I miss the feel of it
Your touch, your kiss weighs heavy on my mind
Our moment Forever sealed in time
Our secret as much yours as is mine
All logic we have surely left defied
I will hold you till I die.
— Ты ведь знаешь, что ночью я сбегу, правда? — Сампо Коски со скучающим видом вертит на пальце колечко для ключей. Гепард вздыхает: конечно, он знает. Гепард знает, потому что уже отправил стражника домой, сказав, что сегодня у него внеплановый выходной, потому что его несуществующему коллеге нужно отработать пропущенную смену: ну, чтобы не потерять премию. Никто ведь не хочет терять премию. Гепард знает, потому что замок конкретно этой камеры держится на соплях, и взломать его можно практически любым подручным средством; Сампо Коски, вероятно, хватит просто на него посмотреть. Гепард знает и злится сам на себя, но что он вообще может сделать, ежели упёрся сам в свою стену носом?
— Ну попробуй.
Конечно, это всё спектакль, который Сампо Коски любит разыгрывать, приевшийся, совсем не кажущийся Гепарду весёлым спектакль. Игра в кошки-мышки, в которой Гепард, привыкший к своей гордой кошачьей натуре, поневоле примеряет чужую роль — неизменно, раз за разом. Сампо Коски улыбается по ту сторону решётки и перетекает ближе, облокачивается о перекладины и клонит голову на бок. Смотрит. Гепард воротит нос.
— Легендарный и неуловимый Сампо Коски, вновь ускользнувший из-под носа у главного командующего, самый настоящий герой фантастического романа! Как думаешь, мне нужно какое-нибудь шикарное прозвище? Есть идеи? Знаешь, что-то вроде рыцарского титула.
— Скользкая Крыса.
Сампо Коски разражается хохотом и выпрямляется, потягивается, опасно накренившись назад, цепляется за решётку пальцами, чтобы не упасть. Гепард смотрит. Гепард наблюдает.
— Я надеялся хотя бы на Белобожского Сердцееда! — Сампо Коски упирается в решетку лбом. Перекладина режет его лицо пополам, и Гепард думает, что, как ни глянь, ни в какой части этой самодовольной рожи нет и налёта совести. Абсолютное слепое самодовольство. Безнаказанность во плоти.
— Мне вписать в твой послужной список каннибализм?
Сампо Коски округляет свои глаза, в приглушённом свете тюремной камеры поблескивавшие дурманными малахитами, и Гепард готов поклясться, что однажды от его смеха здесь со стен посыпется каменная крошка.
— И вот что мне думать приказываете, капитан? Что вы настолько безбожно прямолинейны или наконец-то научились шутить? А вы ещё спрашиваете, отчего мне так нравится ваше общество, которое, знаете ли, так сложно выстрадать, что приходится идти на крайние меры. Вы же просто подарок Ахи во плоти.
Веселится. Неприкрыто, искренне и от всей души, будто бы не он сидит сейчас в камере за продолжительные мошеннические действия, воровство и порчу гражданского имущества. Гепард в ответ лишь фыркает.
Наверное, его смущало и так тянуло в эту передрягу то, что он не мог разгадать Сампо Коски. Гепард с детства не любил загадки: куда проще, когда тебе всё говорят прямо, когда тебе говорят по сути, как есть; потому на работе ему было так легко: есть приказ, его надо выполнить — никаких увиливаний и полунамеков. Кто-то скажет, что это до дурноты скучная жизнь, Сервал над ним смеялась даже, но Гепарда всё устраивало — если искусственно не усложнять свою жизнь, она будет идти прямо по отмеченному пути, и всё будет так, как надо.
Но на каждом, даже самом ровном пути может встретиться камень преткновения.
Сампо тянет пальцы и касается самыми кончиками — еле дотягивается — щеки Гепарда. Он воротит голову только спустя небольшую заминку, но Сампо вдавливает себя в решётку, чтобы коснуться вновь. Идиот.
— Ну вот что вы мне прикажете делать, капитан Ландау? — он повторяет себя, но голос звучит ниже, и оттого ниже себя чувствует Гепард. Отвратительное ощущение, и Гепард морщит нос, как делает это кошка, вот-вот готовая зашипеть. Не шипит.
— Не нарушать закон.
Смешок врезается в его ледяную невозмутимость. Шелестит, отражаясь от каменных стен, чужой вздох.
— Но так ведь просто до ужаса не интересно. Да и потом, как ещё заставить капитана Ландау бегать за мной, будто бы от этого зависит его жизнь?
— Попробовать не нарушать закон, например?
Гепард ведёт ладонью, чтобы смахнуть чужие пальцы со своего лица, но Сампо цепляется за него и смотрит исподлобья. Просто смотрит, в этом ничего нет, даже не говорит ничего — только от этого хуже. Сампо Коски, Скользкая Крыса, он опаснее всего, когда молчит. Молчит и смотрит. Этот взгляд не какой-то сложный, он не скользит по его лицу, не ощупывает его, как он умеет, не осматривает как очередную бесценную реликвию, смотрит прямо — как, вообще-то, Гепард привык, чтобы смотрели, так, как Гепарду, вообще-то, удобнее всего, но сейчас это вводит его в мимолётный ступор. Он тушуется, всего на секунду, но этого хватает, чтобы Сампо смог улучить момент.
Тяжёлая броня с металлическим звоном врезается в решётку, ещё бы на толику сильнее, и полетели бы искры. Сампо Коски смотрит прямо ему в глаза. Те, кто верят в магию минеральных отложений и любовно зовут их самоцветами, говорят, что малахит — камень, несущий в себе гармонию и покой, ограждающий от всех невзгод и отгоняющий от тебя тех, кто несёт дурные намерения. Но Гепард не верит в суеверия тех, кто годами не видел солнечного света и пытался отыскать его в тёплых отблесках геосущности.
Его малахит опасен.
Чужие губы складывают слова, Сампо не издаёт ни звука, но Гепард умеет читать по губам даже через решётку. Видимо, такому пройдохе, выточевшему свой язык под ложь, приходится молчать, чтобы не солгать.
Гепард, привыкший не верить ни одному его слову, не верит в то, что Сампо Коски только что сказал ему неправду.
Два слова, ещё два слова, всего четыре, он читает их по его губам, и ему становится тошно — от себя, конечно, в первую очередь. Размяк. Позволил. Не усмотрел.
Всего четыре слова, губы двигаются, не замирая ни на миг, две фразы, четыре слова, звучавшие в его голове громче, чем смех Сампо Коски когда-либо сотрясал стены Белобожских тюрем. Слова, не облачённые в звук, но имевшие форму и вес, слова, забившие ему голову, заполнившие его горло — не продохнуть.
Я скучал. Поцелуй меня.
И Гепард не может отказать.