— Я вынужден отказать, ваша светлость.
Ощущение поцелуя, легкого, почти целомудренного, горит на губах, и Невиллет отдергивает руку слишком резко, когда понимает, что неосознанно коснулся их пальцами.
— Вынужден?
— Я не могу позволить себе сближаться с людьми.
Это лишняя честность, он мог бы просто соврать. «Ты мне неприятен». «Я не хочу быть с тобой». «Не хочу, чтобы ты целовал меня». Отсутствие взаимности нормально для людей, так ведь, оно настолько является частью человеческой жизни, что было причиной десятков, если не сотен судебных процессов, которые Невиллету пришлось провести. Он надеется, что Ризли разочаруется, получив ответ. Разозлится. Назовет его напыщенным дураком. Сделает… Что-то, что говорят друг другу те, кто предстает пред ним в зале заседаний, чтобы Невиллет не жалел, что отталкивает его.
Как будто не знает Ризли лучше, чем себя.
Ризли не претворяет в жизнь его надежды, конечно же. Даже выглядит не расстроенным, только слегка задумчивым. Взгляд серых, как осенний лед, глаз практически нечитаем, и Невиллет не может найти в нем даже тени желаемого.
— Как бы я хотел понять, чего тебе не хватает.
— Что ты имеешь в виду?..
— Чего тебе не хватает, чтобы жить по-настоящему, господин Невиллет? Должно быть что-то. Я хотел бы дать это тебе. Если бы только знал, — Ризли все еще почти до детской обиды не злой. Какой-то заботливо-мягкий.
Невиллет не знает, что за чувство в нем это вызывает и что с ним делать.
— Я просто… Не могу. Прости.
«Просто дай мне сбежать от тебя. И от себя».
— Ты ничего мне не должен. Но если захочешь выпить чаю в хорошей компании — ты всегда знаешь, где меня искать.
Он улыбается тепло, прежде чем уйти, насвистывая что-то себе под нос, и Невиллет только через несколько минут понимает, что на улице льет как из ведра, а Ризли оставил свой зонт ему.
***
«Чего тебе не хватает?»
Двадцать минут спустя после ухода Ризли он все еще не может сосредоточиться на работе. Этот вопрос почему-то берет его за живое. Может, потому что его задал именно Ризли, рядом с которым Невиллет чувствует себя действительно живым.
— Господин Невиллет, — Троу проскальзывает к нему в кабинет с расстроенным видом. — Я забыла дать господину Ризли книгу, которую он хотел отнести Сигвайн.
— О. Ничего страшного, — Невиллет улыбается, присаживаясь на корточки рядом с ней. — Я позабочусь, чтобы ее передали. Большое спасибо.
Заседание затягивается больше чем на час, и, когда сегодня Невиллет возвращается к своему кабинету, Ризли сидит, скрестив ноги, прямо на полу, окруженный стайкой мелюзин, и читает вслух книгу в потертой зеленой обложке.
«Я решил, что победил Злую Волшебницу, и принялся работать с утроенной энергией. Но я и не подозревал, с какими коварными врагами имею дело. Злая Волшебница не сдалась и заколдовала топор, чтобы он разрубил меня пополам. Снова меня выручил друг-кузнец. Он сделал мне железное туловище, прикрепив к нему на шарнирах голову, ноги и руки. Я снова мог ходить и работать. Но увы! У меня не стало сердца, и моя любовь к девушке исчезла. Мне уже было совершенно все равно, женюсь я на ней или нет. По-моему, она все еще живет у своей тетки и ждет, когда я приду и женюсь на ней.
Мое железное туловище так сверкало на солнце, что было любо-дорого смотреть. Я стал очень гордиться своим блестящим видом и больше не боялся заколдованного топора — ведь он уже не мог бы причинить мне вреда. Но возникала новая опасность: суставы могли заржаветь. Я купил масленку и время от времени тщательно смазывал руки, ноги, шею. Но однажды я забыл это сделать и угодил под сильный ливень. Я спохватился слишком поздно: масленки при себе не оказалось, суставы заржавели, и я неподвижно простоял в лесу, пока вы не пришли мне на выручку. Конечно, судьба нанесла мне большой удар: стоя в лесу, я много размышлял и пришел к выводу, что самое страшное в этой жизни — остаться без сердца. Когда я любил, не было в мире человека счастливей меня. Но тот, у кого нет сердца, не способен любить. Поэтому я обязательно попрошу у Оза сердце, и если он мне его даст, то вернусь домой и женюсь на своей девушке».
Вот оно, думает Невиллет. Человеческое сердце, которого у него нет и никогда не было.
Тот, у кого нет человеческого сердца, не способен и не вправе испытывать то, что принадлежит людям.
Но он рожден в этом проклятом теле. Заперт, не понимая смысла и предназначения.
Проживает за годом год, наблюдая и пытаясь понять.
Но оно стучит так спокойно, когда он посещает деревню Меруси, колотится у него в груди от злости, когда кто-то проливает кровь невинных, и замирает, когда Ризли улыбается ему. Так же, как у человека.
Но если дело не в сердце, то в чем.
***
— Месье Невиллет? Право, милая, он мало чем отличается от Оратрикс. Бездушная машина.
Человека делает особенным наличие души, сокровища, непонятного и недоступного зверю. Невиллет не слишком понимает даже сам концепт невидимой сущности, якобы привязанной к каждому представителю рода людей, он смотрит на них веками, и так и не видит, где же она.
Он читал, что душа покидает тело человека при смерти, и ее можно увидеть, но он видел слишком много смертей и ни одной души.
Он читал, что душа есть любовь, но разве не умеет любить каждый лесной зверь?
Он читал…
— Ризли. Как определить наличие души?
— Что, прости.
— Если человека от других живых существ отличает душа, — говорит он задумчиво. — Должен быть способ… увидеть ее? Почувствовать?
— В «Паровой птице» однажды писали, что тело человека после смерти становится легче на двадцать один грамм. Можем попробовать убить пару-тройку десятков человек и взвесить, но убивать придется бескровно. А потом проделать то же самое с животными.
— Ризли, ты в своем…
— Архонты, я шучу, — он закатывает глаза, — шутка. Шутка. Не знаю, как ты к этому пришел, господин Невиллет, но ответ на твой настоящий вопрос: да. Да, у тебя есть душа. Если у любого из моих подопечных она есть, то тем более она есть у тебя.
***
— …Таким образом, человека определяет свобода воли. Кто, как не венец эволюции, вправе вершить судьбы, презрев написанное? Мы должны подняться выше, скинуть глупые оковы морали, презреть бумажный закон, и только тогда мы наконец сможем достичь идеала! Только свободный, руководствующийся исключительно внутренним, человек может называть себя по-настоящему человеком!
Приговор вынесен. Приговор подтвержден.
Уголовные процессы текут рекой, сливаясь в один поток непонятных Невиллету поступков, и Пьер де Флоретт – просто очередной вливающийся в него ручей, очередной человек, мнящий себя особенным.
— Браво, господин де Флоретт! — Фурина всплескивает руками в показном восторге. — Браво! Какая экспрессия! Какая речь! Какая драма!
Ради экспериментов и «Высшего Блага» он убил шестнадцать человек. У Невиллета до тошноты болит голова. Он позволяет себе не слушать последнее слово приговоренного, фокусируясь, только когда слышит о «свободе воли».
— Как жаль, что в крепости Меропид у вас не будет трибуны для выступлений. Хотя, признаться, я бы не приходила на них.
Может, это оно. Может, будь у него настоящая свобода воли, он не сидел бы на этом месте за годом год. Может, у него было бы право ответить на тот поцелуй.
— Заседание объявляется закрытым.
Может, если свобода воли подразумевает необходимость ломать чужие жизни, она не так уж ему нужна.
***
На одной из почти пустых в этом часу улиц Кур-де-Фонтейна столпотворение.
— Простите, боюсь, я уже ничем не смогу ей помочь.
Люди стоят плотным кольцом, которое становится только больше из-за любопытствующих, подтягивающихся к месту происшествия. Невиллет остается в стороне, не приближаясь. Интуиция подсказывает ему, что он тоже здесь не властен.
— Как же так?
Из центра доносятся глухие рыдания. Мужчина, достаточно молодой, судя по акценту, гость из Сумеру.
— Как же так? Ведь… только что…
— Мне жаль. Судя по всему, у нее случился сердечный приступ.
— Но… Ей ведь было всего… Но…
Люди толпятся вокруг, не реагируя на начинающийся дождь, завороженные собственной смертностью.
Возможно, именно она делает их особенными.
Невиллет смотрит на них со стороны заторможенно, будто на запись на кинопленке. Невиллет думает, что если он подпустит Ризли ближе, то ему придется жить, зная, что однажды он его потеряет. Что он может потерять его в любую секунду, на самом деле.
Мысль, что, меряя шагами Фонтейн сотни лет, он и сам может не дожить до исполнения своего предназначения, приходит немногим позже и воспринимается спокойно. Быть может, не так уж они и непохожи.
***
Невиллет пытается понять людей, и это похоже на сбор пестрого паззла из нескольких тысяч деталей. Чем больше подходящих друг к другу деталей ему удается отыскать, тем больше обрывков чужих жизней ему открываются, но они так тяжело стыкуются между собой, но общая картина так и остается неясной, заставляя гадать, куда он движется на самом деле.
Невиллет пытается понять себя, и это похоже на сбор бесконечного белого паззла без рисунка. Он может добавлять любые стыкующиеся фрагменты, но верного ответа нет, а в конце все равно видит лишь пустоту.
«Чего тебе не хватает?»
Он изучает отвергнутые теории снова и снова, а ответ оказывается удивительно простым.
***
— Плохое настроение, господин Невиллет?
Ризли поднимает зонт и подходит почти вплотную. В том, как он повторяет этот жест из раза в раз, есть что-то… Невиллет не может описать это, но знает, что в «этом» кроется причина, по которой он так и не сказал Ризли, что вообще-то просто любит дождь.
— Дождь не всегда связан со мной, ваша светлость.
Пойти бы под крышу, раз так, но Невиллет медлит, потому что Ризли так близко и почти прижимается к нему плечом. От него веет теплом, пахнет черным чаем, табаком и медью, будто Меропид въелся в него до костей, не выпуская на поверхность по-настоящему.
— Я долго думал над твоим вопросом, — говорит Невиллет, наблюдая, как капли мерно барабанят по листьям живой изгороди.
— И что же?
Ризли чуть склоняет голову набок, как настоящий пес, и смотрит немигающим взглядом.
— Тебя. Чтобы жить по-настоящему, мне не хватает тебя.
Он произносит это вслух, и с плеч будто падает гора. Невиллет слишком долго искал ответ в глубине, когда на самом деле он все время был на поверхности.
Ризли медлит недолго, несколько секунд, а потом наконец улыбается. В его улыбке снова есть что-то непонятное Невиллету, чего он никогда не видел, и от чего почему-то екает в груди.
— Что ж, господин Невиллет, тебе повезло. Это исправить вполне в моих силах.