал из двадцать третьего числа в двадцать четвёртое, лишь вчера Мегуми исполнилось семь лет, и Цумики со слабой улыбкой поздравляла его — из последних сил, — и даже принесла откуда-то небольшое пирожное, чтобы брата обрадовать. Мегуми разделил лакомство вместе с ней, отдав большую часть.

Иногда казалось, что до следующего дня они не доживут.

Срочно нужно было что-то делать.

Утро было не менее холодным. Мегуми даже не заметил, как он или Цумики уснули. Будильник, старый, заводной ещё, звенел, оповещая о раннем времени и подъёме в школу. Идти туда не хотелось. Ничего не хотелось. Но оставь он и это, кажется, что сойдёт с ума в конце его жизненного пути.

Мегуми аккуратно выпутался из объятий ещё спящей Цумики, и босыми ногами потопал по холодному полу на кухню. Газ был, и Мегуми парочкой движений зажёг конфорку, ставя чайник на неё. Чай давно закончился, кофе в принципе не было, но кипяток тоже можно пить. Хотя бы согреться…

Цумики зашла на кухню через полчаса, сонная, уставшая, будто вообще не спала. Но она всё равно улыбалась — слабо, но улыбалась, пытаясь подбодрить так и Мегуми.

Но тот лишь в ответ поджал губы, отворачиваясь.

Нужно было в школу.

***

— Ты как-то слишком тяжело вздыхаешь, — Сатору стреляет глазами, чуть усмехаясь. — Что за мысли такие в твоей очаровательной головушке?

Мегуми закатывает глаза, упираясь локтями о барную стойку. Чешет заднюю часть шеи, взгляд отводит, поджимает губы.

— Ребёнок, — тянет Сатору, хмурясь, — что-то не так?..

Мегуми головой встряхивает, окончательно возвращаясь в реальность. Тянется за бокалом и полотенцем, начиная натирать стекло, лишь бы хоть как-то от воспоминаний отвлечься.

— Просто вспомнил, как жил до встречи с тобой… — шепотом произносит Мегуми, ловя взгляд Сатору.

Тот тут же подбирается, мрачнеет за секунды.

***

— Фушигуро Мегуми?

Голос звучит знакомо, но никак не получается понять, кто стоит за спиной. Мегуми весь подбирается, но виду, что напуган не подаёт. Поворачивается резко, ожидая чего угодно — в этом райончике происходили ужасные вещи слишком часто. Перед глазами появляется высокая фигура в длинном тёплом пальто, с белыми волосами и, почему-то, с чёрными очками на носу. Мегуми хмурится. Он точно когда-то видел этого человека, но не может вспомнить когда, как не может вспомнить и его имя.

— Кто ты? — рычит Мегуми, сжимая руками петли старого рюкзака.

Он возвращался со школы, думал о том, что им с Цумики поесть сегодня — он смог выпросить у прохожих немного еды, но этого на одного-то человека мало, а на двух… В планы Мегуми совершенно не входила встреча сегодня с кем-то.

Мужчина подошёл ближе, присаживаясь на корточки рядом с Мегуми. Он оценивающим взглядом пробежался по дряхлой куртке, с многочисленными заплатками и стежками, и поношенным ботинкам, которые вот-вот были готовы развалиться. Снял очки с носа.

— Ты меня не помнишь? — спросил он.

Мегуми встретился с ясными голубыми глазами. Будто небо…

— Смутно, — буркнул он, но взгляд не отвёл, хотя очень хотелось.

— Я Годжо Сатору. Мой… — его голос дрогнул, — мой парень работал с твоим отцом. Ты…

Мегуми нахмурился сильнее. Отца он не видел почти полгода. Да и до этого, не часто с ним пересекался. Тоджи много работал: уходил, когда Мегуми и Цумики ещё не проснулись, а возвращался, когда они уже засыпали. Полгода назад он подозвал Мегуми к себе и сказал, что уйдёт на несколько недель, оставляя Мегуми на маму Цумики.

— Тебе ничего не приходило в почтовый ящик? — продолжил Сатору. — Может твоя мать что-то видела?..

— Она пропала полгода назад, — припечатал Мегуми. — Спустя неделю после ухода отца.

А тот так и не вернулся.

Глаза Сатору расширились от ужаса. Он ловил ртом воздух, не зная, что сказать.

— Так, что я должен найти в почтовом ящике? — спросил Мегуми, подгоняя.

Ему было холодно на улице. Тем более, в этом переулке. Тем более, с непонятным мужиком рядом. К Мегуми пришли воспоминания о Годжо Сатору — он и правда его видел. Насколько помнил, Тоджи пару раз приходил с ним и ещё одним мужчиной с чёрными волосами, которые тот собирал в пучок.

— Мегуми, — Сатору шумно сглотнул. — Фушигуро Тоджи объявлен без вести пропавшим. Считай, что мёртвым.

К горлу подступила тошнота. Мегуми сжал покрепче зубы. Хотелось убежать. Он давно перестал мечтать, но где-то в глубине души всё равно надеялся, что отец вернётся и этот ад, длинною в полгода, наконец-то закончится. Мегуми сделал маленький шаг назад, дрожа всем телом.

И рванул прочь.

Слёзы не застилали его глаза — он будто вовсе разучился плакать за последние месяцы. За него часто плакала Цумики. Тихо и скрытно, чтобы Мегуми ничего не заметил — но он замечал. В груди расстилалась тягучая пустота. Хотелось проснуться от этого кошмара. Хотелось, чтобы его персональный ад наконец-то закончился. Полгода он терпел… И ради чего? Чтобы в один момент все его надежды рухнули.

Мегуми оказался рядом с подъездом, быстро вбегая в него. Чуть ли не впечатался носом в почтовые ящики, висящие на стене. Тут же стал шарить в том, что был под номером его квартиры. Там оказалось лишь одно письмо. Сердце остановилось на мгновение. Мегуми сжал в руках бумагу, сильнее сжимая зубы — чтобы не закричать от переполняющего душу страха и боли.

— Мегуми!

Чужой голос вырвал из состояния, возвращая в реальный мир. Мегуми обернулся через плечо, замечая белую макушку Сатору, и не думая ни секунду рванул вверх по лестнице, к себе в квартиру. Он быстро преодолевал ступеньки, и вот был уже у входной двери, открывал её, надеясь, что войдя в дом все кошмары всё же развеются. Мегуми уже почти закрыл дверь, как в проёме встала чужая нога в кожаных ботинках. Одним сильным движением Сатору отворил дверь, заходя внутрь. Он слабо пытался отдышаться — угнаться за ребёнком не доставило ему проблем, но побегать всё равно пришлось.

— Мегуми? — хриплый голос Цумики послышался за спиной, когда она вышла из комнаты.

Тот повернул голову, смотря на неё, укутанную в одеяло. Сглотнул. Цумики увидела Сатору, и тут же, как и Мегуми, вся собралась, испуганно глядя на незваного гостя.

— Мегуми… что происходит? — прошептала она.

— Тоджи… — он сглотнул, сильнее сжимая в руке письмо, поворачивая голову, взглядом упираясь в Сатору, — …умер.

Мегуми не мог заставить себя повернуться и посмотреть на Цумики. Не мог увидеть всю боль и ужас на её лице — она больше всех надеялась на прекрасное и светлое будущее, где вернутся мама и папа и где всё, наконец-то, будет хорошо. Мегуми не видел. Но видел Сатору, как страх усиливается на детском лице, как в глаза собирается влага, как слеза катится по чужой щеке. Сатору видел, каковы условия жизни этих детей. Чувствовал как в квартире холодно. Понимал, что здесь нет ничего.

— Ладно, детишки, — протянул он, — пора заканчивать этот ужас.

…В квартире Сатору было тепло. Это первое о чём подумал Мегуми переступая порог. В машине, на заднем сидении, он сидел тихо, боялся будто бы даже дышать, лишь сжимал в своей руке ладошку Цумики. Она, на удивление, спокойно отреагировала на решение Сатору забрать их с собой. Если согласна она, то согласен и Мегуми. Кроме сестры в его жизни больше никого и не осталось.

Сатору подготовил им ванну и заказал еды. Пока Цумики мылась, Мегуми подошёл к Сатору, развалившемуся на диване. Посмотрел из-под ресниц. Ему всё ещё было некомфортно находиться в дорогой квартире, где даже стул будто бы стоил больше, чем вся жизнь Мегуми.

— Расскажи, что случилось, — потребовал он. — Только мне. Цумики я сам решу, что сказать.

Сатору поднял голову со спинки дивана, вглядываясь в лицо Мегуми. Что он там искал оставалось непонятным, незримым. Но Мегуми не позволил себе показать хоть каплю страха. Не сейчас уж точно.

— И что будет дальше, — добавил он.

Сатору вздохнул и предложил Мегуми присесть рядом, но тот остался стоять напротив.

— Мой парень, Гето Сугуру, и твой отец, Фушигуро Тоджи, полгода назад отправились работать под прикрытием, — начал Сатору. — Но связь оборвалась спустя два месяца. Вчера, двадцать четвёртого числа, было решено признать их мёртвыми.

Мегуми отвёл взгляд, обрабатывая информацию. По крайней мере, их отец, в отличие от матери Цумики, не просто сбежал. Он делал великое дело. Работал в полиции, ловил преступников… Но совершенно забыл о семье.

— Я не знаю, что он сказал своим по поводу тебя и твоей сестры. Как не могу ничего сказать и о твоей матери… Но органы просто так этого не оставят. Кто-то должен прийти подписать разные важные документы по поводу смерти твоего отца. Но, я так понимаю, никто не придёт, — Сатору прикрыл глаза на секунду. — Тогда они придут к вам, увидят, что происходит… Скорее всего опека заберёт вас, пристроит в какую-нибудь семью — всё-таки вы дети копа, вас просто так не бросят…

— Нас разделят, — перебил Мегуми. — Мало семей согласятся взять сразу двоих. И это был не вопрос.

Сатору опешил. Встряхнул головой. Этот ребёнок…

— Сколько тебе лет? — усмехнулся он.

— Семь, — буркнул Мегуми. — Исполнилось четыре дня назад.

Сатору поджал губы. Это был… это был даже не пиздец. Он не мог даже слова нужного подобрать, чтобы описать происходящее. Казалось, что весь мир сошёл с ума. Дети уже полгода живут одни — без денег, без света и тепла. Да ладно бы просто дети с ублюдскими родителями, это были, блять, дети копа! Таких никогда не бросают, таких пасут со всех сторон. Но блядский Фушигуро Тоджи не позаботился о них перед тем, как пропасть. Их блядская мамаша просто сбежала…

— Я не позволю разлучить меня с Цумики, — припечатал Мегуми. И серьёзно посмотрел в глаза Сатору. — Забери нас ты.

Тот чуть слюной не подавился от такого. Это был не вопрос, не просьба. Это был почти приказ.

— Что?!

— У тебя есть деньги и связи, — ребёнок обвёл взглядом комнату. — Мы не будем тебе мешать. Я просто хочу остаться с единственным близким человеком, который у меня остался. И дать это можешь ты.

— А не наглеешь ли ты? — усмехнулся Сатору.

— Ты сам нас сейчас привёл к себе, — серьёзно проговорил Мегуми. — Не забывай, я сын копа. Придумать какую-нибудь мерзкую историю мне не составит труда.

Сатору резко выпустил весь воздух из лёгких. Этому ребёнку точно семь лет?! Его сейчас шантажировали. Пиздец. Его шантажировал семилетний ребёнок! Сын мудака, который решил взять новичка на опасное задание под прикрытием! Сатору даже ещё молчит о том, насколько же Мегуми похож на этого гандона. И по характеру такой же… невыносимый.

— Только Цумики не говори, — последнее что сказал Мегуми, выходя из комнаты.

В этот момент щёлкнул замок в ванной и из неё вышла Цумики — согретая, с мокрыми волосами, закутанная в халат, что был ей велик, но в доме Сатору не было детских вещей, а их одежда сейчас стиралась. Мегуми скрылся в ванной, сразу после того, как его сестра вышла. В дверь позвонили. Приехала доставка.

***

— Иногда мне становится стыдно за то, что я тогда сказал, — усмехнулся Мегуми. — Но только иногда.

Сатору рассмеялся во весь голос. Он до невозможности любил своего ребёнка — и ужасно был рад, что тогда всё же пошёл у него на поводу и забрал к себе. Иногда Сатору казалось, что его жизнь бы таки закончилась со смертью Сугуру, но Мегуми привнёс новый смысл жизни. И, конечно же, Цумики. Как же они оба скучали по ней.

— Не хочешь ещё чего рассказать? — аккуратно поинтересовался Мегуми. — Про… Гето?..

Сатору поджал губы. Он мог вечно говорить о том, какой Мегуми прекрасный и как с ним сам Сатору расцвёл и стал намного лучше, но… Сугуру всё ещё оставался болью в сердце. Особенно из-за того, что произошло год назад. Будто всё то, что он так долго хоронил в своих мыслях и душе в одночасье восстало из пепла, чтобы до конца его жизни преследовать призраком будто вины и давить на сердце болью.

— Тогда, — протянул Сатору, — может нальёшь мне чего? Такое… сложно переварить…

Мегуми вопросительно поднял одну бровь вверх, невпечатлёно глядя на Сатору. Развернулся, достал бокал, порылся на полках и налил, что-то. Через минуту тот подтолкнул тёмную жидкость ближе к Сатору, внимательно следя за его действиями. Он сразу же обхватил и поднял напиток, прикладываясь к стеклу. Сделал два глотка и…

— Ты налил мне колу! — возмущённо проблеял Сатору. — Я рассчитывал на что-то более подходящее этому дню!

— Ты не умеешь пить, — закатил глаза Мегуми. — Тебя выносит буквально с одного глотка, так, что — нет, Сатору. Пей колу да рассказывай.

— За это, бесёнок, — усмехнулся Сатору, поддаваясь ближе, — от тебя я тогда тоже жду историю.

***

Когда Сатору в первый раз встретил Фушигуро Тоджи, тот ему не понравился сразу. Он смотрел невпечатлённым взглядом на всё вокруг, скалился на каждое чужое слово и насмехался над каждым своим собеседником. Как Сугуру это терпел каждый день, будучи его подчинённым, Сатору не понимал. Пробудь он хоть час в закрытом помещении с Тоджи — точно бы образовался труп.

— Так вот, — протянул Тоджи, запихивая в рот лапшу, сидя в маленькой кухне.

За стенкой его жена укладывала деток спать. Сатору поверить не мог, что у такого человека как он будет не то что жена, а дети. Казалось, что Тоджи — тот ещё трудоголик и на такие мелочи жизни как семья у него просто нет времени. Хотя по виду детей, что с криками пришли встречать отца, Сатору не был в своих мыслях далеко от реальности. Дети явно нормально не видели Тоджи долгое время.

— Через неделю отправляемся. Задание пиздецкое, возможность сдохнуть — выше, чем пятьдесят процентов. Но выбора у тебя нет.

Всё это он вещал Сугуру, взглядом указывая на кипу документов, которые нужно подписать. Сатору не нравилась вся эта идея с работой под прикрытием. Тем более, когда шанс не вернуться равен больше чем половине. Особенно, когда на это задание отправляют почти что новичка.

— И мне всё ещё не нравится, что этот, — Тоджи кивнул в сторону Сатору, — почему-то всё это слушает.

— Он никому ничего не скажет, Фушигуро-сан, — вздохнул Сугуру. — Да и с его связями он всё равно всё выяснит.

Тоджи на это закатил глаза, продолжая уминать лапшу.

— Ах точно, золотой ребёнок клана Годжо. Ему ведь правила не писаны, — проворчал он. — Всё. Валите.

…Когда Сатору и Сугуру вернулись в свою квартиру, кто-то из них точно должен был начать драму. Конечно же, взять на себя эту непосильную задачу решился Сатору. Он вошёл на кухню вслед за Сугуру, взглядом из-под очков проследил за его действиями и воскликнул:

— Это самоубийство!

Суругу оставалось только тяжело вздохнуть. Он и сам прекрасно знал, что то, куда его направляют — верная смерть. Вот только он не мог отказать. Не тогда, когда множество жизней может пострадать в будущем, если сейчас он и Тоджи ничего не сделают.

— Я не могу по-другому, Сатору, — Сугуру поставил закипать чайник. — Ты же понимаешь.

Вместе с чайником закипать начал и Сатору.

— Почему вообще ты! — он вскинул руки. — На такие задания не должны брать-

— Потому что больше никого нет, — спокойно перебил Сугуру, поворачиваясь, чтобы посмотреть на Сатору. — Фушигуро-сан хочет повышения. Это задание — прекрасный способ. Из незанятых — только я. И отказать я не могу.

— Можешь, — проворчали ему в ответ. — Да и этот Фушигуро… Мутный он. Ещё и к фамилии моей прицепился.

— О, — хмыкнул Сугуру. — Насколько я знаю, «Фушигуро» — фамилия его первой жены. Он взял её, когда они поженились. Так он — Зенин Тоджи.

— Фу! — скривился Сатору. — Зенин! Теперь понятно, почему он такой… Ёбнутый. Зенины всё те ещё нахалы и ублюдки. Ты тем более не должен ему доверять и никуда с ним идти.

Сугуру вновь вздохнул. Сделал шаг ближе к Сатору. Заключил его в объятия — крепкие и надёжные, успокаивающие. Он тоже не хотел идти на дело. Но просто не мог. Не позволяла совесть. Не позволяла ответственность, на плечи возложенная.

— Сатору, — протянул Сугуру, носом утыкаясь в чужую шею. — Это всего на пару недель. Максимум на месяц. Я вернусь и всё будет хорошо. Фушигуро-сан получит повышение, а там может и мне чего перепадёт.

Вот только месяц прошёл. Как второй. Так и шестой. А Гето Сугуру всё не было. Как не было и Фушигуро Тоджи. И каждый день Сатору казалось, что вот-вот дверь откроется и на пороге объявится его любовь, его жизнь. Но дверь не открывалась. Не было сообщений, не было звонков. Походы в полицейский отдел стали каждодневным ритуалом. Сатору там знали уже все. Но ничего толкового сказать не могли.

«Новостей нет»

«На связь не выходили»

«Ничего нового не произошло»

В какой-то момент Сатору начало казаться, что он сходит с ума. Будто Гето Сугуру на самом деле не существует — будто это выдумка самого Сатору. Но в шкафах всё ещё висели его вещи. На тумбочке лежал его телефон, который Сатору заряжал каждый день, чтобы Сугуру, вернувшись, мог вдоволь позалипать в сетях, ответить наконец-то на все накопившиеся сообщение, или посмотреть какое-нибудь лёгкое, расслабляющее глупым юмором, видео. В ванной всё ещё стояла его зубная щётка, а в прихожей — обувь.

Но никто больше не готовил для Сатору завтраки. Никого больше Сатору не встречал после работы. Никто не обнимал его во сне. И в квартире теперь жил лишь один человек.

В какой-то момент Сатору начал писать Сугуру. Простые сообщения. Он писал о том, как прошёл его день, о том, как он скучает и как боится за его жизнь. Как устал от одиночества. Как хочет почувствовать вновь его объятия. Телефон на тумбочке разрывался от звуков уведомлений. Но Сатору так было легче. Он представлял как Сугуру вернётся, увидит всё это, рассмеётся, назовёт Сатору дураком и обнимет.

Шёл месяц. Второй. Уже и шестой был на исходе. Новостей не было. На связь не выходили. Ничего нового.

Сатору начал плакать. Много и часто. Закрывался в комнате. Обнимал подушку. И плакал. Ему было страшно. Ему было мерзко. Он почти перестал спать, боясь, что пропустил звонок в дверь. Он перестал ходить на работу, боясь, что пропустит чужое возвращение. Он перестал заказывать еду — звонки в домофон от курьеров часто принимались за Сугуру.

Шёл месяц. Второй. Шестой.

«Связь оборвалась»

«Восстановление связи не удалось»

«Сугуру Гето и Фушигуро Тоджи были объявлены мёртвыми»

Если бы не Нанами, которому Сатору с трясущимися руками позвонил сам того не замечая, неизвестно, что могло бы произойти.

***

Мегуми почти лежал на стойке. Переваривая прошлое, он поник. Ему и Цумики было плохо. Сатору было плохо. И будто жизнь, уставшая смотреть на их страдания, решила наконец-то сделать хоть что-то — была ли их встреча той самой судьбоносной или просто стечением обстоятельств, чужой прихотью, а может продуманным планом… Мегуми просто был рад, что Сатору — под уговорами Нанами — всё же появился в тот день в его жизни. Что могло бы быть, если бы не он…

Мегуми резко поднялся со стойки, похлопал пару раз глазами, и, нахмурившись спросил:

— Подожди… Ты знал, что мой отец из клана Зенин. Почему ты не стал в ночь нашей встречи использовать этот факт? Учитывая, что… — даже в слух произносить такое было мерзко.

— Учитывая, что твой папаша продал тебя им? — усмехнулся Сатору. — Я ничего не знал про эту сделку, — он пожал плечами. — А учитывая, что этот гандон сменил фамилию, я сделал вывод, что Зенинам вы бы просто не были нужны.

Сатору отпил колы, взглядом проходясь по Мегуми и добавил:

— Хотя, — протянул Сатору, — ты умным был ребёнком. Таких Зенины любят. Но их клан — блядский улей, полный тех ещё мразей. Мне остатки совести не позволили отдать светлого душой ребёнка в это адское место. Да и, зная, как они относятся к девушкам, я просто не мог отослать туда и Цумики… Они-то к родным дочерям относятся как к скоту, а к ней…

***

Мегуми исполнилось девять, когда на пороге квартиры Сатору появился странный старик. От него пахло алкоголем, и выглядел он мерзко, хоть и был одет в дорогущий костюм. Мегуми видел, как, встретив его, Сатору нахмурился, кинул быстрый взгляд на Мегуми и попросил уйти в комнату.

Так часто делал Тоджи, когда происходило что-то плохое. Мегуми губы поджал, хотел начать спорить по этому поводу — Сатору не сможет всё равно отказать. За последние два года Мегуми нашёл слишком много рычагов давления, против которых Сатору было тяжело идти. Несмотря на это, пользовался Мегуми ими редко — почти никогда. Если вспоминать, то так себя он вёл лишь раз — когда просил Сатору забрать его и Цумики к себе. Больше Мегуми ничего не просил. И вообще старался в первое время не отсвечивать особо, боясь Сатору разозлить. Они с Цумики готовили еду, убирались, и казаться начинало, что Сатору взял себе под опеку не детей, а прислугу. Разговаривать он никогда нормально не умел, да ясно было, что скажи он им, чтобы прекратили, Мегуми и Цумики лишь больше бы начали нервничать и бояться его. Сатору поступил, как он считал умнее, — он заказывал еду, сам всё мыл и убирал.

План его провалился, конечно. Всё равно пришлось на эту тему разговаривать. Долго, с ответным молчанием объяснять.

Мегуми ушёл в комнату. Цумики ещё не было, она задерживалась на дополнительных занятиях, и Сатору должен был за ней уже поехать. Но планы изменились. Он отправил Цумики сообщение с извинениями и с просьбой приехать самой на такси.

— Чем я могу быть полезен, Зенин Наобито? — усмехнулся Сатору, впуская в квартиру незваного гостя.

Наобито лишь скривил губы, но зашёл. Дальше его не пропускали, заставляя начать разговор в прихожей. Впрочем, ему было без разницы на самом деле. Он сюда пришёл не любезностями обмениваться.

— Отдай Фушигуро Мегуми, — пробасил Наобито.

Сатору опешил.

— Что? — нахмурился он. — Старческий маразм настиг уже?

Клан Годжо и Зенин с давних времён имеют напряжённые отношения. Тем более всё ухудшилось, когда дело семьи перешло Годжо и тот сразу возвысился из-за новой политики компании. Каждый из Зенинов ненавидел Сатору, пускал про него различные слухи в кругу своего общения, но не мог сделать чего-то более дельного — у Сатору влияния было на данный момент больше.

— Мы с Тоджи заключили сделку, что когда его сыну исполниться девять лет он перейдёт в клан Зенин, — поведал Наобито. — Фушигуро Мегуми принадлежит нам.

— Он никому не принадлежит, — выплюнул Сатору. — Он тебе не вещь, чтоб её требовать и забирать.

— Я бы с тобой поспорил, — усмехнулись ему в ответ. — Тоджи продал нам своего сына за десять миллионов йен. Сделка заверена. Твоя мнимая опека не помешает.

— Моя мнимая опека ещё как помешает, — стальным голосом поведал Сатору, медленно снимая очки.

Взглядом он упёрся в Наобито, пробивая холодом и угрозой.

— Как мой род деятельности, — продолжал Сатору, — как мой статус и мои связи. Поверь, я могу всех вас с землёй сравнять, уничтожить ваш мерзкий клан, — улыбка озарило его лицо, заставляя Наобито нахмуриться. — Но… мне не нужна новая война наших кланов. Так что предлагаю решить всё миром. Сколько?

— Говорил, что Мегуми не вещь, а в итоге сам его и выкупаешь, — ухмыльнулся Наобито. — Приводи Мегуми к нам, пусть он узнает, от чего ты его «защищаешь», — он закатил глаза. — И уже после решим, что можно сделать.

И, даже не попрощавшись, вышел из квартиры, громко хлопнув дверью. Сатору натянул очки обратно на нос, и прошёл обратно вглубь квартиры. На диване в гостинной оказался Мегуми. Он сидел напряжённый, сжимая кулачки, лежащие на ногах. На лице была хмурость — не привычная Сатору хмурость, а будто… смешанная со страхом. Сатору вздохнул.

— Ты всё слышал, — он прикрыл глаза.

Мегуми не ответил, но и Сатору не вопрос задавал.

— Мегуми, — он присел на корточки рядом с ребёнком, — я…

— Я хотел верить, что отец совершает благое дело, — прошептал тот, — что и умер он за благое дело. Пусть я его редко видел, редко с ним общался, да и потерял в итоге… Я хотел верить в то, что он хороший.

Слишком многое выпало на душу этого ребёнка. Слишком многое. Не должен быть девятилетний мальчик таким серьёзным, не должен рассуждать на такие тяжёлые даже для взрослого вещи. Не должен быть так разочарован в этом мире. Как не должно быть в его глазах такой вселенской усталости.

— А он продал меня, — продолжал Мегуми. — Ещё давно.

— Мегуми… — попытался Сатору, но тот покачал головой, прося замолчать.

— Цумики будет хорошо со мной, если пойду к Зенинам? — вот, что спросил Мегуми.

И Сатору стало больно. Этот ребёнок не переживал за себя. Он переживал за сестру. Главное — чтобы Цумики было хорошо. Сатору мог многое сказать, мог многое предложить — как, например, что Цумики может и с ним остаться, Мегуми будет часто её видеть, и может даже таким способом развеется вражда двух кланов, но… Сатору всегда был эгоистом.

Его тоска, его боль, пропала в тот момент, когда в его квартиру заселились два ребёнка. Сатору вновь хотел открывать глаза, просыпаясь. Сатору улыбался и творил глупые бездумные вещи — лишь бы увидеть на этих детях, принявших на свою судьбу слишком многое, улыбку.

— Ни тебе, ни Цумики не будет там хорошо, — выпалил Сатору. — Но… нам всё равно придётся к ним съездить. И скорее всего мне придётся тебя отвоёвывать, — слабая ухмылка.

Мегуми в ответ кивнул.

— Пообещай, что всё будет хорошо.

У Сатору на секунду сердце остановилось. Он как задохнулся. Протянул руки вперёд, аккуратно дотрагиваясь до Мегуми — тот не отреагировал, что лишь больше Сатору напугало. Но он всё равно притянул ребёнка к себе ближе, заключая в объятия.

Сердце остановилось во второй раз, когда пальчики Мегуми схватили его за рубашку на спине, прижимая к себе ближе. И Сатору хрипло выдохнул:

— Обещаю.

Два года. А Сатору потонул в этом прекрасном ребёнке.

Когда они пришли в дом Зенинов, Мегуми до последнего не хотел отпускать руку Сатору — Мегуми, не терпящий прикосновения, постоянно уворачивающийся от объятий и даже похлопованию по плечу, сжимал своей ручкой чужую, до последнего показывая, что Сатору намного важнее, чем каждый из Зенинов.

***

— Зенины, конечно, если вспомнить, так меня обхаживали тогда, — усмехнулся Мегуми. — До сих пор не пойму, зачем я им нужен.

— Ты с самого детства был умным, — пожал плечами Сатору. — Это видел и гандон, из-за чего и устроил всё это. У Зенинов не так много достойных наследников, только Наоя…

При упоминании этого имени Мегуми скривился. Наоя не нравился ни в первую встречу, ни до сих пор. Противный, лицемерный нарцисс, считающий себя одним из немногих достойных. Больше всего он бесил из-за своего отношения не столько к людям в целом, сколько к Маки. Это сейчас она может дать отпор, но взрослея вместе с ним, слишком многое вытерпела. Да ещё и Май…

— Ты чего, ребёнок? — Сатору нахмурился, увидев гнетущее состояние Мегуми.

— Ничего… — отсранённо ответил он. — Если так подумать, сколько же дерьма произошло…

Сатору скривился. Он не мог до сих пор привыкнуть, что Мегуми… взрослый. Не только взглядом, который не ожидаешь увидеть от семилетнего ребёнка, но и возрастом, и он может спокойно в присутствии Сатору ругаться — его ребёнок даже курить начал, хоть всё и продолжал делать вид, что нет. Но Сатору то чувствует запах.

Чёрт, его ребёнок даже работу себе нашёл, а на следующий год ему уже поступать…

Как же много прошло времени с их первой встречи.

— Потому я и не был удивлён твоим резко возросшим чувством справедливости, — ухмыльнулся Сатору, с издёвкой поглядывая на Мегуми.

Он не устанет ему никогда припоминать события средней школы.

***

Мегуми хмурился и поджимал губы, сидя на диванчике перед кабинетом директора. Цумики крутилась рядом, отчитывая за устроенное, а напротив сидели три парня, старше самого Мегуми на два года. Сидели, низко склонив голову, пряча синяки и не смея поднять взгляд на Мегуми. Боялись. Конечно, не после того, как их, троих старшеклассников, уложили за пару минут. А потом ещё и отчитали. Единственная их благодать — сейчас они жертвы, и директор будет на их стороне. В груди их лидера разливалось приятное чувство, предвидя что сделает с Мегуми его опекун, когда придёт.

К кабинету директора почти побежали разъярённые мамочки. Они ахнули, когда увидели, что творится с лицами их сыночков, зло глядя на Мегуми. Тот всё ещё выслушивал от Цумики, не переча, но стоило ей лишь повернуться, чтобы извиниться перед родительницами, как Мегуми схватил её за руку, лишь взглядом прося молчать. Не заслуживают они извинения от неё.

— Все в сборе? — дверь кабинета отворилась, и вышла директриса.

Она оглядела собравшихся, нахмурилась, не замечая ещё одного человека.

— Фушигуро, — она перевела взгляд на Мегуми, — где твой опекун?

Тот пожал плечами. Вступилась Цумики:

— Он опаздывает, прошу прощения. У него много работы и…

— Ладно, — перебила её директриса, кивая и проходя в глубь своего кабинета.

Они стояли перед её столом, как в ожидании приговора о смертной казни. Старшеклассники поглядывали на Мегуми, и в глазах их можно было прочитать злорадство. Мамочки кричали наперебой, чуть ли не приказывая исключить Мегуми за содеянное. Ведь, как так можно: средь бела дня избивать кого-то да ещё и на территории школы?! Директриса слушала их, тяжело вздыхала, переводила взгляд с избитых школьников на Мегуми, и вновь вздыхала. А мамочки не прекращали кричать, их голоса накладывались друг на друга, что даже у Мегуми заболела голова. Он кинул взгляд на Цумики, что вцепилась в его руку, внимая в каждое слово, в каждое обвинение. Она хмурилась, сжимала губы, и совершенно не смотрела на Мегуми.

— Так, тихо! — директриса подняла руку, заставляя родительниц замолчать. — Мегуми, что скажешь ты?

Мегуми ничего не хотел говорить. Он многое мог сказать, да только не видел смысла что-то доказывать тем, кто даже не потрудился разговаривать нормально и без криков. Но директриса продолжала смотреть на него в ожидании ответа. Мегуми только открыл рот, чтобы сказать хоть что-то, как дверь за ним резко отворилась, громко стукаясь о стену. Все тут же перевели взгляд на вошедшего.

Цумики облегчённо вздохнула.

Мегуми закатил глаза.

Годжо Сатору, улыбаясь во все тридцать два зуба, вальяжной походкой зашёл внутрь, окидывая взглядом помещение, злых мамочек и уставшую директрису. Остановился рядом с Мегуми, закидывая ему руку на плечо, прижимая ближе, несмотря на попытки того всё же отстраниться.

— Итак, — ухмыльнулся Сатору, обращаясь к директрисе, — что такого важного произошло?

— Извините, — вступилась одна из мамочек, — но может быть хотя бы представитесь?

Сатору ожидаемо закатил глаза, пусть этого и не было видно под его очками, — но Мегуми чувствовал.

— Годжо Сатору, — представился он, — законный опекун этих прекрасных детишек, — улыбнулся он.

Цумики тут же покраснела — она до сих пор не могла привыкнуть к Сатору, его манере речи и абсолютной, непробиваемой никем, бестактности.

— Прекрасных?! — взревела другая мамочка.

Директриса вздохнула, возможно даже издала отчаянный скулёж, уже уставшая от всего этого.

— Он, — третья родительница указала пальцем на Мегуми, — затеял драку!

— О, — Сатору задумчиво почесал подбородок, серьёзно взглянул на Мегуми и выдал самое идиотское, что только мог сказать. — Ты победил?

Мегуми закатил глаза.

Цумики не сумела сдержать смешок.

— И это всё, что вы можете сказать?.. — первая мамочка опешила. — Он побил моего сына!

— Ну, — потянул Сатору, — на лице Мегуми тоже есть синяки, а значит, мы не можем утверждать, что побил именно он, а не его. Может Мегуми защищался от вашего сыночка? Вы только посмотрите, трое старшеклассников обвиняют бедного ребёнка! — взревел Сатору, театрально удивляясь, прикладывая ладони к щекам. В следующую секунду его лицо озарила серьёзность, которую Мегуми и Цумики видели лишь раз, он снял очки, взирая своими глазами на мамочек. — Не думаю, что вы хотите иметь дело со мной, поэтому разойдёмся с миром. Или же… мы можем продолжить развивать эту тему и случайно появятся факты, способные отправить ваших сыночков в колонию для несовершеннолетних, — Сатору надел очки и глупо улыбнулся. — Но я не думаю, что нам это нужно. Я приношу извинения за Мегуми, а вы я надеюсь, принесёте ему свои.

***

— Ты придурок, — прикрыл глаза Мегуми. — Кто, чёрт возьми, в присутствии директрисы спрашивает победил ли я и открыто угрожает?!

— Я, — самодовольно усмехнулся Сатору.

— Ты самых худший родитель, — Мегуми закатил глаза.

— В самое сердце! — Сатору театрально приложил руку к груди, откидывая голову. — Как ты можешь так со мной поступать?!

— Я сказал «худший», — Мегуми упёрся руками на стойку, слабо ухмыляясь. — Но я не говорил, что я против этого.

Сатору всхлипнул — и хуй его знает, театрально или нет.

— Мегуми-чан!

Если бы не стойка, он бы наверняка кинулся обниматься.

— Я рад, что снова живу с тобой.

***

Когда они зашли в квартиру, шурша пакетами, Мегуми только и оставалось, что тяжело вздыхать. Сатору устраивал драму на протяжении двух часов. Он ныл в машине, он ныл, когда они поднимались в лифте. Когда они зашли в квартиру. Мегуми нужно уже выдать какую-нибудь крутую награду за то, что за все эти девять лет жизни вместе с Годжо Сатору, он его не прибил и не прибился сам. Оставалось только ужасаться и задавать вселенной вопросы, как на работе подчинённые терпят такого ужасного начальника.

Пусть Мегуми и не мог не согласиться, что Сатору был чертовски умным, что логические цепочки составлял как щёлкал пальцами и полностью сбивал оппонента с ног двумя словами. В своём деле — Сатору был сильнейшим. В обычной жизни — эта почти двухметровая шпала вела себя как десятилетний ребёнок в свои тридцать три года.

А всё началось от того, что Мегуми не захотел надевать кошачьи ушки, когда они выходили из дома, холодно отнёсся к походу по магазинам за сладостями и закатил глаза на оповещение Сатору, что сегодня весь их вечер будет занят просмотром ужастиков.

Их, кстати, Сатору то ли театрально, то ли реально пугался, и постоянно лез к Мегуми с объятиями и просьбами успокоить. Чем, конечно, бесил, но объятия для этого большого ребёнка раскрывались всегда.

Девять лет назад, когда Мегуми впервые Сатору увидел, он и подумать не мог, что когда-то захочет вновь называть кого-то отцом, позволит кому-то кроме Цумики себя обнимать и даже начнёт смеяться и улыбаться вновь.

Лишь в этот раз Цумики рядом не будет.

И вся учесть быть объектом внимания Сатору перепадает Мегуми.

Они разбирали содержимое пакетов под какую-то попсовую музычку, включенную Сатору. Мегуми раскладывал конфеты и снеки по мискам, предвещая несколько часов чужих криков и шуток. На удивление, всё меньше и меньше понимание этого раздражало. Мегуми давно уже пора признать, — не перед собой, а перед самим Сатору, — что проводить так с ним время, да и в принципе проводить с ним время и жить под одной крышей, было довольно приятно… В голове будто что-то на секунду взорвалось, оглушая.

— Отец? — прохрипел Мегуми.

Слишком резко воцарилась на кухне тишина. Мегуми несмело перевёл взгляд от миски, наполненной сладостями, на напряжённо стоящего по правую руку Сатору. Было видно, как он сглотнул, будто ком в горле. Но на Мегуми так и не смог найти в себе силы посмотреть.

— Папа?.. — более неуверенно попытался он.

И Сатору наконец-то посмотрел. Он медленно повернул голову в сторону Мегуми. Открыл рот в попытках что-то сказать, но тут же закрыл его, возвращая внимание пакетам. Вместе с шелестом полиэтилена он, слабо усмехнувшись, промолвил:

— Глупо звучит, да?

Облегчённый вздох Мегуми разнёсся по кухе, как оглушая.

— Прости, я просто… — он встряхнул головой, — ха… Я просто подумал, что может ты бы хотел, чтобы я так тебя называл…

— Дело не в том, — Сатору отложил пакеты, разворачиваясь всем телом к Мегуми, — хочу ли этого я. Хочешь ли этого ты?

Мегуми оторвал руки от миски с конфетами, сжимая их в кулаки.

— Не думаю, — он поджал губы. — Наверное, я слишком привык к «Сатору». Да и…

Как это сказать, Мегуми понятия не имел. Как сформулировать и передать всё то, что он чувствовал. В голове крутилось слишком много раздирающих душу мыслей, которые он был не в состоянии собрать в одно единое предложение. Объяснить. Возможно и попросить прощения…

Но Сатору слишком долго его знает. Слишком долго с Мегуми живёт.

Он расслабленно улыбнулся, делая шаг вперёд, к Мегуми ближе.

— «Отец» у тебя лишь с ним ассоциируется, да? — спросил он.

Мегуми позволил обвить себя чужими руками, прижимая ближе к груди.

— Я плохо его помню, и с каждым годом его образ имеет всё меньше и меньше деталей… Я забываю его, Сатору, — он уткнулся носом в чужую грудь. — Хотелось, чтобы хотя бы это жалкое «отец» принадлежало ему. Я не помню насколько он был хорошим или плохим, но… Я помню, что когда был рядом с ним, мне было хорошо… Прости.

— Ты не должен извиняться за свои чувства. Я не обижусь, если ты хочешь, чтобы твоя память о биологическом отце была наполнена тёплыми воспоминаниями. Я могу лишь догадываться, каково это… Ты имеешь право, Мегуми, любить своего отца, каким бы он не был. Он всё-таки твой отец.

— Но, — Мегуми оторвался от Сатору, покидая объятия, — справедливости ради, ты сделал для меня больше, чем он. Ты, как минимум, всегда был рядом. Спасибо тебе. Я рад, что ты мой родитель.

Он мелко улыбнулся, но не так, будто улыбку выдавливал, а будто был смущён всей ситуацией в целом. Впрочем, Сатору его прекрасно понимал. Пусть он и не имел понятия о личных границах, даже ему всё это казалось жутко неловким, — не то что Мегуми, который всегда предпочитал держать лицо непробиваемым камнем, почти не показывая эмоций.

Сатору не первый раз уже замечал, как Мегуми — подсознательно или нет, — скрывал свои эмоции и чувства, лишь раздражению разрешая всплывать наружу. Он был таким девять лет назад, он остался таким и сейчас. Лишь перед Сатору или Цумики, мог показать большее. И не трудно догадаться, что за всем этим прячется. Для Мегуми эмоции были сродни слабости. Он позволял видеть себя разбитым, сломанным когда-то давно, когда у него ничего не было — и возможно это за собой что-то да повлекло. Сколько бы Сатору не пытался узнать что, но Мегуми не говорил. Он вообще повзрослел слишком рано — слишком многое пережил, и сейчас, как и все взрослые люди, умел держать лицо, не давая никому повода его задеть.

Когда-нибудь это сыграет с ним злую шутку.

Сатору усмехнулся и, подхватив миски со сладостями, шаловливо подтолкнул Мегуми плечом, уходя в гостинную к телевизору. Он уже включал фильм, настраивая звук и свет, когда к нему присоединились. Мегуми нёс чашки с чаем и, всё ещё не в силах совладать со своими эмоциями и спрятать смущение, аккуратно, подошёл ближе. Он присел на диван, поджав ноги под себя, наблюдая за действиями Сатору. По телу потекло приятное удовлетворение, когда стало понятно, что тот тоже всё ещё чувствует себя неловко.

Сатору упал на диван рядом с Мегуми, сразу подхватывая миску со сладостями, прижимая к своему животу. Прежде чем включить фильм, он уже успел слопать пару конфет. Заиграла музыка заставки. Мегуми кинул ещё один взгляд на Сатору. Его чёрные очки бликовали от света монитора. Он почти никогда их не снимал, — только если не угрожал кому-то, конечно. Его голубые глаза будто в душу впивались, одновременно завораживая и пугая. Возможно, даже хорошо, что у него была сильная чувствительность к свету, потому что смотреть в такие глаза опасно. Мегуми бы, как ему кажется, не выдержал.

Фильм шёл, Сатору пугался скримеров на экране, постоянно прижимаясь к Мегуми, который лишь закатывал на это глаза. И, чёрт разберёт, пугался ли он по настоящему, или как любил — просто возводил драму в высшую степень. Мегуми морщился, отталкивал от себя Сатору — так же театрально и драматично, — но перед этим всё равно погладил того по голове, подбадривая.

Сатору вздрогнул на очередном резком звуке — и заныл бы уже полноценно, если бы не раздавшийся звонок в дверь, от которого Сатору натурально подскочил на диване вместе с миской, раскидывая сладости по полу. Мегуми нахмурился, переводя взгляд в сторону коридора. Время на часах показывало почти полночь, отчего атмосфера вокруг потяжелела.

Раздался ещё один звонок в дверь, за которым последовали грубые тяжёлые удары в дверь.

Первым в себя пришёл Сатору. Он тут же напрягся, лицо его приобрело серьёзное выражение. Он поднялся с дивана уверенными шагами ступая к прихожей. Мегуми последовал за ним. Кого могло привести в такое время оставалось загадкой. Он перебирал все возможные варианты.

Это не мог быть Нанами, потому что он бы обязательно предупредил, какой бы ни была ситуация.

Это не могла быть Мэй Мэй. К Сатору она не ходит из принципа.

Это не мог быть кто-то из Зенинов, потому что последняя их встреча с Сатору вылилась в конфликт и приходить сейчас — слишком опасно.

Это не могла быть даже Маки. Пусть и это было в её духе завалиться посреди ночи, но Сатору она всё равно ещё побаивалась.

Хотя… Зная её семейку, могло произойти что-то из ряда вон выходящее, а потому…

Мегуми шумно сглотнул. Он боялся увидеть за дверью разбитую Маки.

Сатору медленно подошёл к двери. Схватился за ручку. В этот момент, как оглушая, раздался ещё один звонок и удары в дверь. Это и правда могла быть Маки. Особенно если произошло что-то серьёзное… Мегуми впился взглядом в дверь, желая и одновременно нет, чтобы она отворилась.

Сатору повернул замок. Щелчок раздался в абсолютной тишине.

Дверь отворилась, представляя ночного гостя.

Мегуми моргнул. Открыл рот и тут же его захлопнул. В глазах отразился чистый ужас. Ему казалось, что земля ушла из-под ног. Ему казалось, что он сейчас задохнётся. И всё что Мегуми мог — хлопать ресницами, не в силах оторвать взгляд от того, кто находился перед Сатору.

Уж лучше бы за дверью стояла Маки.

Он сделал шаг назад. Также находясь в прострации, Сатору не мог выдавить из себя ни слова, ни звука. Он смотрел вперёд на ночного гостя. Воспалённый мозг уже решил, что он так много съел сладкого, что у него случилось отравление и у него появились галлюцинации. Но обернувшись, Сатору увидел полностью разбитое выражение лица Мегуми и понял, что не он один видит это. Слабая искра надежды зародилась в его груди. Прошло ведь девять лет. Они давно отпустили прошлое.

Но призраки так любят возвращаться.

— Давно не виделись, — пробасил Тоджи, облокотившись на косяк двери, — Мегуми.

***

Сатору сидел на диване в гостинной. Не реагировал почти ни на что. Мегуми впервые увидел его настолько разбитым. Стоило лишь ему увидеть Тоджи, как он в ту же секунду, отойдя от шока, бросился к нему. Схватил за грудки, подтягивая ближе к себе, и задал вопрос который мучил и Мегуми.

«Гето Сугуру мёртв»

Тоджи сказал это таким безэмоциональным голосом — так будто ему было глубоко плевать на чужую жизнь и смерть. Он чуть зевнул и оттолкнул Сатору от себя, переводя взгляд вновь на Мегуми.

«Он помер где-то через год, после того, как у нас оборвалась связь»

«Сам виноват»

Сатору… было плохо. И это мягко сказано. Он лишь недавно смог смириться со смертью Сугуру, а сейчас, когда надежда вновь появилась, она почти сразу вновь разбила Сатору сердце. Он будто покинул на пару секунд после услышанного этот мир, в силах лишь стоять с опущенными по бокам руками и смотреть куда-то за Тоджи. В пустоту. В голове Сатору проносились миллионы возможных вариантов развития событий. Миллионы возможностей для смерти и для жизни Сугуру. И для Тоджи было чудом, на самом деле, что Сатору сейчас отключился от реальности.

Потому что Мегуми уверен — иначе чего-то страшного не получилось бы миновать.

Чего-то явно похуже, чем простое возвращение отца, признанного мёртвым, спустя девять лет. Пусть сердце в груди часто билось и сделать полноценный глубокий вдох не получалось, Мегуми пришлось брать ситуацию в свои руки. Он подскочил к Сатору, мягко обнимая за плечи. Потянул на себя, заставляя вернуться в реальный мир и отвёл в гостинную, кинув перед этим просьбу Тоджи подождать.

Тот на удивление не противился. Лишь только хмыкнул и закатил глаза.

Для него боль Сатору не понятна. Он и понимать её не хочет. Тоджи пришёл сюда за Мегуми — почему?.. Почему сейчас? Почему не девять, блядских, лет назад, когда Мегуми отчаянно нуждался в отце — когда одиночество, боль и страх возрастала в детском теле. Почему его не было, когда Мегуми не знал, когда в следующий раз будет есть и мог думать лишь о том, как не замёрзнуть ночью. Почему сейчас, когда счастье наконец-то пригрелось в груди, даруя тепло — когда рядом есть человек, на которого можно положиться, когда не нужно думать о том, что будет завтра, получится ли выжить… Мегуми живёт и не выживает, и сейчас окончательно к этому привык.

Почему

именно

сейчас?

Сейчас, когда Мегуми не понимает, что ему делать: успокаивать Сатору или задать миллиарды вопросов, что крутятся в голове? Он не хотел забывать родного отца, не хотел делать из него монстра — потому что всё, что у него оставалось, лишь смутные воспоминания, а сейчас, когда этот самый отец в прихожей, Мегуми понимает, что от обилия чувств у него просто начинает кружиться голова от непонимания происходящего и самого себя. Он просто не знает, что делать и как реагировать.

Тоджи тут. Настоящий. Живой. Не блеклая картинка из воспоминаний, мутная картинка, которой можно добавлять любые детали и рисовать красивый образ благородного отца, что спасает чужие жизни, оттого и погубил свою. Но образ ломается. Рушится. Тоджи из воспоминаний — воображения — совершенно не похож на себя настоящего. Он не такой уставший, заёбанный жизнью, не такой резкий и безразличный, с насмешкой смотрящий на чужую боль.

Мегуми отдаёт Сатору стакан воды, чуть ли не силком заставляя выпить. Слёз на чужом лице нет — лишь полное отчаяние. И Мегуми выкидывает в прошлое, когда он впервые Сатору увидел: разбитый, убитый горем, с синяками под глазами, от бессонницы — или наоборот, вечно сонливый и спящий по шестнадцать часов в день, — безынтересный ко всему. Такого Сатору Мегуми видеть не хочет. Но ему приходится вновь.

Сатору засыпает спустя десять минут под успокаивающий шёпот Мегуми. Уходить сейчас не хотелось. Ужасно не хотелось. Уйти сейчас — предать Сатору. Мегуми сжимает губы в тонкую полоску, неотрывно глядя на Сатору, и всё равно продолжая шептать слова, смысл которых до не самого уже не доходит. Встаёт аккуратно, накидывает на Сатору плед, вздыхает тяжело.

Там в прихожей его ждёт разговор.

Всего лишь разговор.

Там в прихожей его ждёт призрак, образ из воспоминаний — и всё равно не тот.

Там в прихожей его ждёт отец.

Мегуми разворачивается слишком резко. Идёт тяжёлыми шагами, как герой на встречу смерти — только смерть героя спасёт весь мир, а разговор для Мегуми станет разрушительным.

Тоджи стоял откинувшись на стену. Он всё ещё был в куртке, стоял рядом с дверью с закрытыми глазами. Казалось он задремал, утомлённый чужой болью. Потому что для него она всё ещё ничего не значит.

— Зачем ты пришёл? — прохрипел Мегуми, взглядом впившись в отца.

Тоджи резко открыл глаза, повернул голову в его сторону, смерив взглядом. Выдохнул как-то нервно и от стены оторвался. Мегуми не отреагировал. Продолжал смотреть — прожигать взглядом.

— Я уж думал усну, пока ты от него оторвёшься, — хмыкнул Тоджи.

Мегуми скривил губы.

— Он имеет на это право, — выплюнул он. — А вот твоё нахождение тут — под вопросом.

— Я твой отец, — припечатал Тоджи.

— Ты меня продал!

Воцарилась минутная тишина. Каждый обдумывал своё. Было ли Тоджи стыдно за тот поступок, Мегуми не знал. То, что он хотел, чтобы так было, роли не играет. Сейчас было важно расставить все точки в их отношениях — которых даже не было. Слишком рано Тоджи пропал из жизни Мегуми. Слишком рано. И его возвращение сейчас уже не должно для Мегуми играть какой-либо роли.

Тоджи его бросил.

Тоджи его продал.

Тоджи его предал.

Тоджи…

— Тебе было бы там лучше, — помотав головой ответил он. — Я понимал, что не смогу тебе дать ничего, но там… Там было бы лучше. Ты был бы среди людей, которые могли сделать твоё будущее. Дать тебе возможность, деньги, статус, власть. Я ведь не идиот, Мегуми, я видел, что ты растёшь умным — умнее, чем все твои сверстники. Это место совершенно бесполезно для меня. Но для тебя… человека с потенциалом там было бы чуть лучше. Тебе нужны они были.

— Мне нужен был отец, — выдохнул Мегуми.

Он только сейчас почувствовал ужасающую усталость. Кричать не хотелось. Ничего уже не хотелось. Шаг вбок, и Мегуми упёрся плечом в стену.

— Я хотел, чтобы меня встречали со школы, чтобы мы вместе проводили время, чтобы ты… не знаю, научил меня играть в футбол, чтобы ты был просто рядом. Чтобы я знал, что могу на тебя положиться, чтобы… — развернувшись, Мегуми уткнулся затылком в стену.

Смотреть на Тоджи не хотелось.

—…чтобы я не чувствовал себя одиноким. Но ты продал меня. За десять миллионов йен, — он усмехнулся. — Столько я стою, да?

— Я любил твою мать. Она стала моим спасением. Моей надеждой и моим смыслом жизни, — честно ответил Тоджи. — И я был готов любить тебя. Но не один, а вместе с ней. Но её не стало. И я был без понятия, что с тобой делать. Я вышел за мать Цумики не из-за любви, а потому что нужно было дать тебе мать. Но эта дура…

— Она сбежала, кстати, — перебил Мегуми. — Она сбежала спустя неделю твоего отсутствия. Мы с Цумики полгода жили как попало.

— Она ничего от жизни не хотела. Она не воспитывала ни тебя, ни Цумики. Ей даже стало плевать на меня, как только она поняла, что ничего из меня не вытянет, — продолжил Тоджи. — Я ошибся. Потому и решил продать тебя Зенинам.

— Хоть какая-то выгода от всего этого, да? — Мегуми прикрыл глаза.

Стоять становилось всё сложнее — ноги совсем не держали, и он скатился вниз по стене.

— За тебя всё сделал Сатору, — ответил Мегуми. — Всё. И ему не понадобилось для этого меня продавать. Ему ничего не нужно было. Ты работал с его парнем, ты знал о его связях и возможностях, а ещё ты знал о ебанутости матери Цумики — ты мог сделать столько всего. Мог просто поговорить и попросить… Да хоть с теми же Зенинами мог договориться сразу… У тебя было больше вариантов, а ты выбрал… этот, — Мегуми перевёл взгляд на Тоджи. — Возможно ты хороший муж, но отец из тебя хуёвый… Уходи, пожалуйста.

— Мегуми, — пробасил тот, — я пришёл за тобой. Ты всё ещё мой сын.

— Уходи…

— Я хочу попробовать исправить свои ошибки. Ради твоей матери, ради тебя… Да хоть ради себя самого, но хочу.

— Уходи!

Мегуми сорвался на крик. Предательские слёзы потекли по щекам. Он спрятал лицо в ладонях, уткнувшись в колени.

Дверь хлопнула.

***

Лёгкий снежок падал, сливаясь с цветом волос Сатору. Мегуми стоял рядом, бездумно глядя на могилу перед собой. В его руках букет белых и голубых роз — как говорил Сатору любимых Сугуру. Приходить сюда каждый год стало традицией.

Приходить и бездумно смотреть на могилу.

Вспоминать жизнь до. И улыбаться жизни после.

Мегуми положил цветы на мягкий снег, присев на корточки. Сатору никогда не рассказывал истории с Сугуру связанные, он вообще про него старался не говорить. В самом начале просто тихо страдал, заперевшись в своей комнате. Чуть позже стал подпускать в этот день Мегуми и Цумики, делить своё горе с их. Они плакали вместе, они молчали вместе. И никогда ничего не говорили о потерянных дорогих людях.

О мёртвых не говорят.

Мёртвых помнят.

А пока они — живые — помнят мёртвых продолжают жить. Хоть и лишь образами в воспоминаниях.

Двадцать четвёртое декабря стал днём смерти любви.

Вот только Гето Сугуру умер.

А Фушигуро Тоджи продолжает жить.