— А вы сами откуда?

— С Комсомольска-на-Амуре, — улыбаюсь в ответ на вопрос соседу по купе.

— Ого. У меня там тётка живёт, — улыбчивый парень, с розовой прядкой в чёлке, слишком активничает для пяти утра.

Я демонстративно зеваю, делая вид, что очень устал. Парень сразу же виновато улыбается.

— Простите, я просто немного нервничаю. Еду на свидание, — смущённо опускает глаза.

— В другой город? — чуть подушку не уронил переворачивая.

— Ну... Мы просто в интернете познакомились. Три года в дискорде и телеге общались, и тут он пригла... — он резко закрывает руками губы, вытаращившись на меня в испуге.

Мой туго соображающий мозг не сразу понимает причину этой реакции, а когда всё собирается в одну кучу, я замираю так же, как и он. Ну, мне известно, что в мире существуют такие люди. Даже больше скажу, я прожил с таким человеком больше пяти лет. Сначала мне было мерзко и неприятно. Она обманывала меня восемь лет! У нас даже дочь родилась! Угх. Если бы не Мирка, даже не знаю, как бы пережил всё это. Я хотел дочь забрать, но кто в суде мне поверит, что она лесбиянка? Я бы тоже не поверил. Тогда этого закона не было ещё, а сейчас Миле уже семь лет и отбирать у дочери мать... Не хочу, чтобы Мила меня ненавидела.

— Ясно, — вздыхаю, закрыв глаза.

— Простите, — едва слышно произносит парень.

— Поверишь, если скажу, что моя бывшая жена лесбиянка и развелась со мной из-за этого? — хмыкаю, ощущая сюр какой-то в этом всём.

— Отчего же не поверить? Я много таких историй знаю, — произносит он уже без былого энтузиазма и эмоциональности.

Много? Это ж сколько таких неудачников в мире-то? Хотя, не хочу знать. Легче от этого не станет.

— И парень, к которому я еду, сам прожил в таких отношениях почти пятнадцать лет, — едва слышно произносит он.

— О как. То есть, он обманывал жену пятнадцать лет? — это меня закусило.

— Нет! Ну... — закусив губу, парень усаживается по-турецки, обхватив руками подушку.

Мила тоже так делать любит, когда дуется или расстроена. Ну вот и зачем я лезу в чужую жизнь? В своей бы разобраться?

— Знаете, — вдруг он поднимает на меня взгляд, полный злобы и обиды. — Нам тоже не легко. Нам пиздец как страшно. Это сейчас люди более понимающие. А в то время, когда ему было двадцать, думаете, у него был кто-то, кто бы его поддержал и понял? Кто рассказал бы ему о том, что любить надо сердцем, а не потому что «все так и ты так должен»? Тем более, если родители строгие. Сами попробуйте представить, каково это, когда боишься разочаровать родителей, боишься их ненависти и презрения, боишься остаться совсем один никому не нужный. Потому мы сами себя обманываем. Прогибаемся, заставляя делать то, отчего тошнит и мерзко. Отчего ломает так, как ни одного наркомана без дозы не ломает. И виним себя за то, что не можем быть такими, как все – обычными. Чувство вины, ответственность, обида, злость, раздражение, ненависть к себе, к окружению, к каждому дню, скапливается по капле день за днём. А в какой-то момент просто переламывает и ты становишься чудовищем, разрушающим не только себя, но и тех немногих, кого любил. А мы тоже можем любить, — он всхлипывает, утирая глаза рукавом толстовки. — Простите, но это действительно не легко для нас. Многие и сами могут не понимать, что они не такие, как гетеро. А когда начинают понимать, им ещё хуже тех, кто понял раньше. Это не легко, — он утыкается лицом в подушку.

А я не знаю, что сказать и нужно ли отвечать на это. Его слова едва ли не в точности повторили слова Вероники, бывшей жены. Это задевает, бередит старые раны и обиды. Но я уже успокоился. Пережил всё это, переболел. Впрочем, я просто закрылся от Вероники, не желая и дальше скандалить ради дочери. На том всё и закончилось. А думать обо всём этом не хотел, да и сейчас не хочу. Всё равно уже ничего не изменить и не исправить, а мои извинения ей точно ни к чему.

— Так, давай закроем тему, — ни к чему, кроме ссоры, это точно не приведёт. А этому я точно врежу и хуже будет только мне. Сдать его полиции? Нет уж, придётся с поезда сходить, а я впервые за полгода домой еду. Не хочу возиться. Меня дочка ждёт.

— Простите, — бурчит в подушку.

— Отоспись лучше, а то приедешь с заплаканной мордой, вот будет незабываемая встреча, — хмыкаю, а сам понимаю, что сонливость с меня сошла.

— Да уж, — тихо смеётся парень. — Пойду, умоюсь.

Отмахнувшись от него рукой, достаю из сумки книгу, которую прихватил с собой для чтения в поезде. Привык как-то читать. Правда, так и не начал даже. В прошлый раз самолётом летел, а тут решил поездом – дешевле, как оказалось, хоть и дольше. Впрочем, сомнительная экономия, при условии, сколько на еду потратится.

Из книги, стоило мне её открыть, выпадает маленькая открытка. Ого, это же та книга, которую мне Мирка на восемнадцатилетие подарил! Я её даже не открывал ни разу, всё не до того было. Вот же, бессовестный я друг.

«С днём рождения, Кас! Желаю тебе столько же приключения на задницу, как и в твоих любимых вестернах! Будь счастлив» – незамысловатое поздравление. Впрочем, Мирка никогда особо разговорчивым не был. Даже в смс-ках такой же скупой на слова. Да уж, Мирка, приключений у меня теперь на три жизни хватит!

Кас. Давно меня так не называли. Вероника Котиком звала, родители Костиком, друзья Костей или Костяном. И только Мирка Касом звал. Правда, перестал, когда Вероника появилась, стал, как все, Костей звать.

Чёрт меня дёрнул, достать телефон и сфоткать книгу с открытой в руках да отправить ему, приписав: «Спасибо, друг! Прикинь, только щас твой подарок открыл. Уже десять лет прошло, а я только сейчас до неё добрался, ха-ха. Слушай, пожелай мне к старости стать миллионером, а? Вдруг сбудется, как вот в этой открытке! Потому что приключений у меня за эти года было – мама не горюй!» и смеющийся смайлик, к которым меня дочка приучила. Кое-как сеть поймал, чтоб отправить да и оставил телефон в режиме «самолёт», чтоб батарейке меньше жрал. И погрузился в чтение.

Обычно читаю я запоем. Меня иногда даже оторвать от книги сложно, я могу банально не слышать ничего вокруг, настолько погружаюсь. Ну, если мне интересно. И Мирка точно знал, что выбирать. Меня погрузило с первых страниц. Всё, как я люблю – револьверы, погони, убийства, ковбои, разборки, и два лучших друга, поддерживающих во всем и вся на пути к богатству и приключениями. Погрузило настолько, что я только под конец заметил, что некоторые буквы в тексте выделены. Это не бросается в глаза, если не приглядываться, но у печатных букв нет таких завитков. И вроде, я такие по всему тексту видел. Но даже не придал значения – есть и есть. Мало ли, бывали как-то у меня книги от недобросовестных издателей, где каждый ряд букв, как ноты скачут.

И под впечатлением от книги, словно в поисках клада, я перечитываю книгу ещё раз, всё равно мне ещё три дня ехать. А попутно выписываю на листочке буквы, которые выделяются своими завитками. Буква за буквой складывается в слова. Правда, похоже, я пропустил парочку, потому что у меня получилось «Я люлю тея», пришлись перелистать ещё раз. Но хватило найти только одну, чтобы до меня дошёл смысл. Тут мне уже стало не до самой книги. Я просто просматриваю страницу за страницей, собирая оставленное в ней послание.

Закончив собирать, убеждаюсь, что дата публикации книги год, когда Мирка её подарил. А значит, с рук он её купить не мог, не так ли? Или мог? Не знаю. Правда, не знаю. И как реагировать на всё это тоже не знаю.

«Я люблю тебя. Люблю. Очень сильно люблю! Только мне не хватает смелости сказать об этом прямо. И я оставляю это послание тебе в этой книге. Но даже так мне страшно, что ты прочтёшь и я стану тебе омерзительным. Прости, что такой трус любит тебя». 

И он тоже меня обманывал? Лгал в глаза, называя меня лучшим другом, а сам... «Да я себе лгала! Мы сами себя обманываем!» – всплывает в памяти.

Отложив книгу, закрыв ей тетрадку с посланием, пытаюсь унять разбушевавшиеся мысли в голове. С одной стороны очень обидно, что всё это время, называя меня лучшим другом, он так бессовестно лгал мне. А с другой - его ли это послание? Может, он с рук книгу купил? Да нет, он бы мне сказал. А сказал бы? Я уже не уверен, что всё, что он мне говорил, правда.

«Нам пиздец как страшно. Сами попробуйте представить, каково это, когда боишься разочаровать родителей, боишься их ненависти и презрения, боишься остаться совсем один никому не нужный».

Ничего не понимаю. Он же столько лет меня поддерживал. Столько помогал. Даже Вероника ему дочку доверяла, если мы с ней хотели вдвоём остаться, а родители заняты. Чёрт возьми, я с ним дочку оставлял! Нет, так, стоп. Он же не педофил, так ведь? Это я уже совсем не в ту сторону думаю. Но...

Вытащив тетрадь из-под книги и положив рядом с посланием открытку, пытаюсь понять, что из этого честнее. Десять лет прошло. Может, он просто так с дуру будучи подростком всякой фигнёй маялся? Ну, бывает такое, по молодости, дружбу с любовью спутать любой может.

Погоди, но если он уверен, что... Он же, получается, на меня... Дрочил?! Я даже представить себе этого не могу! Да и у него же, вроде, девушки были, разве нет?

«А в то время, когда ему было двадцать, думаете, у него был кто-то, кто бы его поддержал и понял? Кто рассказал бы ему о том, что любить надо сердцем, а не потому что «все так и ты так должен»?»

Если подумать, то ведь это он предложил мне пойти с Вероникой на примирение ради Милы. И он же предложил, чтобы ей до шестнадцати лет о сексуальных предпочтениях Вероники не рассказывали. Впрочем, этого не получилось, больно уж дочка у нас смышлёная. Да и Вероника хороша. Таскала свою... Любовницу домой, как подругу. Ребёнок же не слепой, так ведь? Ох, я тогда злой был! Орал, что дочь с ней больше не оставлю. И дочь, и Веронику до истерики довёл. Да так, что дочка из дома сбежала. В шесть лет! Мы её потом вместе с любовницей Вероники искали. Оказалось, что Мила к Мирке на работу прибежала. Он позвонил мне, сказал, что она у него. Да только едва я к дочери сунулся, так она от меня за ним прятаться стала! Обиделась и сказала, что пока мы с Вероникой не помиримся, домой она не пойдёт. Тут уже сам Мирка подключился, чудом уговорил нас всех разойтись и успокоиться. Мила с Вероникой домой пошли, её любовница к себе, а меня Мирка бухать утащил.

«И что, ты от неё всех воздыхателей гонять будешь? Рано или поздно она вырастет и влюбится. И плевать ей будет, девушка это или парень. Любовь ведь не спрашивает. Тебя, конечно. Кого мне ещё поддерживать? Просто сам подумай. Ты же её отец и должен её поддержать. Лучше научи её так, чтобы она себя в обиду не давала. Тебе доверяла и про все свои увлечения рассказывала. А то, когда она действительно полюбит кого-то, узнаешь об этом последним. Ты же хочешь, чтобы она была счастливая, так ведь? А представь, если её будущий муж тоже, как Вера, будет сам себя обманывать? Кому от этого тяжелее будет? Вот то-то и оно! Так что, Костя, не делай из себя врага дочери, пожалеешь. Вере тоже не легко. Она ещё молодая и ей, как и всем, хочется любить и быть любимой. А если дочку у неё заберёшь, так Малёк на тебя ещё больше обиду затаит. Оно тебе не надо, Ка... Кость. Хочешь, чтобы дочка счастливой выросла – береги её и поддерживай, а не загоняй в рамки. Сам вспомни себя в детстве? Родители сказали нельзя, а ты что? Пошёл и сделал! Вон, до сих пор куришь, хотя мама твоя тебя как только за них не била и не ругала. И меня вон, подсадил». И как после этих слов Мирки я должен был продолжать настаивать, чтобы дочь со мной осталась? Сдался. Затребовал только, чтобы Вероника своих подружек в дом не водила! Впрочем, вмешиваться в материнское воспитание я не могу. Прав, Мирка. Я могу только сделать так, чтобы Мила моя счастливой выросла. Воспитать в ней счастливого и умного человека.

Пусть мне всё ещё претит мысль, что она может по стопам Вероники пойти.

А ведь Мирка меня во всём поддерживал ещё с давних пор. Если так подумать, из всей нашей компании, он один со мной со школьной поры дружит, хотя нас пятеро было. Да потом все как-то разбежались, остался я да Мирка. И он знает всё, что в моей жизни происходило. Он первым меня с женитьбой поздравил, ещё до того, как мама узнала (ему Вероника рассказала, трещётка такая). Он же помогал нам с Милой, хотя у самого проблемы были. Моя мама умерла, Миле только годик исполнился, отца и не было у меня никогда, а родители Вероники в деревне живут, в двух часах от города. Им, старикам, не сподручно было до нас кататься, да и нам к ним тоже. Только на праздники да в отпуск, если время было. Потому Мирка нас с Вероникой очень выручал в то время. Да и щас выручает.

Снова взглянув и прочитав послание, я пытаюсь понять, что мне с этим делать. Понятно уже, что я дурак слепой, даже подумать никогда не смог бы, что Мирка меня в таком смысле любить может. Но я-то его другом считаю.

А ведь десять лет прошло. Может, уже разлюбил давно? Ну не может же человек столько лет безответно любить, так ведь? Это что-то сказочное. Так разве что в фильмах бывает.

Удачно подвернулась остановка почти на час. Убрав книгу с тетрадкой и открыткой в сумку и прихватив сигареты, телефон и паспорт с билетом, решаю проветриться. Заодно прикуплю себе что-нибудь поесть, попить, сигареты и мне бы чего-нибудь градусного, да в поезд не пустят. А тут осталось всего два дня и я считай дома.

Стоя на пироне, отключаю режим «самолёта» на телефоне и меня тут же заваливает сообщениями в Телеграмм. Откровенно страшно открыть диалог. Уведомлений много, мне даже написала Мила, спросила, когда я уже приеду. А последнее сообщение от Мирки «Как тебе книга?». Как оказалось, единственное, несмотря на то, что в уведомлениях их около десятка. Удалил. Что же он там такого написал, что удалил? И что мне нужно ему ответить?

«Ещё не дочитал», – отправляю в ответ, хотя и знаю, что лгать нельзя. Он поймёт, что я солгал. Он лучше Вероники знает, как я люблю читать. А спокоен я, похоже, потому что в шоке. Столько лет, всё это время... Да как он?! Как это вообще? Почему? Зачем? За что?!

Прогулка не помогает успокоиться и проветрить голову. Я понимаю, что не хочу терять друга. Но зато теперь начинаю понимать, что друг из меня хуёвый. Я же ничего о нём толком не знаю. Он никогда не жаловался, что у него проблемы, никогда не рассказывает, что у него в жизни происходит. Даже когда его отец в аварию попал и стал инвалидом, я узнал только, когда нам через общих знакомых сообщили. «Не хотел беспокоить!», мать его.

Очень хёвый из меня друг. Который должен отказать ему, если эти чувства прошли сквозь года.

Ха. Если! Да те удалённые сообщения уже говорят про то, что нифига не «если». И спросить не у кого.

«А в то время, когда ему было двадцать, думаете, у него был кто-то, кто бы его поддержал и понял?»

Я даже не знаю, что хуже. Что любил меня всё это время или что я худший друг в мире?

***

Два дня пролетают незаметно. Я перечитываю книгу ещё раз, по буквам собирая послание, прошедшее сквозь года. Признание, дошедшее до адресата спустя десяток лет. Чудо ли, что книга у меня столько лет пробыла.

На вокзале меня встречает Мила и Вероника. Видать, Милок её вытащила. Почему-то я подумал, что и Мирка с ними будет.

— Папа! — дочурка ко мне бросается и на руки.

— Солнышко моё! – бросаю сумки и стискиваю в объятиях, вдыхая родной аромат. Пахнет солнышком и сладким чем-то, словно булочка с маком. — Как же я соскучился. Маленькая моя, — зацеловываю пухлые щёчки.

Полгода её не видел, только в видео-сообщениях, да во время созвона. Подросла то как! Красавица моя. Принцесса моя, маленькая. Обнимаю крепко и к себе прижимаю, как самое драгоценное сокровище.

— Борода, колется, — хохочет маленькая моя, как колокольчик, звонко-звонко.

— Здравствуй, — кивает Вероника, подойдя к нам. 

— Привет, — впервые улыбаюсь ей.

Она тоже похорошела. Причёска, макияж, маникюр. Взгляд сияет, прям как когда мы с ней только познакомились.

— Папа, папа. Я же у тебя останусь, да? — Милок бороду мою ладошками трёт, меня разглядывая. — Мама уже разрешила.

— Конечно! — меня и самого радует эта новость.

— Тогда, пока у неё каникулы, она может у тебя остаться, — Вероника показывает на небольшой чемодан, что стоит рядом с ней и поднимает мою ручную кладь.

— На месяц? Уверена? — немного неожиданно, что она согласилась на это. И не спуская дочери с рук, беру чемодан и направляюсь на выход.

— Так вы с ней полгода считай не виделись. Я ж не изверг, дочери с отцом запрещать видеться и общаться, — явный камень в мой огород.

— Спасибо, — снова улыбаюсь ей, и её это удивляет. Меня тоже. Не думал, что когда-то смогу улыбнуться ей хотя бы раз. А тут уже дважды за последние пять минут.

Это настолько меня шокировало признание Мирки?

— А мы пойдём в детский центр? А в бассейн? А давай на пляж! — оживилась Мила, планируя наш отдых. — Я хочу на самокатах покататься!

— Не загоняй папу, — Вероника треплет щёку дочери. — Дай ему немного отдохнуть после работы. У вас ещё будет время погулять.

— Ладно, — тянет Мила, обхватив меня за шею руками.

Выйдя с вокзала и направившись к стоянке такси, я замечаю ту, кого видеть не хотел бы. Ну почему это она, а не Мирка? Хотя, видеться с ним было бы тоже тяжело.

— Ты подстроила? — бросаю на Веронику тяжёлый взгляд.

— Н-нет, — как-то испуганно произносит та.

— Я! — гордо заявляет Мила. — Тёта Стеша согласилась нас подвезти, потому что дядя Мира отказался. Сказал, что очень занят. Хотя ещё неделю назад сам предложил.

Отказался, да? Ну, я тоже не знаю, что делал бы, увидь его сейчас.

— Привет, — как-то натянуто улыбается та, когда мы всё же подходим к ней и её машине.

Не могу же я её проигнорировать? Тем более, когда это всё организовала моя дочурка! Но ломать себя ради дочери не легко.

— Здравствуй, — чуть киваю, стараясь вести себя мирно. — Спасибо, что согласилась подвезти.

— Без проблем. Отказать Миле всё равно невозможно. Вы даже не представляете, сколько сообщений она мне отправила, — как-то слишком нервно хохочет.

— Тётя Стеша! — возмущается Мила, которую я спускаю с рук, чтобы убрать чемодан в багажник.

Так они общаются. И о чём? Что они могут ей рассказывать? Лучше им не делать того, что не следует!

Пока они втроём болтают, а мы усаживаемся в машину, я изо всех сил стараюсь загнать своё неприязнь и раздражение. Если я вспылю и наговорю им сейчас всякого, сделаю только хуже. Я не их от дочери отгоню, а дочь от себя. Надо держать себя в руках. Потом уже аккуратно у самой Милы узнаю, о чём они разговаривают. Мила болтушка, сама всё расскажет. Нет, даже если и так, что такого вообще они могут рассказывать семилетнему ребёнку? Уж точно не о сексе, я надеюсь.

До моего дома доезжаем вполне спокойно. Выгрузив сумки, Вероника поднимается со мной до моей квартиры, а уже там прощается, оставляя радостную Милу. Дочурка помогает мне разбирать чемоданы, и даже свои вещи рассовывает между моих, чтобы потом мне было очень весело их искать. Приходится по новой скалывать их на отдельные полки. Попутно она рассказывает о том, что они делали летом и куда ездили. Оказывается, они вместе с Миркой и любовницей Вероники ездили на пляж в выходные. Что Мирка и любовница Вероники хорошо общаются. Ну, теперь-то я понимаю, почему он хорошо с ними общается. Он сам такой же.

Интересно, как трудно ему было всё это время общаться со мной? Лгать мне в глаза. Утешать меня. Радоваться со мной.

Чувствую себя отвратно. Я должен быть обижен, должен ненавидит их всех. Они меня предали. Я был для них просто развлечением?

А можно ли с простым развлечением общаться десятки лет? Я не знаю. Я уже ничего не понимаю! Мне нужна помощь.

После долгих разговоров и прогулки, совместного приготовления ужина и просмотра мультиков, я укладываю дочь спать. Сам же уснуть никак не могу. И выпивать тоже не стал бы, хотя мне очень хочется. Забухать на неделю, чтобы вытравить из головы всё эту реальность и забыть. Но вместо этого открываю ноутбук и лезу в интернет. Уж там что-то да должно быть.

Сначала ищу похожие истории, но толкового ничего не нахожу. А ещё оказывается в нашей продвинутой стране нет даже клуба поддержки или что-то около того. Есть куча чатов для знакомств, но нет ни одного русскоязычного сайта, в котором мне могли бы хоть что-то подсказать. Не, есть, конечно. Но там скорее мой адрес вычислят и к нам придут дяди в форме. А это точно не то, что мне нужно.

Ну, может, тогда где-то в реддите что-то есть, подумал я, да только и там ничего толкового не нашёл. Есть, но на английском, правда, после прочтения я понял, что какие-то у нас разные проблемы. Там всё больше от самих геев, а мне нужен совет для натурала, попавшему под облаву геев со всех сторон.

Мать моя женщина, чем я в полночь занимаюсь? Спать надо. Завтра идём в парк. И Мирке спасибо сказать надо бы то же. Он в квартире моей порядок поддерживал. Даже Вероника отказалась, сказала, чтобы я горничную нанял. Ну вот какой друг стал бы убирать чужую квартиру?

Наплевав на всё, я решаюсь сделать самую огромную ошибку в своей жизни – пишу пост на реддите. Рассказываю о том, что произошло со мной за всё это время вкратце, поставив соответствующие теги, чтобы не затерялось. Хотя мне приходится ещё разобраться в том, как там публиковать что-то. Для этого целые статьи есть. Статьи о том, как писать посты. Жуть. Но хоть помогает.

Пост заканчиваю простым «Я понятия не имею, что мне теперь делать». И разумеется, я не писал ни имён, ни адресов, ни чего-то ещё. Уверен, говна в комментариях соберу дофига, но может хоть кто-то что-то подскажет. Потому что сам я реально уже не вывожу всё это.

А Мирка больше не писал.

***

Кто, ну вот кто мне сказал, что в интернете можно найти что-то хорошее? Вот уж не думал, что в людях столько говна. Каждый второй комментарий едва ли не ушат навоза на меня и мою семью наливает. Другие орут, что даже у меня надо дочь забрать и в нормальную семью отдать. Я, кажется, только хуже сделал. И всего за неделю там столько комментариев с говном, что можно всю планету им покрыть ровным слоем по самый Эверест. Мне уже заходить туда страшно.

Забыв об этом посте на ещё на неделю, сосредотачиваюсь на дочурке. Балую её в меру, гуляем по всему городу. На пикник, правда, вместе с Вероникой и её любовницей. На удивление, в этот раз я уже не так остро на неё реагирую. Видимо, я просто устал злиться. Да и за эти две недели Мила не рассказала мне ничего ужасного про их разговоры, так, типичное девичье и детское. И за всё это время Мирка ни разу не появился. Хотя в прошлый раз, когда я уехал всего на 3 месяца, почти каждые выходные ко мне приходил поболтать да побухать. Может, не хочет мешать мне с дочерью?

Нет. Избегает. Точно избегает. Я и сам бы так делал, если бы неожиданно моё любовное послание спустя столько лет нашли. Книга с открыткой и листочком лежат на самой верхней полки, чтобы Мила не нашла. Выбросить всё это жалко. Книга мне очень понравилась. Жаль, что раньше не прочитал.

А может и хорошо, что не прочитал? Не знаю.

Развлечения с дочерью увлекают и отвлекают от тяжёлых мыслей, возвращающихся ко мне по ночам. Я потерял жену, которую любил. А теперь теряю единственного друга. Понимаю, что теряю. Я даже не знаю, что должен ему сказать. Извиниться мне, что не замечал или же обвинить его в предательстве. Это выматывает. Ужасно сильно выматывает. И только дочурка спасает меня от этого всего. Её солнечная улыбка, звонкий смех и невозможность думать ни о чём другом, пока гуляю с ней по всем паркам города по несколько раз. Домой к вечеру, а там ужин, ванная, прибрать дома и провалиться в кровать.

Так месяц и пролетел. Завтра Миле в школу, пойду её провожать на линейку. Вероника решила с нами не идти, чтобы я в одиночестве этим насладился. А сегодня отвёз дочку домой к матери. И впервые за этот месяц остаюсь дома один. Заказав ужин, решаю разобраться с квитанциями. Надо сделать перерасчёт за воду, капремонт и мусор. Только сейчас понимаю, что все квитанции лежат аккуратными стопочками на моём столе в спальне, отсортированные по месяцам. И даже пыли нет. Интересно, сколько раз он приходил сюда убираться? И делал ли он что-то в моей кровати с моими вещами?

Нет, ну это уже чересчур. Мирка не мог быть извращенцем. Не мог же? Надеюсь. Камеры в квартире поставить, что ли? Ага, за другом следить. Совсем свихнулся. Вот только друзья ли мы ещё?

Агрх! Как же раздражает!

Вспомнив про своей пост на реддите, решаю проверить и заодно чутка отвлечься. Там говнеца только прибавилось. И появилось личное сообщение.

«Доброго времени суток. Простите, что пишу в личку. Боюсь, мой комментарий мог потеряться.

Сочувствую, что вам пришлось пережить столько всего. Не уверена, как чувствовала бы себя на вашем месте. Но сами-то вы что хотите? Вы хотите, чтобы ваша бывшая жена стала «нормальной» и не подавала «такой» пример дочери? Хотите никогда не знать о чувствах вашего друга и дальше пользоваться им? Хотите, чтобы ваша дочь сама от них отвернулась и стала жить в рамках той нормы, к которой учат всех на постсоветском пространстве? Не хотите терять друга, но при этом просто проигнорируете его чувства? Чего вы хотите?

Однако, чего бы вы не хотели, вам в любом случае придётся делать выбор. Смириться и найти компромисс с бывшей женой, чтобы воспитать здорового и счастливого ребёнка или же стоять на своём до конца и разрушить не только свою жизнь с бывшей женой, но и жизнь ребёнка. Поговорить с другом тет-а-тет и либо расстаться, потому что ответить на его чувства вы не сможете. А он вас, судя по всему, до сих пор любит. Либо же закрыть на это глаза и притворяться, будто ничего не знаете, тем самым причинять ему ещё больше боли, чем когда вы действительно не знали.

Вы должны решить, что потерять и от чего отказаться – от друга, семьи или же от своих норм и правил. Понимаю, что это тяжело. Ломать себя, терять друзей, отказываться от привычной жизни – никому не легко. Только сейчас для них вы главный источник боли и страдания. Не потому что вы «нормальный», а потому что пытаетесь делать их такими же, как вы. Вы заставляете их страдать, ломая их и не желая ломаться самостоятельно. Вы для них тиран, но при этом они вас любят. Ваша бывшая жена не запрещает вам общаться с дочерью, она изо всех сил старается сделать так, как вы требуете. Но она человек и человеку свойственно ошибаться, а девочка взрослеет и видит больше, чем вам кажется. Ваш друг перетерпел столько боли, пока вы встречались с девушками, потом женились, он даже помогал вам с женой и присматривал за вашей дочерью. А сейчас ему до безумия страшно, ведь он знает, какой вы противник подобного рода отношений. Он был сторонним наблюдателем, пока вы ругались с женой, он поддерживал вас и ведь никогда не жаловался сам, не так ли? Так поставьте себя на их место. Представьте мир, в котором ваша норма считалась бы аномалией. Как бы вы себя чувствовали? И смогли бы выдержать столько же, сколько выдерживают они.

А ещё, чтобы решить, как поступить с другом, попробуйте представить сцену, где вы целуетесь. Держитесь за руки. И нет, в подобного рода отношениях нет чёткой грани мужчина-женщина. Есть просто два человека, которые любят друг друга, поддерживают и являются друг для друга семьёй. Если вы не сможете и вам противна сама мысль, то постарайтесь не грубить вашему другу, когда будете заканчивать ваши дружеские отношения. Проявите уважение к его чувствам хотя бы в этот раз, чтобы он смог отпустить свои чувства к вам спокойно.

Мои слова скорее всего звучали грубо. Простите, пожалуйста. Но я надеюсь, что ваша жизнь наладиться и вы все найдёте своё счастье. Берегите себя и своих близких!»

Прочитав это, я просто закрываю ноутбук и выхожу из дома до ближайшего алкомаркета. И только на кассе вспоминаю, что мне завтра идти с дочерью на линейку. Приходится поменять водку на две банки энергетика и ноль-пять пива. В сопли не упьюсь, так хоть чуть-чуть расслаблюсь, что ли.

Но домой совсем не хочется. Потому слоняюсь по улице, медленно потягивая пиво. Глоток за глотком, обжигающий горло, напоминает мне о том, что одной пиццы явно мало, чтобы не захмелеть. В голову всё равно ударяет, да и я не любитель выпивки. Так что не удивлён, что чувствую себя слегка опьянённым. Сумерки давно сгустились и только уличные фонари освещают улицы. Я сижу на качели, уже давно допив пиво. Домой подниматься как-то лень. Да и думается там сложно. А подумать есть над чем. Над многим, слишком многим.

Чего я хочу? Хочу, чтобы всё было, как раньше – друг рядом, жена меня любит и мы все счастливы. Вот только счастьем это было лишь для меня, похоже. Будто кто-то просил их оставаться рядом со мной. Будто кто-то заставлял Веронику выходить за меня замуж, а Мирку столько лет оставаться в тени. Это был их собственный выбор. Почему я должен пытаться их понять?

Найти с Вероникой компромисс? Да вроде и так уже. Я стараюсь, правда, стараюсь понять её. В принципе, хорошо, что она вообще сказала мне обо всём этом и мы перестали друг друга мучить. Не могу представить, как бы я её ненавидел, если бы мы прожили дольше вместе. И как сильно бы она ненавидела меня. Ещё и этот закон... Я же с горяча реально мог по судам затаскать и её бы в тюрьму отправили. Какой я ужасный человек, оказывается. Но я всё ещё хочу, чтобы она держала Милу подальше от всего этого. Она ребёнок, маленький и впечатлительный. Если внушить ей, что это нор... А что, блядь, нормально-то? Сколько среди нормальных семьей детей страдает из-за того, что родители либо не любят друг друга, либо алкаши, либо один избивает другого. Это является нормальной семьёй? Для меня нормальная семья, это когда родители любят и поддерживают друг друга, как это делали мои родители. Но я уже не могу узнать, правда ли это так или они создавали для меня видимость нормы. Я не знаю, были ли у них измены и как часто они ругались. Родители умели шифроваться. И я опирался на них в этом, потому стараюсь не скандалить при дочери. Но так в моей семье, у моих друзей родители были другие. Да и тёща с тестем другие. Тогда что является нормой?

Грр. Не понимаю! Что мне с этим делать-то?

Пока я взъерошиваю волосы на голове, едва не подпаливая себя сигаретой, краем глаза замечаю знакомый силуэт. Приглядевшись, понимаю, что это Мирка. И что он тут забыл в... Ого, уже почти два часа. Вот это я прогулялся.

«Смогли бы вы его поцеловать?» – всплывает в памяти и я пытаюсь себе это представить. Мирка типичный русский мужик, с корнями нанайцев и грузинов (странная смесь, но уж чего в нашей стране не водится). Отращивал как-то бородку, но ему не идут ни усы, ни борода. Они у него с рыжиной, когда сам брюнет. Зато выглядел весьма забавно. Миле нравилось щипать его за бороду. Ещё и кудрявый. В детстве все его барашком дразнили и любили в его кудрях руками копошиться. Я тоже. Они у него такие пушистые были. Его это, почему-то, никогда не злило, смущало больше. Когда он смущается, он всегда себя за мочку уха дёргает до того, что она краснеет.

Поднявшись, тушу в карманной и уже переполненной пепельнице сигарету и иду к подъезду, а в голове пытаюсь собрать картинку, которую никогда не представлял. Вот он передо мной, вот я тянусь к нему. А как мне его поцеловать? Просто чмок не проблема. С языком?

Во рту пересыхает и вязкая слюна обволакивает язык.

Не могу себе этого представить. Не могу представить, какие были бы ощущения. Какой был бы вкус у его губ. Как бы ощущалась его кожа под руками. Смутился бы он или же нет. Я никогда не видел, чтобы он с кем-то за руки держался, а тут поцелуй. Он уже с кем-то целовался? Кто это был – женщина или мужчина?

Вхожу в подъезд до того, как он вышел. В моём старом доме нет лифтов, потому медленно поднимаюсь по лестнице. Вот я сейчас увижу того, кого пытаюсь представить. Как он отреагирует? А что мне ему сказать?

Ох, сердце в груди так громко стучит. Давно я так не нервничал. А почему я нервничаю? Ну, мне немного страшно сталкиваться с ним лицом к лицу. Это будет жуть как неловко. Не люблю неловкость. Мне скоро тридцатник, я уже должен был пережить всю эту подростковую нелепость в отношениях.

Кстати. А зачем он пришёл? Да ещё и так поздно.

Сверху слышу шаги. Моя квартира на третьем этаже. Я поднимаюсь на второй, он спускается с третьего. Мы сейчас столкнёмся. Боже, никогда не думал, что это может ощущаться так нелепо и стрёмно! В голове полнейший хаос. Я даже не смог представить наш поцелуй, а сейчас увижу его в живую. Мы уже семь месяцев не виделись. В отличие от Милы, он не любитель ни голосовых, ни видео сообщений. Мы и не разговаривали толком всё это время.

Может, спросить, что он писал в тех удалённых сообщениях? Ну да, так он и ответил.

Я остановился на втором этаже. Шаг, два. Сейчас он завернёт в пролёте и увидит меня. Я поднимаю голову. Он вздрагивает, заметив меня и застывает спустившись на одну ступеньку. Секунды тянутся вечностью. Я рассматриваю его в тусклом свете лампы. Выглядит немного исхудавшим. Он там дышит? Ощущение такое, словно превратился в статую с широко распахнутыми голубыми глазами. Я точно помню, что голубые. Потому что мы ещё в школе смеялись с того, что он чернобровый такой, с чёрными кудрями и ярко-голубыми глазами. В детстве вообще на девчонку похож был, пока пубертат не начался.

Ох, это ж сколько мы с ним дружим-то? Со второго класса, как мои родители в этот дом переехали? Это уже, получается, двадцать один год. Почти четверть века.

— Привет, — мой тихий голос даже эхо не образует, хотя слышно его хорошо.

Так же как мне хорошо видно его дрогнувшие руки. Ему страшно? Он боится меня, моей реакции, моего решения?

— З-здравствуй, — с трудом произносит он, так и стоя в той же позе. — Ты... В магазин ходил?

— Ага, выпить захотелось, — делаю шаг к лестнице и замечаю, что он пытается пятиться, но едва не падает, потому что ступенька мешает.

— Но ведь уже не продают? — удерживает себя рукой за перила, чтобы не упасть.

— Я в девять вышел, прогулялся заодно. Правда, пиво я уже выпил, остался только энергетик, — поднимаясь на ступеньку выше, и он тоже.

Меня боится. Моей реакции боится. Моего решения тоже. Я для него и палач и судья. Неприятное чувство. Мерзкое, скользкое.

Останавливаюсь на третьей ступени, глядя на него. Мне плохо видно его лицо, лампа слишком тусклая. Не знаю, какие эмоции он сейчас испытывает, но явно не смущение, судя по тому, как впивается руками в свои штаны.

— Ты за пивом в другой район ходил, что ли? — пытается поддержать разговор и держать от меня дистанцию.

— Нет, — качаю головой, — просто на качели сидел, думал. Так задумался, что пока тебя не заметил, даже не знал, что уже третий час. А ты чего так... Нет, стой. Это не... Блядь, — тяжело вздыхаю, опустив голову.

Не могу я! Ни отказаться от него, моего лучшего и единственного друга. Ни принять его чувства. Блядство. Как же херово-то! Почему всё это со мной? Почему это именно он? Почему он вообще любит такого, как я? Почему меня так Вероника не любила?

Хочу плакать.Я взрослый мужик, а расплакаться хочу, как трёхлетний ребёнок – навзрыд, пока голова болеть не начнёт и я не отключусь от усталости. И к маме на ручки, чтобы крепко-крепко обняла и всё проблемы сразу ушли.

— Я не могу так, — опускаюсь на корточки, держась за перила рукой. — Правда, не могу. Это всё сложно. Пиздец как сложно. Не могу я вот так легко взять и отказаться или закрыть глаза. Я только смог наладить отношения с Вероникой. Как мне ещё и с этим разбираться? Что мне, блядь, делать, а? — поднимаю на него взгляд и вижу, как у него трясутся плечи.

Это мне плакать хочется. Мне, слышишь?! Как же, блядь, больно. Ни друг, ни враг, ни любовник. Кто он мне теперь? Кем я хочу, чтобы он был? Что мне сделать, чтобы никому не было больно?

— Прости, — дрожащим голосом шепчет Мирка. Владимир. Как мне его называть? — Прости, К-кас.

Это у них привычка извиняться? Тот парень в поезде тоже извинялся. Вероника тоже извиняется часто. Но разве не мне нужно просить у них прощения? Разве не я причиняю им боль?

— За что ты извиняешься? — поднимаюсь, пытаясь не зарыдать, а голос хрипит. — За свои чувства? За дружбу длинною в жизнь? За то, что был рядом в самые ужасные дни? За то, что никогда ничего о себе не рассказывал? За то, что я теперь знаю, какой из меня хуёвый друг? Я хуёвый муж, отец из меня тоже ахоый, ещё и друг отвратительный.

— Это не так!

— Так, Мира, так, — пытаюсь успокоиться, поднимаясь по лестнице, а он пятится от меня, пока в стену не упирается. — Мне давно пора признать, что чувства других я никогда не замечал. И даже сейчас я думаю лишь о том, каково мне со всем этим. Я не задумываюсь о том, какую боль причиняю другим.

— Это не правда, — он тщетно пытается меня убедить, а у самого голос дрожит в такт рукам.

Правду говорят, любовь застилает глаза. Он видит меня таким, каким я себя никогда не увижу и не узнаю. Но за что он мог меня полюбить? Никогда не относился к нему как-то по-особому. Из друзей не выделял, пока наша компания не развалилась. Я же относился к нему, словно само собой разумеется. Никогда даже жизнью его не интересовался!

А он робкий, стеснительный, тихий. Лишь в нашей компании друзей был более откровенным и расслабленным. Никогда не напивается, никогда не устраивает скандалов и сцен. Закрытый. Я лишь раз слышал, чтобы он ругался матом и кричал, когда мы с Ваньком подрались и оба чуть в больницу не загремели, попав под машину. Благо, что та ехала медленно и мы отделались лёгким испугом и парой синяков. Я даже не знаю, плакал ли он, когда его отец в аварию попал. Не знаю, ругался ли он с ними и знают ли его родители про его ориентацию. Я ничего о нём не знаю! Какой из меня друг?

— Идём, — я быстро поднимаюсь, хватаю опешившего Мирку за руку и тяну его за собой.

Сколько бы я не пытался представлять. Как бы я не пытался ломать голову в попытке найти решение, в котором всем хорошо. Этого не будет. Нужно раз и навсегда проверить, что я могу, а чего нет.

У двери замечаю, что коврик подвинут. Так и знал, ключ возвращал. Наверняка потом собирался написать сообщение, что ключ под ковриком и номер телефона поменять, чтобы с ним никто не связался. Да только забыл он, что я в курсе, где его квартира. Как он собирался от меня прятаться?

А зачем я стал бы его искать?

Блядь. В голове каша. Нихуя не понимаю, ни что чувствую, ни чего хочу.

— К-кас, ты чего? — дрожит Мирка, которого я за собой в квартиру затаскиваю, захлопнув дверь. — Давай успокоимся немного? Хочешь, я тебе чай заварю?

— Нахуй чай, — несколько резко отвечаю, оставив пакет на тумбе в прихожей и повернувшись к нему, так и держа за руку.

А у нег кости торчат так, что я их сквозь кожу ощущаю. Похоже, он и правда исхудал. Так нервничал весь этот месяц, что довёл себя до истощения? И руки холодные.

— Прости, но представить себе я этого не могу. В моей голове просто не собирается такая картинка, ты же знаешь, у меня по ИЗО и геометрии с черчением всегда трояк был, — тараторю, практически зажав его между собой и входной дверью, оставив пространство меньше, чем пол шага.

— Что представить? Ты о чём, Кас? — теперь он уже дрожит не от слёз, а от страха.

Да я и сам себя боюсь сейчас.

— Всё о том же, — но и отступить уже не могу.

Пусть он будет меня ненавидеть, если я не смогу. Пусть лучше он будет зол на меня. Но не хочу ни эту жалость, ни его слёзы, ни обиду с попыткой сгладить её чем-то якобы добрым. Я не добряк. И точно не гей. Но отчего же мне тогда так сложно разорвать с ним все отношения? Мне же просто нужно было сказать ему, что это всё мерзко, что это неправильно, что это отвратительно. Как я когда-то сказал это Веронике. Почему ему я этого сказать не могу? Зачем ищу оправдания?!

— Как бы ни думал, чтобы не чувствовал, всё неправильное, — пытаюсь набраться смелости и шагнуть уже в эту пропасть, закончив эту бесконечно тянущуюся неопределённость. — Я не могу так решить. Потому, прости...

— Что?..

Он не успевает договорить, потому что я за шаг прижимаю его к двери и целую. Не рассчитав силу, ударяюсь о его зубы, неприятно прижав наши губы. От меня наверняка разит пивом, хотя и выпил немного. Он может посчитать, что я пьян. Но я не могу закрыть глаза. Смотрю на то, как его зрачки подрагивают, пока наши губы соприкасаются. Боль от столкновения исчезает быстро. Сердце в груди клокочет, словно сейчас взорвётся. А Мирка почти не дышит. Замер, аки мышь перед змеёй. Даже трястись перестал, настолько его шокировало. Только на этом лёгком касании я не останавливаюсь. Такой поцелуй простой и многое не значит. Потому подключаю язык. Ох, чёрт. Я, кажется, забыл, как это делается. И поцелуй выходит рваным, грубым. Жестоким даже.

— Перестань! — вдруг кричит Мирка, отпихивая меня от себя с такой силой, какой от него не ожидаешь. — Поиздеваться решил? Думаешь, это приятно, а?

— Издеваться? Стал бы я ради издевательства тебя целовать? — кричу в ответ, едва удержав себя на ногах. — Наша дружба рушится. Вся моя ёбанная жизнь рушится! Что я должен был делать?

— Ну уж точно не меня целовать! Это больно, — тяжело дышит он, смотря на меня зло и обиженно, прямо как тот парень в поезде.

— Я знаю, ладно? Но я пытаюсь, блядь, понять могу ли я сделать хоть что-то, чтобы мы остал...

— Друзьями? Ты всех своих друзей в засос целуешь? А трахаться со мной сможешь? Ты хоть представляешь, как это? Это совсем иначе, чем с женщиной, — впервые перебивает меня. — Не надо этих экспериментов. Это ничему не поможет. Даже если ты сможешь меня поцеловать, толку-то от этого? Нам не пятнадцать, чтобы всё на поцелуях закончилось. Вот поэтому я и не хотел видеться, — он яростно трёт руками глаза, спешно поворачиваясь.

— Да откуда я знаю, смогу я или нет?! — кричу до хрипоты. — Никто из вас мне и шанса не дал на то, чтобы обдумать и решить всё для себя. И сейчас, когда я пытаюсь понять, смогу ли я сломаться, ты...

— Эгоист, какой же ты эгоист, — качает головой.

— Да, я эгоист. И ради себя самого, чтобы не потерять, блядь, единственного друга, который м... Я пытаюсь, слышишь? Я, блядь, правда пытаюсь перешагнуть через себя.

— А ты меня спросил, хочу ли я этого? — он поворачивается ко мне, глядя на меня с такой болью, что у меня перехватывает дыхание. Даже Вероника так не выглядела, когда мы ругались. — Думаешь, мне нужна твоя жертва ради того, что ты никогда не сможешь мне дать? Кас, — он заставляет себя улыбнуться, но уголки губ дрожат. — Мне это не нужно. Если ты думаешь, что я был не счастлив всё это время, то ты ошибаешься. Это правда, я люблю тебя. Но моя любовь не настолько ужасна и уродлива, чтобы заставлять любимого человека ломаться. Я ни разу не солгал, когда желал тебе счастья. А сейчас ты не только оскорбляешь нашу дружбу и мои чувства, но и меня. И это намного больнее, чем видеть тебя счастливым с другими, — он судорожно вдыхает, пытаясь успокоиться, пока меня от его слов холодный пот прошиб.

Я теряю друга. Теряю свою привычную жизнь. Теряю даже самого себя в этом смерче эмоций и чувств. Одна часть меня не хочет, чтобы он уходил. Не хочет причинять ему боли. Не хочет слышать эти слова, видеть его слёзы. Другая часть меня хочет орать и бесноваться, разнося всё и вся – предали, унизили, оскорбили, бросили. Все они меня бросили! И только где-то глубоко тихий голос надрывается от крика агонии. Мир разрушен. Вся жизнь разрушена.

— Давай закончим на этом, — тихий и слегка гнусавый голос Мирки звучит странновато. — Я не хочу с тобой ругаться или спорить. Мне жаль, что я причинил тебе столько страданий. Но...

— Ты уходишь? — почему-то спрашиваю я, ощущая себя выброшенным щенком.

— Да.

— И я ничего не могу сделать, чтобы остановить тебя? — звучит так, словно мы в мыльной опере.

— Кас, — тихо смеётся он. — Мы давно не дети. И я знаю, какой ты. Ты не сможешь полюбить меня. Не сможешь из-за меня возбудиться, и тем более получить удовольствие будучи со мной. И ты никогда не сможешь смотреть на меня так, как на своих бывших – с желанием. Поэтому, пожалуйста, давай закончим на этом? Я не смогу и дальше притворяться, и не хочу, делать вид, что ничего нет.

— Вот как, — вздыхаю и закрываю глаза.

В голове штиль, а в груди словно дыра образовалась. Он прав, я не смогу дать ему то, что он хочет. Но почему мне так больно?

— Прощай, Кас, — тихо-тихо произносит он.

Щелчок замка, хлопок двери и тишина, только тихо идут часы, передвигая секундную стрелку. Вот и всё. Вот и остался я один. Мне должно быть грустно, но в этом вакууме ничего нет. Все мои попытки, всё, что я пытался, просто выкинуто.

— За что мне тебя прощать, Мир? — спрашиваю у пустоты, прекрасно зная, что ответа не получу.

Неожиданно зазвонивший телефон пугает так, что сердце ухает в пятки. Достав его из кармана, ощущая нотку огорчения, что это звонит Вероника. «Почему это не Мирка?» — глохнет где-то в подсознании.

— Алло? Чего не спишь так поздно? — отвечаю на звонок, плетясь до дивана. Ноги ватные, как и голова.

— Да тут... У тебя всё хорошо? Голос какой-то странный.

— Нормально, я просто спал, — бурчу в ответ, плюхнувшись на диван и только после этого ощутив, как же болят ноги. — У тебя что-то важное?

— Ну... Честно? Влад вдруг сообщение отправил, сказал, что тебе плохо. Я у него спрашиваю, что случилось, а он не отвечает и даже не читает сообщения.

Она говорит, а меня на смех пробивает. Плохо мне? Он ей написал? Для чего? Чтобы она меня поддержала или высмеяла?

— Ты чего? — не понимает Вероника моего смеха, а я гогочу как конь.

Ну смешно же? Он только что ушёл. Разорвал наши отношения. И всё равно позвонил Веронике, чтобы я не остался один. Ну не дурак ли?

— Ник, — смех заканчивается и я громко всхлипываю, впервые за три года назвав её тем именем, как во время замужества. — За что вы так со мной? Сначала ты, теперь ещё и он. Ты же знала, что он меня любит. Знала ведь. И молчала. Как давно? Хотя, это не важно. Всё уже не важно.

— Он признался? — удивляется она.

— Как оказалось, ещё десять лет назад. Оставил мне послание в книге, которую подарил на совершеннолетие, — судорожно вдыхаю, глотая слёзы. Меня всё это уже переломало так, что не собрать. — А когда я попытался понять, смогу ли быть с ним, он просто бросил мне в лицо, что я не смогу этого сделать и ушёл. Ещё и тебя разбудил.

— Ты... Что ты сделал?! — у неё аж голос дрогнул, настолько она удивлена.

— Не заставляй меня повторять это, — ворчу, чувствуя, как от всех этих американских горок в лице эмоций и чувств, начинает болеть голова. Ещё и слёзы не перестают бежать. — Я весь месяц голову ломал, что я должен со всем этим делать. И когда решился попробовать, поцеловав его. Блядь, это даже на поцелуй похоже не было. Скорее на укус. Я настолько никчёмный, чёрт возьми.

— Ты псих, — ужасается она.

— А что, блядь, мне ещё сделать нужно было? Меня бросила жена, мой друг никогда не считал меня другом. Моя мать давно мертва. Отца вообще никогда не было. Дочь вырастет, а я останусь один! Это так ужасно, что я попытался сделать хоть что-то, чтобы не потерять того, кого называл своим близким? — выпаливаю, едва в силах сдерживать злость. — Все вокруг твердят, что я не считаюсь с вашими чувствами. Что я вас тираню и только боль причиняю. А с моими чувствами кто-нибудь считается? Вот ты задумывалась о том, что я любил тебя всё то время, что были вместе? Ты задумывалась каково мне, когда ты вдруг огорошила меня этим признанием? Ты задумывалась, что своим признанием перечеркнула не только свои чувства, но и мою жизнь? Называете меня эгоистом, тираном, жадным и бессовестным. Но вы тогда кто? Ангелы, что ли? Я ведь действительно люблю вас. А вы топчите и топчите мои чувства, требуя от меня понимания и прощения. Извинений за мои резкие слова, потому что сами всё время за что-то извиняетесь. За что? За ваше предательство, за ваши чувства, за то, что вы такие или за то, что любите и ненавидите меня? Я устал, — шумно вздыхаю, закрыв глаза и завалившись набок, отчего диван скрипит подо мной. Старенький он уже. — Я так устал от всего этого, что у меня больше нет сил. Делайте что хотите, живите, как хотите. Хватит уже меня мучить. Я больше не могу, — сжимаюсь клубочком, пытаясь не рыдать в голос.

Это конец. У меня больше нет сил. Оставьте меня уже в покое.

Реалистичный финал

— Привет, — у торговых автоматов ко мне подходит на вид молодая девушка.

— У меня есть дочь, — произношу уже заученную до дыр фразу. Она не первая, кто решает подойти ко мне.

— А... Э-э, ну... Я... Ты женат? — мямлит девица.

— Разведён. Но ты не поняла. Моя дочь смысл моей жизни. И я не собираюсь тратить своё время вне работы на кого-то, кроме неё, — забираю бутылку воды, и ухожу, даже не собираясь слушать, что она хочет сказать.

Не первая и не последняя, я так понимаю. Похоже, придётся сменить бассейн на тренажёрку. Там я смогу хотя бы быть в наушниках и уклоняться от подобных диалогов.

Подхватив сумку, достаю из неё телефон. Надо бы позвонить Миле. Завтра у неё выпускной в школе. И она, скрытница такая, не хочет показывать мне платье, которое выбрала! Вот же... Хотелось бы мне сорваться и приехать к ней, да работа не пустит. Работать вахтой так утомительно. Надо бы завязывать с этим и найти постоянную работу в родном городе. Но тогда зарплата будет меньше. Нет, потерплю до тех пор, пока Милашке не исполнится двадцать пять. Подумаешь, ещё каких-то лет десять, накоплю ей на приличное приданное, чтобы у неё была финансовая безопасность. Не хочу, чтобы она жила в долгах и страдала от этого. Ныне работу найти не так-то и просто даже закончив хороший университет. Да, ещё и его надо оплатить в случае, если не поступит на бюджет. А об этом сообщат только в конце месяца. Дурное правила, чёрт возьми. Никаких нервов на это не хватит.

— Папа, привет! — слышу радостный голос дочери в трубке, аж на душе хорошо!

— Привет, солнышко! Как у тебя дела?

— Хорошо! Сегодня с мамой и тётей Стешей идём в СПА. Я буду самой красивой в классе! — хвастунчик мой, затискал бы.

— У-у, маленькая врединка, ты дразнишь папулю! Я теперь завтра весь день буду отвлекаться от работы в ожидании новостей от тебя! — шутливо канючу, что всегда веселит Милу. Вот и сейчас слышу её довольный смех в трубку.

Свернув на улицу до остановки (ну вот почему бассейн находится где-то во дворах, а?), замечаю выставленные и полностью занятые столики кафе. Ну да, лето, жара. Ещё только начала июня, а жара уже давит так, что можно расплавиться. А за столиками куча молодёжи и парочек есть мороженое и пьют охлажденные напитки. Интересно, в этом году Мила со своей подружкой Ликой тоже устроят турне по кафешкам в поисках лучшего напитка и мороженного? В том году это получилось довольно весело, парочка кафешек даже их посты репостнула. Было забавно. Но сейчас моё внимание привлекает не молодёжь, а знакомая фигура. Невольно замедляю шаг.

А он сидит рядом с каким-то мужчиной и смеётся. Смеётся так, как никогда не смеялся рядом со мной. И позволяет ему касаться себя, трепать волосы. Похорошел, по крайней мере уже не выглядит таким измученным, как в тот раз, пусть и постарел уже. Впрочем, я даже не знал, что происходило в его жизни, ведь он никогда не считал меня другом настолько, чтобы попросить помощи. Чувствую себя униженным. Я настолько был недостоин доверия? Я когда-то пренебрегал нашей дружбой? Отказывал ему в помощи? Использовал его? Это он скрывал от меня всё. Это он не считал должным полагаться на меня хотя бы немного и на все мои вопросы либо отмахивался, либо отвечал «всё хорошо». Потому что любил? Поэтому не мог даже капельку расслабиться рядом со мной? Я не понимаю, почему он тогда вообще изображал из себя моего лучшего друга и помогал в том, в чём ни один обычный друг не стал бы помогать! Разве любовь может быть настолько ничтожно маленькой, что не позволяет даже чуть-чуть больше полагаться на других?

— Пап, ты не слушаешь!

— Прости, милая, я задумался, — оборачиваюсь и быстро перехожу на другую сторону улицы.

Я мог бы подойти и поздороваться, всё же, дружили больше двадцати лет. Но кто я такой, чтобы вмешиваться в чужую жизнь? Меня никогда не считали достойным, надёжным и другом или мужем.

Что ж. Это уже всё в прошлом. Я переболел, пусть мне всё ещё обидно. Успокоился и наплевал на все эти гомосексуальные заморочки. Не моё. И знать я это не хочу и не буду в это лезть. Пусть они все делают со своей жизнью, что хотят. У меня есть моя дочурка Мила, Миленочка, Милашка моя. И большего мне не надо.

— В этом году мы с Ликой хотим снова устроить турне по кафешкам, но в этот раз включим ещё и разные магазины. Правда, к нам ещё подключится её парень, Витька. Он иногда такой бесячий. «Сладости едят только девчонки», а сам кофе без сахара не пьёт.

— Он просто смущается, — тихо смеюсь.

— Да чего тут смущаться? Это же просто еда! Почему тогда никто не смущается говорить, что чего-то не любит? Это как-то глупо.

— Согласен. А у тебя как дела? Появился парень?

— Нет. Они все дураки! — я прям вижу, как она ножкой топает. — Вот кто назначает свидание в Птичке? Там же даже спокойно не поговорить. Ну не хватает у тебя денег на хорошее кафе, пригласи в парк. Что в этом такого?

— И потому дураки?

— Да! Я замуж не выйду, всегда с тобой буду!

— Ох, даже не знаю, пугаться мне или радоваться, — подшучиваю.

— Папа, ты вредина!

— Я тоже тебя люблю, доченька. Жду завтра много фотографий и видео твоего выпускного! Напомни маме, чтобы ни за что не забыла.

— Хорошо!

Где-то на заднем фоне слышу окрик Вероники.

— Беги к маме, солнце. Спишимся вечером. Люблю-люблю! — издаю пару раз звуки поцелуев и жду, когда моя неусидчивая дочурка отключит телефон.

— И я тебя, пап! Чмоки-чмоки.

Сбросив вызов, убираю телефон в карман и достаю наушники. Автобус подходит к остановке как раз после меня и я быстро забираюсь в него. Оплачиваю проезд и усаживаюсь на первое попавшееся место и смотрю в окно, в ожидании своей остановки. Я рад правда рад, что и у него, и у Вероники всё наладилось и всё хорошо. Пусть будут счастливы без меня, раз со мной не могли. Они вычеркнули меня из своей жизни, и я не хочу пытаться доказывать или ссориться с ними из-за своего так называемого эгоизма. Если им не нужны ни я, ни мои чувства, ни что-то ещё от меня, пусть. У меня есть дочь. И этого мне хватит. Я справлюсь. Ведь по итогу я всё равно всегда был один.

Тем временем в кафе

— Влад. Ты чего, малыш? — Артём подсаживается ближе к Владимиру, доставая из кармана платок и начиная вытирать его слёзы.

— Прости, — всхлипывает Влад, пытаясь успокоиться, что выходит плохо. — Просто... Помнишь, я тебе рассказывал про мою первую любовь?

— Угу, помню, — Артём подаёт Владимиру стакан сока со льдом, в надежде, что это поможет ему немного взять себя в руки.

— Я только что видел его. Он... Так постарел. И... Прости, правда, прости, — всхлипывает Владимир, закрыв лицо руками.

— Глупый, — тяжело вздыхает Артём, обняв Владимира за плечи и прижав к себе. — Первая любовь так просто не исчезает. Она всегда будет с тобой. И я буду с тобой, — Артём взглядом и жестом показывает подходящей официантке, что у них всё хорошо.

Так кивает, но спустя мгновение просто проходит мимо и ставит на стол стакан воды и ещё салфетки. Артёма всегда забавляет то, насколько иногда могут быть внимательны и добры люди. И то, насколько же они могут быть жестоки при этом.

— Устал? Пойдём домой, хорошо? Примем ванну и расслабимся, — уговаривает Артём, пытаясь успокоить своего любовника.

— Угу, — кивает Владимир, отстраняясь от Артёма и почти залпом выпивая стакан воды.

Он знает, что доставляет проблемы Артёму. Но они оба в отношениях не по большой любви. Просто так сложились обстоятельства, что в один прекрасный день они сначала переспали, а потом познакомились поближе. И, как и у Владимира, у Артёма есть тяжёлое прошлое, от которого так легко не избавиться. Потому их отношения больше похожи на попытку зализать друг другу раны, нежели из-за любви. Не тот возраст, чтобы любовь была для них первостепенной. Просто им обоим нужен был кто-то, кто не даст упасть, пока на чёрных дырах их сердец живут те, с кем они никогда не смогут быть.