Moonlight sonata

— Серёжа, на сегодня наш урок окончен.

— Николай Викторович, оставьте ключи - я сам закрою. Задержусь ненадолго.

— Ладно, ненадолго. — пригрозил пальцем учитель и удалился со сцены.

Вздохнув, Лазарев вновь повернулся к черному роялю. Сегодня он снова заложал Лунную сонату. Серёжа перестал контролировать себя и это сраное волнение от присутствия Николая рядом. Ужасная вина после каждого занятия, ему кажется, что он предаёт своего учителя неумением исполнить Лунную сонату… Может, в очередной раз вспомнить игру Баскова?.. Сосредоточившись на клавишах и примерно представив, что хочет увидеть, Серёжа, наконец, тускло, но видит… Такие нежные и желанные руки его преподавателя, которыми он без труда исполнял медленное и чувственное произведение Сергей искренне хотел, чтобы у них было так же, как там. Поднявшись со своей маленькой квадратной табуретки, он видит и его образ полностью. Белая одежда учителя выделялась среди тёмной сцены и пиано. Немного растрёпанная прическа и томный взгляд на клавиши. Обернувшись, перед ним открылся вид на полный зал зрителей. Это непременно вызывало улыбку…

***

Он на уровне великого пианиста. Полностью помешан на себе, и заслужить его внимание не так уж и легко. Вернее, невозможно. Никогда и никого не брал к себе в преемники. Но один концерт, который по меркам тогдашнего Серёжи, был проведён в неком опьянении, заставил Колю взглянуть на себя по-другому… Если он умрёт, то кому его замещать? Да и устал он всё время проводить в одиночку. Хотелось клонировать себя. Поэтому на том концерте он удачно указал пальцем прямо на Серёжу. Позже их ждала беседа, в ходе которой оба согласились на сотрудничество.

Конечно, Басков требовал большего, чем простой учитель по фортепиано, и внутри ещё оставалось единственное желание: «Сделать из Серёжи второго себя». Тот всегда слушался препода, не смотря на его задачи. Быстро подстраиваясь под клавиши, под эти, на первый взгляд, непонятные ноты. Николай Викторович считал своего преемника чем-то явно особенным, но он никогда не сказал бы этого, потому что уже составил образ строгого учителя.

С такими феноменальными успехами через год у Лазарева был первый концерт. Конечно, зал был не полным, но он радовался тому, что смог продвинуться в люди, как ученик знаменитого Коли Баскова.

Стоя за кулисами, блондин всегда предавался эмоциям, смотря на Серёжу… Кого он сделал? Да сука, это же он сам в молодости! Но это только за кулисами. Как только концерт заканчивался, он спешно пытался вытереть с лица выступившие слёзы, прийти в себя… А едва он успокоится, говорит лишь скромное «молодец» и вдобавок похлопает по плечу, чтобы не казаться таким монстром, и чтобы Лазарев от него не отказался так как он уже им дорожит.

Иногда их приглашали на интервью после концертов, в которых часто задавался вопрос: «Сергей, как вы смогли получить уважение такого знаменитого человека?» - «Вы просто не знаете, кто этот человек. Он ведь такой же, как и мы. Я запросто добился этого!» - Один и тот же ответ не успокаивал упрямых СМИ.

После небольших занятий для закрепления умений Серёжи у них всегда была традиция купить мороженое и идти в соседний парк, медленно расхаживать по нему и нескончаемо болтать… Люди же расценили это как романтическое свидание и приписали им роман без их согласия. Интервью теперь изменились до абсурдности: «Николай, это правда, что вы с Сергеем давно перешли черту учитель/ученик? Чем он так привлёк вас?» - «Боже мой, журналисты, мои любимые, с чего вы это взяли? Если вас смутило то, что мы вместе расслабляемся после занятий, поедая мороженое, так вот, проще будет сказать, что это уже с давних времён стало традицией, которая никак не носит романтический характер! Больше не задавайте этих глупых вопросов, пожалуйста!» — После очередного подобного интервью Басков решил, что временно придётся отменить эту традицию или же их съедят журналисты. «Ныне мы с тобой состоим только в деловых отношениях, понял?» — Серёжа кивнул, в глубине души расстроившись, что не будет больше смешков с шуток Николая Викторовича, что ничего у него не выйдет…

***

Каждый раз, смотря на этого бесподобного музыканта, Сергей понимал всю абсурдность своих чувств. Эта спонтанная влюбленность преследовала его после самого первого концерта. Он ненавидел себя из-за своих покосившихся взглядов на блондина. Ещё эти СМИ, которые видят всё, чем они занимаются… Он не мог ничего сделать. Николай Викторович серьезно занялся вопросом их отношений и теперь снова стал обычным строгим учителем.

Приходилось любоваться со стороны, восхищаться им и видеть, насколько он популярен… Кажись, только нажми он на клавишу и повернись к зрителям, покорив их своей обворожительной улыбкой, в него влюблялись все вокруг. Все, кто хоть раз видел его выступления по телевизору или слушал его композиции на телефоне, после понимали, что таких, как он единицы, что он - перерождение самого Бетховена, Моцарта, Шопена… да кем его не называли… С недавнего времени узналось, что Басков также идеально владеет струнными и редко, но выступает в квартете скрипачей… Всем казалось, что на своем черном рояле он мог исполнить абсолютно все. А как же от него фанатеют дети, идут в музыкальные школы, чтобы быть такими же, как он.

Лазарев мечтает о нём. Постоянно. Он так лихорадочно косится на его зелëные глаза, на его губы… Неоднократно, при долгих зрительных контактах, ему хотелось попросту поцеловать его. Легко, почти невесомо… А потом он снова думает. Думает о нём, чтобы утешить похоть после занятий. Серёжа старается не злоупотреблять этим, а иногда перебивать мысль пощёчиной или отчаяньем, которое пропадает на время его фантазий…

Чтобы выбросить преподавателя из головы, Лазарев стал чаще разговаривать с родными, чаще общался с младшим братом, который за этот год так отделился от общества Лазарева, всерьез занялся зоомагазином и восстановил нормальные отношения с коллегой. Но даже так все было безуспешно. Он снова хотел прикоснуться к нему, так хотел обнять его, как после каждого концерта… Каждый раз, слушая его игру на фортепиано и смотря в эти серо-зелëные глаза, он снова чувствовал себя самым везучим и счастливым человеком в мире.

Эйфория кончалась в момент осознания того, что Серёжа напрямую зависим от Николая Викторовича. Или же… ему просто не хватает Баскова, как раньше, как в самом начале, когда люди ещё ничего не знали.

***

Приятное видение пропало. В зал никто не вошёл, хотя скоро должно быть закрытие, и уборщица в конце дня должна пройтись по залам. Темнота снова поглотила его. Сев на табурет и взяв потертый листок с рояля, на котором криво была нарисована партия Scherzo No. 2, Сергей, как любой другой человек, решил записать свои чувства. Ручка лежала в рюкзаке, поэтому он наклонился и взял её. После, написав на листке: «Почему сюжеты Лунной сонаты останавливают журналисты?!». Слегка прикусив нижнюю губу, Серёжа положил листок обратно на рояль. Поменял папку с Лунной сонатой на восьмую, аккуратно расположив еë на пюпитре. Восьмую он знал лучше, чем что-либо, поэтому сейчас пришло время славы. Он искренне надеялся, что Коля услышит его чудесное исполнение и поймёт, что Лазарев никогда не подведёт своего учителя!

Приставив дрожащие от волнения персты к клавишам, он набрал воздуха и выдохнул, наконец, приступая…

Пальцы бегали по белоснежным клавишам, исполняя партию. Чуть приглушая громкий звук левой педалью, Лазарев давал простор своим мыслям, которые так совпадали с этой мелодией. Эмоции всегда брали над ним верх, но Серёжа продолжал играть. Как сейчас, слеза за слезой падали на его новые черные брюки...

Поглощаясь в композицию Бетховена полностью, он не услышал звук чуть скрипящей старой двери, которую осторожно приоткрыл Николай Викторович, дабы не отвлекать Лазарева. Во время прослушивания этого чудесного исполнения, что приносило усладу ушам, сердце учителя разрывалось. «Он так быстро учится, ушам своим не могу поверить. Прошло всего чуть больше полугода…» — подумал про себя Басков. Мурашки мигом пробежались по всему телу пианиста от исполнения третьей быстрой части.

Коля подходил всё ближе, стараясь идти чётко за спиной ученика, чтобы он случайно не заметил его в отражении блестящего рояля. Лазарев поистине кайфовал, поднимая голову кверху. Знает практически наизусть. Сердце учителя приятно закололо от того, насколько Серёжа прекрасен… Басков застыл, смотря в одну точку, пока его не отвлекла неожиданная низкая нота окончания сонаты. Лазарев сорвался. Закрыл лицо руками, начиная рыдать. Коля резко спохватился, решив не трогать его, а тихо позвать:

— Серёжа… — он, кажется, вздрогнул.

— Николай В-викторович?.. - всхлипывая ответил брюнет.

— Да, это я, мальчик мой. Что случилось? Ты же идеально исполнил сонату. Я горжусь тем, что ты есть у меня… — Серёжа замер. Он не верил словам учителя, поэтому слегка покраснел от его последнего выражения, — Повернись ко мне и объясни всё как есть. — он не мог отказывать Коле, но эта ситуация - жирное исключение.

— К-как же я с-слаб сейчас… В-вы только посмот-трите на м-моё опухшее л-лицо! это же у-ужас! — Снова слёзы. Серёжа самовольно поднимается с табуретки и заключает в крепкие объятия преподавателя. Басков в шоке, с раскрытыми глазами гладил дорогого ему преемника по спине. При нём Лазарев ведёт себя как влюблённый дурак, а тут рыдает… Кошки на душе скребут от одного только вида.

— Серёж, так ты скажешь, что с тобой случилось? - брюнет на некоторое время замолчал, думая, стоит ли везде говорить правду.

— Вы ведь хорошо знаете Лунную сонату?

— Она же входит в список самых любимых. Конечно, знаю!

— Прочтите ту записку, которая лежит на рояле. — нехотя, оба отстранились друг от друга. Действительно, всё это время сбоку от пюпитра лежал листок с кривыми нотами. Большими буквами, чуть ниже партии, было написано: «Почему сюжеты Лунной сонаты останавливают журналисты?!» — Лазарев просёк его ещё с самого начала. Блондин нахмурился, думая, как ответить на это, ведь он прекрасно знал, что Лунная соната о том, что Людвиг как-то влюбился в свою ученицу. Бетховен - это он. И правда, почему? Коля сам недавно ощутил, что к преемнику он испытывает уже далеко не товарищеские и не дружеские чувства. Так, как ответить тогда?

— Ну, слушай, я боюсь, что меня осудят за это. У нас же не принимается это всё… Ну и… — дальше Николай Викторович не мог сказать и слова. Сердце бешено стучало. Он определённо не умеет врать. Нельзя же просто сказать, что он не знает, — Ну…

— Не знаете вы… Неужели вы так боитесь этих сми? На вас не похоже. Когда мы ходили по парку, вы всегда говорили, что вам будет насрать на них, если они узнают об этих прогулках. — Лазарев завёлся, немного повышая тон, вскоре жалея об этом. — Да сука, даже если люди, не любящие подобные отношения, откажутся от вас, значит, это не ваши фанаты и их надо отпустить…

— Ты сводишь всё к тому, что я переобулся или договорился с кем-то?

— Нет, это бред. Это не вы. Скорее всего, вы верно сказали про журналистов, но, я по глазам вашим вижу, что в этой ситуации вы боитесь не только прессу. Меня тоже... А очень жаль, Николай Викторович. — Басков в оцепенении смотрит на ученика, не отводя взгляд. Всё таки знал он. А Коля, в свою очередь знает всё о нём. «Интересно, с такими догадками, как скоро он поймёт по какой причине я заставил его учить Лунную сонату только сейчас, а не в самом начале» — подумал блондин, слабо улыбнувшись.

— Мне тоже очень жаль, извини. — преподаватель подорвался с места, даже чуть врезавшись в Серёжу. Резко приблизился к лицу ученика и вцепился в эти мокрые от слёз губы. Тёплые руки аккуратно легли на талию Серёжи, прижимая его ближе к себе. Брюнет же, в свой черёд, запустил гибкие пальцы в мягкие и пышные волосы препода. Обоим было как-то не по себе. Басков неуверенно мял губы преемника, в неподходящий момент, забыв, как вообще целоваться. Отстранился, набрал больше воздуха, подпитав мозг. И снова накрыл губы ничего не понимающего Серёжи. Кусает их, а затем зализывает предполагаемые ранки, которые он мог оставить. Упивается тихими стонами Лазарева, поэтому сильно затягивает с этим. Тело ученика заметно дрожит от всего, что делает Коля... Он приподнял белоснежную рубашку преемника, запустив под неё похотливые руки, изучая разгорячённое, желанное тело. Серёжа решил углубить ставший скучным поцелуй, зацепив язык препода, теперь и с ним сливаясь в страстный танец. Руки на волосах Баскова сильно сжались, не желая прерывать их момент долгожданной близости…

— Бог мой! — громко возразил кто-то сбоку. Оба в панике отпрянули друг от друга, восстанавливая сбившееся дыхание.

— Мария Валерьевна! — так звали уборщицу, которая немного опоздала с уборкой.

— А я так и знала, чем вы занимаетесь вдали от камер!

— Не начинайте, пожалуйста! Если после этого дня я увижу статью про нас, то я вас сам лично уволю! — начал Николай Викторович.

— Да, хорошо-хорошо, только сделайте одолжение - уходите побыстрее, уже собираются всё закрывать.

— Точно, да без проблем! Серëж, забери рюкзак с папками и пошли быстрее!

***

Оба молча собирались в гримёрке, переваривая всё, что случилось на той сцене. Теперь Серёжа не знал как воспринимать своего препода, потому что всё, что происходило с ними за эти пол года, нахер перечеркнулось этим поцелуем. После него у Лазарева до сих пор чуть подкашиваются ноги, а тело в точности помнит горячие ладони на торсе…

— Ты скоро там?

— А? Да, щас. — Дурацкий замок на куртке заел и не хотел застёгиваться до конца. «Да хер с ним» - подумал Серëжа, — Я всё!

***

Опять этот пробирающий до костей холод. Обоим никак не нравилась зима.

— Серёж… Ну, наверное, сейчас лучше расстаться. Приходи ко мне на концерт в эту субботу, я там с квартетом буду!

—Хорошо! — мягко ответил он

Лазарев выжидающе смотрел в глаза Коли, пытаясь выпросить у него поцелуй на прощание.

— Думаю, «Ты мне нравишься» говорить уже поздно, поэтому, Серёженька... Кхм... Я... Наверное, люблю тебя!.. — неловко сказал блондин, напоследок оставив лёгкий поцелуй на щеке Лазарева, — До встречи! Жду на концерте!

— Да, до встречи, я обязательно приду! Я тоже вас люблю... — Сказал вновь покрасневший Лазарев вслед Николаю.

Вот так просто всё решилось, Серёжа сам не верит в это. Перед поцелуем он пытался говорить что-то разумное, хотел запутать и внушил Баскову, что якобы всё знает, хотя на самом деле мог только догадываться, а он оказывается очень просто повёлся и… Дальше думать он не может. Он ещё не понимает этого. Не понимает, что ныне его любят, что жизнь точно не будет прежней после этого. Его уже посещают мысли написать собственное произведение посвященное учителю, почти как в Лунной сонате… Он искренне рад, что сможет воплотить свои былые фантазии и одарять любовью не любой мягкий предмет, а на секунду - музыкального гения, его учителя.