Глава третья

Проснувшись на рассвете, Иошито открыл глаза и ощутил изнеможение, оставшееся от короткого и беспокойного сна. В комнату наполнилось утреннее сияние, по мере того, как первые лучи солнца дерзко поднимались над горизонтом, освещая каждый уголок его убранства. Слегка ошеломлённый, Иошито обнаружил на своей постели резвящихся чудесных созданий – Милу и Ивана. Вчера они уже так поступали, однако, на счастье, сегодняшний разбойничий налёт не приходился на его измученное сердце.

— Зачем вам нужно будить меня с таким необычным замыслом? - выразил свои сомнения Иошито, пытаясь осознать, почему дети вели себя так. Мила и Иван обратили свои взгляды на молодого монаха с двух пар искрящихся, любопытных глаз, продолжая непрерывно прыгать на кровати в надежде разбудить его. Мила, с младенческим волнением и радостью, стремилась вовлечь его в их забавную игру.

— Мы - играем! Мы должны разбудить тебя, потому что ты должен победить нас! - выпалила она с яростным запалом, пытаясь подстегнуть молодого монаха принять участие в этой игре. Иван, немного стеснительно, но с таким же пламенным энтузиазмом, улыбнулся монаху и по-уловимому кивнул, ожидая его реакции.

Иошито заинтриговала эта забавная мысль детях и на несколько мгновений он задумался, как добиться этого. Он пристально посмотрел на детей, затем внезапно улыбнулся, решив, что будет с ними дразниться. Молодой монах медленно протянул руки к ребятам и начал аккуратно щекотать их, словно играясь с ними. - Вот моё отмщение за то, что вы меня разбудили! - с радостью сказал он, восхищаясь их смехом и позитивной энергией, которую они пронесли на этом изумительном месте. Мила и Иван, поражённые неожиданной реакцией молодого монаха, расхохотались, когда он начал их щекотать. Щекотка сделала их очень игривыми, и развеселила их до невообразимых пределов. Мила смеялась, наслаждаясь не только самим процессом, но и своей собственной игривой натурой, которая сияла на её лице. В то время Иван казался слегка напряжённый от щекотки, и своим хихиканьем и озорной улыбкой быстро вынуждал себя отступить. Оба ребёнка были совершенно застигнуты врасплох игривой реакцией молодого монаха. Они спрыгнули с кровати Иошито и решили начать игру в прятки. Убегая от его щекочущих рук, они пытались выбраться из его поля зрения, но искристый смех и возбуждение взлетали в воздух, как пьянящий аромат цветов.

В пышной комнате, окутанной таинственной атмосферой, разливался гам детского смеха. Не без изящной элегантности и изысканности, он воскликнул: "Эй, куда вы, маленькие проказники, направляетесь?" Восхищение и радость заполнили его грудь при виде детей, с лёгкостью прыгнувших с его комфортабельной постели и бегущих. Истинное удовольствие отдавался взглядом Иошито на удаляющихся детей, звенящих смехом, словно звон приятных колокольчиков. Всадники радости и веселья несло в их игре, а он сам делился своей радостью, наряжая голос в лёгкий и игривый оттенок. Казалось, ни одна проказа не могла омрачить их детско-радостного настроения. Зевая изящным движением, подобно уютному котёнку, монах встал с постели, начав застелелать её тёплым покрывалом, и сонно начав поттягиваться после этого. Затем он с любовью приласкал пряди своих волос, перед самым их окончанием на шее слегка закрутил в резервуарную локоны.

После этой небольшой ритуальной подготовки он направился в своё восхитительное святилище - ванную комнату, чтобы начать свои обыденные процедуры. Тем временем дети не прекращали свою игру, наслаждаясь притягательностью гонок и пряток, свободно ускользающих от слегка щекотливых прикосновений юного монаха. Они бегали по просторному дому, испытывая ощущение свободы и радости, что на некоторое время позволили себе стать настоящими наивными дураками этого мира. Великодушные лучи солнца будто посыпали этих юных проказников своей благосклонностью, делая их жизнь ещё более беззаботной и игривой.

Вскоре Иошито зашёл в ванную, где и начал свою утреннюю рутину. С ленивыми движениями Иошито взял щётку и бутылку с веществом, напоминающую по форме и цвету некую пасту. Бутылка содержала экстракт трав, созданную мудрыми мастерами, чтобы поддерживать здоровье полости рта и зубов. Легко выливая травяную пасту на щётку, монах начал аккуратно чистить каждый зуб, словно восстанавливая их блестящую чистоту. По мере того, как заботливо ухаживал за своей улыбкой, Иошито учащался двигаться вперёд по своему ритуалу ухода. Медленно снимая свою пижаму, он аккуратно одевал свою обычную одежду на тело, словно прикрываясь покрывалом непорочности. Каждое движение было исполнено с утонченной грацией, будто монах прорабатывал каждый шаг заранее, чтобы подчеркнуть свою преданность и представить себя в наилучшем свете. Когда монах закончил одеваться, он принялся за причёску. В его умах появилось олицетворение, что каждая прядь волоса – это неотразимая нота мелодии, которая должна быть настроена в идеальном соответствии. Расчёска прошлась по красивым волосам Иошито, укладывая их в стильную и аккуратную причёску. В сердце монаха проснулось ощущение, что поддержание эстетической гармонии на его голове отражает его внутреннюю гармонию. Каждую утреннюю минуту Иошито оказывал заботу о своём внешнем облике, не пренебрегая никакой деталью. Его упорство и дисциплина являлись его визитной карточкой, подчёркивающей его стремление к совершенству. Он практиковал самонаблюдение и обращал внимание на самые мельчайшие аспекты своего повседневного существования, чтобы ничего не оставалось незаконченным.

Вскоре, после долгих и освежающих ванных процедур, молодой монах, как обычно, приступил к своей утренней рутине. Он вошёл в зал, наполненный благоговейной атмосферой, и уселся на мягкую подушку. Обволакиваемый мирной и умиротворяющей энергией, он позволил себе некоторое время для молитвы и размышлений. Словно танцуя на воздушных нитях, Иошито приступил к своим молитвам. В это время дети, играющие рядом, не проклинали своей игрой его сосредоточенность. Напротив, они словно ощущали тонкие вибрации воздуха, когда монах произносил священные слова, и решали воздержаться от громких игровых выкриков. Ведь они понимали, что в это мгновение для Иошито молитва стала священным аккордом, и они смиренно слушали эту гармонию. Астион в это время взобрался на плечо Иошито, будто бы отражая его душевное состояние. Нежными лапками, словно птенец, он тыкал в щёку Иошито, будто бы принося в нём ещё больше искренности и проникновенности. Сосредоточиваясь на своем дыхании и молитве, Иошито почувствовал, как окружающая обстановка начала окутывать его особенной атмосферой. Воздух стал пропитан спокойствием и гармонией, словно природа сама сошла с ума исключительно благодаря его посвященной молитве. Дети, словно олицетворение самой покладистости, понимали, что нужно сохранить тишину и не мешать монаху в его общении с небесами. И они с благоговейным смирением делились этим пространством, лишь время от времени лёгкими вздохами и тихими шёпотами, которые не нарушали священную гармонию обители.

Иошито, вскоре, завершил свою утреннюю молитву с глубоким погружением в свои мысли и взором, направленным восхищённо в сторону Зубаира и Мирены. Они вошли в зал тихо и скромно, словно движимые неуклонной грацией. Это обычное рутина приветствования, которые произошла и вчера тоже. Иошито, отразив приветственное чувство, которое было так великодушно в его сердце, радостно поприветствовал их своей привычной улыбкой и искренностью в глазах.

— Ох! Доброе утро! - сказал он, его голос завораживал своей теплотой и внутренней искренностью. Его слова несли с собой эхо доброты, которая окутывала его собеседников так же, как преданное пламя свечи окутывает своих почитателей. Мирена и Зубаир ответили теплой улыбкой, которая отражала безграничную любовь к монаху и восхищение его изысканной речью и добрым сердцем. Они затем вступили в диалог, приземисто и радостно приветствуя молодого монаха.

— Доброе утро, молодой монах, - произнесла Мирена. - Мы надеемся, что твоя молитва прошла мирно, ведь для нас особенно важно, чтобы ты чувствовал себя комфортно в нашем скромном пристанище. Мы приготовили для тебя небольшой перекус и хотели предложить тебе разделить его с нами, - Молодой монах глубоко вздохнул, чувствуя благодарность за теплоту, которую испытывал в присутствии своих опекунов. — Всё хорошо. Благодарю вас, - ответил он на приглашению на скромный завтрак. Его голос звучал спокойно и сдержанно, отражая его состояние внутреннего взаимодействия и единения с самим собой. Вскоре Иошито проник на кухню, которая скрывала в себе атмосферу приятного уединения, в которой тихо и мирно застолили двое взрослых, а также дети. Свет утра проникал через окна, касаясь столовых приборов и добавляя блеск. Все подошли к столу и спокойно сел за него. Монах, всё ещё недавно овладевший искусством молчаливого самоотречения и непрерывных размышлений, задумался, не лежит ли на нём ответственность сообщить своим опекунам о том, что он разгадал тайну, способную помочь им справиться с проблемами, зарождающимися в посевах. Его умом пролетала мысль о том, когда и как следует открыть эту тайну, желая, чтобы его слова не причинили семье беспокойства или тревоги. Иошито погрузился в раздумие. Мысли и распутные рассуждения молодого монаха постигли его во время безмятежной трапезы, привлекая внимание взрослых, чьи глаза проводили через его душу.

Вскоре заботливый Зубаир насторожился, ведь отметил он неуправляемую отвлечённость молодого монаха. Вместе с ним забеспокоилась и Мирена, следя за ним и его мечтательным поведением, пытаясь разгадать таинственное происшествие. Благородные слова покровителя довели до ушей молодого монаха: "Что-то обеспокоило тебя, Иошито?" и эти слова вернули молодого монаха к реальности, напомнив ему о символических поражениях внешних источников, заставив издать вопрос: "что?". В его глубине проснулась внутренняя смиренность и мудрость, которая некоторое время перехватила голос его тонкого рта, прежде чем его слова охватили вдохновляющую ауру его открытий.

Иошито, воспринятый как таинственный оракул, внезапно прервал свои размышления, словно призванный к действию нечеловеческой силой, и произнёс: "О да, я просто... Я... Я нашёл ключ, и я знаю, как снять проклятие и кто его наложил". Его слова зазвучали как предвестие грядущих перемен, вызывая волнение и трепет у всех собравшихся за обеденным столом. Зубаир и Мирена, словно стражи древних тайн, на мгновение окаменели в изумлённом молчании, услышав это откровение молодого монаха. Их сердца замирали от предвкушения возможности раскрыть тайны, затмевающие мраком проклятие урожая.

Мирена, вскоре, первой преодолела оцепенение, стремясь понять глубину откровения Иошито. С её губ раздался шёпот, пронизанный нежностью и тревогой: "Вы нашли способ снять проклятие и раскрыть его источник? Поделитесь, пожалуйста, своим знанием, позвольте нам заглянуть в бездну тайн, что скрываете в своей душе", - слова её были наполнены благоговением перед величием открытия. Зубаир, весьма заинтригованный и пленённый этим заявлением, горячо жаждал узнать больше, словно орудуя мечом рыцарь истины, бьющийся с тьмой неведомости. Он ожидал, что эта загадочная история изменит их судьбы навсегда, открыв им путь к свершениям, о которых даже не смели мечтать.

Иошито, сияющий умом и даром разумения, раскрывал перед своими соратниками столь мрачное прошлое, скрытое за проклятием урожая.

— Вопреки обыденным представлениям, я познакомился с истиной от Элениса, маленького божества, которое в эти дни дежурил неподалеку, охраняя всходы и ростки наших полей. Его смех, хоть и кажется чуть пугающим, на самом деле является аккордом в битве сил. Звуки, которые мы принимали за смех, лишь отголоски его борьбы за сохранность нашего плодородия, - проникновенно произнёс Иошито, закатывая глаза от глубины своей рассказанной истории. Обеспокоенный Зубаир поднялся со своего места, поддел на локтях и обратил своё внимание к Мирене, искажённые страхом черты его лица выразили не только его озабоченность по поводу проблемы, но и его неподдельное сочувствие, которое он разделял со своей женой.

— И что же нужно сделать, чтобы разрушить данное проклятие, положившее на заповедные земли духа Зальнука? Скажите нам, как мы можем избавить зону нашего сбора урожая от этого проклятия? - произнёс Зубаир, испытывая горячую необходимость в решении этой проблемы. Мирена, услышав вопрос, медленно склонила голову, долго размышляя над дальнейшим ходом действий, тревога сжимала её сердце. Она осознавала, что ответственность на их плечах была непомерно велика. Внезапно она подняла свой взор, и её глаза, полные смеси сострадания и беспокойства, смотрели на Иошито с надеждой на то, что в нём проснется мудрость истинного познания, чтобы провести их сквозь мрачные тени и привести свет и радость на земли, погрязшие в проклятии. Тишина, словно обволакивала их, создавала атмосферу волнения и ожидания. И вот, отчаянием на лице Иошито пронёсся намек на уверенность.

Однако, вскоре, Мирена кое-что поняла и осознала, подняв удивлённо брови, а затем взглянула недовольно на молодого монаха. Она скрестила строго руки крестом, приподняв бровь.

— Подожди, ты ушёл ночью в поздний час, чтобы выяснить, что с урожаем? Иошито, мальчик мой... - недовольно прозвучал ироничный голос Мирены, словно накануне неугомонное море забилось волнами, готовясь к грозовому шторму. Лицо Иошито резко поменялось от удивление и на его лице появилась слегка неуверенная улыбка, словно бархатный цветок, пытающийся расцвести даже в холодном ветре осени. Да, он нарушил святой закон, который он сам присягал соблюдать. Но смутное чувство собственной духовной свободы подтолкнуло его к этому неловкому шагу.

— Кхм, мне очень жаль за это и мне очень стыдно... - из груди Иошито прозвучали эти слова, словно нежное признание во грехе, сделанное перед кануном светлого восхода, Зубаир сел. В глазах Иошито отразилась вина, как лёгкая капля росы, скользящая по лепестку цветка. Мирена не могла устоять перед этим тихим и смиренным выражением молодого монаха. Его искренность и сила духа проникли в её сердце, словно лучи солнца, пробивающиеся сквозь непроглядную пелену туч.

Однако, Монах, не смотря на это, не смог проникнуть прямо в сердце Мирены своими извинениями. Она выглядела немного раздражённой и недовольной его поступками. Острый укор сорвался с её языка и она, полна сил и мудрости, ответила: "Ты, юный монах, нарушил наше драгоценное правило, рискнув отправиться в одиночку ночью. А сейчас ты утверждаешь, будто посетил божество? Поверь мне, и это запрещено, юноша". Такова была Мирена, олицетворение сердитости и строгости в своём поведении и речах. Не скрывая своего недовольства, она ясно дала понять Иошито, что его извинения не слишком её убедили.

У молодой монах взгляд пристыженно устремился в пол, испытывая сильное сожаление и начал молчать. Он не знал, какие ещё слова им сказать, чтобы смягчить сердце Мирены и убедить её в своей искренности. Мирена не могла пройти мимо нарушения правил, замеченного ею. Это побудило её высказать выговор молодому монаху, чтобы привлечь его внимание к серьёзности ситуации. Но извинения Иошито и его обещание изменить своё поведение в будущем отражали его настоящую покорность и желание преисполнить свои обязанности, помочь окружающим и изменить свой путь. Глаза юного монаха блеснули отрезвляющим познанием и он прошептал: "Мне искренне жаль, и я обеспечу, чтобы подобное никогда не повторилось. Однако, госпожа, вы не знаете всей истины. Теперь, с этим новым знанием, я смогу помочь Эленис избавиться от проклятия урожая и освободить наш залитый страданиями народ от вечного натиска". Не подозревая, что его слова не найдут одобрения в сердце Мирены, Иошито вскрикнул о своем подвиге, ибо был одержим мыслью о благе, забывая о возможных последствиях.

Мирена сидела неподвижно, словно статуя, её красивые волосы сверкали на солнце, подчёркивая её старинное достоинство. В её глазах мерцало неукротимое пламя решимости, такое же сильное, как пламя её гнева. Она прислушивалась к словам Иошито смело смотрящего ей в глаза.

— Ни за что! - воскликнула она, подняв голос, чтобы он смог услышать мощь её отказа. - Не думай об этом! Ты никуда не сможешь пойти в неподходящее время, чтобы иметь дело с проклятым злым духом! - Иошито был ошеломлён таким резким оборотом событий. Он не ожидал, что она будет настолько против его решения. Он верил в свои силы и надежду на спасение урожая. Но несогласие Мирены ошарашило его ранимую душу. Он не мог скрыть своего изумления, и его лицо выразило всю его потрясённость. Казалось, что он не осознал, что Мирена не видит в нём храброго человека, способного принести положительные перемены или даже сыграть значительную роль в решении проблемы.

— Но почему? Я могу снять проклятие! - прошептал Иошито, его голос звучал смело и решительно. Эта фраза отражала его неукротимую силу духа, его непоколебимую уверенность в своих способностях. Мирена смотрела на него с недоумением и тревогой в глазах. Она понимала, что молодой монах полон энергии и желания помочь, однако представляла, насколько опасным может быть столкновение с проклятым духом. Мирена покачала укоризненно головой, сквозь тонкие морщины на её лбу пробивалась решимость и строгость. Её красивые глаза светились непоколебимой стойкостью. Она знала, что бороться со сверхъестественными существами, способными нанести вред урожаю и причинить вред обитателям этого мира, не является игрой. Это опасное занятие, требующее отваги, опыта и уверенности. Ярость, переполнявшая грудь Мирены, заставляла её отрицать возможность участия Иошито в этой суровой борьбе.

— Потому что, Иошито, ты слишком молод! - резко проговорила Мирена, её слова отразили верность жизненному опыту и мудрости. - Тебе не хвататит защиты и опыта. Борьба с проклятыми духами - это наивно и небезопасно для тебя. Это работа для истинных взрослых, смелых и опытных людей, подготовленных к этому испытанию. А ты, юноша, ещё не достоин этого вызова, - Глаза молодого монаха исполнились грустью. Они стали отражением его внутренних мучений и боли.

Иошито с тревогой взглянул на Зубаира, ожидая услышать его мнение по данному вопросу. Взгляд мужчины отражал безукоризненную решимость и надёжность, однако был пропитан и некоторыми каплями уныния. Внутренний монашеский мир Иошито был затронут и подавлен, когда рванулась внезапная буря противоречий.

— Я согласен со своей женой в этом вопросе, - проговорил Зубаир с завидной твёрдостью и уверенностью в каждом слове. Его голос звучал гладко, словно чистая вода, унёсшая с собой какую-то глубоко запрятанную боль. Изречённые их речами о бережливой заботе и желании оберегать Иошито от опасности непроходимо проникали в душу и окружали её невидимыми плетьми сомнений. Иошито сокрушённо и печально воспринимал эти слова, которые переполняли его душу тоской и разочарованием. Он желал только добра и света, стремился помочь людям, облегчить их тяготы, идя встречать духа. В этот мрачный момент молодой монах почувствовал, что разрывается его мечта о помощи людям и прокладывании тропинки надежды сквозь тёмные преграды. Однако, смирившись с реальностью, он тяжело вздохнул, осознавая, что Зубаир, разделяя точку зрения своей жены, непреклонно стоя на её стороне. Это олицетворение незыблемого союза и принципиальности взглядов обостряло раскол между Иошито и окружающим его миром.

В задумчивом положении, Иошито губит слова, собираясь что-то сказать: "но...", но Мирена - гордая и непоколебимая в своих убеждениях, перебила его перед тем, как он успел оформить свои дальнейшие мысли. Её речь звучала резко и пренебрежительно, словно проникала в самую глубину его души, намекая на то, что даже рассуждать на эту тему не стоит. Иошито ощутил горечь поражения, сложившегося положения, и свою собственную неспособность изменить что-либо в этом неприятном проклятии, которое постигло их урожай. С упавшим взглядом, он опустился над своей тарелкой, признавая и смиряясь со своим поражением. В то время как его пронзали острые ощущения разочарования, Мирена оставалась непреклонной в своем решении, не собираясь изменять своё мнение. Не смотря на всесильные аргументы молодого монаха, она не желала слушать его, настаивая на своей позиции.

— Никаких "но"! Ты не вправе иметь дело с проклятыми духами, и я не позволю тебе поступать подобным образом! - прозвучало со строгостью и неумолимостью из уст Мирены. Молодой монах, отягощённый унынием и раздражением в такой развитой ситуации, стал казаться буравящимся грёзам и грустным образом, к которому обращались с жалостью и превосходством его опекуны, которая не счели его способным принимать самостоятельные решения. Иошито решительно решил молчать, не ведая, какое иное слово смогло бы изменить их мнение. Окружающий его мир померк в сравнении с его внутренним бурлением мыслей и эмоций. Ткань непостижимой судьбы накинулась на его плечи, подобно путешественнику, потерявшему дорогу в густом тумане. Словно брошенная пешка на шахматной доске, он всё ещё надеялся на поворот игры, который осветит его путь и притянет их сердца к свету истины.

За столом, уставленным посудой из изысканного фарфора, монах умолк, словно в обществе наступила неожиданная холодная тишина. Неспокойные взгляды скользили с одного лица на другое, а неловкие попытки разговора умирали на губах, словно несмелые бабочки, застигнутые жестоким летним ветерком. Иошито, ощущал, что ход беседы совсем не складывается таким, каким он надеялся.

Вскоре Иошито медленно поднялся со своего места, поев. Бережно подойдя к Астиону и взяв его на руки, он медленно, словно в танце, направился к выходу. Его густые волосы покачивались в такт шагов. Взойдя по изящному коридору, Иошито перешагнул порог своей комнаты. Её атмосфера приветственно обняла его, словно старый друг, готовый выслушать и поддержать в любую минуту. Взглянув на кровать, он обнаружил свою сумку со свитками, уютно устроившуюся там. Трепет пробежал по его позвоночнику, пока он подошёл к рюкзаку и, сев, начал шариться в сумке. Иошито взял первое попавшееся Священное Писание и развернул его, словно это было трогательное послание из прошлого, предвещающее будущие дни испытаний. Закрыв глаза, Иошито вдохнул аромат мудрости, который вошёл в его ноздри и наполнил сердце надеждой.

Мирена и Зубаир в это время сидели в тишине за столом, продолжая есть свой завтрак. Они начали обсуждать инцидент, произошедший. Мирена, произнося свои слова почти шёпотом, выразила свою тревогу: "Этот мальчик настолько упрям, он просто бесстрашен. Он не перестанет, пока не разберётся и не избавит нас от этого проклятия. Что мы, о Высший, только натворили?" Сразу же после завершения завтрака, муж и жена уселись на уютном диване, тяжело вздохнув, чтобы провести частную беседу. В ходе этого разговора, Зубаир с выражением беспокойства на лице, выразил свои опасения по поводу того, что Иошито будет настаивать на том, чтобы попытаться снять это заклятие, несмотря на все их предупреждения. Слова Зубаира звучали тихо и настороженно: "Скажи мне, стоило ли нам вообще говорить ему о проклятии урожая? Возможно, он постарается обойти наши предостережения, чтобы предпринять свои собственные поиски и развеять это проклятие. Я всё больше обеспокоен тем, что мы разрешили молодому монаху исследовать это без нашего присмотра. Кто знает, какие могут быть последствия?" Зубаир склонился, вздохнул и ощутимо покачал головой, словно пытаясь осознать масштаб их ошибки. Его пытливые глаза ищуще скользнули по лицу Мирены, в надежде увидеть хоть немного успокоения в её выражении. Но его беспокойство не исчезло, а лишь усилилось, когда он осознал, что теперь они уже не могут повлиять на решение Иошито и контролировать его дальнейшие действия. Тяжёлое молчание окутало комнату, словно проникало в самые уголки, отражая волнение, которое охватило сердца Мирены и Зубаира. Каковы будут последствия их рокового решения? Мирена ощутила подступающую к ней волну страха, слегка дрожащую в её груди, ведь она осознавала, что обрушившиеся на их семью беды вовлекут их все глубже в тёмные тайны прошлого. А Зубаир, пораженный собственной нерешительностью, начал осознавать, что утончённая иерархия его покоя и порядка, которую он столь усердно хранил всю свою жизнь, теперь рушится и подвергается сомнению. Времена перемен наступили, и их судьба связана с тайнами, которые они даже не могут начать постигать.

Мирена встревоженно взглянула на Зубаира, олицетворение мудрости и решительности, и с грустью кивнула в ответ. Его слова, проникнутые размышлениями, прозвучали резонансно в их тихом и уединённом зале.

— Ты прав, Зубаир, - ответила Мирена, словно река мудрости. - У нашего молодого монаха бурлит страсть и силное желание преодолеть любые преграды. Он, несомненно, попытается освободиться от этого проклятия без нашего разрешения. Нам следует внимательно наблюдать за ним, провести бдительный дозор за каждым его шагом. Нужно разработать особый план, который помешает ему осуществить это намерение. В противном случае, последствия могут быть катастрофическими и нанести неустранимый ущерб, - Зубаир задумчиво поглядел вдаль и, словно вздох был соткан из его размышлений, согласился с Миреной. Он понимал, что на плечах опекунов лежит множество ответственности, и природа их задачи требует безупречной предусмотрительности.

В этом Священном Писании, которые открыл Иошито, было написано: "О, юнец, услышь мои слова, ибо я, прихожу к тебе с посланием от высших сил. В вашем сердце есть мудрость, достойная стать оружием в борьбе с проклятием, на поле битвы с предвестником катастрофы. Узри своё истинное предназначение. Ты несёшь в себе огонь знания и свет добра. Продолжайте свой путь, готовьтесь к испытаниям, ибо наставления истины ждут вас на тверди долгого пути. Не позволяй страсти и сомнениям запутать твой путь. Доверяй своей интуиции и прислушивайся к голосу своего сердца. Уверенность в себе — это ключ, который может разрушить самые мощные барьеры. В борьбе с проклятием помните, что ваша сила заключается в вашей приверженности истине. Внимательно прислушивайтесь к знакам природы и тайнам всех существ, ибо они подскажут вам, как бороться со злом. Итак, вставай, юнец, и иди, зная, что небесные силы сопровождают тебя. Посвети своим светом во тьме, помоги всем. Ты - надежда и благословение". Прочитав слова священного Писания, Иошито преисполнился вдохновения и новой уверенности в стоящей перед ним задаче. Молодой монах на мгновение почувствовал себя ошеломлённым этой задачей и её опасностями, но, прочитав Священное Писание, теперь он был полон решимости преодолеть проклятие и спасти невинных жителей деревни. Имея на своей стороне небесные силы и руководствуясь внутренней мудростью, молодой монах знал, что он способен снять проклятие и принести мир и защиту на места сбора урожая. Лёгкое дуновение волнующей опасности окутал его на мгновение, но вера в самого себя, подспудно пробудившаяся после чтения священного писания, стала его главной опорой, поддерживающей на пути к справедливости.

Иошито, преданно и с благоговением, заботился о своих Священных Писаниях. Его пальцы бережно скользили по уставшим страницам, как лёгкий ветер, что играет с листьями старого дерева, возвышающегося в саду. Завершив свой ритуал упорядочивания древних текстов, Иошито начал собирать свои скромные пожитки. Его сердце было полно намерения тихо покинуть убежище, чтобы выполнить свою святую миссию, что казалось невозможным бременем для простых крестьян этих земель.

Только вот неожиданный стук, словно судьба стучала в дверь его судьбы, нарушил его сосредоточенность. Иошито взглянул на тяжеленную деревянную дверь своей комнаты, где звук отзывался глубоким эхом.

— Кто бы это мог быть? - думал он, не подозревая о коварстве, что таилось за невинной внешностью приходящего. Его голос, как мелодия на ветру, пронёсся сквозь комнату: "Да? Войдите". Тон был пытлив и дружелюбен, но в том пытливом звуке звучали нотки предвкушения неизведанного и новых открытий.

Дверь скрипнула, открываясь, и на пороге появилась Мирена, чьё лицо излучало теперь невинность и теплоту, словно утренние лучи солнца, пробивающиеся сквозь листья. Но глаза её скрывали тайну, подобно туману, что скрывает предрассветные поля от глаз спутника. Она подошла к Иошито, и, словно актриса на сцене, великолепно изобразила заботу и теплоту, но в глубине души её планы были холодны и расчётливы. Мирена и её супруг Зубаир, тканью интриг пытались запутать Иошито, чтобы он забыл о своём благородном стремлении.

— Монах, - начала она, её голос звучал мягко, как падение шёлкового покрывала на пол. - мне нужна твоя помощь! Мне нужно... э-э... Вымыть полы! Без тебя я не смогу убрать в доме, а мой муж занят. Пожалуйста, помоги мне, - сказала Мирена. Иошито был удивлён, когда услышал просьбу Мирены. Его брови легко поднялись, словно листья, колыхаемые неожиданным ветроком. Он не мог понять, как такая мелочь могла тревожить его опекуна, но молодой монах не обладал способностью отказываться. Его сердце было полно сострадания, и он не мог оставить Мирену без помощи, даже не подозревая о скрытых водах, течение которых она пыталась изменить.

— Э-э... Хорошо, я помогу вам, - бессознательно ответил Иошито, демонстрируя свою неиссякаемую готовность помочь и желание служить, как настоящий слуга своего народа и веры. Его слова прозвучали, как лёгкий ветер, который несёт листья к новым дальним берегам. Мирена, в своём триумфе, улыбнулась молодому монаху, её радость пылала, как утренняя звезда на рассвете, отражая блаженство и облегчение от отвращения грозящей опасности. Она была вне себя от радости от того, что её план сработал, и юноша, не задумываясь, принял её просьбу.

— Отлично! Большое тебе спасибо, юный монах. Я уверена, что мой муж тоже был бы доволен. Давай, начнём! - И с этими словами она пригласила Иошито следовать за ней, влекомого в танец быта и повседневности, вдали от путей, по которым его звали звёзды и судьба.

Иошито глубоко вздохнул – вздох, наполненный вечным спокойствием деревни, и последовал за Миреной.

Мирена вела его сквозь извилистые коридоры быта к тем уголкам дома, что являлись приютом для скопившейся пыли и забытых капель разлитой жизни. Подобно тому, как искусный живописец водит кистью по холсту, так и Иошито, смиренно и без малейшего намёка на негодование, отдавался своим обязанностям по уборке. Он мыл полы с такой заботой, словно очищал чистые души от грехов, и вытирал пыль, как будто сгущалась она веками и теперь отступала перед его непоколебимым трудом.

Тяжесть задач не склоняла его к сомнениям, невзирая на то, что каждое движение требовало усилия, подобного поднятию тяжести с души. Все эти занятия, хоть и были далеки от его духовных стремлений, не вызывали в нём ни сколка недовольства. Иошито выполнял свой долг с чувством ответственности, подобно тому как старинные часы беспрестанно отсчитывают время, неукоснительно и точно.

Мирена тем временем неотступно следила за Иошито, как застывший взгляд звезды на ночном небе следит за блуждающим путником. Она видела в его усердии отражение его непоколебимой решимости и преданности, чувства, заложенные в основу его души. Ей стало ясно, что её умение направлять волю этого молодого монаха было успешным, и она достигла своей цели – отвлекла его от пути поиска проклятого духа. Продолжая направлять его к новым заданиям, Мирена окутывала Иошито паутиной заботливо сконструированных обязанностей, мастерски занимая его внимание, чтобы его ноги не ступили на тропу опасности. С каждым новым местом, требующим уборки, она увлекала его дальше и дальше от его изначальной миссии, ведя его по лабиринту домашних дел, которым он предавался с той же преданностью, что и своим монашеским обетам.

Молодой монах, чьи руки трудились долго, возвратил чистящие средства на место, каждое движение отражало завершение ещё одной выполняемой миссии, как последняя нота в симфонии дня. Он обернулся к Мирене, чьи глаза были глубоки и полны невысказанных мыслей, подобно таинственному океану, и с невинной искренностью, как утренняя роса на лепестках, попросил разрешения на короткий передышку.

— Могу я выйти на минутку на улицу? Пожалуйста? - его улыбка была мягкой и чистой, но в ней промелькнула тень стремления к свободе и жажды продолжения своей великой миссии.

Мирена, чьё лицо было каменным отражением древних статуй, внезапно напряглось, став строгим и непреклонным. Её взгляд лёг на Иошито, как осенний холод, который задерживает последний лепесток на ветке перед падением. Она не ожидала, что его дух не будет удержан стенами дома, и что его сердце будет стремиться к свободе и продолжению его важного дела. Мирена резко вздохнула, вздох этот был как ветер, предвестник изменений, но её решение было непоколебимо. Строгим тоном, который не терпит возражений, она заявила: "Нет. Ты не можешь выходить на улицу. У нас здесь ещё есть работа", и её слова были властными, как приказ короля, не терпящего сомнений.

Молодой монах, исполненный глубокой печали, вздохнул – вздох был отражением потерянной надежды, как осенний лист, который, наконец, упал на землю. Он не дал волю своему разочарованию, не позволил негодованию взойти на его лице, но в его глазах заблестело беспокойство и тень разочарования. Понимание того, что предстоят новые, ещё более сложные и ответственные задачи, омрачило его душу, как тучи, нависшие над золотыми полями перед бурей. Но даже в этой печали, Иошито оставался верен своему обету, и готов был принять новые испытания, как паломник принимает очередной шаг своего долгого пути.

Мирена, словно ловкий скульптор времени, мастерски лепила обстоятельства, чтобы занять Иошито. Она видела, как в глазах своего подопечного появилось отражение сознания реальности его новой роли, больше напоминающей бесконечный лабиринт усердия, чем путь к духовному просветлением. Её умышленно скрытая улыбка была тонкой, как последний луч заходящего солнца, пробивающийся сквозь щель в занавеске. Самодовольство Мирены было так же непоколебимо, как и древняя земля, на которых стояла эта деревня. Она полагала, что достигла своей цели - отвлекла юного монаха от его задания, забросив его мысли далеко от тёмных тайн проклятого урожая.

Иошито же, не подозревая о скрытой игре своего опекуна, с горячностью и рвением взялся за домашние дела. Он старался выполнить их так стремительно и безукоризненно, как будто сама чистота и порядок были его святыми обетами. Его движения были точными и решительными, словно он старался не только очистить пространство вокруг себя, но и проложить путь к своему истинному призванию, не вызвав при этом подозрений у Мирены.

Но внезапно, в середине его утомительной трудовой оды, нежданный стук в окно разрезал тишину, подобно стреле, пущенной в неожиданность. Иошито замер, и каждая его клетка напряглась, пытаясь уловить звук, который призвал его к реальности внешнего мира. Тот стук мог быть посланием судьбы или просто детской шалостью, но для Иошито он был знаком, тревожным напоминанием о мире за пределами этих стен, который, как и прежде, ожидал его возвращения.

Иошито аккуратно повернулся к окну, где мир внешний касался мира внутреннего. Его глаза расширились от удивления, словно лесные озёра. Перед ним, на подоконнике, несмотря на свои малые размеры, но величественное в своём гневе, стоял Эленис. С сердцебиением птицы, пойманной внезапным вихрем осеннего воздуха, Иошито бросился к окну, его руки быстро сняли запоры, как вор, уносящий драгоценности. Окно распахнулось, и прохладный воздух ворвался в комнату так же неожиданно, как и появление недовольного божества.

— Мастер? Э-эм... Здравствуйте? - пробормотал Иошито, пытаясь облечь свою неловкость улыбкой, которая трепетала на его губах, как лист на ветру. Воспоминание о договорённости, заключённой вчера, было теперь ясным, как день, и болезненным, как укол.

Эленис встретил Иошито взглядом, который был острым и пронзительным, как северный ветер. - Молодой монах, какого Высшего?! Мы должны были встретиться четыре часа назад! Что за бардак?! Что ты здесь делаешь?! Ты что, совсем забыл, что хотел помочь?! - слова Элениса были стремительными и резкими, как удары грома, разрывающего небесную тишину.

Иошито ощутил вес своей невнимательности, как тяжёлый камень на сердце.

Иошито вдруг оказался словно под водопадом гнева Эленис, чьи эмоции вспыхнули ярким пламенем, освещающим тёмные уголки его несостоявшегося обещания. Взрыв агрессии Элениса был мощным, как грозовые тучи, сгущающиеся над безмятежным летним небом.

— Простите, простите меня! Я просто... Госпожа поручила мне слишком много дел по дому и не позволяет мне выходить из дома, утверждая, что я слишком молод, неопытен и беззащитен, чтобы противостоять злым духам! - лепетал Иошито, слова его были как осенние листья, вихрем сорванные с ветвей и беспомощно летящие по воздуху. Его разочарование отзвучало в комнате мольбой, и ограничения, наложенные на него, казались ему тяжёлыми цепями, удерживающими его от исполнения судьбы.

Эленис, непоколебимый в своём недовольстве, оставался недвижимым, как древний монолит, неподвластный ветрам изменений и словам молодого монаха. Терпение божества было истончено до предела, и недовольство его разливалось, как поток лавы, готовый сжечь всё на своём пути.

— Хватит оправданий! - воскликнула Эленис, и его ярость возросла, как волна, грозно надвигающаяся на берег. - Предполагается, что ты монах, а не слуга своего хозяина! Не говори мне, о чём просил тебя твой господин или госпожа, или почему ты не пришёл на нашу встречу вовремя. Я очень недоволен! - слова Элениса были остры, как холодное лезвие, и каждое из них ударяло по самому сердцу Иошито.

Столкнувшись с невозмутимой правдой божественного неудовольствия, Иошито понял, что нет места для оправданий в мире, где долг и обеты весят тяжелее земных оков. Он стоял перед Эленис, словно ученик перед строгим наставником, искал пути к исправлению и молил о прощении, надеясь ещё раз обрести благосклонность судьбы и вновь стать достойным своего звания монаха. Иошито, чья душа в этот день была уже изрядно потрепана ветрами неудач и скорби, вдохнул в себя воздух, тяжёлый от печали, и медленно выдохнул его. Его вздох был как осенний ветер, который бродит теперь по опустевшим полям, собирая последние листья разочарования. Маленькое божество словно добавило ещё один камень в его уже тяжёлый груз сожалений, так как Иошито не смог удержать давнее обещание о встрече. Под тяжестью непрерывных упрёков и нескончаемой критики, с которыми он сталкивался в своём существовании, Иошито чувствовал, как его сердце сжимается, словно оно было поймано в холодные тиски судьбы.

— Извините, пожалуйста! Я... Я не могу разорваться! Я в замешательстве, я не знаю, что делать! Может быть, я действительно недостаточно опытен и слишком молод, чтобы столкнуться с проклятыми духами, поскольку я даже не могу уложиться во время встречи и даже не могу договориться с госпожой... - произнёс Иошито, его слова были раздроблены отчаянием и сомнениями, которые окутывали его разум туманом неуверенности. В его глазах отразилась болезненная борьба с самим собой, собственными ограничениями и страхами, которые тянули его назад, подобно тёмным теням в полночный час. Он начал сомневаться в своей способности противостоять духу, которые казался ему теперь столь могущественными и непостижимыми, как непреодолимые горные вершины.

Эленис, чей гнев был остр и резок, словно зимний ветер, который обрушивается на спящие поля, казалось, решил осудить Иошито за его неудачу. Неумолимый и строгий, Эленис словно воплощал справедливость, не знающую снисхождения. - Тогда ты прав. Если ты не можешь справиться даже с такой простой задачей, как встретиться со мной вовремя, то, конечно, ты не ровня проклятому духу. Очевидно, твой господин и госпожа были оправданы в своём решении уберечь тебя от всех этих опасностей, - прозвучало его слово, каждое из которых было как удар кнута, жестоко и беспощадно поражающего самооценку молодого монаха.

Иошито, чьё сердце было уже истерзано разочарованием и скорбью, встретил этот комментарий с болью, как если бы ему в грудь вонзили острый шип. Божественное заявление было для него судьбоносным – если он не способен соблюдать график своих встреч, как же он может справиться с проклятием?

Слова Элениса глубоко ранили Иошито, внушая мысль, что его судьба – это не борьба с нечистой силой, а лишь покорное выполнение домашних обязанностей, управление миром элементарных дел и забот. Иошито начал верить, что бремя великой миссии следует возложить на более достойные плечи, а он сам лишь тень, незаметная на фоне великих событий.

Под тяжестью этого осознания его печаль стала ещё глубже, словно небеса опустились ещё ниже над землёй. Иошито почувствовал, что его присутствие в этом мире, полном опасностей и героических вызовов, больше не оправдано и не требуется. С каждой секундой, проведённой в раздумьях о своей ограниченности, он всё больше убеждался в том, что его путь – это не путь воина или защитника, а путь скромного служения, не замеченного и невидимого.

Эленис стал свидетелем того, как глубоко его слова ранили сердце Иошито. Он увидел, как волны печали и самосожаления захлестнули молодого монаха, погружая его в море сомнений и отчаяния. Заострённые замечания, которые были предназначены для обличения, теперь казались слишком жёсткими, и Эленис понял, что его роль не в том, чтобы усугублять страдания монаха, а в том, чтобы быть его наставником. С чувством, редко свойственным божественной природе, Эленис позволил состраданию и доброте смягчить гранит его беспристрастности. - Посмотри на меня, маленький монах. Ты всё ещё можешь быть моим помощником в снятии проклятия. Настойчивое желание твоей госпожи и господина уберечь тебя от опасностей, исходящих от проклятого духа, понятно, но в конечном счёте ошибочно, - мягко проговорил Эленис, его слова теперь были как ласковый бриз, стремящийся исцелить раны, нанесённые ранее.

Иошито, однако, не смог откликнуться на это изменение в тоне божества. Он колебался, закрыв глаза и отвернувшись, как будто пытался исключить внешний мир, чтобы лучше понять свои внутренние борьбы. - Я... Я не знаю... Может быть, вы с госпожой и господином правы, и я слишком молод, неопытен и беззащитен, чтобы иметь дело со злым духом..... Вам следует найти кого-нибудь получше меня, - пробормотал он, слова его были тяжёлы, как камни в ручье, а голос дрожал от невидимого груза разочарования и отсутствия веры в собственные силы.

С этими словами, полными отчаяния, Иошито медленно открыл глаза и, словно тень, ушёл в другую комнату, оставив Элениса.

Эленис, который привык к повиновению и молитвам смертных, был обескуражен этой неожиданной реакцией. Его сердце, каменное и вечное, в этот момент ощутило непривычную дрожь – дрожь, вызванную осознанием человеческой уязвимости и сложности человеческих эмоций. Он не последовал за Иошито, не пытался утешить или убедить его снова. Вместо этого, Эленис оставил юношу в одиночестве, позволив ему в полной мере ощутить груз своих мыслей, своей печали и сомнений. Божество понимало, что некоторые битвы должны быть выиграны изнутри, что путь к истинной силе лежит через преодоление собственных страхов и неуверенности.

Иошито продолжал свои домашние обязанности. Он двигался автоматически, как марионетка, чьи нити дёргались невидимыми руками судьбы. Разочарование и потеря надежды, тяжёлые как мокрый плащ, висели на его плечах, в то время как память о беседе с Эленисом тлела в его уме, словно тлеющий уголь после костра. С каждым мгновением, проходящим в тишине и одиночестве, лицо Иошито становилось всё более затуманенным печалью, как старинное зеркало, покрытое слоем пыли времён. Он, казалось, тосковал по исходу дня, желая покончить с его тягостными часами, так как изменение в его духе было столь же резким, как переход от весны к зиме. Чувство поражения и смирения обвило его, подобно туману, поглощающему когда-то яркие цвета лугов.

Иошито молча молился о приходе ночи, о том чтобы она спустилась на землю, как завеса, скрывающая его от мира и его неудач. Он жаждал конца этого дня, словно путник, истосковавшийся по отдыху после изнурительного путешествия. Когда же последняя задача, возложенная Миреной, была выполнена, Иошито вздохнул облегчённо. Вздох его был словно первый порыв ветра после душного дня, намёк на освобождение от бремени, которое он так стойко нёс. Этот трудный день, пронизанный критикой и разочарованием, наконец подошёл к концу, и Иошито мог отдаться заслуженному отдыху, надеясь на то, что завтра принесёт новый свет, новую надежду, и возможно, возрождение веры в себя.

Иошито, чьи силы казались истощёнными после тяжёлого дня, услышал голос Мирены, возвестивший о приближении вечера. Она, похоже, накрыла уже на стол с заботой и предвкушением вечернего трапезирования. Её голос, громкий и весёлый, разрезал вечернюю тишину, взывая: "Все бегите ужинать!"

Семья собралась за столом, каждый занял своё место, укладываясь в привычный ритм вечерней трапезы. В воздухе витала невидимая нить спокойствия; она плелась между блюдами и серебряным прибором, соединяя всех в едином ритме ужина.

Иошито присоединился к Мирене и Зубаиру, и их детям, сидя среди них, словно тень, не трогаемая светом уютных свеч. Он ел тихо, его движения были замедленны и сдержанны, словно он боялся нарушить хрупкий покой, окутавший стол. Погружённый в свои мысли, он казалось, плыл по реке своего внутреннего мира, полного размышлений и неясных теней. Он обдумывал своё место в этой борьбе с проклятие. Грусть на его лице была словно тёмное облако, закрывающее звёзды, и в его глазах можно было разглядеть отблески скрытой боли, которая тянула его на дно его души.

Иошито старался скрыть свою подавленность от семьи, но его старания были напрасны, так как в каждом его жесте, в каждом вздохе чувствовалась тяжесть унесённых им переживаний. Его тихая печаль была незаметной, но ощутимой спутницей вечера, тихим эхом тягот, которые он несли в себе, скрытые от всех, кроме самого себя.

Мирена не могла не заметить изменения в поведении Иошито, который казался островом тишины в оживлённом море семейного ужина. Её взгляд, проницательный и нежный, словно луч света, пробивающийся сквозь прорехи облаков, уловил скрытую печаль в глазах молодого монаха. Она видела, как его взгляд теряется в дали, словно пытаясь увидеть ответы на свои внутренние вопросы в танце пламени свечей. Она наблюдала за Иошито, чьи жесты были медленны и отрешённы, словно каждое движение требовало от него неимоверных усилий. Он казался потерянным в лабиринте скорби, и каждый его ложечка супа была нагружена тяжестью невидимого груза.

С состраданием, присущим матери, которая ощущает боли своего ребёнка словно свои собственные, Мирена обратилась к Иошито: "С тобой всё в порядке? Почему ты такой молчаливый? Что-то случилось?" Её голос был мягок, но в нём чувствовалась тревога, и каждое слово было полно заботы и беспокойства.

Иошито, уловив её волнение, отреагировал механически, словно актёр, забывший свою роль, но пытающийся сохранить лицо перед публикой: "Да, я в порядке... Я просто устал..." Его голос был обесцвечен, лишён искренних чувств, а слова звучали как отголоски далёкой правды.

Иошито солгал и отвернулся, продолжая есть в тишине, но пища казалась ему безвкусной, и каждый кусок был тяжел, как камень.

Он пытался скрыть свои эмоции, уткнувшись в тарелку, но глубоко внутри себя он чувствовал, как его переживания непреклонно жгут его изнутри. Его внутренняя боль была настолько велика, что даже сила его воли, которой он пытался сдерживать свои чувства, казалась недостаточной. С каждым глотком супа, который застревал в горле от грусти и огорчения, Иошито ощущал, как его маска спокойствия трескается, и он боролся, чтобы сохранить её целостность, боясь показать истинные чувства, которые бушевали в его душе.

Мирена, чьё сердце было наполнено теплом и нежностью, приметила мимолётное колебание в голосе Иошито, когда он ответил на её вопрос. Ей казалось, что слова "Я просто устал" звучали как далёкий эхо, не несущее в себе полноты правды. Её беспокойство не рассеялось, а, напротив, стало ещё плотнее, как туман, который сгущается в предрассветные часы.

Иошито, в свою очередь, продолжал борьбу с беспокойным калейдоскопом своих эмоций, пытаясь скрыть их под маской равнодушия. Он невольно прислушивался к своему организму, который казался врагом, отказываясь усваивать пищу, которая застревала в горле, словно сухой хлеб во время засухи.

Мирена, чьи проницательные глаза были не менее чутки, чем её сердце, продолжала наблюдать за Иошито. Она видела, как его плечи слегка дрожат при каждом вздохе, как рука неуверенно тянется за куском хлеба, и понимала - перед ней человек, который страдает, кто утопает в море грусти и борется с потоком скрытой боли.

Она сидела тихо, не желая нарушать его внутренний мир вопросами, которые могли бы показаться вторжением. Однако её забота и сострадание не утихали. Она прекрасно понимала, что иногда самый большой подарок, который можно предложить - это пространство для размышлений и тишина, чтобы слушать свой внутренний голос. Мирена продолжала есть свой ужин, но её взгляд время от времени возвращался к Иошито, словно попытка найти путь к его замкнутому сердцу и протянуть руку помощи, когда он будет готов её принять.

Как только ужин был завершен, Иошито отринул свои обычные вечерние обряды медитации, которые обычно служили ему якорем и убежищем. Вместо этого, он встал и направил свои шаги прямиком в ванную комнату, где механические движения ухода за собой казались единственным привычным ритуалом в водовороте неопределенности. Он почистил зубы и переоделся, каждое движение было лишено осмысленности, словно он следовал по тропе, давно утраченной в его сознании.

Вскоре, не позволяя себе любого отдыха, Иошито вернулся в свою комнату, взяв с собой Астиона, которое смотрело на него широко раскрытыми глазами, полными беспокойства. Астион чувствовал, что его хозяин не похож на себя, и его тихая тревога была как тонкий шёпот, который лишь усиливал ощущение тяжёлого внутреннего диссонанса молодого монаха.

Иошито тяжело вздохнул и забрался в постель, завернувшись в одеяло, искавшее предоставить ему утешение и убежище от бури эмоций. В тишине своей комнаты, защищённой от внешнего мира, он искал утешение в уединении, но душевный покой оставался неуловимым.

Окружённый стенами, которые обычно приносили ему утешение, Иошито обнаружил, что его эмоциональные раны, которые он так старательно скрывал, разразились, не в силах больше удерживать нахлынувшие волны печали. Вскоре его подавленность вылилась в слёзы, столь же горячие и солёные, как море его внутреннего страдания, и рыдания, которые нарушили тишину ночи. Охваченный чувствами безнадежности и угнетения, Иошито ощутил, как тяжелая пелена бессилия опустилась на его душу. Он начал считать себя ничтожным, неспособным противостоять своему затруднительному положению, что только усугубляло его страдания. Самокритика и упрёки обрушивались на него, заставляя думать о себе как о неудачнике, потерявшем контроль над своей судьбой и своим будущим.

После того как последняя слеза скатилась по щеке Иошито, после того как последний вздох содрогнул его утомлённое тело, он почувствовал, как к нему подступает усталость, тягучая и неотвратимая, словно туман, окутывающий долину в предрассветные часы. Его веки, тяжёлые, как свинцовые щиты, закрылись, уводя его от мира бодрствования в глубокий сон, который, он надеялся, станет его убежищем от боли и смятения, заполнивших его день. В своей постели, теперь замкнутой на ночь, Иошито пытался найти спасение в объятиях Морфея, искав утешения в тишине ночи. Он мечтал о том, чтобы утро принесло ему новые силы и возродило в нём утерянное настроение, чтобы он мог снова взглянуть на мир глазами, полными надежды и жизненной энергии.

Но даже во сне его мысли и эмоции не давали ему покоя; они плыли в его сознании, как корабли в шторме, не находя укромного порта. Сны Иошито были неспокойными, наполненными беспокойными образами и звуками, которые передавали неясное эхо его дневных тревог. Истощение овладело его телом и разумом, обрушившись на него с полной мощью. Оно затянуло его в глубокие воды сна, где он, наконец, нашёл отдых от неудержимого потока болезненных раздумий.

Иошито спал, отдаваясь во власть сновидений, которые, он надеялся, принесут ему забвение и облегчение от тяжести, которую он нёс на своих плечах. Ночь обещала ему покой, и в этом обещании он нашёл крошечный островок спасения, к которому он так стремился.

Тень ночи уже покрывала дом, когда Мирена, чьё сердце было полно тревоги за Иошито, тихонько приоткрыла дверь его комнаты. Она ступила внутрь, лёгкие её шаги не нарушали царящую там тишину. Тихо, словно снежинка, опускающаяся на землю, она подошла к кровати, где Иошито, утомлённый и израненный днём, погрузился в сон. С любовью и заботой матери, которая утешает своего ребёнка, Мирена села рядом с спящим Иошито и начала нежно гладить его по голове. Её прикосновения были лёгкими и утешающими, словно лучи луны, пробивающиеся сквозь оконное стекло, чтобы коснуться лица спящего. Она задумалась о том, что, возможно, её план, хоть и был направлен на защиту Иошито, мог быть слишком жёстким. Она знала, что все её действия исходили из любви и желания уберечь его от зла, но теперь в её душе начинала расти тревога: могла ли она слишком далеко зайти в своих манипуляциях?

Иошито, погружённый в свои сны, не ощущал её присутствия и не слышал тихого шёпота её заботы. Его дыхание было ровным, но время от времени он шмыгал носом, и следы недавних слёз всё ещё были видны на его щеках. Печали прошедшего дня, словно тяжёлые камни, продолжали давить на его подсознание, несмотря на тепло и нежность, которые Мирена старалась ему дать.

Мирена продолжала гладить его, каждое движение её руки было полно надежды вернуть миру его потерянное спокойствие. Но её заботливые прикосновения до спящего не доходили, Иошито всё ещё боролся со своим внутренним волнением, обременённый событиями дня и борьбой, которую он вёл в своём сердце. Так она сидела рядом с ним, невидимый страж его ночных мук, молчаливо надеясь, что утро принесёт ему облегчение и новые силы для предстоящих испытаний.