...меня пленила

Примечание

Приятного прочтения

— Mon chéri, не забывай, сегодня нужно навестить моего отца. 

— Милый, я зайду к тебе после обеда? Никак не могу найти разбавитель для красок. Кажется, оставил его в твоём кабинете. 

— Мой хороший, как прошёл день? 

— Прости, сладкий, не смогу подвезти вечером. Задержусь на работе.  

Ласковые, иногда безумно приторные обращения рекой лились из уст Герберта. Легко соскальзывали с языка, заставляя уши и щёки Альфреда пылать так, что любая спичка вспыхнула бы мгновенно, окажись в радиусе пары сантиметров от его лица. Сладкий голос вкупе с милыми прозвищами заставлял сердце делать кульбиты, а душу трепетать от вольности высказываний. Это было непривычно, ново — и потому волнительно. Кровь бурлила по венам, а губы глуповато изгибались при знакомом мотиве. Альфред ценил такое проявление любви. Бережно хранил в памяти милые сердцу прозвища, иногда смакуя перед сном букву за буквой — но лишь шёпотом. Чтобы ненароком не поделиться с кем-нибудь. Вдруг тогда ему не хватит?

Будни и дальше шли бы той же дорожкой, если б не одно утреннее: 

— Любовь моя, ты же знаешь, что я не буду кусаться, если ты назовешь меня как-нибудь, ммм... иначе? 

И, подмигнув, Герберт отправился на работу. 

А Альфред задумался. 

Верно. Он сглотнул. Столько лет вкушать плоды с руки и даже не задуматься поделиться ими с подающим. Ни единого порыва. Эгоистично. И разочаровывающе.

А ведь Герберту бы определённо понравилось. Нечто нежное. И близкое сердцу. Бальзам для его натуры романтика.

Скидывая учебные пособия в рюкзак и параллельно стараясь определить, где же у свитера перед, Альфред дал себе обещание исправить затянувшееся недоразумение...

...однако первая попытка провалилась, так и не начавшись. 

Прогулка по торговым улочкам измотала не хуже эстафеты. И предложение о перекусе пришлось Альфреду по вкусу. Сидя за маленьким полированным столиком, Альфред медленно выводил на чашке узоры — абсолютно пустые c точки зрения культурной составляющей. И в голове что-то щёлкнуло. Тумблер скрипнул в лихом повороте. Светодиодная табличка вспыхнула ярко-красным.

«Время действий». 

Альфред прочистил горло и откинулся на стуле, закинув руку за спинку последнего. Однако тут же пожалел об этом. Непозволительно небрежно для столь важного случая.

Альфред поспешно выпрямился.

— Солнце, — «передай, пожалуйста, салфетку», — сегодня такое горячее. 

Господь милостивый. 

Постукивания ложки о стенки чаши оборвались. Прикусив губу, чтобы ненароком не ляпнуть ещё нечто стоящее, Альфред поднял взгляд. И встретил вскинутую в немом вопросе бровь. 

— Я… имею в виду, знаешь, оно так сильно жарит сегодня… 

В тот момент Альфред как никогда был благодарен своей забывчивости, благодаря которой так и не записался к парикмахеру. Вьющиеся у ушей волосы хорошо скрывали жгучие отголоски позора.

— Ох, мой дорогой, ты прав. Чувствую, как моя кожа теряет свойственную ей бледность из-за нашей прогулки. Это же надо — забыть нанести крем перед выходом. И главное… 

Кивая болванчиком, Альфред лишь тихо выдохнул, механически улыбаясь в зажатую меж ладоней кружку. Ничего. В следующий раз точно получится. 

Вторая попытка и правда казалась успешной.

Когда Альфред не прокручивал в голове все детали событий.

Стопки отчётов, справочных пособий и испещрённых корявыми формулами тетрадей оккупировали рабочий стол, скрывая за собой всё живое, неживое и Абронсиуса, скорбящего над очередным рефератом. Альфреду оставалось лишь по периодическим вздохам и бормотаниям определять, не задохнулся ли профессор от возмущения, вызванного «халатным отношением студентов к дисциплине». Буквы перетекали в цифры, а вторые — обратно в первые, образуя сочетания, неподвластные человеческому сознанию. Голова гудела, жалобно прося антракта, пока совесть придерживала дуло пистолета аккурат возле виска, напоминая о вечерах, что прошли под боком Герберта, а не работой. И Альфреду оставалось лишь недовольно сопеть да проверять треклятые тетради дальше. 

Молчание прервал стук в дверь — беззаконно активный для академических стен, чьи устои застряли в эпохе их основания.

— Альфред! Мой дорогой! Представляешь, заказчик перенёс встречу в последний момент. Сколько раз просил так не делать. Аргх, не суть! Решил заскочить к тебе в образовавшееся окошко. Ох, и я не с пустыми руками, — в доказательство своих слов Герберт торжественно вскинул руку с обёрнутой ажурной лентой коробочкой. На крышке хорошо считывалось название. Кондитерская. Любимая у Альфреда. — Небольшой презент тебе, mon chéri, для более приятного времяпровождения среди всех этих унылых книг. 

— Герберт... Прости, но у меня нет сейчас на это времени. Может быть, мы... 

— Молодой человек, — Абронсиус. Альфред успел позабыть о его присутствии, а потому невольно вздрогнул при звуке голоса.— Неужели Вы не знаете, как непочтительно отказываться от подобных предложений. Схожу за чайником. Альфред, ищи чашки! 

Через четверть часа их маленькая компания располагалась за небольшим столиком, выуженным из кладовки. Расчистка их с профессором столов оказалась непосильной задачей. Закинув ногу на ногу, Герберт лениво обсуждал с Абронсиусом последнюю книгу своего отца, пока Альфред молча лакомился принесённым пирожным, без особого интереса всдушиваясь в беседу — о деятельности в писательской стезе некого "Графа" сведений хватало благодаря Саре — и время от времени ловя на себе взгляд. Да, Герберт, не одному тебе хочется восседать дома, а не среди архива знаний молодых умов.

Когда чай был допит, а от сладостей остались лишь одни крошки, усталость, успевшая накопиться за день, почти отступила. Собрав чашки, Альфред посмотрел на Герберта, расположившегося возле входа в соседнюю комнату, и вспомнил о своей "цели".

— Сладкий, — “может быть, поможешь мне убрать посуду?” 

Однако губы почему-то не слушались. И окончание фразы так и повисло на кончике языка. 

— Что- 

— Ты... торт! Да! То есть нет, ты не торт, но вот торт! То есть не торт, а пирожное. Да, пирожное! Пирожное было таким сладким. Безумно сладким. Я бы даже сказал приторным, знаешь, и... 

Бога ради, замолчи. Хотя бы на мгновение. 

— Милый, я понял. В следующий раз возьму что-нибудь другое, — забрав блюдца с чашками и поставив их обратно на столик, Герберт осторожно обхватил лицо Альфреда. И брови последнего съехались в жалобном изгибе. — Не стоит так нервничать из-за какого-то пирожного. 

Уже после того, как за Гербертом хлопнула дверь, Абронсиус громко усмехнулся в пышные усы. 

— Молодой человек, подозревал, что Вы трусишка, но не до такой степени же.

Прикрыв лицо ладонями, Альфред жалобно застонал.

Последующие попытки успехом не увенчались. Все старания заканчивались в лучшем случае молчаливым непониманием, в худшем — постыдным (исключительно для Альфреда) уточнением (уже со стороны обеспокоенного Герберта) самочувствия. Хотелось спрятаться под одеялом и больше никогда не высовывать носа из-под него. Глупо. Как же это было глупо. Возможно, стоило просто оставить всё как есть? Задвинуть инициативу в самый укромный уголок, запереть на ключ, выкинуть тот в море точно во время прилива и больше не вспоминать.

Так было бы лучше. Но жестоко по отношению к Герберту.

То утро началось не так, как ему следовало бы начаться. 

Только Альфред собрался плотно позавтракать, как его унесли в смежную комнату, усадили в кресло, всучив в руки книгу, и сообщили, что основная его задача на сегодня — выполнять обязанности натурщика. 

— Ты меня выручишь, котёнок, — переставляя баночки с красками ближе к себе, Герберт довольно улыбнулся, — кроме того, просто непростительно, что я до сих пор так и не запечатлел на холсте твоё прелестное личико. 

И Альфред смирился с таким положением дел. Спор с Гербертом, увлечённым работой, имел последствия в лице карательных мер. Повторно вставать на те же грабли не хотелось. Слушая мерное тиканье часов, он мысленно прикидывал объём работы, что предстояло выполнить до завтрашнего дня. Однако после нескольких:

— Солнце, не хмурься.

...откинул эти мысли прочь. Минуты сплавлялись под натиском времени. Тело немело. Сидеть неподвижно почти не представлялось возможным. А ещё до одури хотелось есть. Пока Альфред позировал, на кухонном столе томилась в ожидании порция омлета, к которой он так и не притронулся. И некогда горячий чай. Ароматный. С кислой ноткой. Одним словом — идеальный спутник для завтрака. Возможно, в верхнем шкафу ещё осталась парочка конфет, которыми так любили одаривать Герберта заказчицы. Если нет, то можно было бы заставить виновника торжества приготовить сладкие блинчики. С творожной. Нет. Кремовой начинкой.

Когда терпение Альфреда почти иссякло, часы пробили полдень.

— Берт, ещё долго? Мне кажется, моя рука мне больше не принадлежит. Совершенно не ощущаю её.

Секундная стрелка натужно вела счёт. Никто не отзывался. Альфред скосил взгляд. Герберт стоял напротив мольберта с занесённой над холстом кистью. Рот его был приоткрыт в немом вопросе.

Нахмурив таки брови, Альфред собрался уточнить...

И осознание снизошло.

Берт. 

— Знаешь, а мне нравится. Не мог бы ты повторить? 

— Ч-что? Что повторить?

Голос предательски дрогнул, однако Альфред, старательно выискивающий пути отступления, не придал этому значения. Да и вряд ли это изменило бы хоть что-то. Вскочив с пуфика, Альфред рванул к межкомнатной двери. Исчезнуть. Раствориться. Забыться. С глаз долой — из сердца вон. Герберту будет лучше без такого недотёпы, как он. Однако побег успехом не увенчался: талию перехватили, не позволяя сдвинуться с места.

— Mon chéri, — прямо над ухом. Медленно. Шёпотом. Альфред замер. Сердце пропустило удар. Но не от страха. — Почему ты убегаешь? 

Действительно.

Почему?

Сделав глубокий вдох, а после — медленный выдох, Альфред развернулся в объятиях-кандалах. В тот же миг жалея об этом. Слишком близко. Но так тепло. И к месту.

— Просто не привык к... подобному. И растерялся.

— Ох, вот оно что, — промурлыкав в своей привычной манере, Герберт склонился ниже. Носы соприкоснулись. — Тогда... чем чаще ты будешь называть меня так, тем быстрее освоишься, не так ли? 

Губы обдало жаром. Альфред рвано выдохнул. Герберт был прав. Восторг стёк вдоль позвонков, отдаваясь лёгкостью в плечевой линии. И штурвал был отдан голоску любопытства.

— Да, – пауза. И медленный кивок: трение кончика носа о нос. – Пожалуй, так и есть.

— Тогда я хочу слышать это каждый день. Ты же не откажешь мне в таком удовольствии, mon chéri? 

Уголки губ взметнулись в улыбке – ещё не уверенной, но обещающей. И ответом Герберту послужил поцелуй. 

Примечание

Спасибо, что прочитали :*

Мне будет приятно, если оставите пару слов-впечатлений о работе