Они говорят: если работать три дня без продыху, на четвертый в полученной в столовой лепешке будет яд. В канализационных трубах живет василиск, и горе тому, кто вытянет короткую соломинку и пойдет прочищать их, ведь может ненароком стать его обедом. Или просто взглянуть ему в глаза и навсегда остаться каменным изваянием. Кровью тех, кто не соблюдает правила Ринга, разбавляют для цвета газировку, растворяющую людей заживо. Переплетение медных труб под потолком в полнолуние свивается в шипящий клубок спутавшихся между собой гадюк, а на пол капает не морская вода, а смертельная отрава.
Ризли разводит руками и молчит.
Они говорят шепотом: тень Его Светлости слишком густая, и клянутся, что однажды в ней сверкнули три пары красных глаз. Выгравированный на стене его кабинета Цербер утробно рычит, если у посетителя дурные намерения. Звон металла, которым обиты его сапоги, о каменный пол, похож на стук массивных когтей.
Ризли улыбается уголками губ беспечно, будто никогда не слышал об этом, и заваривает свежий чай.
Они молчат: третьего числа каждого месяца нельзя выходить из бараков за полночь, если хочешь встретить утро. Люк на дне крепости ведет туда, где никто из них никогда не хотел бы оказаться. Если пытаться обойти Меропид или искать из него выход, рано или поздно вернешься туда, откуда начал. Каждый из них помнит, как умер, прежде чем попал сюда.
Ризли закидывает обитый мехом плащ на плечо и, прокручивая наручники на указательном пальце, выходит на прогулку.
На календаре третье число неизвестного месяца давно затерявшегося в веках года.
«Раз-два-три-четыре-пять. Я иду искать».
Он на страже уже добрую вечность, но некому принять заявление об отставке.
Меропид слеплен из камня, меди и латуни, пропитан насквозь соленой водой, усталой болью и надеждой на искупление, которое уже давно некому даровать. Однажды колесо даст оборот, и он распустит их кто куда заслужил.
«Этот день никогда не наступит».
«Заткнись».
Два голоса грызутся на грани сознания, Ризли отмахивается от них, как от назойливых мух. Они с ним больше, чем вечность.
«Пойдем на причал».
«Я что-то чую».
Надо же. Как единодушно.
Тишину разбивает только звук его шагов и мерный стук капель, наполняющих лужу водой.
Ризли не различает цвета, лишь черное и белое, но острое обоняние на расстоянии позволяет почувствовать запах ржавчины.
«Нужно послать сюда рабочих».
Говорят, первые кинопленки тоже не могли передавать цвета. Ему нравится думать, что мир, каким он видит его, сродни старой кинопленке. Говорят, свет ламп «желтый», пробивающаяся между «тепло-серыми» плитами трава «зеленая».
На самом деле, ему не слишком интересно.
В норме каждый новоприбывший попадает к тяжелым вратам у входа. Усталая Мэдди, добрую сотню лет без сменщицы, со вздохом поправляет вьющуюся прическу, заполняет карточку, объясняет правила. «Желаю с пользой провести время на перевалочном пункте» уже пару сотен лет вычеркнуто из ее списка реплик. «Желаю успешно начать жизнь с чистого листа».
Никто из них уже давно не ждет, когда все наконец вернется на круги своя и с плеч упадет бремя сверхурочной работы. Но Ризли подсознательно все еще ждет, когда он наконец вернется. Черт с ним, с мироустройством.
За шестьсот двадцать пять метров и два поворота направо отсюда прячутся слишком любопытные юнцы, ждущие появления Стража, чтобы узнать, что бывает с теми, кто не спит в эту ночь. Отсюда можно услышать, как они шепчутся, и почуять их нервозность. Чтобы спугнуть их, достаточно неторопливо провести по стене железными когтями.
Он не за ними.
Те, кто завтра найдет кирпичную крошку под размашистыми следами на стене, не скажут никому ни слова.
На первой развилке Ризли сворачивает налево.
«Стой. Стой. Там, в тупике».
Ризли и сам чует. Он шел не сюда, но за одним из них. Он знает запах этой потерянности и давящего отчаяния.
Никто так и не понял, почему некоторые из новоприбывших в Меропид оказываются не на входе, а в случайных уголках крепости, испуганные и растерянные. Крепость редко выпускает их к людям — и не людям, — сама.
Поэтому каждое третье число Ризли ищет их.
Девчонка сидит, забившись в угол, под самой решеткой коллектора. Дрожит.
Конечно. Она тоже слышала скрежет.
— Привет.
Ризли присаживается перед ней на одно колено, протягивая открытую ладонь.
«Почему ты каждый раз это делаешь. Они же, ну, знаешь. Не собаки».
Темные глаза глядят на него напуганно и непонимающе. Ризли устало вздыхает. Право слово, он не любит задавать этот вопрос и тем более начинать с него, но только после него они все начинают понимать.
— Как ты умерла?
Девчонка моргает потерянно, Ризли терпеливо молчит, ждет ответа, разглядывая ее. У нее вздернутый нос, россыпь веснушек, кудрявые светлые волосы. Ей всего ничего, должно быть, лет тринадцать.
— Я не помню, — говорит она. — Я шла из школы, рядом остановилась машина. И… Я оказалась здесь.
Она поджимает губы, но не плачет.
— Это ад?
«Мне жаль», — хочет сказать Ризли, но все рано или поздно умирают. Даже боги. Просто… Некоторые слишком рано. Это неправильно.
— Нет. На самом деле, здесь довольно неплохо. Как тебя зовут?
— Лиза.
— Лиза. Меня зовут Ризли. Я — администратор крепости Меропид.
— У тебя ушки как у собачки, — невпопад замечает она.
— Мне часто это говорят, — Ризли все еще протягивает ей руку. — Пойдем со мной? Ты попала в нежилую часть. Здесь действительно так себе, позволь, я выведу тебя отсюда и познакомлю со своей подругой. Она тебе все объяснит.
Тонкие холодные пальцы стискивают его ладонь, и Ризли поднимается, утягивая девчонку за собой. Должно быть, она здесь совсем недолго: состояние аффекта еще не прошло. Обычно никто так легко не поддается.
— Не бойся. Многие поначалу теряются, но тут… Можно начать новую жизнь.
— Я хочу жить старую.
Она все еще не плачет, только поджимает губы снова.
— Я знаю.
Многие хотят. Пока однажды она не тонет в тумане воспоминаний, не оставляя после себя ничего.
***
Ризли возвращается к Мэдди с новыми «постояльцами» еще трижды, прежде чем доходит до причала.
Растерянный клерк средних лет, боевая журналистка, упрямый старик, не желавший покидать свое импровизированное убежище.
За столько лет он научился уговаривать их всех.
На причале сидит пятый.
«Это он».
«Это он».
— И без вас знаю, — бормочет Ризли себе под нос.
Он и близко не кажется таким величественным, как вечность назад. Ризли просто чует безошибочно, пусть и не знает его нового имени.
Белые волосы, не прикрывающие острые уши, собраны в короткий хвост, несколько прядей спадает на лицо. Плечи ссутулены, на светлой рубашке, кажется, засохшая кровь, на обуви — дорожная пыль. Смотрит на мертвенно спокойную воду, сидя на краю, и даже не шевелится, застыл, как чертова статуя. Ризли не чувствует его эмоций, только усталое равнодушие.
Мужчина поворачивает голову, смеривая неузнавающим, чуть удивленным взглядом, когда Ризли садится на нешлифованный деревянный помост почти вплотную. Это нормально. Ризли и сам не помнит, что с ним тогда случилось. Что с ними всеми тогда случилось.
«Я скучал», — думает он вместо того, чтобы подумать, что с его возвращением все наконец станет как прежде.
«Мы» скучали».
«Я ждал тебя так долго», — думает он.
У Ризли слишком теплый взгляд, когда он поворачивает голову, рассматривая до боли знакомые тонкие черты лица.
— Как ты умер?