Нимб над твоей головой

У Се Ляня мягкие руки.

Они оба ученики монастыря Хуанцзи, оба проводят дни в совершенствовании. Только у Му Цина ладони сухие и в мозолях, а у Се Ляня нежные, как у девицы.

Потому что Се Лянь — наследный принц. А Му Цин — всего лишь слуга, чья кожа давно огрубела от стирки.

Порой Му Цин думает: неужели они с Его Высочеством так различаются? Они ровесники, их обучают одни и те же наставники, и даже рост и комплекция у них почти одинаковы. Та же плоть, те же кости. В чём тогда разница?

Порой Се Лянь дурачится поблизости, и Му Цин закатывает глаза с мыслью: «И совсем он не особенный. Совершенно обычный, такой же, как мы».

Порой они тренируются вдвоём, и Му Цину кажется — он вот-вот нагонит Его Высочество. Чуть-чуть, нужно постараться ещё чуть-чуть, и тогда они наконец сравняются.

Порой Му Цин начинает верить.

А потом мягкая рука Се Ляня касается его шершавой кожи, и Му Цин наконец вспоминает — они двое из совершенно разных миров.

***

Сегодня праздник, и в такой знаменательный день наследный принц изволил посмотреть, как горожане будут пускать фонари. Он удрал из монастыря; Му Цин и Фэн Синь, конечно же, отправились следом. Они никогда не оставляют Его Высочество, даже если затеи у того абсолютно дурацкие.

Убегать из монастыря — глупость несусветная, которая явно приведёт к проблемам, так что Му Цин всю дорогу ворчит и ругается. Естественно, его никто не слушает. Вместо того, чтобы образумиться и вернуться назад, Се Лянь хватает его за руки — и Му Цину совершенно неясно, к чему это, но не то чтобы он может возразить. Не то чтобы он хочет возразить.

Тёплые пальцы Се Ляня сжимаются на его запястье — обжигают, ранят, и Му Цину невыносимо хочется отнять свою руку и убежать на край света. Ещё сильнее хочется, чтобы это длилось вечно.

— Шевелись, Му Цин, — подгоняет Его Высочество.

Му Цин, конечно же, слушается.

***

У Се Ляня светлая улыбка.

Он весь словно из света соткан: согревает каждого рядом с собой, окутывает божественным сиянием. Ласковый взгляд, мягкие руки, лёгкое сердце. Хотел бы Му Цин быть таким же.

Му Цин хотел бы — но, как ни крути, он совсем на Се Ляня не похож. Он жалкий слуга, сын бедняков, и сердце у него тяжёлое и грязное, наполненное завистью.

У Се Ляня мягкие руки — и Му Цин хочет, чтобы они загрубели, покрылись мозолями, чтобы кожа на них растрескалась и иссохла. У Се Ляня ласковый взгляд — и Му Цин хочет, чтобы в нём однажды отразились гнев, обида, презрение. У Се Ляня светлая улыбка — и Му Цин хочет стереть её с лица, разбить, превратить в гримасу боли. Хочет похитить её, спрятать и сохранить для себя одного.

Му Цин хочет быть равным Се Ляню. Хочет быть им. Хочет быть с ним.

Он такой отвратительный.

— О чём задумался, Му Цин? — спрашивает Его Высочество, и Му Цин только закатывает глаза. Не объясняться же, в самом деле?

***

У Се Ляня грубые руки.

Му Цин висит над пропастью, и от падения в лаву его удерживают только белая лента и чужая ладонь — та, чьё касание он не надеялся ощутить ещё раз.

— Поднимайся, — говорит Его Высочество.

Му Цин, конечно же, слушается.

Се Лянь помогает ему подтянуться наверх, и Му Цин совсем не к месту вспоминает, о чём мечтал ещё до вознесения. Вспоминает фантазии, в которых нежные руки Его Высочества покрываются мозолями, ласковый взгляд наполняется гневом — и он наконец становится равным, становится таким же. Смешно.

Прошло восемьсот лет. Ладони Се Ляня наконец загрубели, а в глазах его плещется ярость — и всё равно он на Му Цина совершенно не походит. Всё такой же недосягаемый, как и в прежние времена.

Се Лянь окликает проклятущего демона, машет ему ладонью; в звонком голосе столько нежности, что захлебнуться можно, и Му Цину она встаёт комом в горле.

Наследный принц всё тот же. Светлая улыбка, ласковый взгляд, мягкие руки, лёгкое сердце — только всё это теперь принадлежит другому. Му Цин предпочёл бы ослепить себя, лишь бы никогда этого не узреть.

— Ты сможешь прыгнуть? Может, мне тебя понести? — спрашивает Се Лянь, глядя ему в глаза. Его голос наполнен искренним волнением, и от этого почему-то становится особенно тошно.

Прошло восемьсот лет, но Му Цин, кажется, почти не изменился тоже. Всё такой же отвратительный.

— Я… — отвечает Му Цин и не знает, как продолжить. Что он должен сказать? Да и что тут теперь скажешь?

Они вдвоём стоят на рукояти сабли, и под ними разверзается лава. Се Лянь давно отпустил его ладонь. Кожу Му Цина опаляет жар — но всё же без руки Его Высочества ему невыносимо холодно.