Тёплые солнечные лучи приятно грели чистую, бархатную, будто девичью кожу, послевкусие сладкой говядины до сих пор оседало на языке, ветер за окном красиво шелестел листьями Тёмного леса. Идеально белые простыни успокаивающе шуршали от каждого малейшего движения, мягкий матрас послушно проседал под весом Линча, звёздочкой развалившегося на кровати, ровно огибая формы худощавого тела. Сытый, только наевшийся, вымытый и потому довольный, он почти неподвижно валялся в чём есть, в одной единственной махровой тряпке, сползшей с бёдер, и растекался по кровати, как какая-то бесформенная слизь. Интересно, а Нечисть в виде слизи существует? Нечисть… Вампиры… Джон. Одна случайная мысль породила целую цепочку, с каждым следующим звеном становящуюся всё удручающе и угрюмей, быстро подпортив совсем недавно поднявшееся настроение. Опять. Зато вернуло в реальность, и Егор наконец вспомнил, что ему стоит одеться, потому что мало ли, когда его Величеству Вампиру захочется без стука вломиться к нему в комнату за свежей кровью или ещё для какой неизвестной цели. Обещанная новая одежда нашлась скомканной, небрежно брошенной на тумбу с другой стороны кровати, поначалу из-за неаккуратного вида показавшейся Линчу какими-то тряпками. «Ну кто так делает? — возмутился он про себя, — помнётся же!» Поднял и расправил первую вещь, багровую, цвета засохшей крови: рубашку размером чуть больше Егориной светлой, новую, идеально чистую, но уже, к сожалению, чуть помятую. Он обречённо вздохнул, разложил её на кровати, расправив, тщетно надеясь, что она каким-нибудь чудом выпрямится, и потянулся за следующей вещью. Ею оказались чёрные штаны, за счёт своего цвета профессионально скрывающие небольшие складочки, такие же чистые, новенькие, будто наперекор рубашке наоборот чуть маловатые Линчу, с необычной деталью в виде пуговиц сбоку, с одной стороны, словно специально рассчитанной на закованную в цепь ногу. Но выбирать не приходилось, и он, вновь вздохнув, откинув куда-то в сторону набедренную тряпку, стал влезать в первую штанину, тяжеловато ползущую по ноге, — слишком узко, — а затем и во вторую. Штаны оказались впритык, штанины еле как доходили до щиколоток, но зато, плотно обтягивая ноги, они полностью выпрямились, избавившись почти ото всех складочек. Ну, хоть какой-то плюс. Егор уже потянулся за рубашкой, как за спиной скрипнула дверь, и, не успел он и моргнуть, Джон неуловимой тенью метнулся к нему и вдруг… обнял? К лопаткам плотно прижалась чужая грудь, острый подбородок опустился на плечо, ледяные руки мягко коснулись кожи, одна — тонкой шеи, другая — впалого живота. Вампир обхватил его, как хищник свою жертву, ещё не собирающийся убивать, пока только планирующий поиграться, поиздеваться, смотря на живые мучения с мерзкой наслаждающейся ухмылкой. Уже знакомая боль от укуса острых клыков, не раз пережитая, изученная до оскомины на зубах, вспыхнула в мозгу разрастающейся опухолью, содрогнув всё тело от головы до кончиков пальцев, поиграв с каждым даже малейшим нервом, хотя на самом деле Джон стоял неподвижно, не предпринимая никаких действий. А мысли неуловимо бежали, разрастаясь, превращаясь в страшное месиво, показывая Линчу всё ухудшающиеся и ухудшающиеся сценарии, в деталях изображая всё: каждую изломанную косточку, каждый отгрызенный кусок плоти, каждый зверский укус, каждое ранение и все-все синяки, царапинки, пятна и лужи крови, грязь. Егор плотно сомкнул челюсти, противно скрепя зубами, беспомощно вцепился в рубашку в руках до побелевших костяшек, скомкав её, хотя совсем недавно недовольно расправлял все неровности, уставился широко раскрытыми, запуганными, чуть ли не плачущими глазами куда-то в окно, на деле не смотря никуда, разве что в пустоту. И голос, этот дурацкий нахально-подростковых голос, эти нервирующие высокие нотки — раздались, словно гром среди ясного неба, прямо над ухом, обжигая смазливым ледяным шёпотом:

 — Ты наелся?

Вампирская рука, что была на шее, плавно поползла вниз, щекотно перебирая пальцами, огладила укус на ключице и двинулась дальше, к груди. Вот зачем он это делает?

 — Д-да… — еле выдавил Линч, с трудом концентрируясь на вопросе и требующемся ответе, бесконечно отвлекаясь на сбивающие с толку прикосновения.

 — А поблагодарить меня не хочешь? Мне, вообще-то, пришлось из-за тебя драться лишний раз! Хотя… Ты же потом мне силы и восстановил… — послышался какой-то странноватый смешок. Руки, уже обе, поползли в разные стороны, по всему торсу, будто изучая тело или ища что-то на нём, иногда «случайно» задевая кожу ногтями и чуть царапая её. Контролировать себя было просто невозможно, мысли плыли, ускользая, а потом все разом возвращались, врезаясь друг в друга, путаясь, и неумелым «крысиным королём» улетали вновь. Касания слишком отвлекали, слишком сбивали, слишком нервировали. Егор бессовестно мял рубашку, совсем забыв про ненавистные складки, с трудом сдерживал вырывающийся наружу злобный рык и беспомощно извивался, стараясь незаметно, чтобы не гневать лишний раз вампира, отстраниться от навязчивых прикосновений.

 — Не игнорируй меня. — Ноготь больно, сильнее обычного царапнул кожу на ключице, прямо на месте укуса, вызвав жуткие воспоминания. Линч не успел себя остановить, не успел даже понять собственных действий, как вдруг вспыхнул, подобно адскому огню, и яростно выпалил на одном дыхании:

 — Да убери руки!

Прошло всего мгновение, как ледяные пальцы хищно вонзились в плечи, резко развернув, и Егора толкнули с такой чудовищной силой, что он отлетел к самому окну, больно ударившись о подоконник поясницей и еле-еле устояв на ногах. Рубашка вывалилась из рук, упав где-то в ногах вампира, который, не смея медлить, тут же грозно зашагал к Линчу, разъярённо рыча:

 — Как ты смеешь со мной так разговаривать?!

Холодная рука с силой сдавила горло, не давая нормально дышать, и неестественно легко, будто Егор ничего не весил, вытащила его за окно. Линч в панике вцепился пальцами в подоконник, а ногами обхватил чужую талию, безумно боясь упасть, боясь умереть. Ведь цепь слишком длинная, она никак не спасёт его от падения, и башня высоченная: выжить при приземлении никак не удастся, это невозможно.

 — Ты — моя пища! — всё не успокаивался Джон, — и я волен делать с тобой что хочу! Хочу — играюсь, хочу — ем! А ты не имеешь права перечить мне, ты должен молчать!

«Пища…» — эхом пронеслось в голове Егора. Ну конечно, пища! Стал бы вампир таскаться аж до деревни, только чтобы покормить Линча, если он ему не нужен в живых! А значит: нужен!

 — Ты не убьёшь меня, — смело заявил Егор, тут же об этом пожалев. Через секунду вампир убрал руку, отчего Линч беспомощно прогнулся в спине, наклонившись над пропастью, держась теперь только своими силами. Ледяные ладони коснулись ног, больно оцарапав лодыжки ногтями, и Джон убрал их от себя, лишая очередной опоры. Измотанный худощавый Егор удержаться на одних руках не смог и, успев только жалостливо пискнуть, полетел вниз. Ветер обжигал обнажённую кожу, зелёные глаза безвольно намокли, отправляя каплю за каплей в воздух, на лице застыла гримаса ужаса, непонимания и неверия, Линч беспомощно замахал руками и ногами, тщетно пытаясь хоть за что-то зацепиться, хоть что-то сделать, и перепуганно заверещал. «Что, конец?!» — пронеслось в голове, как лодыжку с цепью пронзила резкая, острая боль, тут же перетёкшая в тянущую, пульсирующую, а всё тело пробило дрожью, грубо встряхнув. Деревья внизу стали то увеличиваться, то уменьшаться, качаясь из стороны в сторону, и волосы неприятно щекотали то правую щёку, то левую, и камни башни странно двигались, и земля внизу тоже, и Егору понадобилось около минуты, чтобы понять, что это не мир вокруг странно меняется, а он раскачивается из стороны в сторону, болтаясь на цепи, как червячок на удочке. Неужели она оказалась не такой длинной и всё-таки спасла его? Линч поднял голову, чтобы посмотреть, и с удивлением обнаружил, что это вампир держал цепь, красными, блестящими на солнце глазами с призрением таращась на Егора.

 — Ещё пара подобных выходок — и можешь смело сомневаться в своих убеждениях, — величественно добавил Джон, очевидно намекая на то, что Егору не стоит так надеяться на свою неприкосновенность. Он измотанно и одновременно облегчённо выдохнул, тщетно попытался зацепиться за стену, чтобы остановить раскачку, от которой уже голова шла кругом, и сказал:

 — Ладно, ладно, я вас понял. Вытащите меня, пожалуйста.

 — Ты не хочешь попросить прощения за свою дерзость?

 — Ну… Хочу, да, хочу! Мне очень жаль! Прошу, простите меня! Это больше не повторится! Только вытащите меня! — фальшиво, наигранно и совершенно неискренне извинился Линч, готовый вот-вот свалиться в обморок, которых ему уже хватило, от долгого нахождения вниз головой. Но Джон, кажется, либо принял всё за чистую монету, либо сам заметил плачевное состояние своей пищи, либо просто снова решил снизойти и начал поднимать Егора обратно, сказав:

 — Вот и славно.

Прошло около минуты, и Линч, едва ли не валясь в обморок, неустойчиво сидел на маленьком подоконнике, крепко держась обеими руками за надёжные плечи вампира. А он всё никак не успокаивался, продолжая рычать, при этом всё равно не отходя и не лишая Егора опоры:

 — Ты только посмотри, человек, какое я проявляю к тебе милосердие. Ты посмел мне противиться, посмел дерзить даже после всего, что я сделал, после всех грёбанных услуг, будто ты — король этого замка, а не я! И ведь я всё равно стою здесь, всё равно буквально подставляю плечи и протягиваю руку помощи, хотя, по-хорошему, должен был убить. 

Джон без остановки бубнил так долго, просто из раза в раз повторяя одно и то же разными словами, что Линч вовсе перестал его слушать, тихо возмутившись про себя: «Ага, нашлась Мать Тереза!», но недовольный вид всеми силами попытался скрыть. Он уже понял, что перечить вампиру — опасное для здоровья и жизни занятие, поэтому принял стойкое решение покорно слушаться и по возможности ничему не противиться, тяжело неся своё бремя до заветного дня побега, который, к великому сожалению, мог настать как через месяц, так и через долгие года. Смотря как поведёт себя вампир и как быстро начнёт доверять Егору. По спине пробежался неприятный холодок, вынудивший вздрогнуть, — дуновение слабого ветерка, нередкого на высоте огромной башни замка, — напомнив о том, что Линч не одет и ему стоило бы наконец влезть в чёртову кроваво-красную рубашку. Он аккуратно опустился на пол, чуть пошатнувшись, по-прежнему держась за вампирские плечи, неуверенно шагнул в сторону, собираясь отправляться на поиски рубашки, как его ловко перехватили за талию, притянул к себе, и щёки опалило обжигающее зверское дыхание.

 — Я тебя не отпускал, — твёрдо отчеканил Джон, хищно смотря ярко-алыми глазами в обыкновенные зелёные напротив. — Ты посмел противиться мне, а значит должен получить наказание.

И вновь всё произошло слишком быстро, намного быстрее, чем способен уследить человеческий глаз, чем способен осознать человеческий мозг, как острые зверские клыки уже рвали измученную плоть, обжигая углями боли худощавое плечо. Ноги беспомощно подогнулись, всё тело ослабело, и Егор безвольно повис на ледяных, хищно и крепко держащих его руках, вновь чувствуя, как огонь внутри сжигает дотла, а сознание медленно ускользает, оставляя беззащитную  физическую плоть на произвол судьбы. Как вдруг клыки исчезли, отстранились, а холод вампирских ладоней пропал с кожи, роняя обессиленного Линча, истекающего кровью, на пол. Грозные шаги, тяжёлые, суровые, будто Джон не просто шёл, а намеренно топал, неспешно отдалились, скрипнула открывающаяся дверь, и, в последний раз прерывая тишину, раздался знакомый нахально-подростковый голос, говорящий на удивление тихо и холодно:

 — Лекарства в прикроватной тумбе.

Чёткий хлопок закрывшийся двери эхом отдался от каменных стен, оставив Егора наедине со звенящей тишиной и собственными тихими прерывистыми вздохами. Он понятия не имел, стоило ли ему радоваться, что он не потерял сознание снова, или же нет.

Линч остановил кровь и обработал рану, как когда-то учила его мудрец, наконец надел измятую рубашку, постоянно спадающую с плеча, слишком откровенно открывающую ключицы и грудь, будто специально показывая укусы, и чересчур великую ему в рукавах, слишком длинную. Джон умудрился мастерски прогадать с размерами, хотя ему стоило всего лишь примерить одежду на себя, поскольку даже невооружённым глазом было видно, что они с ним примерно одного телосложения и роста. Ну или же он просто решил поиздеваться над Егором, намеренно прикупив совсем не те размеры, однако это в любом случае навсегда останется тайной, потому что понять этого двуликого нестабильного вампира дано было только ему самому и никому более. Линч не знал, что делать, уже около нескольких часов бесцельно ходил по кругу, придерживаясь стен комнаты, и только изредка боязно поглядывал на окно, недолго раздумывая, стоит ли его закрывать, а потом продолжал ходить, размышляя всё об одном: о поступках Джона и своей к нему растущей ненависти. Егор только-только начал думать, что сбежал от прошлого, что зажил новой жизнью, в замке, с престижами богачей, как вампир мгновенно опустил его с небес на землю, бросая прямо лицом в эту мерзкую слякоть реальности, буквально вынуждая считать, что прошлая жизнь изгоем была не такой уж и плохой. Всяко лучше всю жизнь не заводить ни с кем разговоров, питаться одной рыбой и умирать со скуки, чем торчать в башне, как грёбанной принцессе, ещё и на привязи, подобно цепному охранному псу, и быть самой настоящей пищей для могучего многовекового вампира с безумным неустойчивым характером. Но Линч, чёртов оптимист с безнадёжной верой в лучшее, понял это слишком поздно. И он корил себя, безумно корил за глупость и наивность, за неуместный восторг, с которым рассматривал замок и уборную, за всё то, из-за чего забыл о главной цели, бесконечно расхаживая по комнате и скрипя древними половицами под ногами.

В один момент Егор так увлёкся и ушёл в себя, что перестал ориентироваться в пространстве, шагая просто по памяти, и случайно задел полку шкафа плечом, уронив несколько несчастных книжек. Старые и разваливающиеся, они потеряли при падении несколько страничек, в хаотичном порядке разлетевшихся по всей комнате. Вот и долой скуку, появилась работа — нужно всё убрать. Линч недовольно цыкнул, устало закатив глаза и выставив руки на пояс, поглядел несколько минут на образовавшийся бардак, подумал непонятно о чём, о каких-то случайных мыслях, самих ворвавшихся в его голову вместе с разведённым беспорядком, и всё-таки принялся за уборку. Пришлось читать некоторые абзацы из книг, чтобы подобрать к ним вылетевшие странички, и среди них Егор удачно обнаружил незнакомые ему, совсем новые, точно никогда не виданные его глазам, которые он с сияющей счастьем улыбкой отставил на одну из прикроватных тумбочек, чтобы попозже почитать, а также, помимо прочих, и знакомых, и невиданных ранее, нашлась совершенно непонятная книга. Она была тоньше остальных, меньше в размере, у неё была очень необычная обложка с ремешком, запирающим эту книжку на маленький замочек, из удивительного материала, совсем не похожего на тот, что обычно использовался для большинства книг. Что же в ней такого могло храниться, что она была заперта? Любопытство вновь взяло над Линчем верх, ловко управляя им, как кукольник своей безвольной марионеткой на десятках ниточек, позволяющих пошевелить всеми, даже малейшими детальками вплоть до пальцев. Старый проржавевший замок поддался легко и без ключа, звонко брякнув в последний раз и разлетевшись на два неровных кусочка. Егор бережно раскрыл книжку и с удивлением обнаружил, что страницы у неё не были пронумерованы, ни спереди, ни сзади не имелось оглавления, а у глав, по крайней мере у первой точно, не было названий. Что за бред? Кто будет читать такую книгу? Линч, видимо, и будет, потому что без нумерации определить хотя бы примерный разворот, из которого выпали странички, невозможно. Вздохнув, он, забыв о недавнем происшествии и страхе, подошёл к окну, подставив открытые страницы под лучи солнца, чтобы лучше видеть, и принялся читать: «Приветствую тебя, — началась книжка знакомым кривым почерком, точно похожим на почерк из «Священного текста», который Егор нашёл на этих полках. — Отныне ты — мой слушатель и зритель, что будет разделять со мной все печали и радости, ты — мой дневник. Раньше я и не подумал бы заняться чем-то подобным, но горе одно со мной случилось, изменившее всю мою жизнь. Я стал вампиром. Стал тварью, чудовищем, порабощённым ночью, монстром, и не имею ни малейшего понятия, как сиё со мной сделалось! В голове одна лишь пустота, почти ничего не вспомнить, в одном только уверен — в том, что до этого я точно являлся человеком. И я убит, убит печалью и отчаянием, понятия не имею, что же делать дальше, как жить! Поэтому осмелился принять столь дерзкое решение: начать всё снову, принять жуткую сущность, коей я стал, и поступать так, как заведует Бог, одаривший меня сей могучей силой зверской!» Линч усмехнулся, прикрыв книжку, оказавшуюся дневником, и разочарованно уставился в потолок. Джон, вероятно и являющийся автором этих записей, тоже верит в Бога, также наивно и глупо, как жители Егориной деревни, не отличающиеся особым умом. Выходит, вампира, может, не так и трудно перехитрить, достаточно лишь притвориться, что покорен и верен ему…

«Дорогой дневник! Сегодня выяснилась такая шокирующая новость, что я чуть голову не потерял, чуть с ума не сошёл, ей-богу! Это. просто. Боже, я будто забыл все слова! Легенды оказались лживы, что им, по идее, и свойственно, но я никогда бы не подумал, что настолько. Вампиры, по праву ночные существа, боящиеся дня, не горят на солнце! Я отрёкся от своего прошлого, от людской жизни, полностью приняв дьявольскую, и сбежал из материнского дома, отправился на поиски нового, подходящего новому мне. И, если быть кратким, ибо рука моя уже подрагивает от стольких выведенных на бумаге слов, мне не посчастливилось опоздать к восходу солнца. Тёплые лучи коснулись моей кожи, я в отчаянии заметался по кругу, бешено ища глазами спасительную тень, но ничего более не произошло, меня не пронзило убивающим жаром, от меня не стал разлетаться чёрный пепел. Солнце не сожгло меня. И я посмел сделать неточный вывод: вампиры не горят на солнце, и факт этот — не более, чем миф, выдуманный либо глупыми запуганными людишками, либо заскучавшими древними вампирами, решившими повеселиться».

«Здравствуй, друг мой дневник! Сегодня познал я ещё две невероятные новости о вампирском бытие. Легенды, как я выяснил, сплошь лживы и нереальны, а потому рассказывать мне предстоит много, и начну я, пожалуй, с самого начала. Первое: ни чеснок, ни осиновый кол, ни святая вода, коей вовсе не существует, о чём я ещё упомяну позже, не являются вампиру опасными. Как я это выяснил? Напали на меня недавно одни самонадеянные людишки, назвавшие себя “Охотниками на Нечисть”… как глупо… …и все три способа использовали разом. Чеснок и вправду пахнул дурно, я бы даже сказал: вонял, но противен он мне не более, чем обычному человеку, и смертельной опасности никакой не несёт. Со святой водой не многое иначе, разве что, о чём я ещё обещал поговорить, она является таким же мифом, как и сами легенды. Выяснил я за своё недолгое вампирское существование, что Бога-то на самом деле никакого нет, а святого всего — и подавно, ведь всё это — ложь, выдуманная человеческими мудрецами для одурения других, более глупых людишек. Мне нравится, как вжился я в роль. «Людишки» звучит взаправду глупо. И, наконец, подобрались мы к осиновому колу, который плавно переходит в пункт второй. И так, второе: вампиры бессмертны, но не совсем так, как говорится об этом в легендах. Стоило осиновому колу пронзить моё сердце — тело сковала острыми цепями страшная боль, чуть не выведшая меня на крик, дозволенный лишь слабым. И наступила темнота. Я очнулся уже при свете солнца, хотя пронзили меня под серебряной луной, и тут же я почувствовал неописуемую жажду, особенную, вампирскую, и почти ничего не разбирая побрёл куда-то на сладостный запах. Он, оказалось, исходил от беззащитного оленя, беззаботно пьющего из речушки. Как же рука болит! Я, ничего не поняв, не отдавая отчёта действиям, набросился на него и вцепился вампирскими клыками в тоненькую хрупкую шейку. Испил его кровь до дна и ощутил такую силу, коей человеку ни за что не добиться, чудовищную. И сладкий вкус во рту, а также невероятное облегчение от затянувшихся ран. Как выяснил я: цена бессмертию — чужая кровь и время, вероятно, зависящее от тяжести раны моей. Во всём этом я ещё собираюсь разобраться поглубже».

Линч слабенько усмехнулся, выискав глазами заинтересовавшую строчку, и перечитал её ещё раз: «Выяснил я за своё недолгое вампирское существование, что Бога-то на самом деле никакого нет, а святого всего — и подавно, ведь всё это — ложь, выдуманная человеческими мудрецами для одурения других, более глупых людишек». Всё-таки Джон не глупый, тоже понял правду, которой Егор придерживался лет с семи, на его памяти он осознал несуществование Бога где-то через год, как от него все отвернулись и сделали изгоем, потому что этот самый Бог ему ни разу не помог, хотя Линч очень в этой помощи нуждался. Ещё Егор заметил, чему тоже довелось немножко посмеяться, что Джон писал этот относительно прочих большеватый рассказик не сразу целиком, а по каким-то определённым абзацам, хоть они и не были никак выделены. О том свидетельствовал местами прерывающийся почерк, длинные отрывистые хвостики у последних букв и чётко начинающиеся следующие несколько первых слов. Забавно было видеть отражение прошлого на пожелтевшей рассыпающейся бумаге, казалось, будто страницы, вдруг ставшие всемогущими, переносили его туда, позволяя увидеть времена, когда самого Линча ещё не существовало. Он заулыбался собственным мыслям, ненадолго отвернувшись от дневника, чтобы дать разболевшимся глазам отдохнуть от жуткого напряжения после старательного расшифровывания непонятных кривых букв, скачущих в непонятном танце, — как вообще можно так писать? — и с удивлением обнаружил, что по комнате через всё ещё открытое окно разлился томный оранжевый свет уходящего солнца. Неужели уже вечер наступил? Он так долго читал? Тогда не удивительно, что глаза будто горели изнутри, высыхая и вытекая из век, что послужило решением закончить на сегодня с чтением и найти на оставшуюся часть дня другое занятие. Егор подошёл к шкафу, собираясь вернуть дневник на место, как в нём вновь разыгралось дурацкое любопытство, вынудившее опустить голову на жёлтые старые страницы:

«Дневник, приятель! С сегодняшнего дня смею уверенно заявить, что моя вампирская жизнь более, чем началась. Это — как хорошая новость, Я ЧУДОВИЩЕ так и плохая. Путешествие моё было утомительно долгим, и, наконец, мне свезло набрести на небольшой замок, прячущейся в чаще густого-густого леса. Я ВИНОВЕН. Я посчитал, что не найти для вампира пристанища лучше, чем мрачный одинокий замок посреди непроглядного, почти непроходимого леса. И я зашёл туда, пред этим ни о чём не размышляя, и лоб ко лбу столкнулся с какой-то прислугой, КРАСНЫЕ ПЯТНА КРОВИ которая, стоило им меня завидеть, начала громко кричать и прогонять меня. Но куда же мне, дневник, по-твоему идти? И я никуда не пошёл, остался в замке, а людей этих убил, Я УБИЛ ИХ, Я — УБИЙЦА, МОНСТР, ОНИ ПРАВЫ! выгнал… Прогнал из теперь своих покоев, СБРОСИВ ТРУПЫ В ОЗЕРО КОТОРОЕ СТАЛО КРАСНЫМ КРАСНЫМ КРАСНЫМ КРАСНЫМ КРАСНЫМ КРАСНЫМ оставшись в замке одному. Теперь моя вампирская ЧУДОВИЩНАЯ МОНСТРА УБЛЮДКА ТВАРИ жизнь однозначно началась».

Егор протёр совсем разболевшиеся глаза и, вздохнув, попытался перечитать всё заново, понять. Буквы жутко скакали, разъезжались и налезали друг на друга, почерк будто изменился, став ещё хуже и неразборчивее, появились какие-то чёрканья, хотя раньше Джон, было видно, старался писать аккуратно, текст превратился в еле разборчивое месиво, которое и самому его автору давалось тяжело, о чём свидетельствовали частые размашистые хвостики у букв и чёткое написание некоторых слов, как в предыдущем, если его можно так назвать, абзаце. Вдобавок страницы накрыла темень — солнце почти скрылось за горизонтом, и Линч, подталкиваемый чёртовым любопытством, поспешил зажечь свечу, чтобы продолжить чтение, после зачем-то вернувшись обратно к шкафу. В ожидании, Егор перелистнул страницу, но вместо привычно исписанной бумаги столкнулся только с желтизной, перепачканной жирными пятнами чернил, и неаккуратно, явно в спешке или злости выдранными листами. Линч приоткрыл рот от удивления и непонимания, пролистал пару пустых страниц, с каждой новой постепенно теряя надежду на продолжение, и вдруг наткнулся на одну единственную фразу, кривую и перепачканную, растянутую на целый лист, написанную с ненужным усилием, так и кричащую своим видом о пугающем безумии:

«ДА, ЛадНо, Я иХ УбИл!

зАтКнИтЕсЬ!»

Егор замер, уставившись в никуда, в ничто, с одной только пульсирующей мыслью в голове: «Он убил владельцев этого замка…» Казалось бы, ерунда, ведь вампир наверняка лишил жизни ради своего пропитания сотни, а то и тысячи, если не миллионы животных и людей за столько-то прожитых на свете веков, но почему-то этот факт сильно сбивал с толку, заводя в тупик, и вырывал почву из-под ног. А в груди стремительно разрасталась ненависть к Джону, именно та, уже имеющаяся, увеличиваясь до таких размеров, что, казалось, вот-вот должна была сломать кости, порвать плоть с кожей и вырваться наружу. Разболелась голова, затряслись руки, стало невыносимо жарко несмотря на вечернюю, а точнее уже ночную прохладу, и Егор, скрипя зубами от переполняющей его злобы, быстро полистал дальше, чуть ли не вырывая страницы неаккуратными движениями. Всё пустые, пустые листы, пока наконец, чуть дальше середины дневника, не появился первый текст, наполовину исчёрканный и перепачканный, наполовину аккуратный, старательно выведенный по буковкам, будто пытающийся что-то скрыть:

«Ну, что ж, здравствуй, дорогой дневник. Давно я не писал, да? С тех пор, не поверишь, прошёл уже целый век. Пока что для меня это дивно и удивительно, как для бывшего человека, но ещё буквально одно столетие — и, думаю, привыкну. Нет, не так. Приветствую, дневник! С нашей последней встречи прошёл целый век, уму непостижимо. Ты, я смотрю, тяжело перенёс это время, но, будь добр, крепись, я же говорил, что станешь моим вечным товарищем? Не то! Здравствуй, приятель дневник! Давно я не заглядывал, согласен? Минуло уже целое столетие и, поверь, за это время я обзавёлся столькими историями и новостями, что, боюсь, твоих страниц может не хватить! Да нет, что я несу?! Не нравится! Хотя… Ладно! Заново, совсем заново!

Здравствуй, приятель дневник! Давно я не заглядывал, согласен? Минуло уже целое столетие и, поверь, за это время я обзавёлся столькими историями и новостями, что, боюсь, твоих страниц может и не хватить! Что ж, начну пожалуй, как иронично, с нача…»

Скрипнула дверь, оборвав Линча на полуслове, и он, каким-то нутром почувствовав, что Джону не стоит знать, чем он только что занимался, поспешил спрятать дневник на книжной полке, так и замерев в нелепой позе, одной рукой держа подсвечник, пальцами другой касаясь твёрдых переплётов книг. Зелёные глаза изумлённо уставились на вошедшего, невольно начав его изучать: привычный потрёпанный вид, бледная кожа, чуть ли не блестящая под серебристыми лучами Луны, светящиеся в полутьме красные глаза, сразу же вызвавшие вопрос: «Зачем Джону сейчас вампирская форма?» и… очень длинная цепь в холодных руках, свёрнутая в десятки колец, вызвавшая второй вопрос: «Зачем она ему?» Свечи, к слову, при нём не было, что послужило почвой для уже третьего вопроса: «Он что, шёл в темноте?»

 — О, не спишь, — прокомментировал Джон нечитаемой интонацией, мягко закрыв за собой дверь. — И чем же занимаешься в столь поздний час?

 — А я… вот… книгу выбираю почитать, — кое-как выкрутился Егор, совершенно не привыкший лгать из-за банального отсутствия общения на протяжении почти всей жизни. И, пока был такой шанс, поспешил сменить тему:

 — Вы что-то хотели?

 — Да, — прямо ответил Джон, видимо ничего не заподозривший или решивший, что перейти к сути дела намного важнее глупых разбирательств. Ведь, и вправду, зачем ему знать, чем занимается Линч? — Думал, время Нечисти отведено людям для сна, и собирался как раз воспользоваться этим, чтобы поменять цепь на более длинную. Её хватит на весь замок, и ты сможешь самостоятельно обеспечивать себя всем, что находится на его территории. Проще говоря, мне больше не прийдётся носится по твоим указам, как мальчику на побегушках. Давай сюда ногу.

Егор нервно сглотнул, развернулся и на будто деревянных ногах, непослушных и не сгибающихся, прошагал к кровати, поставил свечу на тумбу и неловко уселся, вопреки просьбе подогнув ноги под себя и по-девичьи скромно сведя бёдра вместе. Рядом с Джоном, с вампиром, оставившим на теле не один след от укусов, которые наверняка останутся уродливыми шрамами на коже, безнадёжно обволакивал страх, животный ужас, не дающий нормально контролировать собственные действия и поведение. Но Джон не злился, будто, а может и на самом деле всё прекрасно понимая, терпеливо уселся на корточки перед Линчем, аккуратно, бережно, словно боясь сломать небрежным прикосновением, подтянул чужую ногу к себе и ловким движением снял прежнюю цепь с лодыжки, почти сразу же нацепив новую. Егор заметно вздрогнул от прикосновения холодного металла к коже, покрывшись волной мурашек, пробежавших от лодыжки до самых покрасневших ушей. А Джон тем временем, то ли не заметив, то ли тактично проигнорировав, как ни в чём не бывало двинулся к ножке кровати, отцепив от неё прежнюю более короткую цепь и присоединив новую. Тишина и молчание, заполонившие комнату, начинали сильно напрягать и нервировать, создавая будто какую-то интимную атмосферу, безжалостно вгоняющую в краску и чертовски смущающую, отчего Линч просто не выдержал и задал первый пришедший в голову вопрос, лишь бы нарушить сбивающее с толку безмолвие:

 — Почему вы сейчас в вампирском облике? Собираетесь снова полакомиться моей кровью?

 — Нет. Я и так испил из тебя больше, чем стоило бы. Просто в этой форме я способен видеть даже в полной темноте и не нуждаюсь в свече.

Джон откинул прежнюю цепь куда-то в сторону, со звоном ударившуюся о стену, и уселся рядом на кровати, видимо решивший, что время прекрасно располагало к разговору. Егор, за неимением выбора, без слов покорно соглашается с решением вампира и внимательно слушает, когда тот обращается к нему:

 — Раз ты теперь способен ходить повсюду, с завтрашнего дня на тебе будет лежать обязанность поддерживать чистоту во всём замке. И я хочу, чтобы утро началось с превосходного завтрака, как у всех королевских семей.

 — Разве вы питаетесь человеческой едой? — поинтересовался Линч, взаправду озадаченный этим вопросом. Если вампир способен питаться обычной пищей, то зачем он тогда пьёт кровь живых существ? Зачем пьёт кровь Егора?… Ответ последовал не сразу, будто Джону требовалось какое-то время на обдумывание всего, хотя, казалось бы, что сложного, ведь сказать можно только «да» или «нет».

 — Я способен ей питаться, — наконец заговорил он, — но это не принесёт мне никакой пользы. Если только вкус.

 — Ну… Я без понятия, как выглядят завтраки королевских семей.

 — Это подробно описывается в книге Томмазо Макиавелли «Жить может быть хорошо» на сто восемьдесят девятой странице. Она должна быть где-то здесь. Поищешь. — Джон поднялся с кровати, позволив Линчу облегчённо выдохнуть. — Продукты найдёшь на складе при кухне, её саму — в северо-восточной части замка. Завтрак должен быть готов к восьми часам утра, не позже. К уборке приступишь после нашей совместной трапезы. Всё ясно?

Он замер в дверях, внимательно рассматривая Егора через плечо, почему-то не поворачиваясь к нему лицом. Линч неосознанно недовольно цыкнул, но из-за всё того же отсутствия других вариантов послушно согласился:

 — Да.

 — Отлично. — Джон уже начал закрывать дверь за собой, как спохватился, вспомнив что-то: — И ещё! Мне не нравится, что ты бодрствуешь во время, отведённое Нечисти. Для людей существует день — гигантский промежуток, длящийся от восхода до захода солнца, и его тебе должно на всё хватать. Спи, человек.

Дверь тихо захлопнулась, Егор снова остался один. За окном царила ночь, освещённая серебряной луной, а значит времени до восьми утра оставалось довольно-таки мало, и Линчу ещё предстояло ознакомиться с этой книгой «Жить может быть хорошо», поэтому времени на дневник Джона никак не оставалось. Что ж, в доверие ему втираться предстояло ещё долго, поэтому Егор не спешил паниковать, спокойно поднялся с постели, прихватив свечу, и направился к книжному шкафу на поиски необходимой книги.

***

Ночь была беспокойной, Линчу тяжело давалось уснуть, и он часто просыпался по непонятным причинам, задыхающийся от жары и сушащей горло жажды. В голову бесконечно лезли дурацкие вопросы, не имеющие ответа, подобные: «Сейчас восемь утра?», «Почему Джон не мог убраться сам всё это время?», «Почему так жарко?», «Почему хочется пить?», «Короли правда устраивали такие пиры даже для обычной трапезы?», «Что Джона не устраивает в том, что люди могут не спать ночью?» и ещё многие похожие. В один момент, проснувшись, Егор зажмурил глаза, ослеплённый лучами утреннего солнца, и отвернулся от окна. Вероятнее всего ему стоило просыпаться и бежать готовить завтрак, потому что восемь утра, вероятно, либо уже наступило, либо должно было скоро наступить, что Линч и сделал. Вскочил с кровати, как кузнечик с тоненького листочка, и побежал вниз, звеня цепью, умываться и наскоро приводить себя в порядок. День был невероятно душный, отчего узкие штаны пропитывались потом, намокая, и неприятно липли к ногам, а просторная воздушная рубашка вовсе казалась зимним дублетом, в жаркое лето плавящим человека заживо. Умывшись холодной водой и не забыв ещё немного подивиться тем, что её температурой возможно управлять, Егор словно открыл второе дыхание, чуть взбодрившись, и направился в северо-восточную часть замка, где должна была быть кухня, кладовая при ней и, вероятно, столовая.

Все необходимые помещения нашлись на удивление быстро, и Линч, осмотрев их, не переставая восторгаться гигантскими размерами, замер посреди кладовой, переполненной десятками, а то и сотнями различных ящиков с овощами и фруктами, мешками с зёрнами и крупами, крючками с подвешенным на них мясом и рыбой, не имея ни малейшего понятия, что с этим всем делать. В той книге «Жить может быть хорошо» детально описывались множества блюд, украшающие царский стол, но о том, как их готовили, нигде не упоминалось ни слова. Поразмыслив несколько долгих минут, Егор отправился на кухню в поисках каких-нибудь записей прежних поваров с, может, коронными блюдами, о которых также упоминалось в «Жить может быть хорошо», и нашёл в итоге целую поваренную книгу, написанную от руки, видимо, главным поваром, когда-то заправляющим этой кухней. Как говорится, искал медь, а нашёл золото. Кое-как разобравшись с непонятными предметами на кухне, очевидно предназначенными для готовки, несколько раз обжёгшись и слегка поранившись, с горем пополам Линч смог приготовить три наиболее простых блюда: лапшу, мясное рагу и несколько лепёшек на закуску. Выглядело далеко не так, а точнее совершенно не так, как описывалось в книге, вместо привлекательного красивого блюда вышло какое-то жуткое месиво, внешне наоборот отталкивающее, а не притягивающее, как это, по идее, и должно быть, но, немного попробовав, Егор понял, что на вкус вышло очень даже неплохо. Оставалось надеяться, что и Джон не решит смотреть на еду, а есть, и что поймёт и простит никогда ранее не готовившего Линча, за исключением жарки рыбы на костре. Вздохнув, Егор неуверенно подал блюда в столовую, расставив тарелки и разложив столовые приборы с разных концов длинного стола, при этом соблюдая необходимые правила этикета, также хорошо прописанные в той книге, и зажёг свечи, уже стоящие на столе, хоть жуткая жара вокруг этому явно протестовала. Только, уставший, взмокший и измотанный, уселся на своё место, как знакомая, ледяная вопреки погоде, рука коснулась плеча и позади донёсся дурацкий нахально-подростковый голос:

 — Ровно восемь. Ты молодец.

Рука плавно соскользнула с плеча, и Джон, громко стуча невысокими каблуками ботинок, вальяжно прошагал до своего края стола. Вместо привычных нескольких слоёв ободранной богатой одежды на нём болталась лишь одна тоненькая светлая рубашка, подчёркивающая его вампирскую бледность, утыканная кучей различных заплаток, и довольно узкие брюки примерно в таком же состоянии. Джону явно не помешало бы заскочить на рынок и прикупить себе новой одежды, но он, по непонятным причинам, упорно продолжал ходить в доживающих последние дни вещах. Ну, это его выбор. Он беззвучно плюхнулся на свой стул, даже издалека, с другого конца стола пронзая изучающим взглядом тёмно-голубых глаз, и принялся по-царски элегантно, манерно отрезать маленький кусочек от небольшого ломтя мяса, возложенного на небольшую горку рагу, будто на пьедестале. В процессе приготовления это показалось Егору забавным, хоть и после он понял, что выглядело это на самом деле крайне глупо, нелепо и некрасиво. Но Джон и словом не обмолвился, а значит можно было выдыхать спокойно.

Перестав, наконец, рассматривать мерно трапезничавшего вампира, Линч опустил глаза на свою скромную тарелочку лапши. Он ещё долго гипнотизировал её, бесконечно шумно сглатывая, поправляя душащий ворот рубашки, хоть он почти оголял грудь и никак не мог даже коснуться шеи, и часто делал по глотку обыкновенной воды из хрустального бокала для вина. Невыносимая жара совсем лишала всяких сил, словно плавила заживо, превращая плоть в бесформенную лужицу, безвластно стекающую по стулу на пол, и всякий аппетит совершенно пропадал, не давая и кусочка в рот положить. Джон это, как ни странно, заметил и, конечно же, решил обратить на это внимание:

 — Почему ты не ешь?

 — Да как-то… — неуверенно начал Егор, вдруг прервавшись, почувствовав как задрожал голос, и необъяснимый страх вновь начал окутывать холодом подрагивающие пальцы. — Как-то не хочется…

 — Тебе жарко, наверное. Сними-ка рубашку.

 Линч замер, ошарашенный предложением. Снять рубашку? Он серьёзно? Тонкие тёмные брови слегка свелись к переносице, нахмурившись, чистые зелёные глаза округлились в непонимании, рот чуть приоткрылся, словив стёкшую со лба солёненькую капельку пота.

 — Я дважды повторять не буду, — грозно предупредил Джон, очертив концом вилки круг в воздухе и остановив его прямо указывающим на Егора. — Или тебе нравится страдать, человек? Получаешь удовольствие от мучений?

 — Н-нет… — неуверенно ответил Линч, зачем-то отшатнувшись, будто отстраняясь от указывающей на него вилки.

 — Тогда снимай рубашку, — всё же повторился Джон, — здесь никого, кроме меня и тебя, нет.

 Нервно сглотнув, дрожащими пальцами Егор неохотно принялся расстёгивать пуговицу за пуговицей, не отводя непонимающего взгляда от вампира, в свою очередь не отводящего пристального внимательного взгляда от рук Линча. День обещал быть непростым.