В дверь постучали. Японка вздрогнула, подскочила, не зная, бежать к двери или просто крикнуть незваному гостю, что она занята.

— Японская Империя, это я. — раздался голос немца. Она вздрогнула во второй раз, быстро утёрла следы крови с подбородка, торопливыми шажками приблизилась к выходу из комнаты.

— Сейчас открою.

Едва дверь приоткрылась, фюрер окинул её внимательным взглядом, заметил едва видный смазанный след на подбородке, не без горечи отметив, что её кашель уже стал кровавым. «Выходит, она уже откашливала лепестки?.. Интересно, какого они цвета?.. Что за глупость, я не должен так думать о том, что причиняет ей боль. Выглядит измученной, должно быть, приступ был тяжелее моего, бедняжка», — он осторожно попытался пройти внутрь, чтобы не топтаться в коридоре. Азиатка почему-то растерялась, вдруг схватилась за его руки, не дав ему сделать больше одного шага. Немец замер, чувствуя, как от её прикосновения по коже пробежал холодок, потом тепло. Несмотря на тонкий слой перчаток, который отделял от неё его руки, ощущение было очень чётким. Он совсем не ожидал прикосновения, поэтому был застан врасплох, это странное чувство тепла от контакта впервые показалось таким ярким. — «Неужели всё это время когда я внезапно дотрагивался до неё, она испытывала нечто похожее?.. Какое странное ощущение, если бы она не была инициатором прикосновения, я бы этого и не заметил… Касаться чьих-то рук всегда было так приятно?..».

— Мне жаль, я не могу сейчас отвлекаться от работы. — смотря ему в глаза, быстро выдохнула девушка, нервно пытаясь придумать, под каким предлогом выгнать его прямо сейчас. Следы крови и цветов на столе всё ещё не были убраны, нельзя было допускать, чтобы он их заметил. Выпавший в осадок ариец был отвлечён на осознание своих ощущений, поэтому не среагировал сразу, когда она потянула его обратно в коридор. Тем не менее, он не стал сопротивляться, позволил себя увести. Только прикрыв дверь она успокоилась, перестала нервно хвататься за него, заговорила уже невозмутимее: — Ты хотел поговорить?

— Да. Австрия сказала, что ты истощена, поэтому я хотел убедиться, что сейчас ты в порядке.

— Что?.. Со мной всё…

— У тебя даже пальцы подрагивают. — перебил он, совсем медленным нежным движением взял её ладони, прислушиваясь к своим ощущениям. Теперь, когда он обратил на это внимание, снова почувствовал волнующее тепло. Союзница сконфуженно поджала губы, с долей робости от страха быть разоблачённой пытаясь понять, как много он знает о её состоянии. Это прикосновение было приятным, оба замерли, не думая прерывать его, хотя время, в течение которого это выглядело бы уместным, уже прошло. — Можешь не пытаться меня обхитрить, я уже знаю, что тебе не помешал бы отдых. К тому же, я и сам заметил, что тебе плохо, ещё при встрече на улице. Не беспокойся, не думаю, что это так заметно, если не присматриваться, но побереги себя, прошу тебя.

Его голос стал вкрадчивее. Азиатка почувствовала, как у неё внезапно заколотилось сердце, сдавленно выдохнула что-то неясное в ответ. Доля этого волнения передалась и арийцу, но он не подал виду, продолжая с ласковыми искорками в глазах смотреть на неё. Робость, которой она отвечала на его нежность, отзывалась очень приятным чувством в груди, а болезненное ощущение от ханахаки временно растворялось в этом трепетном тепле. Что-то вспомнив, нацист повернулся, вынул небольшую баночку.

— Австрия сказала отдать тебе. Таблетки, облегчающие симптомы. — ложь. Он ходил к Австрии за таблетками для себя и взял для неё тоже, но говорить об этом, разумеется, не собирался. — Пожалуйста, вернись сегодня домой раньше. Только предупреди меня перед уходом, хорошо?

— Да… Спасибо. До свидания.

Только теперь он выпустил её, позволил спрятаться в кабинете. Разумеется он видел и красные капли на листах бумаги, впитавшихся в белизну яркими кровавыми пятнами и смазанными от движения разводами, и помятые лепестки, такие же угольно-черные, как и цветы внутри него самого, похожие на хлопья сгоревшей бумаги, обугленной и хрупкой, рассыпающийся пеплом от легчайшего касания. Теперь он думал о том, какова вообще вероятность, что у двоих знакомых между собой, ещё и заболевших ханахаки в примерно одно время, цветы будут одинаковыми. «Интересно, а у соулмейтов цветы похожи?..», — он осёкся, почувствовав, что при мысли о соулмейтах испаряется приятное спокойствие, оставшееся после недавнего разговора. Соулмейты… Он бы многое отдал, чтобы вмешаться в мироустройство и поменять своего соулмейта на Империю. Кем бы ни была предназначенная ему, он чувствовал, что уже связал себя с союзницей и даже встреча с соулмейтом этого не изменит. — «И всё-таки я идиот. Не могу признаться, хотя сейчас у нас хорошие отношения. Да и необязательно сразу клясться в любви, достаточно хотя бы просто сказать о своей симпатии… Нет. Не смогу. Если это ранит её? Если испортит с таким трудом налаженные отношения? Я слишком дорожу её доверием, чтобы рисковать».

Он горько вздохнул. Абсолютная неопытность в отношениях делала его беспомощным. Никогда раньше ему не приходилось столько думать о чувствах других, тем более об очень чувствительной к замечаниям и гордой Японской Империи, которая легко замыкалась в себе, стоило задеть её. Острый страх причинить ей боль усугублял положение. Он прекрасно знал, насколько легко может её уязвить, даже случайно.

Спрятавшись в своём кабинете, Империя ещё несколько минут приходила в себя. Сердце продолжало учащённо биться, теперь, когда она признала и смирилась со своими чувствами, все ощущение обострились. Первым делом она вспомнила про таблетки. Быстро прочитав инструкцию, проглотила пару не запивая, едва не подавилась, но упрямо решила не идти за водой. Уже через несколько минут неприятное ощущение в груди утихло. Азиатка знала, что это всего лишь временная мера, обезболивающее, которое убирает неприятные ощущения, но не лечит раны, и всё равно была рада тому, что появилось хоть что-то, способное облегчить её состояние. Она подошла к столу, собрала испорченную бумагу с лепестками прилипшими к ней, благо, что никаких важных документов среди неё не было. Выбросив всё, японка вдруг заметила один лепесток на полу, наклонилась, задумчиво помяла между пальцев нежный лоскуток будто бы черного бархата, разве что он был куда чувствительнее к прикосновениям и быстро истрепался, исполосованный тёмными пятнами - следами пальцев, хотя она почти не давила.

Маленький помятый комочек, уже потерявший форму, не выдержав даже небольшого давления, до боли напомнил ей её саму. Поймав себя на том, что поддалась внезапной волне тоски, она остановилась, подумала решительно: «Я обязательно скажу о своих чувствах. Он не обязан их принимать, но я хотя бы скажу. Всё равно, если он посмотрит на меня после этого тем самым презрительным взглядом, всё равно, если даже не дослушает до конца, я хотя бы попытаюсь что-то сделать». Немного опьянённая от внезапного облегчения после непрекращающихся несколько дней болей, она совсем осмелела, но пока не решалась никуда пойти. Да и не мешать же ему работать из-за такого пустяка, в самом деле. В дверь постучали. ЯИ вздрогнула, с паникой осмотрелась, чтобы убедиться, что нигде не оставила ничего подозрительного, пытаясь успокоить тревожно забившееся сердце, отозвалась:

— Входите. — дверь тотчас приоткрылась и в щели показался встревоженный Италия. Он опасливо оглянулся по сторонам, юркнул внутрь, совсем тихо прикрыв за собой. Девушка почувствовала, как волнение заметно ослабло, была в какой-то мере даже рада, вместе с тем всё-таки испытывая раздражение. — Зачем я вам понадобилась? — спросила куда более сухо.

— Дело в том… Прошу прощения, если отвлёк! Я, честно говоря, не уверен, но… — затараторил Королевство, чем-то всерьёз взволнованный. Империя застыла неподвижно, сложив руки и не моргая смотря на гостя, выжидающе, с едва заметной искрой недовольства, которую могла себе позволить только с теми, на кого не боялась произвести плохое впечатление. Италия продолжал: — Я не был уверен к кому лучше обратиться, поэтому пришёл к вам. Дело в том, что сейчас, когда я шёл мимо окна, то посмотрел на улицу и вспомнил, что увидел что-то подозрительное ещё несколько часов назад… Кто-то стоит возле нашего выхода и, похоже, караулит, причём уже довольно давно.

Японская Империя мелко вздрогнула, не сумев удержать испуг. Кто-то наблюдает за выходом?.. Даже если ждут не её, всё равно стало страшно. «Сегодня ухожу через окно», — решила она, немного придя в себя. Королевство Италия продолжал что-то говорить о том, куда и сколько раз ходил и сколько раз замечал эту фигуру, ошивающуюся то тут то там, но она уже не слушала. — «Нет, не просто через окно, попытаюсь пройти по крышам и заборам сколько смогу. Жуть, до мурашек. Если попадусь второй раз, меня уже точно не выпустят из того подвала, успеют все угрозы перепробовать и там я и останусь насовсем».

— Вы сообщили фюреру? — спросила она, перебив.

— Нет… — виновато, как-то задушенно пискнул парнишка, вжимая голову в плечи. — Я не был уверен… То есть… Стоит ли такое фюреру…

«Боится», — заключила Империя. — «Хорошо, что пришёл ко мне, если бы не предупредил, я могла бы и не узнать об этом. Но фюреру всё равно надо сказать». Она задумчиво посмотрела на дверь, как бы решая, идти или нет. После нескольких секунд колебания, повернулась обратно к парнишке:

— Вам стоит как можно быстрее ему об этом сообщить.

— Ему?..

— Да.

— Но… Стоит ли о такой мелочи… Да и к тому же, я уверен, что фюрер сейчас очень занят… — Италия замялся, спрятал взгляд, начав нервно теребить рукав рубашки. Союзница сдержала тяжёлый вздох, поднялась со своего места, подойдя поближе мягко взяла его за плечи и повела к выходу, осторожно придерживая. Он не упирался, с печальным смирением принимая то, что его выпроводили. Уже стоя на пороге с той стороны двери, грустным голосом спросил: — Прямо сейчас идти сказать ему?..

— Да. — девушка прикрыла дверь, оставив только маленькую щёлку. — Поторопитесь.

Видеться с немцем сейчас она не хотела. После того, как решила, что признается, она вдруг почувствовала робость и не решилась пойти сама, хотя это можно было использовать как предлог, чтобы встретиться. Она всё ещё собиралась сказать о своих чувствах, но потом, когда будет более подходящая обстановка, да и настрой нужен был другой. Вернувшись за стол, она села, пытаясь заставить себя сконцентрироваться на работе.