Взгляд буквально упёрся в исчирканный красной ручкой листок. Первое задание Хёнджун пропустил, второе кое-как решил правильно — квадратные уравнения знал хорошо — а третье было всё исписано поправками учителя. И формулу он взял не ту, и график, соответственно, начертил не тот. Если честно, у Хана от цифр и римских букв голова шла кругом: он мог понять ломанные джазовые ритмы, исполнить переложение Баха на гитару, но запомнить исксы и игрики... Ему не дано.
В какой-то степени Хёнджун был человеком гениальным: он общался на ты с музыкой, инструменты давались ему крайне легко. Но всякий раз, когда им в школе давали проверочную по математике, парень чувствовал себя последним идиотом. Он и так не был популярным учеником: лицо у него какое-то странное на вид, не скажешь, но не так, но что-то точно было; он мало с кем общался, а остальные не стремились сближаться с ним; его эмоции были заторможенными, и чужие Хан с трудом разбирал. Идеальный образ парня с последней парты, которого никто не вспомнит после выпуска. Добавьте к этому длинные чёрные волосы, до этого сожжённые осветлителями и краской для волос, и застиранную рубашку, что он носил каждый день уже год.
У семьи Хёнджуна не так много денег: большая часть из них уходила на психиатра и лекарства для самого Хёнджуна. Зачем? Он точно не знал, точнее не понимал, что конкретно с ним не так. Но мама всякий раз плакала, когда смотрела ему в лицо. Пожалуй, самое страшное — парень не осознавал полноту её печали. Джунхан улыбается — она отворачивается. Джунхан рассказывает о том, как его портфель вывернули в окно и не расстраивается из-за этого — она не может не закурить. И если подводить итог, то просить о репетиторах, как и о новых рубашках, Хёнджун просто боялся. Ему было жутко обидно за оценки по математике: он не бездельничал, а пытался вникать в учебники. Всё равно ничего не получалось.
На листке появилось два влажных пятна, послышался тихий стук: это слёзы прокатились по щекам и упали, поддавшись притяжению. Хёнджун только тихо шмыгнул носом и зажмурился: он редко проявлял такие эмоции, а если грустил, то не до слёз и истерик. Это... Его особенность. Он мог, разве что, нахмуриться и так забавно подёргивать носом, как делал прямо сейчас. Знал бы Хёнджун, что на него сейчас пристально смотрели два голубых глаза, не желая моргать, даже если их начинало болезненно пощипывать.
Правда, у Хана зачесалось ухо, совпадение ли, что именно с той стороны, откуда им любовались? Парень повернул голову в бок и встретился взглядами с Хюнин Каем — новым одноклассником из Америки. Он тут же будто подавился, глупо улыбнулся и пожал плечами, а Хёнджун выгнул брови так, что его лицо само за себя говорило: "Что этот придурок делает?"
На самом деле, Кай — хороший парень. Он всегда улыбается, от скуки на уроках накручивает чёлку на палец — может, поэтому он такой кудрявый — и на портфеле таскает с десяток плюшевых брелоков с пингвинами. Хёнджун ещё помнил, как в первый день пребывания в новой школе Хюнин собрал вокруг своей парты почти весь класс, настоящую толпу, и показывал каждого из пернатых. Там были и пингвин-мексиканец в шляпке, и пингвин-космонавт со скафандром на голове, и пингвин-повар. У него даже лопатка в лапке имелась! А взяв одного из них в руку, Кай в тот день показал пальцем на Хёнджуна и весело произнёс на весь класс: "А это ты!!". Это был пингвинёнок-гитарист: Хан в тот день пришёл с чехлом от гитары, так как после уроков проходила репетиция их "клуба по интересам". Группой это сложно назвать. Хюнин тоже хотел попасть туда, но, по словам главных там парней на класс младше — Джуёна и Джисока — мест в "группе" уже не было, но ему разрешали иногда приходить посидеть с остальными, пару раз он даже играл на гитаре и весьма неплохо. Джунхана это удивило. А ещё они всякий раз играли в гляделки, правда, Кай это воспринимал, как прятки, и прикрывал лицо рукой, отводя взгляд, стоило Хёнджуну посмотреть на него в ответ. Странно, они сидели в разных концах кабинета музыки, но смотрел этот новенький именно на Хана, хотя в клубе было полно интересных людей: и несносные организаторы их посиделок, и педантичный выпускник Гониль, и "мечта всех девчонок средней школы" Бомгю. Да чего только стоил Ёнджун, ещё один выпускник, с его то губами. Пухлыми и розоватыми, как персик. Они привлекательные — у Хёнджуна таких не было. Он весь немного несуразный: такой, на каких не взглянут рядом с красивыми парнями. Все парни в окружении Хёнджуна красивые, но Кай выбрал его.
Этот новенький — абсолютно точно хороший человек. С такими любят дружить и ходить на свидания. А ещё такими любят пользоваться, Хан это знал, видел и испытывал
Правда, им помыкали из-за наивности и глупости. Но это мелочи.
Они снова играли в эти странные прятки, только сейчас Хёнджун заметил на чужих щеках цветочного оттенка румянец, точно юная роза, которую вот-вот сорвут, лишив молодые лепестки будущего. Так забавно: Хюнин настолько бледный, что кожа сдавала его эмоции, даже если предательская улыбка скрыта ладонью. Он точно что-то хотел. Может, дружить? Кай один из немногих, кто вообще хочет общаться со странным парнем, типа Хёнджуна. Он здоровался, предлагал сидеть вместе в столовой. А Хану мало нужно для того, чтобы считать человека подобием друга. Пусть Кай уже не видел, Хан улыбнулся ему в ответ, вытер щёку и тихо, стараясь не шуршать, смял лист с контрольной и собственными слезами, размывшими чернила шариковой ручки. Парень хотел поговорить с одноклассником сегодня — он хорошо знал математику и не редко хвастался тем, что любит решать сложные задачки на логику. Что же, на них Хёнджун смотрел, как на новые ворота, будучи бестолковым бараном.
Звонок звенит — парень кидает смятый лист в портфель и сгребает туда все ручки. Когда учитель позволяет встать, Хан какое-то время сидит и ждёт: Хюнин болтал с одной милой девушкой с первой парты. Она была умной, и взгляд у неё добрый, проницательный такой. Брови тонкие и аккуратные, а губы персиковые, чуть припухлые, похожие на венецианскую маску тем, что были чуть тоньше к уголкам. Они были бы неплохой парой, а, возможно, уже встречались. По крайней мере, она смотрела на Кая с блеском в глазах, но они поговорили, и Кай же этот блеск погасил, отрицательно покачав головой на её слова. Странно. Неприятный разговор? В любом случае, стоило ей уйти, как Хёнджун обошёл второй ряд парт из трёх и встал за спиной Хюнина. Пусть гитарист и не был низким, наоборот, одним из самых высоких парней в классе, рядом с Каем он чувствовал себя мелким и хрупким. У него телосложение такое, крупное, и плечи широкие, как и бёдра, что обтягивались школьными брюками слегка, а Хан был похож на вешалку для брюк с щипцами. Неуклюжий и робкий.
— Кай, извини пожалуйста. — Хёнджун невесомо коснулся рукой чужого локтя, всего двумя пальцами, чтобы не нарушать личное пространство. Ладони у него именно сухие, а не худые, с очерченными тенями на коже длинными фалангами. С такими тяжело играть на гитаре. Слишком неповоротливые.
— А? — улыбка. Кай всегда встречал людей улыбкой, даже если был занят, как сейчас: он раскладывал ручки в пенале — каждую в свой отсек. — Привет, Хёнджун-а, что-то случилось? — при виде Хана, он начал складывать вещи быстрее и будто нервничать. Хотел уйти? Джунхан не знал, поэтому чуть отошёл и улыбнулся неловко, чувствуя вину. Помешал.
— Ты хорош в математике. — опустив взгляд, Хёнджун невольно потянул руку к чужому портфелю с брелоками, выбрав именно тот, который похож на него. Маленький пингвин с гитарой за спиной. Не зная почему, парень нервничал и боялся смотреть в глаза сейчас. — Мне нужна помощь. Я завалил все контрольные в этом семестре. Я не справляюсь.
— Тогда чего ты извиняешься? Мог попросить раньше, я бы не отказал тебе.
— Мне, почему? — оторвав вдгляд от брелоков и подняв его вверх, Хан увидел, как Кай ему шутливо подмигнул. Большая ладонь легла ему на плечо и чуть погладила: видимо, новенький заметил, как Джунхан разнервничался.
— Ты милый и добрый. Почему нет? Можем позаниматься у меня. Папа в разъездах, сестра тоже уехала по работе. Правда Бахи...её можно заставить погулять, при большом желании. — Хёнджун испугался громкого смеха и сжался в плечах: смех Кая правда был странным, со всей широтой звука, но напугала Хана именно неожиданность. Увидев это лицо с гримасой страха, Хюнин попытался замолчать, но его губы исказило желание рассмеяться ещё сильнее, вот он и не сдержался, а Хёнджун за ним.
— Не стоит выгонять сестру ради меня, Кай... — стихнув, Хёнджун больше не боялся Хюнина, стеснение отошло на второй план: в груди что-то упало, оставив после себя раскалённые угли, пощипывающие лёгкие изнутри. Приятное волнение и трепетание, к которым Хан совсем не привык. Ему будто бы стоило дышать больше и глубже, но эти бабочки в его лёгких не давали этого сделать, согревая своим порханием грудь.
— Ничего, ей полезно. — Хюнин закинул портфель на плечо и начал выходить из класса, но всякий раз оглядывался, чтобы проверить, точно ли Хёнджун идёт следом. Брелоки на сумке тихо гремели, и хотелось вновь потрогать одного из пингвинчиков. У самого гитариста на сумке висел одинокий кролик, им же сшитый из старого голубого покрывала. У этого кролика швы наружу и одного глаза нет — он просто перечеркнут нитками. Такой стиль. — Знаешь, братья и сёстры часто ругаются и спорят, это нормально. Она будет дуться из-за подобной выходки, но дразнить мелкую весело. — Кай начал идти спиной вперёд, смотря только на Хёнджуна, о чём тут же пожалел, спотыкаясь об порожек двери. Джунхан тут же посмеялся, прикрывая рот ладонью. — Вот, ты наконец-то искренне посмеялся. Это того стоило. — выровнявшись, Хюнин поправил лямки рюкзака и постарался идти нормально. Ну как, сутулясь и постоянно сверяясь, не идёт ли он быстрее своего нового друга, комфортно ли ему вообще идти рядом или в таком темпе.
— А если бы ты упал? — Хёнджун остановился и нахмурил брови. Когда больно — не смешно. Ему самому стыдно, что он рассмеялся над споткнувшимся Каем, но тот сам подшучивал и улыбался во все зубы. Странненький такой. Это весело.
— То ничего бы не произошло. Это просто дверной проём. Я об них обычно вообще головой бьюсь. — Кай шёл резво, и в каждом его шаге читалось: "ему весело". Шутки ради, он привстал на носках и почти дотянулся до длинной лампы под потолком, одним взглядом сверху вниз будто говоря Хёнджуну: "Видал???"
И какая разница в том, что между ними буквально пару сантиметров роста. Забавно, у них и дни рождения совсем рядом. У Кая — 14 августа, а у Хёнджуна — 18. Поэтому их ещё никто не поздравлял, да и вряд ли поздравит — каникулы же.
— Ты дурак, Кай. — беззлобно сказал Хан, убирая тёмные длинные пряди за ухо. Хюнин только усмехнулся, восприняв это, как комплимент — он сам это прекрасно знал.
— Зато мне весело. Это же круто! — Кай уложил свою руку Хёнджуну на плечи, и тот сразу сжался, поджав губы. Хан Хёнджун не любил прикосновения: не любил обниматься, держаться за руки и в принципе прикасаться к людям. Но сейчас ему не хотелось бежать. Наверное, он готов перетерпеть ради Кая. Хюнину приятно осознавать близость с другим человеком через тактильность. Это можно только принять и смириться, даже будучи таким социофобом, как Джунхан. Любое касание вызывает у него дрожь в коленях: шаги становятся медленными и неустойчивыми. Наверное, в его жизни было слишком много моментов, когда руки незнакомых или совсем близких людей приносили боль.
— Ты в порядке? — тяжесть с плеч исчезла: Кай заметил страх на лице Хёнджуна и приподнял руку, совсем немного. Выходя немного вперёд, парень обеспокоенно заглянул в глаза с веснушкой у верхнего века.
— Один раз моя мама разбила мне губу, когда я слишком сильно смеялся. — звучало это настолько легко, что у Кая в желудке всё перевернулось от ужаса. Без каких-либо шуток, к корню языка подступила непреодолимая тошнота. Кай стал всматриваться сильнее: на самом деле, у тонких губ был едва заметный плотный шрамик. Всего секунда — Хюнин не успел подумать о том, что делает. Кончик большого пальца скользнул по следу от побоев, а губы оказались сомкнутыми на лбу растерявшего способность дышать Хёнджуна. Он холодный, а его кожа взмокшая от страха, но это не противно. Наоборот, приятно, и грудь из-за этого забитого парня стало щемить, будто на неё с силой давили обеими руками.
— Прости. — Кай почти отпрыгнул, спрятал руки за спиной и виновато опустил взгляд, а Хёнджун, кажется, не думал ни о чём, просто разучился за те пару секунд, что его кожу обжигали чужие губы. — Математика ещё в силе?
— Д.. Да.
— Тогда позанимаемся у меня. Пойдём после этого урока.
***
Так странно. Кай носил чёрное пальто с шарфом в тон и выглядел статно в этом: одежда делала из него студента высшего учебного заведения, который всегда носит при себе ноутбук и пьёт на занятиях чёрный кофе без сахара или, ещё хуже, чай. Даже без конфет! Хотя сладкое Хюнин любил. Однако его европейский профиль, опущенные брови и одежда совсем не давали понять, что этот парень всю дорогу до дома, не стесняясь, смеялся во весь голос.
Хёнджун же выглядит рядом с ним так глупо в своей плюшевой куртке, ещё и эти длинные волосы, окончательно растрёпанные осенним ветром. Ещё он каждый раз прикрывал рот рукой, стоило ему едва разомкнуть губы в улыбке: передние зубы сразу показывались и, как кажется Хану, выступали слишком сильно. Хотя Кай несколько раз повторил, что это скорее мило и никак Хёнджуна не портило.
Дождь прошёл не так давно, и на асфальте ещё оставались небольшие лужицы, по словам Кая, похожие на зеркала в небо или другие миры. Настоящие порталы в неизвестность, правда, стоило Джунхану ступить в них изрисованными линером кедами, как зеркала тут же превращались в грязную муть, покрытую мелкой рябью волн.
— А ведь в одном таком наверняка есть мир, где в эту же лужу смотрят Кролик-Джун и Хюнин-пингвин. — Кай аккуратно потянул Джунхана за локоть от лужи, сжимая пальцами лишь ткань пушистой куртки. Он не хотел, чтобы парень вновь боялся.
— Что? — на эти доводы Хёнджун только настороженно посмеялся, но вновь в лужу не наступил. Его кеды бы не пережили: они и так видели многое. Хан стоял в них, когда мать закрывала дверь перед носом и не пускала со двора домой в беспощадную сильную грозу, в них он разбивал коленки, убегал от хулиганов и занимался на физкультуре. Каждая история оставалась "шрамом" — зашитой дыркой или несмываемой полосой на когда-то белой подошве.
Эти кеды нравились Каю жутко, в них было столько деталей: и швы, и въевшаяся грязь, и сотни маленьких рисуночков. Лишь контуры, но такие разные. Можно было заметить и силуэт хэллоу китти, и название какой-то шведской металл группы, которое невозможно произнести. Эта обувь буквально отражала всю суть Хана: он был до боли простым, но таким необычным, как бы странно это не звучало. По своей сути — открытая книга, но с десятками закладок и ремарок от автора.
— Ты действительно заставишь Бахи уйти? — спрятав руки в плюшевые карманы, Джунхан всё же начал обходить лужи. А куда деваться, если рука Кая всё же умостилась под его локтём, невесомо придерживая.
— Я уже написал ей. Она собралась к подружке на всю ночь. Всё равно отец в командировке и никто не узнает.
— А ваша мама? — притихнув, Кай на этот вопрос пожал плечами. Вышло слишком резко. Хёнджун не умеет держать язык за зубами.
— Родители развелись, и она с нами не живёт. Она вообще в другой стране.
— Мне жаль... Прости, я не знал, что это больная тема. — пару раз сжав слабое плечо Хёнджуна, Хюнин толкнул его в бок, но не сильно. Слишком боялся уронить или поранить.
— Всё в порядке, это уже несколько лет назад произошло. Да и мне нравится жить с отцом и сёстрами.
— Наверное, две сестры — это тяжело. — с интересом подняв взгляд на Кая, Хан чуть подвинул руку, чтобы ладонь парня удобнее легла в локте, а не едва ли цеплялась за пушистую ткань. — Я один в семье. После меня родители решили никого не заводить.
— С ними правда иногда тяжело. Все эти женские штучки... Хотя я люблю крема и тонеры. Лицо становится свежее. А ещё они любят меня красить. Мне даже кажется, что я так красивее. — Хёнджун вдруг остановился. Он сощурил глаза и, как любопытный щенок с блестящими карими глазами, наклонил голову в бок. Прибирая паучьими пальцами вьющуюся чёлку с глаз Кая, он даже брови хмуро опустил, будто всматривался и искал изъяны.
В этот момент Хюнин не смел и дышать.
— Ты сейчас накрашен? — эти волосы... Такие мягкие, немного тонкие, но забавные. Крутятся во все стороны и только пушатся от ветра, опадая обратно на лицо, как бы Хёнджун не старался их убрать.
— Нет.
— Но сейчас ты красивый. — Кай неловко улыбнулся, а с его губ сорвался такой же неловкий смех. Хотелось сбросить челку обратно и отвернуться: он не любил себя. Его лицо, неуклюжее большое тело и характер — резонирующее сочетания чего-то детского и взрослого одновременно. У людей диссонанс в голове от подобного, поэтому Хюнин считал себя скорее миловидным, чем красивым. А Хёнджуну это нравилось, и он даже не заметил, как медленно запустил руку в чужие волосы, путая в них длинные пальцы, выполняя всю работу осеннего ветра.
— Мой дом за поворотом, пойдём. А то у тебя все кеды и штанины внизу мокрые.
— Правда? — невольно Хёнджун оторвался и, неуклюже разводя руки в стороны, посмотрел вниз: действительно, его джинсы забрызганы грязной водой из каждой лужи, в которую он входил, а кеды вовсе промокли до нитки. Заболеет ещё: мама будет ругаться, ей опять придётся тратиться на таблетки. Как же не хочется домой.
— Пошли, застираем. — неловкость исчезла: Кай снова смеялся, улыбался ярче, чем солнце сквозь тяжёлые осенние облака. А у Хёнджуна от этого горели уши, особенно его охватил приятный жар, когда его мягко повели под локоть, специально отводя от каждой навязчивой лужи.
В доме у Хюнинов тихо: видимо, большая часть жильцов действительно отсутствовала в этот день, а сам Кай только пришёл. Хёнджун заходил аккуратно и старался не ступать в своих грязных кедах дальше коврика в прихожей, и, когда одноклассник спокойно зашёл в дом в уличной обуви, у Хана глаз чуть дёрнулся. Он быстро развязал уже давно не похожие на белые шнурки и засеменил за одним из хозяев дома.
Кай тем временем вышел в центр гостиной, скинув обувь где-то в коридоре. Он остановился на большом пушистом ковре, обогнув диван и округлый кофейный столик, и отвернулся в сторону лестницы на второй этаж.
— Бахии, ты уходишь к подруге сейчас же! Собирайся, это не обсуждается! — в ответ со второго этажа ему что-то прокричали, но Хёнджун не понял ни слова: это был какой-то особый язык Хюнинов для ссор и перепалок, состоящий из выдуманных шутливых слов, английского и корейского с жутким американским акцентом. Ну точно ни слова не разберёшь. По лестнице, совершенно не стесняясь и топая, сбежала юная девушка, где-то последних классов средней школы. Может, пару лет до перехода в старшую. Она выглядела в точности как Кай, так что Хёнджун даже растерялся, опираясь руками на спинку дивана. Такая приятная обивка, и пахло в этом доме приятно: чистотой, каким-то цветком с подоконника и микен-чиз с кухни. Тут всё по американски, Хан понял это, когда Кай обошёл половину дома в кроссовках.
— Почему это я должна уходить? Тебе надо, ты и проваливай. Может я... Оу, привет. — поправляя бело-розовую клетчатую юбку карандаш почти до колен, девушка быстро изменилась в лице: сестринская ярость исчезла, а на её место выступила заинтересованность. Хёнджун чётко чувствовал, как его взглядом обводили по контуру, точно вырезая человеческую фигурку из картона в наборе для переодевашек.
— Так это Хёнджун? — Кай только кивнул, но тут же начал активно жестикулировать, размахивая руками и намекая сестре заткнуться, стоило заметить в её глазах игривую хитринку. — Это он о тебе трындит каждый веч-
— К подруге, Хюнин Бахи! И ключи оставь. Ещё лучше — забудь дорогу домой, как меня зовут и мой номер. — он прогонял её жестом и поднимался по лестнице, Хёнджун же немного отстал и тихо наблюдал , как Хюнины по-детски решали свою склоку, не позволяя друг другу пройти выше и несильно толкая. — Пропусти, я твой старший брат!
— Ты мне не брат! Тебя растила моль, в шкафу, а потом нам подкинула!! — девушка рассмеялась, а Кай воспользовался моментом и осторожно оттолкнул её к стене, чтобы пройти. Игра должна оставаться игрой, поэтому Бахи даже не ушиблась, показала брату язык, а на Хёнджуна глянула с заговорческой улыбкой. Она что-то знала или по-женски чувствовала. Мама упомянала: у девушек хорошая интуиция. Они чувствуют цвета, мельчайшие отличия в оттенках, чувствуют чужое настроение, что для Хана было чем-то невероятным, ведь он лица-то едва ли различал. Лёгкая зависть, не чёрная. Просто хотелось понять, каково видеть мир иначе.
Ни секунды не думая, Хёнджун поклонился Бахи, хотя та была младше. Она только улыбнулась и поклонилась в ответ, даже учитывая, что Кай кто-то раз обмолвился: у него и сестёр туго с корейским этикетом. Видимо, девушка просто повторяла за гостем, а потом пропустила на второй этаж, где находилась комната Хюнин Кая.
У них в доме даже пахло уютом, что говорить о мягких бежевых коврах вдоль коридора, о милой кошачьей лежанке теплого болотного оттенка с лягушачьими глазками и сухоцветами в небольшой белой вазе, что покоилась на комоде всё в том же коридоре у стены, не занимая много места.
— У вас есть кошка?
— Да, Аква, а что? У тебя аллергия? — Хюнин обернулся и обеспокоенно глянул на Джунхана, замедлив шаг. Он остановился у двери с ярким постером какого-то мультфильма, похожего на Хэллоу Китти. Пороро что ли?
— Нет, мне просто было интересно, чья лежанка. А Аква покажется сегодня? Я бы хотел с ней познакомиться. — Хёнджун стал внимательно смотреть по сторонам, огибая взглядом пол и каждый угол. Больно интересно было посмотреть на кошечку, тем более людям, вроде Хёнджуна, коммуницировать с животными было в разы проще. Он чувствовал бы себя спокойнее в чужом доме с кошкой на руках.
— Неа, Аква любит только мою старшую сестру, а мне даже поцеловать себя не даёт. Лапками отпирается.
— Вот вредина. — Хан посмеялся, но Кай посмотрел на него такими печальными глазками, что Хенджун подавился собственным смехом и замолк. Но кошку всё ещё хотелось увидеть и погладить. Всё пушистое вызывало у Хёнджуна тёплое чувство комфорта, а за ним приходили спокойствие и безразличие ко всему, что происходит вокруг. Потому парень любил живых кроликов, любил и игрушечных и вообще складывал на кровати множество плюшевых друзей. Как оказалось: не он один.
Стоило Каю распахнуть дверь в свою комнату, как Хан увидел ещё больше постеров и мягкие игрушки на подростковой кровати, выставленные в два или три ряда вверх. Большие и маленькие, реалистичные и похожие на каких-то чудиков — с десяток плюшей лежало на мягком матраце и белоснежных простынях.
Кажется, Хюнин от этого смутился и трижды подумал, зачем пригласил одноклассника к себе, раз не убрался. И ведь даже и не вспомнил.
— У меня дома так же. — сев на край кровати, Хёнджун поправил одну из игрушек и поставил получше, чтобы она точно не свалилась за небольшую перегородку в ногах. Услышав это, Кай спокойно выдохнул и улыбнулся, а чувство стыда исчезло вместе с красными следами на кончиках ушей и носа.
Хан среди его игрушек смотрелся крайне гармонично. Он сам, пусть и худой, но мягкий и плюшевый. Особенно его непослушные кудрявые чёрные волосы. Хотелось пригладить их или заплести в маленькие хвостики. Похоже, это рефлекс старшего брата.
— Правда?
— Их не так много, но я тоже сплю с игрушками, люблю кроликов. — Хёнджун улыбается так широко, что становится непривычно, и у Кая сердце падает в ноги. Он так и стоит столбом в дверном проёме и глупо расплывается в улыбке, пока Хан не ведёт бровью наверх, как бы задавая вопрос, чего тот замер.
— У меня есть несколько кроликов, вон там, за краской бесформенной штукой. — Кай всё же прошёл в комнату и пододвинул к компьютерному столу ещё один стул: они же математикой пришли заниматься. А Хёнджуна заинтересовала красная игрушка, похожая на бархатную мягкую кляксу. У неё было маленькое простенькое личико: две точки, да изогнутая полоса улыбки. Но, должно быть, её приятно обнимать, ведь размером она была с небольшую подушку.
— А что это? — парень поднял неведомую кляксу и посадил к себе на колени, обнимая, пока смотрит, как Хюнин включает оранжевый свет настольной лампы и достаёт нужный учебник с рабочей тетрадью. Он отвлёкся только на вопрос, через плечо повернул голову, посмотрел и вернулся обратно к своим делам.
— Кажется, это была серия игрушек про бактерии. Там ещё желтая и синия такие есть. Где-то в куче медведей и пингвинов. — сев чуть глубже на кровати, Хан пододвинул одного из неуклюжих толстеньких пингвинят и действительно увидел ещё и синюю кляксу. Забавные такие: несуразные и уродливые, но до чего милые.
— Кому вообще пришло в голову шить игрушки в форме бактерий?
— Не знаю, пошли за стол. Бери свою рабочую тетрадь, я пока вниз схожу. — Кай суетливо прошёлся по комнате и чуть не споткнулся об упавшую на пол игрушку. Кажется, именно её Джунхан поправлял минуту назад, но у той были серьёзные планы совершить кругосветное путешествие по ковру. От кровати до шкафа с вещами. Склонившись и подняв негодника, Кай аккуратно передал её в руки одноклассника и уже собирался уходить, как вспомнил:
— Чай зелёный или чёрный?
— Зелёный, без сахара. — услышав это, Кай в шутку поморщился.
— Как ты это пьешь? Я не могу пить чай без трёх ложек сахара и шоколада.
— Мама говорит, что сахар — белая смерть. А конфеты у нас редко бывают. — от этих слов Хёнджуна в очередной раз захотелось поцеловать в лоб и прижать к себе. Сколько лживых правил, сколько небылиц. В какой семье вообще живёт Хан? Знает ли он, что такое любовь и забота? Вопросов слишком много, а задавать их в лоб — стыдно. Поэтому Хюнин опустил взгляд и себе под нос пробурчал.
— В моём доме сахар безвредный, бери, сколько хочешь. — Хёнджун смотрел на него долго и пытался понять, что он имеет ввиду. Сахар и сахар, какая разница? Но Каю будто бы были важны эти никчёмные мелочи. Бессмыслица какая-то.
— Тогда... Мы могли бы поесть конфет, если можно.
— Конечно.
Хёнджун уже всё достал: немного погрызенные карандаши, одну ручку, что скоро закончится, рабочую тетрадь с оранжевым пятном на обложке. А учебник на столе принадлежал Каю, как и вторая рабочая тетрадь. На обложке ровным почерком на английском было написано "Хюнин Кай Камал". Это так красиво: хотелось поддеть кончиком карандаша тетрадку и перелистнуть страницы, лишь бы рассмотреть чужой почерк, но Хан не смел прикасаться к тетради — это же не его.
Кай вернулся почти в ту же секунду, как Хёнджуна охватил сильный интерес. В его руках было две забавных кружки с супергероями из марвел, и от них расходился невесомый пар, унося с собой запах мяты и других трав прямо под потолок. Хан улыбнулся аккуратно — уголки губ едва дрогнули — и взялся обеими руками за чашку, не подумав, какой горячей она может быть. А посуда на самом деле жгла руки: парню пришлось быстро ставить её на стол и по-детски так дуть на ладони, немного надувая щеки.
— Глупый, а ручка для чего? — Кай подул на поверхность своей чашки, и приятный аромат начинал доходить до Хёнджуна ещё быстрее. Кажется, там был ещё и лимон: отдавало лёгкой кислинкой.
— А конфеты? — глаза Хана грустно округлились и немного заблестели в свете настольной лампы. Кай жестом попросил его подождать, выставив ладонь вперёд. Кружка оказалась на столе, а из кармана парень вывалил целую горсть конфет в мерцающих фиолетовых и золотых обёртках. — Спасибо.
— А теперь математика. — Кай открыл учебник на одном из параграфов, который они обсуждали по дороге. Тригонометрия. Он медленно разгладил корешок костяшками и перевёл взгляд на побитую жизнью тетрадь с заданиями. В ней были напечатаны задачи, примеры, уравнения и графики: их оставалось только решать в свободных клеточках. Обычно эти тетради закупались в начале года всем классом, поэтому были одинаковыми, но на обложке тетради Хёнджуна "красовалось" большое желтоватое пятно.
— Что это?
— А? — взгляд Хёнджуна был направлен на отблеск конфет, что он никогда не видел, но стоило позвать его, как парень будто проснулся и поднял голову. — Это? Я пытался решать домашку в столовой, и какой-то парень случайно пролил на неё сок. Он извинился. — только вот Хёнджун врать не умел, а Кай слепым не был. Видит же, как чужие губы от страха и волнения чуть поджимаются. Подтолкнув чистую тетрадь к рукам Хана, Хюнин убрал старую в стол и задвинул дверцу.
— Возьми мою. У меня вторая есть.
— Кай, не надо!
— Тебе пригодится. — чувствовал же: у Хёнджуна нет денег даже на тетрадь, что уж говорить о новых кроссовках. — Давай попробуем разобраться с тригонометрией. Вообще, легче всего её учить, когда знаешь тригонометрический круг. Вот смотри. — взяв первый попавшийся листок, Кай забрал из рук Хёнджуна карандаш и принялся рисовать. Сначала ось икс и ось игрик, потом поставил в центре точку ноль, а у будущих краёв круга точки один и минус один. Он вел грифелем от одной цифры к другой, пока не получился относительно ровный круг. — Теперь смотри, каждую секцию нужно наискось поделись пополам, потом по оси игрик —горизонтально, а по оси икс —вертикально. — если быть честным, то Хёнджун понимал через слово и просто смотрел, как красивые руки делили кружок пополам, а потом ещё и ещё. Хан знал: сверху и справа от нуля — показатели положительные, а под ним и слева — отрицательные. На этом познания в графиках кончались. Парень даже банальные функции не знал. Что уж говорить о тангенсах и катангенсах на каком-то непонятном круге. Он только слушал, как заворожённый, ведь голос у Кая приятный, каким только сказки читать и давать имена каждой плюшевой игрушке. А профиль его, оттенённый мягким светом лампы, тоже красивый. Необычный, в Корее таких не бывает, оттого Хёнджуну, как художнику, занятно обводить взглядом его нос, розоватые губы и едва заметные рыжеватые веснушки, сбивающиеся в рой маленьких пчёлок у носа. Пчёлки хорошие. Брюшко у них пушистое, пусть и жалят больно.
Мысли уносили Хана куда-то не туда, и он даже не заметил, как на листке уже градусы появились и странные комбинации с числом π. 1/2π у единицы по оси игрик, а между ней и обычным π ещё два значения, о которых Хёнджун задумываться не собирался.
Приятный привкус шоколада на языке, тепло чая по горлу и одна лишь лампа в тёмной комнате, ведь солнце давно ушло спать, скрывшись за крышами домов и верхушками одиноких деревьев средь каменных улиц. Он чувствовал себя так, будто он дома: в тепле, уюте и безопасности. Даже в собственной квартире, наедине с матерью, он такого не ощущал.
Иксы и игрики потеряли между собой связь, ведь голова стала совсем тяжелой, и, тихо вдыхая через нос, Хёнджун уложил её на плечо Кая. Даже ерзать не пришлось, было удобно: Хюнин вовсе не худощавый, и косточки ключиц не упирались в висок.
Кай тут же замер, прекратил писать и, кажется, дышать. А как ему ещё поступить? Он же знал: Хан Хёнджун не любит прикосновения. Он не любит объятья, но сейчас аккуратно опутывал руками локоть одноклассника, пустым взглядом уставившись на лист.
— Хёнджун?
— Да? — нехотя парень поднял голову и убрал надоедливую чёлку с глаз. Глаза Кая напротив горели желанием позаботиться, горели отблесками настольной лампы и искренней наивной влюблённостью.
Хёнджун коротко вдохнул — его нос мило дёрнулся. Они так близко друг к другу, что простое дыхание становится чем-то интимным до тех пор, пока Кая не пробирает нежность и он не целует самого скромного парня на свете. Целует невесомо, скорее просто касается, но в груди сердце так сильно бьётся и пылает, будто Хюнин сделал огромный шаг. Хёнджун мало что понимал в романтике, понятия не имел о свиданиях, но чувствовал себя так, будто это оно и было, поэтому не смел отстраниться.
Их поцелуй всё ещё был неловким прикосновением, но долгим и чувственным. Даже через нос вдыхать трудно или страшно.
Следующий шаг — рука Кая на впалой щеке. Он с трепетом гладит немного сухую кожу, проводит большим пальцем по скулам и бледному шраму у губы, и те чуть двигаются, размыкаются, а на языке Кая тут же начинает играть вкус мяты и шоколада. Поцелуй бы не стал глубоким, им обоим это не нужно. Просто чуть больше чувств и чуть больше доверия сквозь аккуратные движения губами, чуть влажные, будто массаж.
Хан отстранился первым, но это не совсем верное слово: он прекратил поцелуй, но остался там, совсем рядом, дышал в унисон и упирался лбом в лоб Кая.
По щекам невольно побежали слезы: Хёнджун слишком многое чувствовал сейчас. Слишком много эмоций, которым он не мог дать названия. Даже если попытаться, он скорее опишет их цветами и оттенками, чем словами из книг.
Джунхан испытывал персикового оттенка чувства, а по щекам бежала непонятного происхождения синева. Кай в его глазах в розоватых цветах, но не ярких, как одежда из женского отдела, а мягких и блеклых, приятных, как закат. Как бы сказал любой другой нормальный человек? Хёнджун влюблён. Влюблён так сильно, что не хочет проживать это новое воспоминание до конца.
— Я не хочу возвращаться домой.
— Это не обязательно. Почему ты плачешь? — Кай растерян, он не знал, как поступить и почему его одноклассник плакал. Ещё немного, и Хюнин бы захныкал следом, но его снова поцеловали, утягивая за собой и прижимая ладони к мягким щекам. В свете восходящей луны, они поцеловались снова.
— Потому что у нас всё будет хорошо. — Хёнджун звонко всхлипнул, а Кай утёр крупную слезинку на его коже кончиком носа. — Мы нравимся друг другу.
— И поэтому надо плакать?
— Да.
— Хёнджун... — Кай целует его щеки, губами собирая слезы, целует его переносицу и даже утирает нос. Не противно — это же Хёнджун. А под напором этой юной влюблённости Хан всё успокоиться не может. Слишком много разноцветных чувств. И красных, и персиковых, коралловых. Всяких-всяких.
— Я не хочу домой. Там холодно и пусто. Там меня не любят.
— Останься у меня. Нам пора спать. Смотри, как темно. — Кай отклонился в сторону, так как он сидел у окна. Лишь слегка повернув Хёнджуна за подбородок, он показал ему тёмное-тёмное небо, на котором из-за сеульских огней не было ни звездочки. Хан постепенно успокаивался: он сам вытер слёзы и закивал.
Его одежды для сна не предназначена, поэтому Хюнин отдал ему одну из своих пижам и отвернулся, а подглядывать не смел, всё честно. Лучше он будет разглядывать чёрные ветви деревьев и лужи на асфальте, где отражалось такое же черное небо, чем надорвёт тонкое доверие парня с кроличьим взглядом.
— Всё. — футболка была слишком широкой, пусть длина и подходила почти идеально. Ворот медленно скатывался по плечу, но это никого не смущало.
В комнате погас последний источник света, только вот Хёнджун всё ещё ощущал комфорт: Кай дал ему устроиться у стены. Спина вжималась в мягкие игрушки, а перед парнем спокойной улыбкой улыбался его одноклассник, ныне возлюбленный. Они не говорили о том, встречаются ли теперь, но будто бы всё им было понятно. Поцелуи не кончились: они оставались на губах, щеках и лбу, даже медленно спускались до шеи. Но только поцелуи. Тесные объятья, тёплые ладони под футболкой. Им больше ничего не нужно, кроме нежности невинных прикосновений.
Хёнджун засыпал, утыкаясь носом в крепкое плечо Кая, а руки его медленно гладили чужую спину. И всё у них было прекрасно, как будет ещё ни день и не два.