Контракт

— Что ж, видимо, я настолько читаемый, — Тарталья вздохнул с ухмылкой, нащупывая рану в волосах и измазывая пальцы в крови. — Так и быть, раскусил. Но ты тоже не особенно шифруешься, поэтому не будем долго на этом задерживаться. Сразу к делу: мы же оба понимаем, что это всё во-первых огромный политический скандал, а во-вторых ниче хорошего не выйдет, — Аякс опрокинул шот не морщась и занюхал пропитанным кровью рукавом. — Мне с моей работенкой осталось недолго, сам знаешь. Даже если без нее — всяко меньше, чем тебе.

В комнате уже давно висела тишина, разбиваемая редким диалогом с большими паузами. Мрачные своды потолка из темного дуба подсвечивались ярко-оранжевыми бумажными фонариками. Часы громко тикали, капая на мозги.

— Вон, сам видишь, что ни день, то вот это, — Аякс с пугающей улыбкой смотрит на свою ладонь в крови, пока второй рукой нащипывает ваты, чтобы к голове приложить. — Мне нравится. И платят славно. Я не против умереть, но если все так будет, как ты говоришь — это ж тебе лишние проблемы. Надо оно тебе?

Тарталья чувствует, как травяная припарка прижигает ему колотое на спине, чуть жмурится и через плечо смотрит, головы особо не поднимая.

— Из Снежной не уеду все равно, и из Фатуи скорее всего не уйду — по крайней мере, пока Селестии пизды не дадим, — ухмыляется и пальцем в рот лезет, чтобы зуб в глубине пошатать и понять, врастет ли обратно.

— А мне уж было позабылось, что такие… — Чжун Ли задумался, подбирая слово. — Экстраординарные кадры еще не перевелись, — Берет бинт и, положив остатки мази в ранение, принимается бинтовать Тарталье спину.

— Эт все Царица, она любит у нас «экстраординарные кадры». Я вообще у архонтов в фаворе, как погляжу, — Чайльд ухмыльнулся, заканчивая обрабатывать рану на голове.

Рубашка на спине Аякса была разорвана полностью, ее там почти не было. Она «пригвоздилась» в паре мест осколками стекла, и теперь, когда последний был вынут, а раны сиюсекундно туго перетянуты, можно было наконец-то стащить все эти лохмотья и осмотреть тело дальше. Чжун Ли увечий видел непозволительно много в своей жизни, но все равно хмурился: все-таки, на особенном для него человеке они смотрятся больнее.

— То есть, ты не хочешь попробовать? — Моракс флегматично возвращается к теме.

— Хочу, но тебе оно надо?

— Я существо старое и жизнью умудренное, редко когда мне доводится что-то сказать прежде, чем как следует обдумать. Я наблюдал за тобой последние пару недель, много думал, и решил, что оно того стоит.

— У тебя наверняка давненько никого не было, — Аякс стягивает с себя остатки драной одежды и, наливая себе второй шот, обливает мелкие раны прямо из рюмки. — У меня, кстати, никакой романтики не было никогда. Не до нее как-то.

— Мои последние отношения были лет девяносто назад. Терять близких всегда больно, но впрочем я не жалею ни об одних отношениях, они все были прекрасны по-своему, — Моракс помогает прибрать медикаменты со стола и достает вино.

— А потом ты их хоронишь и не остается ничего, кроме фотографий. Это же ужасно, — Тарталья ждет, пока вино наполнит фужер до краев, и только потом легким жестом пальцев останавливает Чжун Ли.

— С ними всеми мы пьем это вино. Оно всегда одинаковое на вкус, хоть и те, с кем нам доводилось разделить воспоминания, давно не в этом мире.

Тарталья окидывает взглядом комнату. Она вся заставлена какими-то скульптурами, фигурками, книгами, шкафами с кучей полок, сухоцветами, бутылками декора ради и прочими вещами — всем тем, что Моракс по-драконьи тащил в свое логово за эти тысячелетия. На секунду Аякс думает о том, что согласится: живи так с человеком всю жизнь, а потом ты для него станешь ассоциацией с книжкой на третьей полке сверху. Аякс был из другой масти: ему хотелось быть одним единственным, незабываемым, переломным в каждой судьбе на его пути.

— И тебе правда проще терять людей раз за разом? Проще, чем отказаться от отношений вообще?

— Мне ясен ход твоих мыслей, но посмотри на это вот как: я счастлив с человеком столько времени, сколько нам отведено, а потом он навсегда остается со мной в сердце — всяко лучше, чем всю жизнь быть одному. Я же все равно потеряю тех, кого люблю, только в одиночестве мы даже не проживем вместе нашу отдельную маленькую жизнь, не успеем насладиться друг другом, — Чжун Ли отпивает вино и уводит взгляд в стену, вспоминает. — Лучше прожить с каждым по жизни, чем не прожить ни одной. Это невыносимо сложно, но потому я и не предлагаю это первым встречным.

Тарталья завис, когда окончательно осушил бокал. В драконьих словах был смысл, но не было логики. Возможно, стоит согласиться, сам же Аякс ничего не потеряет от этого?

— Ты и правда меня любишь? — Аякс стянул с кровати покрывало без спроса, потому что начал подмерзать, с голым раненным торсом расхаживая.

— Пока что рано использовать столь сильные слова. Сейчас ты мне просто нравишься. А я нравлюсь тебе. Я вижу, что нам есть что друг другу предложить. Звучит, как контракт, разве нет?

— Звучит. Просто странно, что ты предлагаешь отношения, как контракт. Хотя, с твое поживи…

Чайльд сел в кресло, покрывало чуть сползло с его плеча, оголяя белую конопатую кожу. В усталом взгляде отражалось туманное, подсознательное размышление.

— Мне кажется, что любые отношения между людьми — и есть контракт, — Чжун Ли подошел ближе, кладя руку на забинтованное плечо. — Просто кто-то это признает, а кто-то — нет.

Аякс молчал. Серьезные отношения — это серьезная ответственность и серьезные последствия. Это не перепихоны в раздевалках и тавернах. Это требует вложений. Это должно того стоить.

— С тобой спокойно, — Аякс поднимает взгляд на Моракса, упираясь глазами в его янтарные. Моракс смотрел сверху вниз и улыбался, тепло и по-доброму. — И безопасно, что ли?

Тарталья сам не понял, к чему это начал. Но с Мораксом действительно было спокойно. И даже не потому что он — дракон и архонт, хотя и это наверняка тоже имело значение. Просто вот эта размеренность, покой, расположенность к созиданию — оно все исходило от Моракса само собой. Он и был этим чувством, буквально скалой, каменной вечностью. Он начинал говорить, и его низкий баюкающий голос втирался в самое подсознание, и там каждую тревогу, каждое переживание мельницей перемалывал. Моракс был безмятежным и, кабы правильное то было слово, стабильным. Он ведь действительно был стар, как сам мир: старше Царицы и ее уклада, старше нового Мондштадта. Рождение самого Аякса по меркам Моракса было вчера. И дом его стоял задолго до того, как у Аякса род появился.

Наверное, в жизни Чайльда не было ничего, что давало бы гарантии. Все его существование сводилось к горизонту планирования на двадцать четыре часа, потому что после можно и не проснуться. Нужно быть сильным, нужно стойко принимать удары судьбы. И одна только мысль о том, что можно упасть в драконьи объятия и не вылезать из них немного, просто отпустить — одна только эта мысль уже грела изнутри.

Мораксу же, напротив, нужно было вспомнить, каково это — быть живым. Он смотрел на раны на теле Аякса, и впервые за долгие десятилетия опомнился, что, вообще-то, смертность — она не только от старости бывает. В целом, Чайльд казался физическим воплощением того голоса в голове, который нужно затыкать, чтобы не начать апокалипсис, но который нужно слушать, чтобы знать свои истинные желания. Аякса не сковывало ничего из того, что сковывало Моракса, а лихачества по юности в нем было ровно столько, сколько в Мораксе перестало быть очень, неприлично давно. Чайльд был абсолютно конченным — в хорошем для Моракса смысле — и сегодня, когда он подрался со всей городской охраной, потому что их с Чжун Ли не пускали в гавань романтично посидеть, ибо там, видите ли, военный объект — вот в этот момент Моракс понял, что влюблен. Вмешаться в драку он не мог, он же всего лишь сотрудник похоронного бюро (на самом деле, ему просто нравилось на это смотреть: то, какой Аякс счастливый, когда увечит людей — загляденье, даже если Аякс в этот момент влетает в витрину с веерами, потому что вместо того, чтобы встать, он решил сделать тройное сальто назад).

У них было и много общего: взгляды на жизнь, осмысленные инсайты, отношение к близким, вкусы в литературе, тип и паттерн мышления. И именно об этом они говорили все вечера напролет, совершенно не заботясь ни о чем другом. Сейчас, правда, Моракс был больше сосредоточен на ранах несчастного: давно его так не заботило, не больно ли кому. Аяксу больно было, он это скрывал и любил.

— А с тобой весело, — Моракс подытожил свой внутренний монолог вслух и сел рядом с креслом прямо на пол, оставляя руку на раненом плече.

Чайльд руку сжал своей и улыбнулся, глядя то на губы, то на нос Моракса. Он был абсолютно волшебный в этом оранжево-золотистом свете, нежный и блестящий, а главное — совсем не такой серьезный, каким бывает, когда перешагивает порог из дома.

Он смотрел на Чайльда, как на сокровище, и что-то внутри Чайльда надорвалось: на него никогда не смотрели так. С презрением, с требованием, с отвращением, со страхом, с ненавистью, с ужасом — смотрели. А с восторгом и восхищением — нет. И это даже немного странно было, ибо Аякс всегда из кожи лез, чтобы его полюбили только, но те, перед кем он лез, ни разу за жизнь не оценили стараний. А глазел на него, как на бога, целый архонт, целый дракон — и причем за просто так, за милый разговор в порту по приезде и непринужденный досуг месяцем после. Да, дела поделали, поболтали, с гнозисом порешали — ничего примечательного. А Моракс отчего-то готов на очевидно болезненные для него в дальнейшем события, просто чтобы… Аякс был в его жизни? Возможно, кроме младших в семье, Аякс никому не нужен был просто так. С другой стороны, купиться именно на это было бы странно.

Впрочем, сам Чайльд смотрел на Моракса так же. Моракс вызывал восторг, доверие и такой магнетизм, когда ты хочешь быть с человеком, — с драконом в данном случае — потому что его присутствие просто делает жизнь лучше. Наверное, так и выглядела любовь, но Аякс не особенно умел любить, ибо учиться было негде.

— Ты знаешь, — Аякс положил руку на щеку Моракса, проверяя, насколько далеко можно заходить, — мне все-таки интереснее просыпаться с тобой, чем без тебя. Но при условии, что мы будем как минимум в половине случаев просыпаться в Снежной.

— По рукам, — Чжун Ли сжимает руку Аякса на своей щеке, чуть притираясь.

— Ты знаешь, что глубже Снежной и Царицы в мое сердце нельзя? — Чайльд саркастично прыскает смешком и закусывает губу.

— На Снежную претендовать не волен, а вот о Царице я бы выводов не делал. Не то чтобы я против вашей конъюнктуры, но я и как Архонт, и как политик, и как живая душа приятнее, прости.

— Тебе долго придется за это извиняться, — Аякс снова цокает. — И что мы будем теперь делать?

— Жить.

Тарталья не такого ответа ожидал, но этот его огорошил. Вдруг стало ясно, что жить-то он и не умеет. Сказали вот, а в голове пусто: просто ни одной мысли, ни одной картинки о том, как это могло бы быть.

— Давай сразу вот что решим, — Чайльд садится в кресле чуть удобнее и покрывало на себя натягивает, — как долго это все будет продолжаться?

— О чем ты?

— Лет через десять я начну заметно стареть. Поседею. Я уже, — Аякс седую прядь в челке на палец наматывает, чуть треплет и выпускает, — это из-за глаза порчи. Если доживу до старости, вряд ли тебя что-то там заинтересует. Поэтому назови мне время, чтобы я точно мог знать, как долго оставаться.

— А мы можем просто остаться вместе? Хотя бы на всю жизнь? — Моракс чуть голову наклоняет. — Это ведь не так сложно, а ты все в могилу спешишь. Надо вас с Ху Тао познакомить, она бы рассказала тебе, почему туда торопиться не рекомендуется.

Чайльд не видит смысла в этом разговоре, он вдруг кажется приторным, как в дешевом романе. В то, почему Моракс его сейчас любит, он еще может поверить, но через двадцать лет — глупости.

Чжун Ли докажет обратное, конечно, если ему дадут шанс. И так времени мало, а тут такие заявления максималистские. Наверное, если Аякса хорошо полюбить и приголубить, он перестанет так думать. Но это ж еще надо, чтобы он подпустил.

Аякс смотрит на Моракса еще немного и наклоняется ближе, упирая свой лоб в его. Странно понимать, что ты, мальчишка двадцати лет отроду, можешь заставить целого архонта дрогнуть, просто дав ему почувствовать свое дыхание на себе. Ладонь Чайльда скользит с щеки Моракса на затылок и, чуть сжимая волосы, толкает ближе. Чайльд недолго смотрит на губы Моракса, и, чуть подаваясь к нему, целует.

Обычно Тарталья целовал резко, с нажимом, властно так, покусывая. Но сейчас не вышло, а хотелось только аккуратно губами перебрать, прислушиваясь к стуку сердца, и больше ничего.

Аякс сполз с кресла и, также садясь на колени, оказался на одном уровне с Мораксом. Тот тут же его обхватывает, тянет на себя и углубляет поцелуй, проводя языком по губам и чуть мыча. Дышал Моракс сбивчиво, постанывал в поцелуй в ответ на каждый укус — а Чайльда хлебом не корми, дай только подумать, что заставил древнего дракона стонать. И это только поцелуй.

Руки Аякса вплетаются в волосы Моракса, распуская прическу и сжимая пряди в кулаке. Чжун Ли сопит, руки на шею любимого кладет, сжимает крепко, держит, как свое собственное. Чайльд самодовольно ухмыляется и, куснув за губу в последний раз, отстраняется.

Сидят на полу посреди комнаты и смотрят друг другу в глаза.

— Царице только не говори, а то она охуеет от таких моих дипломатических способностей.

— А это — уже новый контракт, дорогой.