Здание клиники было привычно унылым. Серая каменная кладка, на взгляд Олега, придавала ему сходство со склепом.

Дверь черного входа была, как обычно, приоткрыта — медперсонал бегал в курилку и подпирал ее кирпичом, чтобы не отпирать каждый раз. Олег хмыкнул, толкнул ее ладонью и — волчья удача — нос к носу столкнулся с Мишей. Тот аж шарахнулся от неожиданности.

— Как же ты заебал, Волков, — прошипел Миша, хватая его за рукав и затаскивая в коридор. Достал ключ из кармана халата, отпер дверь кабинета и махнул рукой, впуская внутрь.

— Как обычно?

— И я рад тебя видеть, — осклабился Олег. — Да, рецепт на месяц, я ведь могу купить по нему прямо у вас, внизу?

— Мы похожи на наркопритон? — неприязненно уточнил врач, но тут же сник, — да.

— С вами приятно иметь дело, — заверил Волков, толкая через стол пухлый конверт. Рукав пиджака неудачно задрался, обнажая свежую повязку на кисти.

Миша покосился на нее.

— Однажды он психанет так, что ты его не удержишь. Что тогда будешь делать?

— Ты о чём?

— Ты знаешь, о чём.

Олег даже не мог возразить, что это неудачная тренировка. Миша бы все равно не поверил.

Он вообще-то был неплохим человеком. Медбрат в Идлибе, которому было не насрать на наивных бритоголовых дурачков, выживших в мясорубке. Доставал им потом препараты для купирования ПТСР, помогал по другим запросам. Вот как сейчас, например.

— Все ещё не хочешь пройти диагностику сам? — без особой надежды уточнил Миша.

— Да брось, — привычно отмахнулся Олег, — я в порядке. У меня отличная жизнь.

— Отличной жизни с такими колесами не бывает и быть не может, даже если не сам принимаешь, — отрезал Миша. — Не обманывай себя, Волк. Куда идти, помнишь.

Провизор в полуподвальной аптеке, напротив, была равнодушна. Пробежала глазами рецепт, выдала всё по списку, задержавшись на последнем названии.

— В таблетированной форме нет. В ампулах возьмёте? Дозировку перепишу.

Олег хмуро согласился, уже представляя, как придется сообщить об этом Серёже, который любые медицинские манипуляции воспринимал в штыки. Особенно будет весело после вчерашнего насильного укола.

Естественно, по дороге домой он собрал все пробки и намертво встрял на КАДе. Открыл ленту новостей. Со стыдом обнаружил, что его вчерашняя выходка на парковке все-таки попала в соцсети. Но быстро затерялась среди постов о пикете в память Сотникова.

Олег нахмурился, размышляя. Смерть сотрудника от переработок — насколько это вообще типичная ситуация для корпораций? Олег недавно и о том, что такое выгорание, понятия не имел. В его мире умирали от болезней, ножевых и последующей кровопотери. Но не от депрессии.

Что такого увидел в соцсетях молодой программист Алексей Сотников, что захотел свести счеты с жизнью?

Олег снова прокрутил в голове всё, что знал об этом случае. «Vmeste» тестировала новый алгоритм фильтрации контента. Сергей общался в основном с программистами и по технической части. Не лично с Сотниковым — он был просто одним из десятков модераторов бета-тестирования. И это было год назад.

— Марго.

— Слушаю, Олег, — отозвалась она через динамик в машине, сопряженный с телефоном.

— Как работает алгоритм модерации сенситивного контента?

— Медиафайлы, загруженные в соцсеть, проходят автоматическую модерацию. Модель на основе обучающих данных маркирует контент с содержанием угроз, оскорблений, насилия…

— Кто собирал обучающие данные?

— Модераторы команды «Vmeste», которые также участвовали в бета-тестировании алгоритма.

— То есть отсматривали и маркировали файлы вручную?

— Верно. Но после обучения необходимость в ручной модерации отпала.

— Когда это произошло?

— Дата последней ручной проверки — 23 сентября 2018 года.

Почти год назад. Олег тогда был в Алеппо. Полгода назад едва не погиб. Это Серёжа его нашёл. И отказался рассказывать хоть что-то о немыслимой спасательной операции, которую провернул. Попросил дать ему время, не мучить расспросами, пока он не будет готов говорить сам. Олег согласился. Они и так слишком долго мучили друг друга прежде.

Но, кажется, теперь масса невысказанного стала критической. И все же — что-то он мог выяснить и без прямых расспросов. Олег в задумчивости побарабанил пальцами по рулю. Что он пропустил вчера, когда не стал слушать разговор Игоря и Серёжи?

— Марго. Ты распознаешь голосовые команды Игоря Грома и… как это называется, составляешь его вербальную модель?

— Да, Олег. Игорь Гром дал согласие на использование этой функции вчера в 17:32.

Прямо перед мероприятием, точно. Олег же выдал ему технику.

— Ты составляешь его вербальную модель на основе записи его голоса?

— Верно, Олег.

— Ты хранишь эти данные?

— Извините, не могу ответить на вопрос. Эта информация доступна для пользователей с высочайшим уровнем доступа.

Ну, конечно. Сергей с его гиперконтролем позаботился о конфиденциальности. Олег с досадой вздохнул.

— Активировать высочайший уровень доступа для вас? Необходимо подтверждение.

Ого. Когда Серёжа говорил, что даст ему все коды от Vmeste, он, оказывается, выражался не фигурально. Это Олег никогда не пользовался полным функционалом, предпочитая действовать по старинке.

Где-то на краю сознания мелькнула мысль: Серёжа бы это не одобрил. Тот, новый Серёжа, который больше не пытался контролировать все на свете. Тот, новый Серёжа, который себя за это винил, а безопасность личных данных пользователей сделал приоритетом Vmeste.

Но он же делает это ради Серёжиного блага.

— Подтверждаю. — Олег больше не колебался.

— Спасибо. Отвечая на ваш вопрос, я храню записи в зашифрованном виде для составления вербальной модели.

— Ты можешь расшифровать запись для меня?

— Запись будет доступна только для прослушивания на вашем устройстве.

— Пойдет. Меня интересует… записи со вчера, с 19:30.

Марго воспроизвела приглушенный и уставший голос Игоря: «машину подгонит и вернётся. Всё в порядке?» И, через паузу «не одиноки в своём горе… Ты неправильно об этом думаешь».

Нет, так не пойдет. Это только половина разговора.

— Марго, для анализа ты выделяешь из записи только голос Игоря?

— Верно, Олег.

— Я хочу прослушать изначальную запись.

— Воспроизводится.

Через пятнадцать минут он припарковал машину за ближайшим поворотом. Ему нужно было подумать. Много подумать.

«Год назад… Алексей модерировал сенситивный контент, в основном связанный с насилием», «по моим особым поручениям».

Мог ли Сотников погибнуть из-за Серёжиного «особого поручения» — поисков Олега? Мог ли Серёжа поручить своим айтишникам отсматривать записи о военных конфликтах? Олег знал, как часто такие вещи утекают в соцсети. И как от этого гибнут люди, когда по отслеженной геолокации бьют «Солнцепёком», — но гибнут на войне, а не в мирной жизни.

Получается, война настигала их даже здесь, в мирном Питере, далеко от пустыни. Смерть всегда была рядом.

И еще одна мысль пришла в голову: что из этих записей видел Серёжа?

Олег подкрутил кондиционер — охлажденный воздух слегка отдавал пылью и пластиком. Серёжа передал ему эту машину, когда они вернулись в Питер вместе. Раньше Серёжа любил гонять. Любил выехать за город, где меньше светофоров, и втопить педаль в пол. Любил, когда голова Олега оказывается между его ног, пока он выжимает из машины двести — и пока Олег выжимает его и, отстранившись, смотрит с поволокой в слезящихся глазах, вытирая губы тыльной стороной ладони.

Серёжа ни разу не садился за руль с самого его возвращения. И вообще предпочитал теперь сидеть на заднем, пристегнутым, и утыкаться в планшет или в окно. Олег раньше списывал это на рабочие дела и стресс. Но сегодня всё казалось подозрительным. Каждая деталь Серёжиного эксцентричного поведения.

Так больше не может продолжаться. Они обязаны поговорить начистоту и всё выяснить. Даже если Олегу придется рассказать, что… А если этого не сделать, выйдет как в прошлый раз. Они уже так пробовали — делать вид, что все в порядке, и не интересоваться жизнями друг друга. И куда их это привело? Олег безотчетным движением потер шею.

***

Казалось, прошла вечность, прежде чем он, наконец, оказался в лифте, едущем в пентхаус. Ожидал застать Игоря где-то поблизости, но Марго отчиталась, что он на сорок восьмом этаже.

Серёжа работал в гостиной и выглядел подозрительно нормально. Нога, конечно же, на кресле, а длинные пальцы с долькой персика в них замерли в воздухе, пока правая рука настукивает что-то на клавиатуре.

— Ну что, Игорь, нашёл лаундж? — спросил он и поднял глаза. Ойкнул. Долька персика опустилась обратно на тарелку, и он резко поднялся.

— Заедаешь или празднуешь? — уточнил Олег, но увидел, что на столе фрукты, а не привычные сладости. — Прости, что долго, весь КАД стоит.

Серёжа вышел к нему из-за стола. В целом, он выглядел куда бодрее, чем вчера. Волосы мокрые… Принимал душ от жары?

— Пока не решил, — признался он и заправил влажную прядь за ухо. — Игорь учил меня медитации… Представляешь?

— Интересно вы проводите время, — хмыкнул Олег и улыбнулся. Серёжа немного помялся.

— М-м-м-м… Олег?..

Настороженность Серёжи задела, и Олег потянулся обнять первым. С облегчённым вздохом Серёжа нырнул в его объятия. Дальнейшие извинения из-за этого прозвучали немного глухо.

— Прости за вчера. За то, что сорвался. Знаю, это не оправдание, просто…

Олег вздохнул, так что волоски на Серёжиной макушке смешно встали дыбом.

— Мы обсуждали это с врачом, — напомнил он, — иногда будут случаться… откаты. Тебе ведь становится лучше? Если бы не те уроды с плакатами… Ты тоже меня прости. Что я заставил тебя… пережить всё это.

— Ну, есть и плюсы, — Серёжа улыбнулся, видя удивление Олега, — наконец, чувствую, что могу доверять тем, кто дает мне лекарства.

Олег кивнул и, наконец, решился:

— Серёж, поговори со мной. Мне не нравится, что все вокруг… — Он сделал паузу, чтобы совладать с собой, — что Игорь знает о тебе больше, чем я.

Серёжа вздрогнул.

— Так ты злился из-за этого?

— Да. — Впервые за долгое время Олег почувствовал, что по крайней мере одно стальное кольцо, тесным обручем сжимавшее его грудь, лопнуло со звоном этого «да». — Да, мне это не даёт покоя. Я хочу, чтобы мы поговорили, хочу услышать правду.

Серёжа выбрался из его объятий и отошёл к окну. Олег не торопил его. Ему потребовалось куда больше времени, чтобы завести этот разговор. Немудрено, что Серёже тоже нужно время, чтобы разговор продолжить.

— Если я расскажу тебе правду, будет хуже. Ты начнёшь относиться ко мне по-другому. Я не хочу этого.

Олег тяжело вздохнул. А сейчас лучше, что ли?

«Так, Олег, контролируй себя. От того, что ты сорвёшься, лучше не станет».

— Ты вытащил меня из ада. Как я могу? — попробовал Олег еще один аргумент. И почувствовал, что попал в цель. Серёжа развернулся к экрану.

— Марго.

— Да, Сергей?

— Скажи Игорю, что Олег пришёл. Пусть идёт к себе, — попросил Серёжа.

Олег не сводил с него глаз. Вся бодрость Серёжи моментально испарилась. Теперь он казался каким-то осунувшимся, совсем как весной, когда каждый день, прожитый без срывов, казался замечательным.

— Идём на кухню, — позвал его Серёжа.

Они всегда откровенничали на кухне. Как раньше, на съемных квартирах. Всегда была кухня для разговоров и комната для всего остального. Олег поставил чайник и принялся нарезать бутерброды, чтобы не нависать над Серёжей, как на допросе. Тот поставил ногу на стул и положил подбородок на колено. Тяжело вздохнул.

— С чего начнём? — спросил он ровно.

— Алгоритм, — выдохнул Олег. — Ты тестировал его, чтобы искать меня? Серёж, ты правда можешь мне рассказать. Я хочу знать.

Сергей закрыл глаза. Его лицо мучительно исказилось. Олег даже испугался, что спровоцировал очередной приступ. Он уже было думал бросать всё и идти за лекарством, когда Сергей заговорил:

— Ты слушал наш разговор с Игорем, да? — спросил он с горечью.

Олег почувствовал мерзкий холодок в солнечном сплетении. Он мог бы соврать, он уже так делал, уверенный, что это во благо. Но куда их это привело?

— Да, — это ощущалось хуже, чем если бы он выстрелил в Серёжу.

Серёжа притянул к себе чашку. Ещё одну, с ярмарки, «Динара, 5 лет» с большим жёлтым цыплёнком. Невесело усмехнулся.

— Да, ты всё правильно понял. Я хотел вытащить тебя оттуда. И да, после нашей ссоры я так и не смог тебя отпустить.

Олег дернулся, как от пощечины. Слушать откровения оказалось болезненнее, чем он себе это представлял. Но раз уж они решились, он должен вынести это.

— Продолжай, — медленно проговорил он.

Серёжа печально улыбнулся.

— Я же говорил тебе… Думаешь, я не думал о том, как преподнести это иначе? Думаешь, я не выдумал миллион оправданий? «Хотел как лучше для тебя, хотел как лучше для общества, я сделал это под действием таблеток, я сделал это…» — Он махнул рукой, чуть не опрокинув чашку. — «Я, я, я», красивые слова, но насколько честные?

Он стиснул пальцами кружку, наблюдая за тем, как чай качается туда-сюда, придвинул её ближе, стёр салфеткой горячие капли с пальцев.

— Ты выбрал удачное время, Олег, — горько заметил он и поднял взгляд, посмотрев Олегу в глаза. — Сегодня у меня хватит духу честно признать то, что я должен был признать давно: я облажался.

Олег не отвёл взгляд, его брови угрюмо сошлись на переносице. Сергей первым разорвал зрительный контакт, уставившись в кружку.

— Человек ни при каких обстоятельствах не должен выстраивать свою жизнь вокруг другого человека. Сколько бы жизнь не била меня по лицу, я так этому и не научился, — вздохнул Сергей. — Но, раз уж мы решили говорить честно, в этом мы похожи. Нам с тобой всегда был нужен кто-то, кто нас не оставит.

Олег удивленно поднял голову. До этого он не знал, как реагировать, но вдруг понял — Серёжа говорил о том же, что чувствовал и он сам. С тех пор, как не стало бабушки. С тех пор, как пропал Бахет. Олег присел за стол перед Серёжей. Уперся взглядом во влажный след от чашки на столе.

***

След смазанный и неровный. Много-много лет назад он смотрел на такой же след на клеёнчатой скатерти в доме бабушки. Он хотел убраться на кухне, навести чистоту к бабушкиному возвращению из больницы, когда его пронзила простая и в то же время жуткая мысль: бабушке уже много лет, она может и не вернуться. Что тогда будет с ним? Кто о нём позаботится? Он уже умеет сам выгуливать Бахета и готовить шакшуку, но продукты в холодильнике не берутся из пустоты. Вряд ли кто-то возьмёт на работу десятилетнего ребёнка. И что тогда будет с Бахетом? А с ним?..

Собственные прагматичные мысли отпечатались в воспоминаниях так же ярко, как и охвативший его ужас: бабушки… не станет. Просто не станет. Не когда-нибудь в далёком-далёком будущем, а, быть может, к вечеру. Или к концу недели. А он рассуждает о том, где взять денег. Ему сделалось невероятно стыдно и тошно от себя самого. Липкий след от пролитого чая начал расплываться на глазах. Бахет жалобно заскулил и подлез под бок.

«Я не хочу остаться один». Он думал об этом весь вечер. Гнал от себя плохие мысли. Бабушка должна была вернуться.

Бабушка не вернулась. На какое-то время Олега вместе с Бахетом забрала к себе соседка, тётя Люба. Олег помнил эти недели урывками: скрипучая кровать с пружинами, запах пережаренной рыбы, прогулки с Бахетом, попытки скрыть пожеванные им обои и уголок ковра. И слёзы, которые скрыть надо было точно, которые никому нельзя было показывать, даже тёте Любе. Приглушённые разговоры на лестничной площадке. «Бедный мальчик, у него ведь никого нет». Но он верил, что ему позволят остаться. Он ведь старался. Ему просто нужен был кто-то, кто направит его.

А потом пришли незнакомые люди из опеки. Они объяснили, что должны отвезти Олега в детский дом. Он молча слушал, и, когда они закончили, спросил только: «А что будет с Бахетом?»

Тётя Люба обещала присмотреть за псом. Когда Олег уезжал — с одной только старой спортивной сумкой, — он изо всех сил старался не плакать и не смотреть на Бахета. Тот суетливо метался в поводке, скулил, лаял, предчувствуя расставание. Когда машина тронулась с места, Бахет взвыл особенно жалобно, вырвал поводок из рук тёти Любы и с лаем понёсся вслед.

Первые дни в детдоме запомнились ещё хуже. Во многом, потому, что он сильно заболел сразу как только приехал. Это сейчас он понимал, что на фоне сильного стресса организм не выдержал, а тогда ему казалось, что он умирает. Холодные стены детдомовского медблока, лихорадка и постоянные вопросы о том, добрался ли Бахет до дома. Ему говорили, что с ним всё хорошо, но Олег чувствовал нутром, что его просто обманывают: Бахет не гулял дальше своего двора. Вдруг он потерялся? Попал под машину?

В один из таких дней в палате появился ещё один мальчик. Серёжа. Олег до конца не понимал, как ему это удалось, но Серёжа вытащил его из этой жуткой ямы. Он разговаривал с Олегом, читал ему книжки, делился карандашами (даже, кусая губы, уступил остатки чёрного карандаша). Вместе они давились горькими таблетками, терпели малоприятные процедуры, цедили пресный суп, жевали дольки побитых кислых яблок.

Серёжа много говорил о том, как здесь выжить. Рассказывал о распорядках, и каждый раз, когда Олег напряжённо хмурил брови, поспешно говорил: «Но ты не бойся, я тебе всё объясню и покажу».

Их «объясню и покажу» продолжалось всё их детство и юношество, менялись только поводы. Чему не мог научить один, учились вместе. Драться. Курить. Сдавать домашку по физике. Оплачивать счета. Целоваться. Они не смогли научиться только одному — существовать отдельно друг от друга.

***

— Говорят, козлизм подростков — природный механизм, чтобы дерзкого птенца побыстрее вытолкнули из гнезда, — философски заметил Серёжа.

— Дерзкого, прыщавого и вонючего, угу, — кивнул Олег. — А нас, таких птенцов, было слишком много, ещё и в ограниченном пространстве. Нам было тесно.

— Мне никогда не было тесно с тобой.

— Мне было тесно со всеми, — вздохнул Олег. — Я злился на тебя. За то, что ты тащишь меня на этот экономфак. Я его так ненавидел, но повторял себе: «Серый прав, он всегда прав, да что я понимаю?» А потом не мог сказать тебе об этом, потому что…

— Я бы обвинил тебя, — печально согласился Серёжа. — Если бы ты попытался соскочить, я бы продавил тебя в любом случае. Я думал об этом много-много раз, уже не посчитать сколько. Ты начал проводить время где угодно, только не со мной. Это я сейчас знаю, что нужно было перестать давить…

— Это мы теперь такие осознанные-осознанные, «и полбукваря за ухом торчит», — грустно усмехнулся Олег.

— Представь, как было бы здорово оказаться в прошлом и навешать самому себе подзатыльников.

— Серый, ну вот давай серьёзно, а ты бы послушал? Особенно после подзатыльников?

— Пф-ф, нет, конечно.

Они снова замолчали. Чай стыл в кружках. Каждый думал о своём.

— Я так и не извинился перед тобой… За Машу, — негромко сказал Серёжа.

***

На первом курсе Серёжина мания контроля достигла пика. Олег бунтовал как мог: показательно сбегал с пар, пропадал на несколько дней. Ссоры с Серёжей, чей пилёж на тему учёбы и подработок стал невыносим, стали обязательным еженедельным ритуалом. На душе у него было гадко. Тошно от самого себя. И тогда появилась Маша, с того же потока, что и Олег. Хорошая девушка, с которой было… спокойно. Даже хорошо. Это едва ли можно было назвать отношениями. Просто кто-то, кого было приятно встретить в общей компании и сводить на рейв, увидеть в её глазах неподдельную радость от открытия для себя чего-то нового.

А потом это прекратилось. Маша начала избегать его, общих компаний. Олег не понимал, что происходило, а совета спросить было не у кого. В какой-то момент он выловил её и потребовал объяснений. Не выдержав, она разрыдалась и рассказала о причинах своего странного поведения.

Олег не помнил, когда он в последний раз испытывал такую ярость. Адреналин гудел в крови, когда он нёсся в комнату Сергея, сжимая кулаки. Ему хотелось, чтобы Серый отпирался, хотел услышать мало-мальское оправдание, да хотя бы «она всё выдумала, никто её не шантажировал отчислением», но он не отпирался. Утерев кровь из разбитой губы, он высказал Олегу всё как есть, не стесняясь в выражениях. Матерился Сергей неумело, но общий смысл донёс: Разумовский, у которого своих дел полно, жопу тут рвёт, чтобы Олега не отчислили, ректоровские фотки с блядок добывает, чтобы подкинуть копию в конверте, а Олег — тупоголовый еблан, которому позажиматься с какой-то кривоногой овцой важнее, чем получить образование. И если у него и так есть кому присунуть, зачем вообще было всё это.

Сергею даже не нужно было кричать (стены-то гипсокартонные, и аутиться перед соседями не было желания), чтобы каждое слово оглушало Олега. Умом он осознавал, что Серёжа всё не так понял, надо объяснить ему, что никто не думал играть на его чувствах. А сердцем чувствовал: настоебенило.

У Олега будто бы глаза открылись: всё это время он жил неправильно, зависел от Сергея настолько, что пошёл на ненавистную специальность, и всё это только чтобы он улыбался. А ему нужно было всё больше, больше, больше, сломать, подчинить, сделать своим. Так не могло долго продолжаться. Лучше в армию, чем… так.

Сергей не пришёл его проводить. И Маша тоже не пришла.

***

— Мне стоило объясниться, — медленно сказал Олег. Серёжа аж задохнулся от возмущения:

— Олег, ты в своём уме?! Ещё скажи, что сам виноват! — Он вырвал руку из его руки, подорвался со стула. — Совсем что ли?

— Серый… Я твой поступок не оправдываю, — объяснил Олег. — Поступил ты, конечно, как сволочь, но я мог бы сделать что-то, чтобы… не знаю, исправить ситуацию? А я выбрал сбежать. И мне до сих пор за это стыдно.

— Ну вот что бы ты сделал? — вздохнул Серёжа, медленно опускаясь на стул. Олег неопределённо пожал плечами. Не то чтобы он не знал, просто не хотелось говорить об этом.

— Ты не знаешь, что с ней было потом?

— Доучилась, — отчитался Сергей. — Рейвы организовывала до законопроекта. Потом переехала за границу. Вроде как в Берлин. Не знаю как сейчас.

— Ясно, — коротко ответил Олег. Ещё несколько долгих минут молчания.

— Когда мы поссорились, я все свои силы бросил на учёбу, — поделился Сергей. — Сначала хотел добиться всего сам вот просто назло. Глупо, правда? И всё-таки у меня начало получаться. От рефератов для нерадивых сокурсников до разработки ПО. У меня появились первые деньги. Достаточно, чтобы снять квартиру. Плохонькую, но отдельную. И я вроде бы радоваться должен был, но это было не то.

Серёжа стянул из вазочки конфету, зашуршал фантиком. Олег и так понял:

— И тогда ты написал мне. — Он снова поймал руку Серёжи в свои. Тот даже приободрился от такого простого, но милого жеста.

— Я не думал, что ты ответишь.

— Я сам искал повод написать тебе, — признался Олег. — А тут твоё письмо. Так мы не потерялись.

В тот период их жизни они будто открывали друг друга заново. Сперва по переписке — Олег писал старомодные бумажные письма, Сережа в ответных рисовал на полях смешных волков. Потом — долгожданная увольнительная. Сережа сам приехал к нему в Камышин. Снял квартиру на сутки, и они не отрывались друг от друга все двадцать часов, даже не спали — говорили, обнимались, лежа вдвоем на узком диване, забыли на плите сосиски и чуть не устроили пожар.

А потом еще один — там все и случилось. Не как они мечтали — не в собственном жилье, даже не в гостинице. На продавленном диване и застиранных простынях. Олег боялся сделать больно, обидеть, навредить. Сережа не боялся ничего.

На прощание он вручил Олегу старенький «самсунг», и, едва за ним закрылись двери части, отправил первую ммс-ку — фотографию, которую он сделал на рассвете: кухонный стол с обшарпанной клеенкой, в который он уперся обнаженным бедром с налившимся следом засоса, пальцы теряются в курчавой рыжей поросли в паху…

Ответ пришел в виде россыпи возмущенных смайликов.

Теперь они могли переписываться и даже звонить друг другу. Сережа ждал его из армии, как девушка солдата — никого не стесняясь, бросился ему на шею на перроне. Привез Олега в свою квартиру. Старая коммуналка, высокие потолки, щели под окнами с палец толщиной, одна кровать на двоих. Олег устроился ночным охранником, чтобы они могли спать на ней посменно, но оказалось было практически бессмысленно — Серый, похоже, не спал вообще. Горел очередным проектом, на сей раз, насколько Олег смог понять, крайне перспективным. Но нужны были деньги, а зарплаты охранника и шабашек Сережи хватало только на текущие расходы — и совсем немного удавалось отложить на будущее.

Через месяц Олег понял, что до взлета Сережиного стартапа они могут и не дожить. И всё решил одним днём. За подписание контракта давали подъемные. Он принес двести тысяч в шуршащем целлофановом пакете. На губернаторскую доплату купил обожаемые Сережей, но такие недоступные суши, плитку бельгийского шоколада и бутылку вина. Предупреждая Сережино негодование, сказал, что первые полгода проведет на тренировочной базе в Петербурге. А потом — будет выезжать только ненадолго — и возвращаться домой. Но в 2015 первые военные самолеты вылетели из Латакии, чтобы «нанести точечные удары по скрывающимся боевикам», и Олег вылетел в Сирию. Прислал первую смс-ку сутки спустя: «Обязательно вернусь. Это не продлится долго, мы просто посидим в штабе. Солнце жаркое, как ты. Скучаю».

А следующую — только через две недели. И потом — короткий звонок месяц спустя. Отпуск через три месяца — четырнадцать дней, когда он, обросший, с искрящимися на фоне загара голубыми глазами, заново привыкал к городу. Регулярно Сергей получал только деньги. Каждый месяц Олег пересылал ему всю выплату до копейки. А сам вернулся только через год.

***

– Мне тоже много за что стоит себя винить. Хотя бы за то, как я вернулся к тебе…

Сережа зажал уши руками.

— Не хочу слушать. Не сейчас, пожалуйста.

Олег осекся. Сережа отнял руки от ушей. Он выглядел пристыженным, но решительным.

— Прости. Пойми. Мне и так нелегко дается этот разговор. Я должен рассказать первым. Пожалуйста.

И Олег кивнул, позволяя тяжелому камню вины вновь опуститься куда-то на дно.

— На те деньги, что ты присылал мне, — Сережа сглотнул, — я смог запустить Vmeste. И прийти к инвесторам с готовым проектом. Сам себя вручил им на блюдечке. Я же тогда ничего в этом не понимал. Но и они, конечно, не хотели рисковать. Они во всем меня контролировали. Приставили ко мне человека. Знаешь, чтобы разгружать эксцентричного нервного гения от нудной бумажной работы. Догадываешься, о ком я говорю?

Олег нахмурился.

— Твой зам, с которым ты судился? Который тебя в лицо боготворил, а за спиной сливал, надеясь занять твое место?

Ближайшее окружение Сережи Олег пробил всеми законными и полузаконными способами, когда снова оказался рядом. И легко объяснил это самому себе тем, что начальник службы безопасности должен знать всё о высшем руководстве. Серёжа кивнул.

— Да. Николай Павлов. Тот самый, который теперь натравливает на меня активистов, чтобы подпортить мне репутацию, ну или… кожу.

Он провёл ладонями по своим плечам. После водной терапии от Игоря он переоделся в белую рубашку с длинными рукавами.

— Пригреть змею на груди… Это точно о наших милых отношениях, — выплюнул Серёжа. — Он видел меня… не в самых моих стабильных состояниях.

***

Сергей услышал звонок в дверь. В четвертый раз.

«Чёртов дверной звонок. Чёртов Павлов, — думал он, добираясь до двери опустевшей без Олега квартиры. — Чёртов ром, никогда больше не буду пить это дерьмо. Как Олег это пьёт вообще?»

— Сергей Викторович! — Упрямый ассистент перешел на стук. Ещё хуже. — Послушайте, я понимаю, что лезу не в своё дело, заявляясь к вам домой, но в интересах компании, чтобы вы были в адекватном состоянии, а моя обязанность — помогать вам!

Сергей, вздохнув, открыл дверь, обдав гостя перегаром.

— Вы слишком шумный, — пренебрежительно бросил он. — Но о-о-очень поможете, если скажете, что пришли с Алкозельцером.

— Для вас — хоть капельницу похмелина с личным врачом организую. Лекарства, — Павлов поднял один пакет. — Еда, — потряс вторым, из фастфуда, прекрасно зная, что Сергей не устоит и, может, будет более сговорчивым.

Сергей внимательно заглянул ему в глаза.

— Заходите.

В универе он клялся себе, что не снизойдёт до таких пагубных привычек, как запивать алкоголем особенно одинокие вечера, но вот мы здесь: в похмелье и с натянуто улыбающимся Павловым.

— Стоит мне просрочить дедлайн, как наутро приходит волшебный фей от руководства, — протянул он, разрывая упаковку чизбургера. — С лекарствами и фастфудом. Мне нравится эта милая традиция.

— Как раз то, что это стало традицией, меня и пугает. — Павлов наконец перестал сиропно улыбаться и присел за стол напротив Сергея. — Знаете, традиции бывают и гораздо более приятные. Например, отмечать успешное завершение проектов, которые не доводят ни одного из сотрудников компании, включая вас, до нервного срыва.

Сергей закатил глаза.

— Обновление заставит руководство забыть о трудностях, — парировал Сергей, облизывая пальцы от соуса. Павлов поморщился, но попытался это скрыть. — Как и в прошлый раз.

— И в позапрошлый, и в позапозапрошлый, — кивнул Павлов. — Вы не можете жить от кризиса к кризису. Вы сломаетесь раньше. Сергей, как ваш консультант, я бы рекомендовал вам обратиться к специалисту.

— Да-да, чтобы он растрезвонил? Когда Vmeste выстрелит, «специалист», — Сергей изобразил пальцами кавычки, — начнёт тянуть с меня деньги за то, чтобы он любезно помалкивал вот об этом.

Он пнул под столом бутылку, и она с грохотом покатилась по полу. Невозмутимое выражение лица всё сложнее давалось Павлову.

— Вообще-то, господин Консультант… — со скрежетом придвинул стул к Павлову поближе. — Мне бы следовало убить вас, чтобы вы тоже ни-че-го никому не рассказали…

Павлов даже не вздрогнул.

— Я говорю не о наркологе, Сергей. Вам нужен психотерапевт и, возможно, поддерживающая терапия, которая поможет вам работать — и отдыхать — более продуктивно, — о, Павлов умел выбирать аргументы. — И поменьше думать о показательных казнях людей, которые приносят вам бургеры.

Он усмехнулся, когда Сергей разочарованно отодвинул свой стул, недовольный тем, что Павлов даже чуточку не испугался.

— А психотерапевты реже выбалтывают тайны, чем наркологи? — пробурчал он.

— Мы можем нанять корпоративного специалиста и связать его договором о неразглашении. Это пойдет на пользу всем. Когда вы последний раз нормально спали? Открывали ноутбук не по работе? Виделись с кем-то, кроме сотрудников? Психотерапия — это не только про болтовню о вашем детстве. Это про поддержание стабильного и приятного для вас уровня жизни, понимаете?

— Мгм, звучит легендарно, — всё ещё скептически, хотя уже менее дерзко отозвался Сергей.

***

— Я снова зарылся в работу. Я понял, что с алкоголем у меня дела неважно и постарался чем-нибудь сублимировать. Трудоголизмом, например. Вышло тоже не очень: недосыпы и перегрузы стали моими постоянными спутниками. Я срывался, орал до хрипоты, доводил людей до срывов и ловил себя на мысли, что снова становлюсь таким человеком, от которого ты ушёл. По настоянию Павлова я пробовал терапию, но ни с кем не сходился характером. Тяжело заставить лечиться человека, который в гробу всё это видал. Тогда Павлов раздобыл мне один номер. Доктор Вениамин Самуилович Рубинштейн…

Серёжа произнёс имя с нарочитым, картинным трепетом.

— Конечно же, никакого корпоративного договора не было. Я сам виноват, что не проконтролировал, но задним умом мы все сильны… Рубинштейн появился в моей жизни именно тогда, когда мне было особенно плохо. Он не стал копаться в моей личной жизни, и я решил, что это лучший вариант. Только разговоры о работе, полезные таблеточки для работы мозга и всё. Я не заметил, как они изменили меня. Знаешь, почему психиатров часто рисуют злодеями?

— Потому что они контролируют тебя, — ответил Олег. — И ты сдаёшься им сам.

— Я бы не сказал точнее, — кивнул Серёжа. — Я абсолютно по-дурацки повёлся. Начал глотать его «безобидные ноотропы» по поводу и без. Знаешь, когда ты вернулся… Несмотря на все наши ссоры, я был счастлив. Допил остатки и бросил.

— Да уж, я помню твой синдром отмены, — проворчал Олег, вспоминая, как выхаживал Серёжу. Торчки в военном госпитале выглядели лучше, чем он. И уж точно не кидались оскорблениями и обвинениями, каждое из которых било прямо в цель.

— Ужасно. Если бы не ты, я бы умер, — признался Серёжа. — Я бы хотел сказать, что это таблетки заставляли меня вести себя как сволочь, но ты не заслуживаешь лжи.

Сергей уставился Олегу прямо в глаза.

— Я помнил, как плохо было без тебя. И не хотел, чтобы ты ушел. Я делал… я говорил… ужасное. И полностью осознавал, что творю.

Сергей уткнулся в чашку и сделал ещё несколько глотков. Лицо Олега окаменело.

— Это тогда появился алгоритм? — спросил Олег.

— О… — вздохнул Сергей. — Вот мы и подобрались к самой интересной части моей истории.