В Париже никто не устраивал таких пышных балов, как Венсан Перро. И никто не блистал на них так, как его дочь, Эглантин.
Но сейчас она почему-то не веселилась, а наблюдала за незнакомцем, формально беседуя с подругой.
Незнакомец был одет, как подобает чистокровному месье, но всё равно походил на крепкого фермера. Или на мушкетера Портоса.
В их кругах не поощрялась маггловская литература, но Эглантин всё равно её читала.
«Портос» что-то почувствовал, повернулся — она не отвела взгляд. «Мама отчитала бы за дерзость», — мелькнула у Эглантин мысль. А он неожиданно покраснел и куда-то отошёл.
«Сбежал с поля боя! А ещё мужчина!»
— Это Роул, англичанин, — бледненькая Изабель Делакур сморщила носик. — Прибыл недавно с дипмиссией. Вроде бы по поводу этого сумасшедшего австрийца…
— Такому молодому — и уже поручают важные задания? — о террористе Гриндевальде, который нравился многим, Эглантин старалась не думать.
Её отец сказал, что этот тип ещё зальёт мир кровью — и магической, и маггловской… И она испугалась — его высказывания часто сбывались с пугающей точностью.
— Я случайно услышала, как папа говорит Шарлю, что Роул-старший держит всё тамошнее Министерство за то, что он не в силах назвать в порядочном обществе, — Изабель хихикнула. — Не знаю, о чем он, но звучит забавно, правда, дорогая?
Эглантин пробежалась глазами по залу, пытаясь отыскать Роула-младшего, но тот пропал. И ей почему-то стало грустно.
— Вот ты где скрываешься, сестрица! — Эверард появился словно из ниоткуда. Сколько мама не отчитывала брата за неприличное поведение — ничего не помогало.
Эглантин обрадовалась — он часто был единственным человеком, который заставлял её чувствовать себя живой в этом блистательном склепе приличий.
Изабель, похоже, засмущалась — и неудивительно: Эверард вёл себя достойно, но был так хорош собой, что к нему всё равно цеплялась слава сердцееда.
Эглантин приосанилась — ни у кого больше нет такого брата! — и только сейчас заметила, что рядом с ним стоял… не кто иной, как «Портос».
— Позвольте представить вам Алфрида Роула, надежду всего Международного магического сотрудничества, — по лицу молодого наследника Перро гуляла извечная смешинка.
— Вы мне льстите, Эверард, — мягко улыбнулся сын человека, который за что-то там удерживал аж всё Министерство.
— Время покажет! А вас позвольте познакомить с двумя самыми прекрасными девушками Франции: эта очаровательная мадемуазель — Изабель Делакур, а сия хмурая особа — моя дорогая сестра, Эглантин.
— Польщен столь приятным знакомством, — на сей раз уже Алфрид пристально посмотрел на неё — а она, кажется, порозовела.
Говорил он, что удивительно, совершенно чисто.
Зазвучала медленная музыка и Эверард, не теряя времени, утянул просиявшую Изабель в центр зала.
— Позвольте пригласить вас, — Алфрид говорил негромко, но Эглантин поняла, что не смогла бы отказать ему.
Она вложила свою маленькую ручку в его — большую и сильную.
И, несмотря ни на что, вальсировал мушкетёр замечательно.
***
— А вы у целителя Олбрайта были? Он очень способный, прямо… волшебник, — хихикнула высохшая и почерневшая за эти годы Изабель. Точнее, сейчас её стоило величать мадам Перро. Вдовая мадам Перро.
Эглантин вяло кивнула.
— А тот обряд, что я тебе описывала, вы проводили? А молились? Знаешь, хоть нам и открыто больше, чем магглам гораздо легче жить, зная, что есть кто-то сильный и добрый… — продолжала тараторить подруга. — Говорят, в Сикстинской капелле сбываются все желания, если верить и хорошо попросить… Это в Ватикане.
Эглантин откинулась в кресле у камина и не слышала её слова. Да и книжку она не читала — та мертвым грузом лежала на её животе.
«Как иронично», — подумалось блистательной и богатой миссис Роул. — «Мой живот не отторгает только мертвое».
Когда они с Алфи поженились, шёл 1938 год. Им было весело, юность шумела — и никто не знал, какой ад будет дальше. Поэтому, когда с началом войны у Эглантин случился первый срыв — неопасный, на маленьком сроке — она крамольно подумала, что это к лучшему. Гриндевальд набирал силы, муж постоянно был в своих опасных разъездах, Эверард с первых дней присоединился к подпольщикам… Его поймали в 44-м, Алфи долго от неё скрывал и его смерть, и её обстоятельства. Но Эглантин узнала, что они сделали с её глупым смелым братом. Ох, что эти нелюди с ним сделали…
Теперь всю свою нерастраченную любовь она обрушивала на шестилетнего племянника Гийома, хоть внешне он пошёл в семью Делакур. Но Эглантин тискала мальчика и задаривала его подарками не только в память об Эверарде.
Просто она страстно, исступленно хотела ребёнка. И его не было.
За десять лет брака они пытались четыре раза. Дважды получалось так, как впервые. А последний… Она прикрыла глаза, стараясь не вспоминать.
Они с мужем уже поверили, что дело было не в проклятии.
Эглантин доносила до пятого месяца. Она выбрала для малыша имя — впрочем, для сына оно было выбрано давно, с 1944 года. А дочь Алфи мечтал назвать романтично — Кассандрой.
В какой-то момент она даже решила, что череда кошмаров закончилась, и по их огромному пустому мэнору будут бегать и мальчик, и девочка!
Ну да, конечно…
Рожать Эглантин начала вечером, за четыре месяца до положенного срока. Проклятое число преследовало её — на часах тоже пробило четыре утра, когда раскрасневшаяся целительница тихо и аккуратно сказала о смерти ребёнка. Такие ведь не выживают.
Это оказалась девочка. Её бы звали Кассандра.
Эглантин потёрла виски и с какой-то новой злостью пнула поленце, выпавшее из камина. Снять проклятье было невозможно — Генри Поттер давно умер. Его, рыжую сволочь, даже не обвинишь толком — его дочь погибла по вине свекра Эглантин, Старого Козла Роула.
Вот только при чём здесь Алфи, она, их дети?
«Наши дети — за его дочь. Всё логично».
Муж ворвался к ней после того черного утра — он, похоже, даже плакал. Просил прощения за то, что принёс ей одно горе, клял себя за настырность и невнимательность — как будто это он, а не она, настаивал на ребёнке.
Тогда они решили жить друг для друга. Конечно, можно было бы попытаться взять воспитанника — но все военные сироты были уже пристроены в семьи. Не так уж велика их волшебная община. Разве что за границей…
Можно было бы разойтись: в проклятии Поттера речь шла о «конце чистокровного рода». Алфи женился бы на полукровке — не велико дело. Макмилланы, Гринграссы, Уркварты, даже Малфои, сколько бы ни кичились — все они разбавляют кровь, не афишируя. А Эглантин бы пошла за кого угодно — хоть за Гонта, хоть за маггла: слова Поттера касались её, пока она была частью семьи Роул. Но она любила Алфрида, а он всё ещё любил её — и у них, казалось, был один кровоток на двоих.
После смерти их дочки Алфи мрачно заметил, что о его прабабке ходили дурные слухи — якобы она забеременела не от супруга, а от Яксли. Говорили, что её муж был редкий блудник, вот и переболел всем, чем только можно — и детей от него рожать было нельзя.
Он холодно ухмыльнулся и сказал что-то про неплохой план — правда, через секунду пришёл в себя, смутился и извинился за гнусные разговоры.
«Прости, я оскорбил и семью, и тебя… Это, упаси Мерлин, не руководство к действию!»
…Изабель наконец почувствовала настроение Эглантин и замолчала, грустно глядя на огонь.
«У неё день рождения через месяц, исполняется двадцать девять», — машинально напомнила себе та. — «А мне в этом году тридцать. Поздновато уже для материнства».
И почему-то Эглантин вдруг вспомнился Сайнус Блэк. Наследник всесильного Поллукса увидел её на балу у Паркинсонов — и влюбился насмерть. Он слал ей тайные письма — она их жгла и жалела парнишку, не давая никакой надежды.
А они ведь были похожи между собой — оба стройные, высокие, бледные до синевы, с чёрными волосами и синими глазами... Если бы Эглантин поступила, как прабабка Алфи, если бы у них с Сайнусом родился незаконный ребёнок — никто бы не понял, что он похож на Блэков. Для всех он был бы похож на неё.
«В обществе не узнают», — шепнул чей-то тихий голос, и Эглантин поспешила его отогнать.
Щемящая зарисовка. Начало такое светлое, оптимистичное: юность персонажей, флирт, за которым уже таится та самая настоящая любовь... А дальше мир переворачивается, и вот уже мы наблюдаем, как этих светлых, хороших парней и девушек не пойми за что преследует судьба. Они стараются не сдаваться, и тем страшнее тихое отчаяние, в которое погружаются ...