— Кофе, пожалуйста, — милостиво выдохнул Блу, обращаясь к уже порядком разнервничавшемуся официанту. Девушка благодарно кивнула и начала выспрашивать детали заказа.

Просыпаясь сегодняшним утром, Блу едва ли рассчитывал по счастливой случайности аккурат после работы, изменяя своим привычным маршрутам, застрять за столиком посреди оживлённой улицы, испытывая острую необходимость испить кофе в первой подвернувшейся кафешке.

— А, эм, ваш… спутник, — прикрываясь своим планшетом, девушка стрельнула глазами в сторону, — что-нибудь будет?

Блу скрестил руки на груди и перевёл флегматичный взгляд на Кросса. Красный и белый впились в него с утроенной силой. Блу лишь хмыкнул. Что ему здесь нужно — пусть отвечает сам.

Столкнуться в час-пик в бурном потоке людей и монстров со скелетом, в ту единственную встречу с которым он пытался его устранить, можно было назвать чем угодно, кроме приятной неожиданности. Но что-то он опять далеко забегает.

Его день начался со стука в дверь его скромненькой комнатушки.

Не так давно успевший продрать глазницы Блу уже вторую минуту непринуждённо размазывал плавленый сыр по ломтику булки. Погружённый в привычное гудение потихоньку просыпающегося всевозможными соседями дома, он был словно под толщей воды, но всё равно смог различить робкий неуверенный стук. Такой непривычный его раскрепощённым соседям, вдруг обнаруживающим в разгар готовки предательски пустую пачку из-под соли.

Без единой мысли Блу протёр руки полотенцем и открыл дверь. На пороге его дома стоял Дрим. Такой неловко мнущийся, в повседневной одежде и без обруча на голове. Но всё с той же скромной улыбкой и тёплым взглядом.

К глазницам против воли подступили слёзы.

С того самого момента, как он привел к нему Найтмера, Блу его так и не видел. Не получал никакой вести, знака, никакого подтверждения, что с ним всё в порядке, в любую свободную минутку снедаемый сомнениями, ведь единственное, чему ему оставалось верить, — были только слова.

— Ой, эм, прости, я без приглашения, — выдавал Дрим первое, что приходило в голову, пока Блу бессознательно сжимал его в объятиях, уткнувшись лицом куда-то в ключицу.

Вот так просто, наплевав на чужое личное пространство, бессовестно лез обнимать вот уже которую встречу подряд, как какую-то плюшевую игрушку… Мысли отчаянно сплетались в тугой клубок.

Дрим невесомо касается подрагивающих плеч, виновато заламывая надбровные дуги:

— Может… предложишь войти?

— Да, конечно! — Блу резко отстраняется, удерживая гостя в плечевых костях, правда почти тут же отворачивается вглубь комнаты, мимолётно касаясь костяшками пальцев под глазницей. — У меня здесь, правда, не то чтобы очень гости…приемлемо, — оборачивается снова, неловко улыбаясь, — но я очень рад видеть… — спотыкается слегка, — тебя.

Дрим улыбается в ответ, ничем себя не выдаёт. Блу отчего-то облегчённо выдыхает, сетует на пустой подоконник, на котором так предательски не находится ни единого горшка с цветком, на постель, которую у него не дошли руки заправить, и «о, где-то здесь был Марко, мой верный паук-компаньон!»

Дрим улыбается. Ему действительно жаль, что он не умеет забирать боль, лишь замещать её более сильными позитивными чувствами.

К моменту, когда Блу размещает гостя на стуле напротив окна, а сам усаживается на импровизированную табуретку из пустого выдвижного ящика накрытого наволочкой, комната приобретает приемлемый для гостепринятия вид. Марко так нигде и не находится.

— Я могу поклясться, что до твоего прихода он сидел на подоконнике и никуда не собирался уходить. Он довольно гостеприимный паук. Просто взять и уйти прямо перед гостем, — Блу не находил себе места, — на него это не похоже.

— Могу представить, почему, — обронил Дрим, несколько скованно прижимая руки к бокам. Блу вопросительно приподнял надбровные дуги. — Маленьким существам без устойчивого магического поля некомфортно в моём присутствии, — Дрим виновато потупил взгляд. — Пусть моя аура и излучает позитивную энергетику, но она слишком сильная для них. И может давить.

— Тогда почему бы нам не переместиться на ту цветочную поляну? — Блу бы не хотел, чтобы его маленький приятель бежал сейчас, куда глаза глядят от несоизмеримого давления на свою крохотную персону. Да и другие мелкие обитатели этого дома тоже. Хотя как тогда с обитателями цветочной поляны? Там же наверняка столько пчёл, шмелей, бабочек живёт. У всех них там устойчивое магическое поле? Или это дело привычки?

Блу всего на мгновение задумался, посмел рассеять внимание, как Дрим сжался особенно сильно и посмотрел из-под надломлено сведённых надбровных дуг:

— Не думаю, что я смогу теперь тебя туда перенести.

И Блу лишь усилием воли сохранил невозмутимый вид. Пребывание воплощения негатива такому светлому месту на пользу пойти явно не могло.

— Но я ни о чём не жалею! — вдруг в чувствах воскликнул Дрим, пока Блу не начал воспринимать это на свой счёт. Припозднился, конечно. — Это место всего лишь… место. И хуже ему не сделалось. Поверь, оно осталось таким же прекрасным и удивительным, просто не таким… особенным для меня. — Дрим сцепил руки в замок на крохотном, под стать комнате, квадратном столе, как будто это могло унять его беспокойную душу. — Всё в нём дышало гармонией и позитивом, но я ни чуточку не жалею, что именно там я впервые за пять сотен лет смог спокойно поговорить с братом, — он перестал избегать Блу взглядом и наконец посмотрел ему прямо в глазницы. — И это только благодаря тебе.

Почему-то даже в своих самых смелых мечтах Блу не мог представить, чтобы всеобщий символ надежды стал благодарить его за одну, на первый взгляд, опасную встречу с не самым дружелюбно настроенным негативным полубожеством, пусть и являющимся его родным братом.

— Поэтому я ни чуточки не жалею. Небольшая жертва личному комфорту не такая уж и большая плата, когда это может восстановить отношения с некогда родным существом, — говорил Дрим голосом монстра, который очень устал от одиночества. Блу неуютно мялся на своём «табурете», совершенно не зная, куда себя деть. Он находился в растерянных чувствах, для одного утра на него как-то чертовски много свалилось сразу, а он даже проснуться толком не успел. — Ты сделал это возможным, и я… хотел бы отблагодарить тебя тем единственным, что у меня есть, — договорил Дрим и, чтобы совсем добить напрочь растерянного Блу, сложил ладони на груди и лёгким движением вытянул душу.

В ладонях Дрима, сверкая под утренним солнцем, лежало золотое яблоко.

Лежало прямо в ладонях. Не парило и не отрывалось. Имея непрозрачную слегка глянцевую текстуру, оно лежало, плотно прилегая к костям, и буквально лучилось расплавленным золотом в раскрытых ладонях.

Блу не мог поверить своим зрачкам.

Рассматривая иллюстрации на страницах детской сказки, он даже не задумывался, насколько реально поместить инородный объект, который по всем параметрам не будет выполнять даже базовых функций, на место собственной души. Для него это было лишь красивой метафорой. Блу даже близко не ожидал, что она действительно окажется яблоком.

Пожалуй, душа Киллера это ещё не самое необычное, что только можно представить.

— Это яблоко позитивных чувств, — неуверенно начал Дрим, словно вспоминая, что в таком случае следовало говорить, — оно, как и многие другие когда-то, если ты к нему прикоснёшься и откроешь свою душу, покажет тебе то, что ты истинно любишь. — Блу затаил дыхание. — Счастье. И откуда идут его корни. Радость. В любых, даже самых неожиданных её проявлениях. Это может быть что угодно. Что наполняет твою душу самыми искренними эмоциями, что имеет для тебя наивысшую ценность, делает твою жизнь, полной смысла. Оно покажет тебе всё без утайки. Оно не обманет. Ты можешь ему довериться.

С момента гибели Древа Жизни никто не видел сказочных плодов, не мог доказать их реальность. Подумаешь, по какой, одним звёздам понятной, причине, Дрим в кодексе «Стражи», которого каждый новоиспечённый страж присягал защищать, ещё со времён основания записан не иначе как «Хранитель последнего яблока позитивных чувств». В это верили только Стражи. И то в последнее время всё меньше и меньше. После Великой Войны мир быстро поставил под сомнение, что яблоки, дарующие позитивные или негативные чувства, действительно были. Что это не было каким-то коллективным помутнением.

Но вот перед ним последнее такое, и Дрим предлагает его ему.

Блу, как заворожённый, тянет коснуться лучистого золота и вдруг замирает. В голове отчётливо проносится раскадровка безликих силуэтов, извиваясь от него вереницей людей и монстров, кто так же тянул свои руки к раскрытым ладоням. Страстно желая яблоки только с одной стороны. Блу почувствовал себя с ними в одном ряду.

Пальцы осторожно подхватывают протянутые ладони и смыкают на яблоке.

— Мне не нужно никаких доказательств, — Блу несильно сжимает чужие руки, избегая касаться яблока, — я и так знаю, что люблю.

И Дрим почти не плачет.

Кто сказал, что символ надежды всех от мала до велика на самом деле не может быть глубоко несчастен? Блу сильнее сжимает его руки, будто это последнее, что способно позволить ему держаться.

«Брат, я видел Дрима. И, знаешь, он далеко не такой источник законченного позитива, каким его привыкли считать», — привычно заводит Блу мысленный диалог, о чём никогда не скажет брату.

Сколько раз до гибели Древа Жизни из этих добрых, искренних рук вырывали заветные яблоки, видя в них, и только в них, ценность. Принимая монстра перед собой лишь за постамент под артефакт невиданной силы. Хранитель позитивных чувств, которому нигде нет места. Блу только надеется, Марко простит его, если Дрим ещё тут немного побудет.

Под протестующие размахивания рук и заверения о неудобствах, которые доставляет, Блу подогревает воды на кухонной зоне и делает Дриму чай с ромашкой. Он мог принять яблоко, мог собственной душой ощутить всепоглощающее счастье, радость, любовь. Но испугался. Он не хотел оказаться в числе тех, из-за кого случилась трагедия.

— Признаться, я совершенно не ждал сегодня гостей. Не то чтобы у меня вообще часто бывают гости, — Блу завёл руку за голову, — ты первый. Увидеть тебя всё равно оказалось полнейшей неожиданностью, пусть вовсе и не поэтому. Нет, я знал, конечно, что ты навестишь меня. — Блу хотел бы, чтобы Дрим чувствовал себя комфортнее в его присутствии, чтобы мог ему довериться. Блу бы хотел стать ему другом. — Но почему ты не связался со мной раньше? — но пока даже не дотянул статусом до того, кому бы побеспокоились сообщить о собственном благополучии.

Блу должен быть зол за это. Но не может.

— Не хочу оказывать на тебя влияние, — тихо роняет Дрим, не отрывая ни пальцев, ни взгляда от кружки.

Блу не понимает, о каком влиянии говорит Дрим. Небольшая весточка о том, что он жив-здоров не повлияла бы на его желание ввязываться в то, во что он и так уже ввязался. Или он хотел, чтобы его желание было максимально самостоятельным?

— Эта душа, — Дрим вновь приложил руку к груди, на этот раз без явлений её свету, чему Блу оказался в тайне рад, — хочу я того или нет, воздействует на всех, кто меня окружает, — он помялся слегка и посмотрел на Блу с беспомощностью, едва не разбившей ему душу, — не хочу, чтобы ты стал зависим от этого.

Как стали зависимы сотни людей и монстров городка близ Древа Жизни. Блу начал сомневаться в самостоятельности своего желания стать ему другом.

— Постой, но разве тогда это яблоко…

— О нет, что ты! — быстро сообразил Дрим, к чему Блу клонит. — Оно бы не повредило тебе! Поверь, я бы не стал предлагать, если бы не был в этом уверен. — Блу бы хотел думать, что отличился и не подвластен теперь влиянию яблока позитива, но выглядело как-то сомнительно. — К облегчению, ты находишься и под влиянием негативных яблок тоже.

Дрим выглядел так, словно сказал не всё, что хотел, или, наоборот, — больше, чем следовало. Но Блу зацепило только последнее:

— Яблок? Разве Найтмер их не съел?

Блу не знал, чувствовать ему сейчас стыд, что теперь слепо верит всему, что написано в детской сказке, или искреннюю радость, что смог, пусть и слабо, но развеселить хранителя позитива. Лёгкий смех наполнил комнату светом сильнее, чем солнце за окном.

— Одно он точно съел. Или больше, — улыбка потускнела так же быстро, как и возникла, — у меня не было возможности считать. — Дрим наклонил кружку и посмотрел в своё отражение. — Прости, я не так уж и много видел в хаосе того дня. Баланс позитива и негатива тогда очень быстро сместился, — кажется, Блу ненароком пробудил старые воспоминания, — но золотые яблоки начали чернеть только, когда Найтмер взял в руки одно. Не думаю, что это была его вина. Но, по-моему, — взгляд Дрима потяжелел жизней так на миллион, — так подумал он.

Пару минут назад Блу был уверен, что все плоды на Древе Жизни, кроме последнего, были утеряны. Пару месяцев назад, что Найтмер — зло во плоти.

У побережья тёплого океана никто не хотел порождать божество. Лишь освободить всех и каждого от оков негатива. Жизнь из одних только позитивных чувств, чем не благо? Мир запомнил бы всех считавших так, как спасителей, из чисто светлых побуждений решивших уничтожить одну сторону Древа.

Никто не хотел принимать собственный негатив. Кто-то должен был забрать его себе.

— Прости, — вклинился Дрим в поток размышлений, — я, наверное, тебя уже утомил.

— Ничего подобного, — строго отрезал Блу. И это он ещё Эррора считал замкнутым! Но он хотя бы на контакт всё равно идти пытается, а тут Дрим. Блу, правда, не знает, как себя с ним лучше вести. И передавить не хочется, но и оставить, как есть, тоже. — Я могу понять, если ты сейчас чувствуешь себя как на иголках. Когда что-то в тебе может вызывать зависимость прямо как от никотина или… чего похуже, закономерно станешь более встревоженным в кругу одних и тех же людей и монстров.

Как должно быть чертовски обидно, когда с тобой хотят быть, только чтобы находиться под влиянием яблока позитивных чувств. И ведь это ещё далеко не целая… крона таких.

— Всё в порядке, Блу. Не бери в голову.

— Постой, — Блу выставил руку вперёд, словно мог ухватиться за юркую мысль, мельтешащую где-то на периферии сознания. — Ты сказал, что я нахожусь и под влиянием яблок негатива? — Дрим невнятно кивнул.

Если одно яблоко позитивных чувств способно оказать серьёзное влияние, вплоть до зависимости, то какое воздействие должны оказывать все негативные яблоки разом? Блу не ощущал и половины из этого. Может, конечно, дело в позитивном вмешательстве, но что тогда до подопечных Найтмера? Они же находятся под влиянием яблок негатива постоянно.

— Я не так уж и много пересекался с Найтмером, но, кажется, успел ощутить весь возможный спектр воздействия яблок негатива. — Дрим тут же скомкался, словно листок, того гляди и бросится в урну. Блу стоило удачней выбирать формулировки. — Я к тому, что влияние яблок непостоянно. В первую встречу я думал, что могу его не пережить, — но его всякий раз заносило, — а в последнюю мне пришлось специально спровоцировать Найтмера угрозами и шантажом, чтобы сдвинуть с мёртвой точки.

— Спрово… что?..

— Я к тому, — Блу махнул рукой, слишком увлечённый своей внезапной догадкой, — что, да, яблоки негатива оказывают воздействие — но только, когда этого хочет сам Найтмер. Он контролирует их влияние, понимаешь!

Дрим мягко сдержано улыбнулся:

— Не думаю, что он научился контролировать это так просто.

— Что не значит, что это невозможно в принципе! Найтмер научился. И я уверен, у тебя тоже получится! — Во взгляде Дрима читалась неуверенность, Блу не думает, что он не пытался, просто… ему не хватало рабочих инструкций! — Я могу позвонить Найтмеру!

— Что… — растерялся Дрим, — нет, постой.

Или лучше сделать это через Киллера? Всё же это только благодаря нему Найтмер позволил выдать свой номер. Пусть и с письменного заверения, что обязуется не звонить по поводам, отличным от чрезвычайных, в форме договора на двух листах с обязательствами только его стороны…

Но номер у него теперь был.

— Я могу поговорить с ним. Если ваши силы имеют одну природу, то и способы их контролировать тоже должны быть одинаковыми!

Блу переполняло энтузиазмом, как шарик гелием. Непонятно, как ещё не лопнул. Внезапно Дрим одарил его настолько трогательной улыбкой, что Блу почувствовал себя ребёнком, которого впервые похвалили перед сверстниками за активность. И он не знает, заливаться ли ему сейчас краской от смущения или от гордости.

— Ты и так мне очень-очень помог. Без тебя ничего бы и не было. Я это очень ценю. Но всё же надеюсь решить свои дальнейшие проблемы без посторонней помощи. — Блу нехотя выдохнул весь свой энтузиазм разом. Впутывать посторонних для решения собственных проблем ему тоже всегда нравилось меньше всего. — У тебя, я уверен, и без меня хватает забот.

Когда-то их и правда было намного меньше. Когда каждая миллисекунда промедления могла спровоцировать отныне его «головную боль» на вытворение очередной провокационной выходки, задумываться как-то не приходилось.

«да плюньте вы на эту свою скучную работу!»

«давайте лучше на квест в реальности сходим»

«последний раз я напугал всех актёров. было весело»

Блу, честно, даже не удивится, если, заигнорив его в соцсетях буквально на пару часов, увидит Киллера в разгар дня аккурат напротив своего рабочего места в каком-нибудь невзрачном прикиде ничем непримечательного горожанина или вообще в униформе Стража какого-нибудь из городов.

«опа. отбой. тут что-то интересненькое нарисовалось)»

«Киллер! Я ухожу с работы! Всё, не сходи с места!»

Иногда ему кажется, что он слишком восприимчивый для этого мира. И кто-то этим как будто бы невзначай бессовестно пользуется.

Первое, что Блу делает, когда находит Киллера с широченной улыбкой наперевес, — прикладывает руку к лицу. Пока он отходил от Главного корпуса в ближайший сквер, этот балбес умудрился свистнуть скейтборд.

— О нет, что вы! Я его одолжил, — поправил его Киллер. — Свой первый скейт, да, я украл. А потому что нечего было понтоваться на доске с логотипом моей любимой игры, вышедшей в лимитированном количестве, за заброшкой около задрипанной помойки. С ней вообще такая история вышла — чума. Подхожу я, значит, к группе скейтбордистов со словами: «дайте доску. Я покажу вам пару трюков». Они мне её дают, я говорю: «это называется кража». И убегаю.

— Я возвращаюсь на работу, — рапортует Блу и задаёт направление на разворот.

— Стойте! — Киллер застывает с растопыренными пальцами, и Блу недоверчиво косится в прищуренные хитрые глазницы. — Даже не хотите вернуть её владельцу?

Кем был её владелец, на доске, разумеется, написано не было. И пока Блу расспрашивал всех подряд о пропаже в ближайшем скейтпарке, Киллер выкручивал пируэты там же. Ведь предусмотрительно спёр вторую.

Стоит признаться, даже в тёмных очках на скотче Киллер не выглядел подозрительнее волонтёра фонда «Осуществи мечту», ведущего расследование по пропавшему скейту. Кататься на нём Блу всё равно не стал. И совсем не потому, что не умеет (хотя и по этому тоже).

— И что вы тогда будете делать? — заговорщически мурлычет Киллер, как будто это по его инициативе они здесь собрались. Что в переводе на киллеровский значило: «Зачем вы меня тогда пригласили на этот скейт-парк?» — Опять предлагать мне своё детективство?

Блу молча садится с краю чаши для скейтинга и смотрит на Киллера сверху вниз:

— У меня появились новые аргументы.

— О, правда? Интересно будет послушать, — привычно расплывается этот хитрый, что б его, чёрт.

Стоит ли упоминать, что в тот раз у Блу с этим не очень-то удачно и вышло? Как будто до этого у него всё шло по плану… Особенно с Киллером. Блу питал большие надежды на тот разговор. Возможно, даже слишком большие.

Киллер тогда его, конечно, выслушал и к кое-чему отдельному даже проявил интерес, но на этом всё.

— Я же, по сути, этим и занимаюсь, только изнутри. Распутываю всякие запутанные истории с бонусом в виде возможности решить на месте, как поступить с тем или иным её, — Киллер усмехнулся, — «узелком». Да и смысл именно в том, чтобы выполнять заказы, а не заниматься благотворительностью. Я же всё-таки не со слета пацифистов прилетел.

— Но в детективное агентство обращались бы тоже за деньги, — возразил Блу.

Киллер посмотрел на него так снисходительно, словно он решил задачку на логику, не прочитав условие. И по насмешливой полуулыбке понятно — неправильно. Но значения этому придавать не стал.

— Вам бы не понравились мои методы.

— Их всегда можно скорректировать, подвести к какому-то компромиссу, — насколько бы гениальным этот балбес не был, Блу не собирался сдаваться так просто. У него была чёткая цель, и он собирался к ней идти. — Если бы у тебя в напарниках был кто-то, вроде меня, то…

— При всём моём уважении, — с таким чувством произнёс Киллер, что Блу на минуту всерьёз подумал, что оно есть, — я же вас на тёмную сторону не склоняю. Так почему вы меня на сторону добра склонить пытаетесь?

И где он, казалось, только мог проколоться… Киллер видел все его намерения ярче и отчётливее, чем видел их сам Блу. Он ведь даже не воспринимал это настолько буквально. Но Киллер не был бы Киллером, если бы за привычным для себя лоском витиеватых фраз не разглядел суть.

— И тебя нисколечки не смущает, — значит, просто настало время отставить в сторону все уловки и идти напролом, — что эта сторона тебе навязана?

Блу смотрел в самую черноту глазниц, стремясь попасть в самую душу.

— Да, я задумывался как инструмент для убийств, но, поверьте, — но столкнулся лишь со снисходительной полуиронией, — мы бы не общались сейчас с вами так мило, если бы со мной знатно не проебались. — Киллер с пол-оборота развёл руки в стороны и улыбнулся. — Навязанная она или нет, мне нравится моя жизнь. И я не собираюсь её менять. — И никаких сомнений по этому поводу даже не промелькнуло. Блу едва успел заметить, как взгляд Киллера на мгновение исказился в пренебрежении. — Это уж всяк лучше, чем жить прошлым, которое никогда не вернётся.

И ясное дело, не к прошлому он испытал внезапную злость. Но к себе или нет, было уже не так важно. «Быть унылым говном мне бы всё равно не пошло, да и должность эта уже занята», — тщетная попытка перевести всё в шутку. Блу смотрит пристально, всё в душу заглянуть пытается. Но уже не понятно, в чью больше.

— Твоя жизнь, та самая, которая тебе так нравится, легко может закончиться.

— Именно поэтому я и делаю всё, что хочу! Жизнь может закончиться в любой момент. Завтра или послезавтра от меня может остаться только надгробие. Если мне вообще сподобятся его выделить, — обронил он между слов. — Думаете, мой прах будет греть мысль, что на камне над ним будет написано: «вау, я так рад, что последние свои дни оставался тихоней» или «я правильно делал, что не влезал ни в какие истории и оставался тише воды ниже травы до самого конца». — Киллеру иногда было бы полезно снизить драматичность на несколько десятков процентов, но тогда каждое слово, сказанное им с этой пустой безразличностью, пробивало бы до костей: — Какими бы не были эти последние строчки, они останутся всего лишь словами на камне. Эпитафией просранных возможностей. И никому уже до них дела не будет никакого.

На самом деле, он соврал. У него не появилось новых аргументов.

— Только подумай, сколько интересных заказов ты пропускаешь только потому, что не рассматриваешь более законные пути их получения, — было лишь жалкой попыткой выдавить аргумент из пальца. Который, в свою очередь, Киллер легко отпарировал:

— Столько же, сколько людей упускает возможность решить свои проблемы менее цивилизованным из путей.

Блу помнит, как участвовал в любых событиях Академии, не упуская ни одной возможности показать себя. И даже, когда ему было морально тяжело вывозить одну только нагрузку обучения, не давал себе слабину.

Киллер разгоняется и вылетает из округлого «бассейна», параллельно исполняя пируэты, которым где-то за спиной засвистели здешние скейтбордисты. Даже сейчас не упуская возможности покрасоваться.

Едва ли это, конечно, одно и то же.

— Жизнь слишком интересна, чтобы ограничивать её глупыми моральными нормами, — прокатывается он вокруг полудугой и сходит с доски.

Блу поднимется на ноги, отряхивая уже порядком потрёпанную униформу:

— Они не глупые.

— Нет? — поддел надбровные дуги Киллер в наигранном недоумении. — Ну ладно, — согласился для вида, но только, чтобы выбить воздух безжалостным в своей невозмутимости: — Только вот они вам не помогут, когда некто будет убивать всех, кто вам дорог одного за другим.

Киллер не заслуживал всего того, что ему довелось пережить. Никто не заслужил.

В мире, на самом деле, столько несправедливости… И ведь это он даже не сталкивался с ней лично. Как не повезло столкнуться раздолбаю Киллеру, живущему в своё удовольствие, в вечных поисках, чем расшевелить собственную скуку. Найтмеру, холодному снаружи, но всё равно проявляющему заботу, как когда-то заботился о Древе Жизни. Дасту, не смотря ни на что дающему советы касательно жизни ребёнка, которая его вообще никак не касается.

— Он всё ещё ребёнок, — отстранённо прокатывает Даст слова, как виски в стакане, и Блу едва справляется с удивлением — Даст неожиданно не оказался глух к его словам по поводу Риса, — его достаточно просто не проебать.

Дельным этот совет назвать, конечно, сложно. Но он определённо не был лишён смысла. Детская психика довольно мягкая и податливая. Тому ли, кто, возможно, без посторонней помощи вырастил собственного брата, было это не знать.

Герсон кое в чём оказался не прав. Они живы. В них до сих пор сохранились те монстры, которыми они когда-то были.

И дело уже не только в Киллере, в котором даже не приходилось признавать раздолбая. Найтмер — всё тот же хранитель. Даст — учёный до мозга костей. И если бы был кто-то, кто знал Эррора раньше, Блу почти уверен, что его описание совпало бы с тем, что он видит сейчас. И что-то подсказывало, что с простым работягой из семьи кинорежиссёров всё так же не было просто.

— Никто из нас не хотел такой жизни, — произносит Киллер бесцветным равнодушным голосом.

И это так чертовски по-киллеровски, почти в любой диалог играючи вставлять между слов ни к чему не привязанные реплики. Или, наоборот, завязанные на всём. Словно подбрасывать улики в ход расследования, наблюдая, когда их уже начнут воспринимать всерьёз.

Ничего искреннее за этот день Блу уже не слышит. И совсем не потому, что не пытается, нет. Просто в затянувшемся напротив молчании как-то совершенно не находится смысла. И, конечно, Блу не отрицает, молчать в чьей-то компании могло быть комфортно. Но явно не в компании Кросса. Явно не пока тебя прожигают ненавидящим взглядом, ничего не объясняя.

Кофе, тем не менее, Блу благополучно допивает. Игнорировать присутствие единственного выжившего участника «События Х», правда, после этого становится ощутимо сложнее. Гробовое молчание, пристальный немигающий взгляд. Уже не в пустой подворотне, куда может заявиться Эррор, а в окружении ничего не подозревающих людей и монстров, которые легко могут попасть под удар.

Ситуация повторялась. И, если честно, Блу совершенно не хотелось в следующий момент увидеть, как рука вытягивается в сторону и призывает огромный, мать его, нож.

— Я, конечно, не умею читать чужие мыли, но на встречи обычно напрашиваются, чтобы что-то сказать. — Блу не собирался первым разрывать молчание. Когда тебя перехватывают на улице и кивком головы призывают следовать за собой, последнее о чём ты думаешь — что тебе придётся завязывать диалог.

— Много чести.

Зубы чудом не скрипнули. Со рта срывается лишь короткий выдох. Что ж. Блу забирает у Киллера титул самого невыносимого монстра в мире.

— И не говори, — одаривает он притворно-любезной улыбкой. К сожалению для Кросса, его невозмутимость слишком сильно скакнула в прогрессии. — В конце концов, я лишь впустую потратил здесь время.

Надменное лицо Кросса тут же исказилось в гримасе злости. Какая жалость, что Блу не собирался с ним сюсюкаться. Были у него, конечно, мысли вести себя повежливее. Но и те испарились.

Блу кладёт руки на край столешницы, делая вид, что собирается уходить.

— Думаешь, самый умный, да? — Блу думает, что вывести его на диалог через раздражение оказалось проще простого. — Строишь из себя хер пойми кого, заваливаешься в логово законченных подонков, как к себе домой, и при этом пытаешься усидеть на месте Стража. Только знаешь, в чём твой успех?

— Посвяти, — равнодушно бросает Блу.

Кросс злобно оскаливается и выплёвывает:

— Ты всего лишь игрушка Киллера.

Выражение Блу не смещается и на долю. Он продолжает сидеть, скрестив руки на груди, будто целиком выкованный из холодной невозмутимости, как из камня. Кросс же, напротив, заходится сбитым дыханием, словно нёс на себе это откровение в гору несколько суток к ряду и вот, наконец, скинул его с плеч.

— Даже интересно, как долго он будет с тобой играть, — его взгляд горит торжеством своей мысли, безукоризненной правильностью собственных выводов, вот только отливает этот взгляд лихорадочной фанатичностью. Впечатления на Блу он не производит:

— И долго он играет с Дастом? — просто ставит перед фактом. — А с Эррором? Без малого почти восемь лет. Незначительный срок, не правда? — Секундное замешательство, и Кросс возвращается в образ мрачного солдата невидимого фронта, словно бронёй обрастает. — Я склонен верить своим глазам.

— Изрядно же он промыл тебе мозги, — будто и не слышит его Кросс. — Если они вообще когда-либо были. Страж главного, мать его, корпуса «Стражи», — почти продавливает он каждое слово сквозь зубы, — слишком соблазнительно, чтобы не потешить своё больное самолюбие, не правда? — Достойный ответ. Во взгляде вновь пробиваются лихорадочные искры, но Кросс быстро берёт себя в руки. — Или только, чтобы меня позлить.

Блу видел его второй раз в жизни, но словно впервые воочию. В этой форме почти что Стража Рахафата Кросс производил странное иррациональное впечатление. Как пациент в халате врача. Блу мог подумать, что у него ПТСР. Слишком не свойственное роду деятельности было у него поведение, но он всё равно походил на Стража.

Глядя на них, легко можно было подумать, будто два представителя Стражи, но просто из разных уголков мира, решили обсудить рабочие вопросы в нейтральной зоне уличной кафешки.

— Вы были друзьями, — как бы невзначай напоминает Блу.

Кросс и Киллер. Страж и раздолбай. Во всём этом огромном и густонаселённом Рахафате, не имея практически никаких точек соприкосновения, смогли пересечься. Известно об этом ему было уже давно.

В то тяжёлое время, когда все близкие Киллера систематически убивались, Кросс был тем, кто просто пытался приободрить его, не разбрасываясь пустыми обещаниями. Чашечка кофе или шоколадный батончик на регулярной основе в безнадёжном для Киллера участке Стражи могли говорить лишь о тёплых отношениях. Догго не стал скрывать от друга это маленькое наблюдение.

— С ним, — Кросс усмехнулся, — никогда.

Знал бы он, как солидарен Киллер с ним в этом вопросе, не поверил бы чисто из принципа.

Пускай Блу и не спрашивал у Киллера о его старой дружбе с Кроссом. Со всем своим прошлым он всё равно порвал. Но… и тех редких обезличенных высказываний Блу хватило, чтобы сделать простенький вывод. Киллер ненавидел Кросса так же сильно, как ненавидел прошлого себя. Или как ещё объяснить тот факт, что свидетельств об их дружбе осталось ровно столько же, сколько о самом Киллере? И даже больше:

Кросс — единственный, с кем Киллер не церемонился, вычленяя отдельно исключительно свою персону, а просто стёр всю публичную информацию на него. При живом, считай, монстре (хотя непонятно, чей тогда прах обнаружили на униформе Кросса, то есть «Креста»). Хорошим такое отношение явно не назовёшь. Любезный и вежливый со всеми Киллер, за редким исключением, отзовётся о ком-то плохо. Блу уверен, он даже пошлёт любезно. Но Кросса он ни разу даже по имени не назвал.

Даже если и были между ними когда-то хорошие отношения, Киллер начал новую жизнь, и единственное упоминание о его прошлом, которое осталось, — это Кросс.

— Сентиментальность, как аргумент, какая прелесть, — густо полилось из него ядом. — Не удивительно, что такой мягкотелый Страж не смог засадить за решётку горстку ублюдков. Чего ты ждёшь?! Удобного случая? Или пинка под зад? Так они это тебе быстро организуют! Убьют и не поморщатся, продолжай ты слепо верить всему, что они тебе говорят!

Блу усмехнулся, он не исключает такой возможности, даже со всей своей массой привилегий, его судьбу может решить один несчастный случай. Только позабавило его не это:

— Но пока из всех этих ублюдков убить меня — пытался только ты, — пропечатывает он со всей искренностью, — а ой, прости — устранить.

Кросс до скрипа сжал челюсти и проскрежетал:

— Как будто у меня был выбор!

— Выбор есть всегда!

— И вместо того, чтобы сделать правильный, ты решил завести дружбу с убийцами?! — как-то стремительно их диалог перешёл на повышенные тона. Того гляди, и в ход пойдут кулаки. Но Кросс вдруг резко выдыхает: — Знаешь, что? — и голос его наливается ненавистью. — Жаль, что Эррор остановил меня.

У Блу словно почва из-под ног уходит. Он резко оказывается под промозглой сыростью летнего дождя посреди затхлой подворотни напротив Стража, твёрдо намеренного его убить. В горле застревает неприятный ком, Блу понимает — Кросс делал это в меньшей степени, потому что ему приказал Найтмер.

Проходя обучение на Стража, он даже мысли не допускал, что в какой-то момент его захочет устранить коллега. Преступник? — да. Он к этому и готовился. Но чтобы… другой Страж.

— Я думаю, — заявление Кросса отрезвило его. Или наоборот затуманило разум. Мысли в голове слипались, как глазницы после бессонной ночи. Он не смог сказать ничего определённее, — всё глубже, чем кажется.

И у Кросса заламывает надбровные дуги, словно ему резко становится больно. Во взгляде застревает что-то, помимо ненависти, будто изнутри раздирает. Блу смотрит на это чуть ошарашенно, неосознанно к участию обращается:

— Возможно, они нанесли тебе какое-то личное оскорбление? Причинили вред или, быть может, нанесли травму? Возможно, если ты мне расскажешь…

Кросс хмыкает, неприязнь во взгляд вернуть пытается, словно по кусочкам собирает. Но выходит только надломанно-разбитое:

— Ты совсем как я. Только ещё не потерявший надежду.

Бывший Страж, по непонятной причине находящийся в кругу преступников, но ненавидящий это всей душой. Убивающий и убивающийся.

— Нет, — Блу мотает головой, — мы не похожи. Я не причиняю боль только потому, что нет другого выбора.

Кросс усмехается, и эта усмешка ощущается ударом в поддых:

— Ты ничего не знаешь. — Таким не промахиваются. Блу неприятно морщится, пока Кросс с натянутым донельзя весельем поднимается с места. — Гуляй, мистер Блуберри, сер, — паясничает напоследок и проходит стороной, как несчастье, едва не ступившее на порог.

Шлейф напускной беззаботности обрывается за спиной, будто за край столика зацепившись. Блу не оборачивается. Сидит, уставившись в одну точку перед собой, пока плеч едва не касается, не пробирает холодом, оседая на костях въедливым налётом постоянных неясностей, чужое бессмысленное и безнадёжное существование.

На столике чуть в стороне стояла кружка из-под кофе. На её дне остался осадок. От этого разговора — тоже. Блу не находит в себе силы подняться, устало растирая переносицу.

Кросс определённо был Стражем. Самым что ни на есть настоящим. Не мог им не быть. Его отношение к преступникам, железная выправка, выработанная годами службы, правда чуть поеденная ржавчиной. И эта униформа, в которую он чуть ли не врос! Даже после стольких лет отказываясь из неё вылезать. Что его держит среди преступников? Почему преступники держат его при себе?

Он мог вернуться в Стражу. Или хотя бы обратиться в неё. Блу не нашёл никаких оснований для его немедленного заключения или отправки на скамью подсудимых. Хотя, конечно, засекреченные данные ему по прежнему недоступны. Но едва ли его преступления тяжелее и части тех заслуг, отданных одному только Киллеру.

Так ли он боится преследований со стороны преступников, чтобы хотя бы не попробовать?

Он ведь даже в передвижениях, по-видимому, не ограничен. Хотя в этой своей униформе выглядит так же очевидно, как и сам Блу. И едва ли это осталось незамеченным. Кросс — Страж. И все это знают. Отсюда, наверное, и неприязнь. Но он ведь тоже Страж. И никакой неприязни из-за этого на себе не испытывал.

Блу упирается локтями в столешницу и роняет голову в переплетения пальцев.

Всё дело наверняка в «Событии Х». Логичного объяснения этому Блу попросту не видел. «Логичного», да. С каких это пор он начал считать «Событие Х» нелогичным? Да, как-то, с недавних.

Из-за Киллера и его временами пробивающих философских разговоров Блу начал сомневаться, что некоторые (если не все) моменты будут поддаваться пониманию.

— В ложь верят куда охотнее, чем в правду, — как-то раз глубокомысленно изрёк Киллер, — особенно, когда она подкреплена здравым смыслом. Вот, во что вы поверите, скажи я несусветную правду?

Блу совершенно не помнит, о чём он говорил до этого. Пытался заинтересовать его каким-то запутанным делом из Архива? Или строил логические цепочки, исходя из имеющихся фактов? Он посчитал разумным тогда ответить, что правда зависит от взгляда смотрящего и может искажаться в зависимости от того, как её интерпретировать. Кто-то может увидеть в случайных событиях заговор, но таковым он от этого являться не станет. А кто-то — высший замысел в подножках судьбы. Личные трагедии переживаются легче, если найти в них скрытый смысл, даже если его по факту, как такового, и нет.

Его, если честно признаться, тогда тоже изрядно унесло. Киллера же это только развеселило: «спасибо, что с гаданием на кофейной гуще хотя бы не сравнили».

— Мы не сумасшедшие, — серьёзно заявил Киллер, но сам посмеялся, пусть и не долго. — То есть — да, мы сошли с ума, но то, что с наших слов может показаться бредом сумасшедшего, этим не является.

Если «Событие Х» можно назвать бредом сумасшедшего, Блу нужны будут веские доказательства, чтобы поверить в его реальность. Хотя эти преступники сами… как доказательство.

— Никто из нас не хотел такой жизни, — а ведь в это тоже поверить достаточно сложно.

За тёмными стёклами очков глазниц разглядеть Блу даже не пытается. Всё равно ведь ничего в них не увидит. Только пустой, лишённый каких-либо ориентиров взгляд. Хотел ли богатенький раздолбай стать убийцей? Едва ли. Как не хотел этого хороший учёный, хранитель Древа Жизни, народный мститель… В здравом уме себе бы такого никто не пожелал.

— А кто тогда хотел?

— Хороший вопрос, — лукаво улыбается Киллер, как будто не знает сам.

Намёк Блу улавливает безошибочно:

— Тот человек, — отвечая на свой же вопрос, — который, как ты выразился, хотел тебе такой жизни… — но не успевает развить мысль, Киллер резко перебивает его:

— Да. Человек, — и в голосе его нет ни доли осуждения или злости. В его голосе вообще ничего нет. Как нет во взгляде, в позе, в движении. Во всем Киллере будто вообще ничего нет.

Блу словно оказывается в совершенно пустом пространстве. Один, даже с монстром перед собой. И восприятие его разворачивается, как скомканный в одну точку листок. Разглаживается, расширяется, и Блу начинает замечать что-то, помимо Киллера.

Метрах в десяти, за пределами скейт-парка, увлечённо говорившая с подругой женщина начинает судорожно хлопать себя по карманам лёгкой жилетки, ворошить сумочку и, в общем-то, судорожно что-то искать, хватаясь за волосы. Блу неосознанно поворачивается, смотрит как на сцену сюрреалистичного кино.

— Ловкие пальцы, да? — Блу непонимающе переводит взгляд на Киллера, и тот, снисходительно хмыкнув, говорит лишённой всяких ориентиров фразой: — Это был ребёнок.

Блу пару секунд тупо смотрит на Киллера (или в него), в попытке пришить его к существующей реальности, прежде чем возвращается к запредельям парка. Взгляд быстро цепляется за спешно удаляющегося парнишку лет четырнадцати.

Всё наваждение как рукой снимает.

Блу впихивает доску в руки Киллера и без задней мысли срывается в погоню за воришкой, который, завидев преследование, уже ломанулся прочь со всех ног. Киллер только плечами пожимает, встаёт на свою доску и укатывает в противоположном направлении.

Этим же днём Блу сталкивается с Кроссом, но перед этим возвращает телефон хозяину, проводит воспитательную беседу с ребёнком, отметает мысли упрекнуть Киллера, что не помог с его поимкой. Всё же он не со слёта пацифистов прилетел, и моральные нормы ему в своё время всё равно ничем не помогли.

Блу не сразу тогда встаёт из-за столика, будто из пузыря выбирается. Оплачивает кофе и нетвёрдым шагом уходит по направлению к ближайшей станции метро.

И вот он здесь, — усмехается Блу. Буквально пару часов назад мило побеседовавший со своим неудачливым устранителем, стоит на краю, пока события игры мирового масштаба движутся в одном понятном им направлении, а он даже не знает, куда заведёт его завтрашний день.

«Событие Х», дело о рахафатском убийце, предрождественская трагедия. Блу уверен, всё это переплетено сильнее, чем клубок ниток после кошкиной игры. Переплетено в цельную картину, которая смахивает описанием на бред сумасшедшего. Обнадеживающе, ничего не скажешь.

И ведь это он даже так и не встретился с Хоррором, хотя не уверен, хочет ли вообще этой встречи. Узнать, что случилось с целым городом, почему все его жители внезапно пропали, конечно, заманчиво. Но не сейчас. Пока ему нужно разобраться с тем, что имеет. А даже в этом нет ничего определённого.

Да, он успел достигнуть каких-никаких, но успехов, наладить контакт с преступниками, побывать на их базе, но может ли он сказать, что контролирует их? Киллер делает вид, что ему интересно, Дасту, по большей части, плевать, позиция Найтмера что-то между этим, о мотивах Кросса ему вообще ничего неизвестно.

Что же он в итоге имеет на данный момент? — Если бы Блу матерился, он бы выразился одним ёмким и красочным словом.

Но ни один Киллер на это может даже не рассчитывать.

Блу кладёт фаланги на ручку входной двери. За стеклом мелькают размытые силуэты, едва веет теплом от витрин. Пережитое за этот месяц спокойно прибавило бы на его голове седин. Блу отпускает все мысли, толкает дверь и оказывается внутри.

Помещение сразу встречает его фоновым шумом, едва приглушённым освещением и ставшей уже привычной здесь свободой. Свободой от мира за стенами маленького, по меркам такого большого города, ночного заведения.

Дверь бара закрывается. Затянувшаяся рефлексия со всем внешним миром, Блу проверяет, благополучно остаются за стеной. Контрольная точка достигнута. Возникло стойкое ощущение, что он перешёл какой-то рубеж.

Даст привычно оказывается на своём месте. Никакой лотереи, просто с десятипроцентным шансом здесь мог оказаться Эррор. В последнее время бар совсем не простаивался без преступников, и Блу находит это забавным. И, чего таить, полезным тоже.

Блу идёт на привычное место, но в последний момент меняет траекторию движения, обходит Даста и садится по левую сторону. На барной стойке уже оказывается стакан с виски, любезно выставленный заранее местным барменом. Блу даже внимание не заостряет. У Гриллби определённо был дар предвидения. Или невидения. Смотря для каких случаев.

Появление Блу не остаётся незамеченным и для Даста. Только вот, в отличие от Гриллби, для него эта перестановка мест слагаемых не оказалась ожидаемой. Он сначала начал было поворачиваться в правильное направление, помотал головой, словно он дезориентирован, полностью обернулся в противоположную сторону, никого там не обнаружил и только потом «нашёл» взглядом пропавшую переменную.

Блу старался выглядеть серьёзно. Один алый зрачок за ширмой капюшона косился на него с неодобрением.

— У меня появилась идея, — полуприкрывает Блу взгляд совершенно невинных глазниц. Она, конечно, ещё безумнее детективного агентства, но он это упустит.

Даст ещё некоторое время смотрит расходящимся в фокусе зрачком, усмехается и наконец переводит взгляд обратно. Кажется, эта ситуация его тоже позабавила. Славно. Это должно сыграть Блу на руку. Когда внимание Даста не плавает в карамельной жидкости в стакане (или где-то за её пределами), говорить с ним всегда проще.

— Ты ведь работал в Институте прогрессивных возможностей совмещения магии и науки? — «ПВСМиН» вычурное даже в формате аббревиатуры. У утвердившего это наверняка отовсюду распирала гордость.

— И что? — сам же Даст с ней явно был не знаком.

— А то, что это был передовой Институт! Люди и монстры со всего мира пытались попасть в него хотя бы стажёрами.

Первое время, правда, сделать это не удавалось, потому что Институт находился в закрытом научном городке, основанном как исследовательская база. Позднее — из-за невероятного порога вхождения.

— Что ни исследование, то гениальное открытие. Взять хотя бы исследования параметров души. Сами качества, Ничто, оболочка души. Как работать с тем, чего не понимаешь? Вся медицина держится на научных фактах. Пусть эксперименты на душах официально и прекратились, но это важный аспект жизни каждого, и исследовать его нужно, просто — в пределах разумного.

Дасту внезапно стало смешно. Блу опять сказал что-то глупое? Никакой обиды, лишь считанный показатель заинтересованности. Блу наклоняет голову, но видит только край оскала. Этого он ведь и добивается. Внимание и интерес.

В принципе, можно переходить к «идее», но Блу хочет объяснений. Даст едва поворачивается в его сторону, улавливая непривычное молчание, выдыхает, раскачивая голову и стакан в руках в вялых телодвижениях, словно ведёт диалог с барной стойкой:

— Разумных пределов нет. Любая теория должна подтверждаться экспериментально. Иначе, — Даст поворачивает голову на Блу, — она всего лишь гипотеза.

— Ты работал над ними, — как бы невзначай напоминает Блу в ответ, медленно упуская идеальный момент для идеи. Даст едва хмурится. Блу поясняет: — Над разумными пределами.

Чем провоцирует короткий смешок:

— Все они были гипотезами.

— Но они работали.

— Некоторые, — Даст пожимает плечами, — да, — и снова отводит взгляд.

Если так пойдёт и дальше, то об идее на сегодня можно будет забыть. Не то чтобы это станет большой потерей, просто Блу такой сценарий уже проходил. Он заканчивается прослушиванием Блу.FM в режиме фонового шума. Это было крайне непродуктивно. Научные темы, вне всяких сомнений, интересовали Даста, но когда они пересекались с личными пунктами, всё его внимание буквально рассыпалось по полу.

Если Киллер чертовски любил рассказывать о себе, то всё, что мог рассказать о себе Даст, складывалось в путеводитель в далёкое пешее путешествие. Блу себе это так и представлял. Даст имел просто удивительную способность становиться совершенно невосприимчивым к окружающему. Причём с любым процентом выпитого. И там уже становилось бесполезно что-либо говорить. Ноль внимания.

Сейчас внимание ещё можно было вернуть.

— Ладно, соглашусь, эксперименты важны. Без них, может, и не выяснилось, что качества — единственная интерактивная часть души, — естественно, наукой. У него как раз есть подходящий вариант. — Но согласись, можно было догадаться, что любые манипуляции над Ничто бессмысленны: всё равно что черпать воздух ложкой, его от этого не станет ни больше, ни меньше. А воздействие над оболочкой её только разрушит. — Даст едва повёл головой. — Собственно, как и душу в целом. Без оболочки ограниченные качества в безграничной среде Ничто просто разорвутся. А само Ничто от оболочки отделить невозможно. Все три части души неразрывно связаны, но всё же…

Блу тупо загоняет себя в логический тупик. Возможно не стоило натягивать аномальный случай на типичную модель. Но если и есть какое-то объяснение, как вообще возможно жить с яблоком на месте души, то Даст его знает. Проблема только в том, что оно наверняка не поддаётся пониманию. Блу не так искушён в области науки, но он уверен, что форму души Дрима невозможно обосновать научным путём. И это как раз-таки что-то из разряда «бреда сумасшедшего». Но ему всё равно интересно узнать:

— Возможно ли жить без какой-то из них?

— Можно даже без всех.

— В смысле без всех?! — едва не сшибает Блу стакан со столешницы. Даст даже не задумался ни на секунду! Но, кажется, клюнул на крючок Блу, и даже повернулся, чтобы видеть его чистый а…

— Предмет не имеет души.

— Предмет и не одушевлён! — казалось бы, этим можно было поставить точку, но Даст усмехнулся и просто уничтожил:

— А если станет?

В голове разом схлопнулась вселенная. Все мысли сошли с орбит.

Вот об этом Блу и говорил! Взрыв. Напрочь. Мозга. Просто отвал башки в реальном времени, а ему смешно! Сидит, да во все зубы скалится. Блу бы сказал, что недостаточно пьян для этого, но вот какая незадача — он совершенно не может опьянеть.

Вдох-выдох хотя бы как-то устаканивают перевернувшийся с ног на голову мир. Он столько аудиокниг прослушал не для того, чтобы упасть сейчас в грязь лицом:

— Нельзя искусственно воссоздать Ничто.

Если качествами ещё и можно пожертвовать, к примеру, на донорство, то оболочку или Ничто заменить попросту невозможно…

— Подойдёт и менее агрессивная среда.

Блу выдыхает и словно перевключается. Даст тоже считает её агрессивной. Или, скорее, Киллер считает её таковой от него.

Ладно. Допустим.

— Как тогда на счёт оболочки? Она идёт в комплекте с Ничто, — что за фантастический диалог.

— Какой-нибудь сосуд да сгодится, — качает Даст виски в вероятном сосуде, как сомелье перед дегустацией.

— Разве это будет душой?

— Скорее, — Даст заваливается на барную стойку, подпирая голову, наверняка уже просто не удерживающую настолько откровенно насмешливую улыбку на ней, и смеётся: — аккумулятор.

Весело. Ему просто весело. Совершенно бессовестно и откровенно. Не удивительно. Он всё-таки здесь. А как устоять, когда у твоих научных приколов есть жертва.

Блу прикрывает глазницы, сквозь усмешку головой мотает. Что тут сказать? Использовать волонтёра в качестве развлечения — Киллер в этом не единственный.

— Дай угадаю — это гипотеза?

— Чистая.

Блу так и думал. Но слишком увлёкся диалогом, чтобы увидеть себя со стороны. Весь этот разговор… Что может быть безумнее, чем рассуждать о гипотетическом создании искусственной души? Теперь и ему смешно.

Не иначе, как в знак одобрения, лень Даста совершила очередной виток эволюции, и он, сильнее съезжая локтём по столешнице, упираясь в кромку лопаткой, закинул ногу на коленку, позволяя тапочку съехать с пятки. Блу был почти уверен, что стулья у барной стойки специально делались максимально неудобными, чтобы на них нельзя было как следует развалиться, но Даст умудрялся.

— Не поверю, что никто не пытался воплотить её в реальность. — Для этого же не так уж много и нужно, сначала оболочка, чтобы заполнить её подходящей средой, а потом качества. — Даже в теории это всё чертовски интересно звучит.

Новая душа могла бы позволить Киллеру чувствовать.

— Если только как повербанк, — усмехнулся Даст.

Киллер с повербанком вместо души… Так о чём они говорили до этого? Этот диалог уже явно не спасти. Блу, кажется, хотел предложить… Ах, да. Идею.

— Наука сама по себе интересна, даже без всех этих безумных теорий. Жаль, что не везде её изучают углублённо. Базовыми знаниями, конечно, вполне можно обойтись, но они ведь не всегда могут вызвать интерес. — Блу старался звучать беспалевно, но Даст всё равно начал с подозрением на него коситься. — А если вызовут, то утолить этот интерес может не представится возможности. И это я ещё не говорю о штуках, о которых даже в университетах не говорят. Но о которых можешь знать ты.

Многозначительно «и» тонет в шуме ночного заведения.

— Ты мог бы обучать науке! — энергично выдвинул Блу, и в ответ получил не менее темпераментное:

— Хватило!

— Я не предлагаю тебе открывать свою школу или что-то в этом роде. Но позаниматься с кем-нибудь индивидуально, с кем-то, кто тебя не знает… Почему бы и нет? — Его разочарование было слишком очевидно. Он закатил зрачки вместе с головой, крутанул ею по часовой и отвернулся за барную стойку. Назад к стакану. Вот уж точно монстр настроения. — Хотя бы кого-то из детей. Уверен, тот же Рис с удовольствием узнал бы от тебя что-нибудь интересное.

Блу не оставлял попыток, пусть изначально и знал, как его идею воспримут.

— Или учить детей тебе тоже «хватило»? — Блу слишком поздно понял, что только что сказал. Когда слова уже вырвались наружу, а всё внутри сжалось от осознания.

Даст, казалось, застыл. Или время вокруг застыло.

Блу захотел извиниться, начать оправдываться, но это только сильнее убедит в том, что он вложил именно тот смысл, который получилось. Как будто это могло его расстроить… Сознание начало медленно отходить от удивления.

Даст и В… Интересно сколько шансов умереть у него есть, произнеси он это имя. Ни у одного Киллера может оказаться пунктик на имена. Поводы у этого были весомые. Киллер действовал куда более грациозно и менее прямолинейно. Может, не стоило садиться на левое место?

— Демоны во мне могут лишь убивать, — поднимает Даст стакан на уровень лица, наклоняет его за горлышко, так что виски едва не льётся за край. И сейчас так напоминает Киллера. Пустой, равнодушный. Неужели он ошибся? — Я умею только это и пить.

— Ты не умеешь пить, — неожиданно для себя заводится Блу.

Даст скалится за ширмой капюшона, но отрицать не спешит.

— И демоны? Серьёзно?! Не ищи крайних в своих преступлениях. — И всё повторяется как на испорченной плёнке. Косой недобрый взгляд, секунды времени, которые он даёт на одуматься. Блу пропускает все знаки «стоп». — Только ты ответственен за все действия, которые совершил!

Блу ещё не всё успевает сказать, но стакан с треском встречается со столешницей и крошится под рукой Даста на мелкие кусочки. В ноздри ударяет резкий запах гари, расползающейся по дереву. Два алых водоворота смотрят почти в упор:

— Ты ничего не знаешь.

— Так вы ничего и не рассказываете!

Даст дышит землянистым на вкус виски прямо в лицо. Блу не уступает ему во взгляде. Ни один Даст здесь разозлён.

Внутренний Киллер неожиданно еденько ухмыляется: «С почином вас». И словно открывает ему глаза. Блу внезапно замечает, что в баре как-то уж слишком тихо, только джаз трубит похоронный марш саксофоном. И становится уже зло на себя.

Лучше бы он продолжил тему повербанка.

Не успевает он изобразить другую эмоцию, как Даст вырывает из кармана клочок бумаги, словно тот только и ждал своего часа, и невесть откуда взявшейся ручкой начинает что-то чиркать.

Блу успевает подумать только, что на столешнице останутся следы. Даст срывает листок со стола и впечатывает его между ними. Недалеко от места, куда он не так давно впечатал стакан. Блу виновато-растерянно перебегает взглядом от листка на Даста.

— Разберёшь, что здесь написано, — впечатывается в него со всей сдерживаемой неистовостью, а Блу не понимает, как можно говорить таким сухим и одновременно раскалённым голосом, — подходи.

Даст соскакивает с места в ту же секунду, предварительно оставив листок на столе. Блу непроизвольно выдыхает. Не понимает ни своего состояния, ни того, что сейчас произошло. Тянется к листку с размашистым импульсивным почерком. И что-то подсказывает ему, что Киллеру он бы давно врезал. Возможно, ещё стаканом. Возможно, несколько раз. Но только Киллеру.

Блу чувствовал, как оказывается в центре торнадо, и бар вокруг разлетается в дребезги, но даже мысли не допустил, что это может его коснуться. Даст просто совершенно не использовал прикосновения в привычных целях. Как средство общения или связи с окружающим миром. Он держался обособлено и не нарушал личного пространства, даже когда…

— Спасибо, — запоздало вспоминает Блу о нормах приличия.

Уже стоявший в дверях Даст оборачивается полукорпусом и кривит такую рожу, словно ему подложили в упаковку с виски обычный яблочный сок. А он за это ещё и должен быть благодарен.

Блу спешно перевёл взгляд на листок.

На листе оказалось всего два слова. Точнее, слово и ряд символов над ним. И если символы сами по себе не несли для него никакого понятного смысла, то слово… Блу знал каждую букву, но совершенно не мог его прочитать.

Это… какая-то иллюзия? Значение каждой буквы терялось стоило перейти на другую, а, отрывая взгляд от листка, и вовсе испарялось. Целостными казались только символы.

Блу перевёл взгляд на столешницу, со стороны Даста на ней отпечатались те же символы, никаких букв Блу вообще не разглядел. Зато увидел осколки стакана на столе, местами вонзившихся прямо в дерево, и Гриллби за ними.

— Прости, я всё возмещу, — пообещал Блу, даже не представляя, каким образом собирается возмещать массивную барную стойку из цельного куска дерева. — У меня есть некоторые накопления…

Гриллби размеренно покачал головой и указал пальцем на свод правил, подвешенных на табличках к потолку бара. Разжигание конфликтов было в блоке неприемлемого для посетителей бара поведения. Блу понял Гриллби без слов.

Этой же ночью, уже с ногами забравшись в постель, Блу звонит брату. Успевая спохватиться, что режим может быть сбит не только у него, и про разницу в часовых поясах тоже забывать не стоит, только когда на звонок отвечают.

— Сап, бро, — доносится сонный голос из динамиков старенькой раскладушки.

Блу сразу начинает прощаться, попутно извиняясь, но несколько успокаивается, когда узнаёт, что у брата как раз «ночной дожор». Они смеются некоторое время, вспоминая моменты разоблачения старшего брата у холодильника с банкой сырного соуса в зубах.

— Ты случайно не знаешь такую систему символов, которая бы применялась в буквенном значении? — спрашивает Блу расслабленно, а сам всё это время безостановочно крутит листок в руке.

— Символов? — доносится щелчок открывания банки газировки, ведь ночной дожор предполагает ещё и ночной допив. — Ты имеешь в виду другой язык?

— Я не знаю, не уверен. Мне кажется, это просто другая форма написания привычных нам букв, только в виде символов. Как шифр. — Какой смысл писать слово на другом языке, возможно, давно утерянном, если Блу не сможет понять его значение? — Здесь даже есть символ солнышка. Ну, кругляшок с лучиками, — пояснил Блу.

На том конце линии повисла пауза, перебиваемая шуршанием пакета с чипсами.

— Не могу вспомнить ничего похожего. Пришли мне фотку, я попытаюсь завтра в интернете поискать.

Блу хмурится. Одно дело спрашивать возможное значение отдельных символов, может, даже целого алфавита или что-то в этом роде, другое — когда родной брат рискует узнать смысл слова, которое невозможно даже прочесть.

Сколько бы Блу не всматривался, он не мог связать и пару букв. У него только начинала раскалываться голова. А поиск символов в интернете всё равно может не дать результата. Блу уже успел поверхностно обшарить статьи с языками древности, публичные музейные экспонаты, пережившие Великую Войну, воспользоваться парочкой онлайн-определителей, но без толку. Несколько похожих языков не содержали необходимых символов.

В этом определённо что-то было нечисто. Блу решил, что повременит пока с отправкой фото, и поговорит ещё раз с братом, но уже завтра. На свежую голову.

А до тех пор он откладывает листок с телефоном на стол и ложится спать.

Завтра, по обыкновению, ему очень рано вставать.