Жаркий летний день был в самом разгаре. С улицы доносились весёлые разговоры школьников, идущих домой. Уроки на сегодня у многих уже закончились, и только члены различных клубов всё ещё толпились в коридорах.

Китами Тока никогда не думала, что станет учителем. Просто так получилось. Ей вообще всегда была свойственна нерешительность. И, даже когда дело уже было сделано, она часто задумывалась: «А правильно ли я поступила?»

Единственным её верным решением, как девушка сама считала, было поступление в педагогический университет. Тока прекрасно знала два языка: английский и немецкий. Свой родной — японский — в расчёт она не брала. Так что такого преподавателя едва ли не разрывали на части. И, как бы Китами ни отрицала, ей это очень льстило.

Обращение учеников к ней сначала звучало непривычно. Их формальный тон и уважительные приветствия утром, прощания после обеда или вечером. Однако сейчас она уже не могла представить, как бы жила без всего этого.

Пока она не стала классным руководителем класса 2-2.

Почему- то именно здесь собрались по большей части альфы, которые никогда не отличались терпением и спокойствием. Своим отвратительным обращением они запугивали чуть ли не всю школу. Многие пострадали от них. И Китами ничего не могла с ними поделать.

А потом в их класс перевёлся ещё один ученик. Тогда женщина поняла, почему многие учителя страдают нервными заболеваниями и расстройствами.

Бакугоу Нацуки был спокойным мальчиком. Вежливым и в некоторой степени зажатым. Он смотрел на всех волком и никак не желал идти на контакт, аргументируя это тем, что надолго здесь не задержится. 

Тока не понимала его, но больше всего боялась, что остальные будут сильно издеваться над Нацуки. Она сразу предупредила, что класс у них очень своенравный.

«Мне всё равно. Они меня не волнуют. Я здесь только на два года», — раз за разом повторял он как заведённый.

Ей почему-то казалось, что над Нацуки издевались в его прошлой школе, поэтому она старалась сделать всё, чтобы он чувствовал себя комфортно.

Однако…

Нацуки был пай-мальчиком только с виду. Он существовал по правилу: ты не трогаешь меня, я не трогаю тебя. Но на тот период этого никто не знал!

Поэтому, когда негласные лидеры класса решили «познакомиться» с новеньким поближе, они уж точно не ожидали, что окажутся на больничной койке. Никто этого не ожидал. Нацуки знал меру насилию над личностью. И это пугало ещё больше, чем его вспышки неконтролируемой агрессии к тем, кто обижает слабых. Да, у него была нездоровая мания справедливости.

За один месяц Нацуки заставил дрожать от страха весь класс. Его обходили стороной, боясь спровоцировать. Никто больше не решался ему и слова сказать. Хотя многие омеги благодарили его за помощь, но и к ним он не испытывал особого радушия. Ему было просто наплевать на всё.

Только драки продолжались.

Раз за разом Нацуки ввязывался в различные подростковые разборки, просто потому что оказывался рядом. Но он всегда с радостью избивал противников, даже если изначально они были и не его. Да, у него была нездоровая мания справедливости…

И этот раз не был исключением.

В порыве гнева Нацуки проломил парту одним из учеников из параллельного класса.

Директор уже не в первый раз вызывает к себе отца Нацуки, но всякий раз, когда тот переступает порог его кабинета, мужчина сдувается, понимая, что против такого человека не выстоит.

В первый раз увидев его, Китами подумала, что это старший брат Нацуки. И, только когда мужчина подошёл к ней, она смогла разглядеть его поближе и поняла, что тот, кто стоит перед ней, гораздо старше, чем кажется.

Они были похожи и внешне, и внутренне. Только Бакугоу Кацуки-сан и не скрывал своего презрения к окружающим, как это успешно проделывал его сын. Но по ним было видно, что во всём они были солидарны друг с другом и сходились во мнении об окружающих их людях.

Не могло не радовать то, что на неё Бакугоу-сан смотрел не так, как на остальных, — не пытался размазать своей альфа-аурой по полу. Да и Нацуки вёл себя точно так же.

Тока снова посмотрела на часы и на Нацуки, который сидел в кресле, сложив руки на груди, смотря себе под ноги. Вряд ли он испытывал раскаяние или ощущал вину. Просто думал о том, как бы побыстрее свалить отсюда.

Дверь скрипнула, пропуская бледного заместителя директора и наконец-то прибывшего отца виновника.

— Здравствуйте, Бакугоу-сан, — Китами посмотрела на него, стараясь не задерживать на его профиле своего взгляда.

— Здравствуйте. Что на этот раз? — он упал в кресло рядом с Нацуки, даже не глядя на директора, который уже побледнел, предпочитая общаться только с ней.

— Ну, Бакугоу-кун немного переборщил с силой…

— Немного?! — директор встрепенулся, слушая её. — Да он едва не угробил нашего ученика!

— Что, правда? — Кацуки боковым зрением посмотрел на Нацуки, ожидая его ответа.

Так было всегда. Он спрашивал именно у Нацуки, как всё было, и только тогда решал что-то про себя относительно сложившейся ситуации.

— Нет. Я просто сделал как всегда.

— Он проломил человеком парту!

— И? Сколько вы сдерёте с меня в этот раз?

— Да при чём здесь возмещение ущерба?! Речь идёт о том, что ваш сын неуправляем! — похоже, директор разошёлся не на шутку.

До этого он ни разу не позволял себе говорить такое. Его лицо побагровело, а на лбу выступила испарина.

Китами взволнованно посмотрела сначала на директора, а затем на отца Нацуки, но последний оставался совершенно спокойным.

— Я сам решу, управляем мой сын или нет. Так что прошу оставить своё субъективное мнение при себе.

Мужчина побагровел от такого хамства ещё сильнее, хотя Китами не могла назвать это хамством. Отец просто защищал своего ребёнка.

— Если вас это успокоит, — спокойно продолжил альфа, — я в его возрасте был ещё более «неуправляемым».

Нацуки улыбнулся краешком рта, хотя Тока видела — он хотел рассмеяться в голос.

— Итак, сколько там с меня за парту?

— А о пострадавшем ребёнке Вы ничего не хотите спросить?!

— Уважаемый директор, я не считаю мразь, которой мой сын испытал прочность школьных столов, ребёнком. Потому что, если он поднял на кого-то руку, значит, это заслуженно.

Кацуки поднялся с места одновременно с Нацуки.

— Прошу выслать счёт мне на почту, оплачу всё сегодня же. Пошли, рэмбо.

— До свидания, Китами-сенсей.

— До свидания, Бакугоу-кун.

Она кивает мужчине, и они выходят из кабинета. Вот так всегда.

***

— В следующий раз бей не об парту, они дорогие, — Кацуки пристёгивает ремень безопасности, поправляя зеркало.

— Она просто подвернулась под руку…

— Главное — не выбрасывай никого в окно, даже с первого этажа. Меня так на месяц отстранили от учёбы.

— Знаю я.

— Знать-то ты всё знаешь, а делаешь через раз!

— Прости…

— Забудь, — он взмахивает рукой куда-то в сторону и оглядывается назад, выкручивая руль влево.

Пускай Нацуки и не любил отца до чёртиков перед глазами, но всегда его уважал… И всегда был признателен, когда он срывался с работы, чтобы вытащить его из очередной заварушки, при этом не устраивая ему глобальных головомоек.

Дома было до одури тихо и немного пахло затхлостью. Парень поймал себя на мысли, что ему не стоило лениться с утра, надо было всё-таки открыть окно.

— Ты на работу? — Нацуки обернулся к отцу.

— Нет. Я предупредил, что меня не будет до конца дня, никто ведь не мог предугадать, насколько мы засядем в этот раз. Так что просто отработаю в выходной.

— Понятно.

— Засядешь за зубрёжку, задрот? —

Кацуки ослабляет галстук, полностью стягивая его и отбрасывая в сторону, на диван, но ткань соскальзывает на пол. — Блять.

— Ага.

Парень смотрит, как отец наклоняется, чтобы поднять его. Нацуки не может не прокомментировать это.

— Старость не радость. Смотри, чтобы поясницу не прихватило, а то так и будешь ползать враскоряку.

— Скорее уж ты снова отчебучишь какую-нибудь херь и получишь по башке…

Ответить нечего. Конечно, Нацуки понимает, о чём сейчас говорит Кацуки. Не может не понимать. Поэтому он просто уходит к себе в комнату, прикрывая дверь, но не защёлкивая на замок.

Комната небольшая, и до ремонта в ней вообще ничего не было. Папа рассказывал, что они там сушили бельё, чтобы оно не мешалось в зале. А сейчас тут и двухъярусная кровать есть, и письменный стол с лампой, мусорное ведро и всякая дребедень.

Шторы были приоткрыты, отчего по полу простиралась длинная полоска света.

Нацуки присел на кровать, рукой проводя по одеялу. Он завалился на бок, устало выдыхая.

Не то чтобы у него были проблемы в прошлой школе, наоборот, там Бакугоу даже смог найти друзей. Однако Нацуки довольно быстро определился с профессией, поэтому пытался найти соответствующие университеты. К сожалению, тот, который понравился ему больше всего, находился в другом городе. У них даже общежитие есть.

Он целую ночь придумывал аргументы «за» этот институт, но, как только оказался за столом переговоров, вся его речь вылетела из головы. Кацуки долго пытался понять, что эта мямля хочет ему сказать. А когда до него наконец дошло, он рассмеялся.

Их семья была по-своему странной. И больше всех выделялся, разумеется, отец.

Он никогда не заставлял их делать что-то против воли. Если Нацуки не нравилось, то он всегда мог попробовать себя в чём-то другом. Так было с рисованием. В детстве его привлекало выводить причудливые узоры на бумаге, а теперь… Ему просто стыдно показывать свои каракули кому-либо… кроме папы.

Изуку был понимающим родителем. С ним можно было поговорить обо всём на свете. Каждый раз, возвращаясь домой, Нацуки не мог передать словами то чувство, которое он испытывал, когда папа выходил в коридор встречать его. Та ласковая улыбка, которой он одаривал всех, могла растопить любое ледяное сердце. Понятное дело, если даже отец не мог ей противостоять.

Уровень образования в его бывшей школе был средним, Нацуки там нравилось. Но… тогда ему пришлось бы отказаться от поступления в универ своей мечты.

Снова сев за стол переговоров, альфа принял решение, что перейдёт в другую школу, где уровень знаний будет на порядок выше.

И он не пожалел. Конечно, временами ему бывает очень одиноко, но делать с этим он ничего не хочет… Просто боится… что снова натворит дел…

Нацуки подрывается на кровати. Нет! Он не хочет об этом вспоминать!

Пожалуй, будет лучше почитать в зале, наверняка отец уже засел за ноутбук и потерял связь с окружающим миром.

Ну, точно. Кацуки даже и не разделся толком. Рубашка до конца не расстёгнута, хотя воротник стоит торчком. Нацуки хочет сказать что-то по этому поводу, но вовремя прикусывает язык. Знает ведь, что Кацуки так старается ради них.

Они сидят в полной тишине, даже не замечая друг друга, настолько каждый из них сосредоточен на своём деле.

Нацуки бросает на отца мимолётный взгляд и думает, что тот с годами не сильно-то и меняется. И память его никак не хочет портиться…

Всё такой же разукрашенный диван стоит на своём привычном месте. Альфа часто задаётся вопросом, почему они не выбросили его и не купили новый. Он всё ещё помнит, как Кацуки, пока Нацуки стоял в углу, пытался его оттереть всеми возможными химикатами в доме. Но всё, чего он смог добиться, — это прожечь обивку.

Нацуки считает отца достойным примером для подражания, и даже как-то раз, когда ему было лет так девять, он сказал это вслух. Но Кацуки ответил, что подражать такому, как он, не должен ни один человек на земле.

Кацуки был строгим родителем. Он часто наказывал, но и хвалить не забывал. И, каким бы незаинтересованным ни пытался Бакугоу выглядеть, Нацуки знал, что его любят и беспокоятся за него. Теперь точно. Вспомнить хотя бы, как он учился кататься на двухколёсном велосипеде.

Нацуки не было страшно, да отец больше боялся, чем он. Кацуки долго бежал за ним, боясь, что мальчик всё-таки грохнется, а в итоге так засмотрелся на его маленькую удаляющуюся спину, что не заметил ветку дерева и разбил об неё нос…

Парень фыркает, вспоминая недовольную мину отца в тот момент. Бо-о-оже. Это навсегда останется в его памяти.

Он встаёт с кресла и бредёт к чайнику, чтобы налить себе и отцу кофе. Они оба любят чёрный, без сахара или молока. Им не нужно и слова произносить друг другу для этого, просто взгляд говорит: «Хочу кофе».

Бакугоу благодарно кивает, когда на стол перед ним ставят кружку. Нацуки же выглядывает в окно, рассматривая дорогу.

Уже семнадцать лет… Совсем взрослый… Ха-ха… Он оборачивается назад, смотря на прибитую к стене полку, на которой стоит ряд книг.

Нацуки подходит ближе, пальцем проводя по пыльным корешкам.

— Надо бы убраться… — говорит он задумчиво сам себе.

— Ага, надо.

Но каждый из них знает, что убираться никто не будет. Они оба слишком ленивы для этого. Проще уж сразу вызвать домработницу…

— Интересно, есть ли услуга «Уборщица на час»?

— Тебе мало оплаты за парту, которую я вычту из твоих «карманных»?

Лучше промолчать, а то так и вовсе без «карманных» можно остаться.

Вечером они спокойно сидят в зале. Кацуки смотрит новости, раз за разом поправляя очки на переносице. Без них он уже совсем ничего не видит.

На плите шипит ужин, но эти звуки Нацуки совсем не радуют. Снова ничего у него не получается. Альфа тяжело вздыхает и выключает плиту, выбрасывая содержимое сковородки в мусорное ведро.

Ну не умеет он готовить, хоть убейте! Лучше уж вбить в стенку гвоздь, чем эта пытка.

— Ну что, шеф? Сегодня-то ужин будет?

— Ха-ха. Обхохочешься.

Нацуки присаживается на корточки и пытается найти среди всех ящиков хотя бы что-то съедобное, но везде пусто, даже ни одной банки консервов не осталось…

— В сторону, смотри и учись.

Бакугоу ставит перед плитой стул и залезает на него, вытягиваясь в полный рост, деревянная ножка чуть накренилась. Парень удивлённо смотрит на это, ожидая, что же будет дальше. Может, ножка стула отвалится, отец упадёт, сломает себе обе ноги, попадёт в больницу, им выставят огромный счёт за лечение, Нацуки придётся идти работать, чтобы оплатить содержание своего отца-инвалида, но гордость Кацуки не позволит ему сидеть на шее у своего сына, и он выбросится из окна…

Кацуки скрестил руки на груди, недовольно глядя на сына сверху вниз.

— Ты меня ещё похорони заживо, бубнёжник хренов! Лови! — мужчина скидывает ему в руки несколько пачек быстрорастворимой лапши.

— Я что, снова сказал это вслух?

— Ты всегда так делаешь.

— Привычка, — жмёт плечами Нацуки. —

Не ожидал увидеть твои стратегические запасы.

— Вот именно, что стратегические, на тот случай, если ты всё-таки решишь травануть меня своей стряпнёй.

Нацуки берёт палочки, тарелку с лапшой и идёт к себе в комнату, слыша краем уха: «Только не зубри до ночи!»

Парень закрывает дверь, включает ночник и присаживается за стол. Из тумбочки вытаскивает разные тетради для подготовки к экзаменам. Бакугоу любит учиться. Теперь любит, хотя раньше предпочитал погулять на улице с друзьями до самой ночи. Но со временем приоритеты изменились, и он ни о чём не жалеет.

Стрелки часов перевалили за полночь. Уже давно нужно было лечь спать. Отец заходил несколько раз: в первый — принёс чай, во второй — забрал чашку и снова сказал ложиться пораньше, в третий — просто пожелал спокойной ночи.

Кацуки вообще-то не был способен на все эти сюси-муси-пуси, но иногда приходится меняться. Не то чтобы его кто-то заставлял, он сам был не против, просто старался выдерживать эту тонкую грань между слащавой приторностью и розовой фигнёй. Заниматься воспитанием детей было трудно, но приходилось как-то выкручиваться. Он же отец семейства…

Парень укладывается в кровать, закидывая руки за голову, и выдыхает. От напряжения болит шея, и немного глаза.

Он ворочается с боку на бок, никак не в силах уснуть. Наверное, не настолько сильно вымотался за день. 

Над столом висит длинная полка, точно такая же, как и в зале, и она тоже заставлена книгами, и шкаф для учебников забит полностью. Эта была их общая зависимость — книги, чтение. Вообще, отец не очень-то и любил читать, но слушать, когда читают ему, обожал. Обычно он устраивался на диване, прикрывал глаза и больше не подавал признаков жизни. Иногда Нацуки даже казалось, что он просто спит. Однако мужчина всегда мог спокойно пересказать всё, о чём ему прочитали, едва ли не наизусть.

Бакугоу снова перевернулся на другой бок и уставился на стенку. Он спал на первом этаже кровати, и ему это нравилось. К тому же… с его пропорциями, если бы он спал на втором этаже, кровати бы у них уже не было.

Одеяло отбрасывается в сторону —

слишком жарко. Окно открыто полностью, и ужасающий жгучий ветер колышет плотные тёмные шторы. Нацуки проводит пальцем по стене, чертит какие-то слова, но даже сам не задумывается об их значениях.

Он не любит ночь. Ночью в голову приходят всякие плохие мысли, воспоминания о том, что уже не вернуть, никак не исправить. Ты можешь только сожалеть об ушедших временах и задаваться вопросами, на которые и сам будешь не в силах дать ответы. Это грызёт тебя изнутри, и, как бы ты ни хотел, забыть не получается.

Нацуки никогда не стремился быть примерным сыном. Ему это было просто не нужно. В средней школе у него был только один друг, да и то назвать их отношения дружбой было трудно. Скорее уж они выгодно использовали друг друга для чего-либо. Вот и всё. Поэтому, когда Нацуки смог влиться в одну группку ребят, он внутри едва ли не кричал от радости. Да, он был типичным трудным подростком, который считал, что родители его не понимают. Изнутри сгорая от одиночества, он никак не решался показать свою слабость, и всё, что ему оставалось, — притворяться, что у него всё хорошо. Но время шло. Вопросы папы со временем стали раздражать до трясучки…

Нацуки резко хватает подушку и прижимает её к лицу, сильно стискивая зубы. Это самые его болезненные воспоминания. Их можно сравнить с заросшей раной, которую он раз за разом расковыривает, чтобы смотреть, как из неё вытекает кровь, и мучиться в одиночестве. Сейчас он понимает, каким идиотом был тогда. Только от его сожалений папе легче не станет.

С отцом они почти не разговаривали. Тот вообще не лез к нему. Сейчас же он понимает почему: Кацуки хотел, чтобы он переборол это самостоятельно, но Нацуки не смог.

В тринадцать он начал курить. Старшеклассники частенько делились с ним сигаретами. Бакугоу всё ещё помнит тот вид с крыши школы, сизые причудливые узоры от табачного дыма. Кажется, что вот-вот почувствуешь этот горьковатый привкус на языке. Хорошо, что баловался табакокурением он не так уж и долго, бросить не составило труда.

Семпаи любили развлекаться: таскаться по клубам, напиваться в хлам и распускать руки. Сначала Нацуки хватало того, что он просто курил. Только потом и это ему приелось.

Он всё чаще ссорился с папой, но тот так и не накричал на него, не показал, насколько ему было больно от этого. А отец… Отец ждал, ждал и ждал… Но так и не дождался…

Нацуки всё-таки решил сходить в клуб. Теперь он и сам не знает, что пытался этим восполнить, чего хотел добиться. Ведь у него было всё, чего душа пожелает, но какую обманчивую иллюзию счастья он преследовал, альфа и сам не представляет.

Его напоили до чёрных точек перед глазами. Он пообжимался с какой-то омегой, ещё выпил, потом его вырвало в кабинке зачуханного туалета, затем он снова выпил и кое-как побрёл домой.

А дома его уже ждал Кацуки.

— Ничего не хочешь мне сказать? — он стоял перед ним, скрестив руки на груди.

Глаза отца, точно такие же, как и его собственные, были чуть прищурены, отчего виднелись морщинки.

Еле-еле расшнуровав кроссовки, Нацуки выпрямился, шатаясь из стороны в сторону. Он был ниже отца на головы две точно, но при этом почти наравне с папой. Изуку, похоже, тоже не спал, но в коридор не выходил. Скорее всего, Кацуки сказал ему быть на кухне.

— Тебе-то какое дело? — язык заплетался, но слова получались на удивление понятными.

— Ты хотя бы в курсе, который час? Или и внутренние часы пропил со своими дружками?

— А если и так, то что с того? Или решил построить из себя заботливого папашу? А не поздновато ли?! До этого тебе вообще было наплевать на меня! А стоило лишь напиться разок, как ты тут же возомнил о себе чёрт-те что! Но вот, что я тебе скажу, — засунь свою заботу куда подальше и оставь меня в покое! Я не нуждаюсь в твоих подачках!..

Из комнаты на его крики выбежал Изуку. Взъерошенный и взволнованный, он смотрел на них большими глазами, не зная, что стоит сказать или сделать в такой ситуации. Это была первая их большая ссора. Первая и последняя.

Нацуки поймал его потерянный взгляд, но даже болезненно колющее сердце не смогло остановить его от слов, о которых он жалеет до сих пор, хотя прошло уже столько времени.

— И в тебе я тоже не нуждаюсь!

Изуку поджал бледные губы и опустил грустные глаза в пол, руками теребя конец чёрной растянутой футболки. Парню показалось, что в один миг его папа стал маленьким беззащитным ребёнком, которого строго отчитали родители, и он боялся поднять на них глаза, потому что думал, что ему достанется ещё сильнее.

Послышался странный хруст — это был хруст кулаков Кацуки. Это был первый раз, когда он видел своего отца таким. Его горящие злобой глаза казались ещё более алыми, чем обычно. Нацуки почувствовал, как по венам расползается ядовитое чувство. Нет, это был не страх, это была та самая горечь, боль, что копилась в нём, но не могла найти выхода. Даже сейчас она отравляла его изнутри. И в данный момент больше всего он боялся сказать ещё что-либо, что причинит боль им…

Нацуки стоял как столб, смотря на руку отца, сжатую в кулак. Ему казалось, будто бы он уже чувствует костяшки его пальцев у себя на лице, слышит звук удара и ощущает привкус собственной крови во рту. Но ничего этого не было. Парень даже не заметил, что зажмурился, рукой вцепившись в ткань своих штанов.

Он неуверенно приоткрыл один глаз, тут же ощущая, как воздух с непонятным сипом вырвался из лёгких, словно его ударили в поддых.

— Отойди… — еле сдерживая рычания, прошипел Кацуки.

Он нависал над ними огромной чёрной тенью, а его глаза напоминали собой два тлеющих уголька, что в любой момент готовы были разгореться от любого лёгкого порыва ветра в гигантский неконтролируемый пожар, который мог поглотить всё на своём пути.

Изуку покачал головой слишком сильно, наверняка она закружилась. Нацуки почувствовал, как к горлу подкатил ком горечи, резко затошнило, но он не мог сдвинуться с места, всё тело будто парализовало.

Бакугоу видел, насколько сильно скукожился под ментальным давлением Изуку, как тряслись его руки и дрожало всё тело. И всё равно он не отступал, загораживая собой Нацуки.

— Отойди, Деку, мать твою! — от его рыка по позвоночнику словно электрический ток пронёсся, а Изуку выпрямился, будто бы распластался по полу.

— Отойди! Немедленно!!!     

Омега опустил голову, снова качая ей из стороны в сторону. Нацуки был уверен, что отец не ударит папу, он до последнего верил в это.

Тихий всхлип довёл напряжение до своего апогея. Кацуки набросился на Изуку, сжимая его в объятиях настолько сильно, что у того что-то хрустнуло. Ноги папы не держали его, подрагивая от страха и ментального давления. Воздух спёрло в лёгких.

Нацуки не мог пошевелиться, медленно, клеточка за клеточкой, в нём всё холодело от ужаса. Прозрачной дорожкой по щеке Изуку стекали слёзы, оставляя на тёмной футболке Кацуки мокрые пятнышки. Тонкие пальцы вцепились в одежду альфы, стараясь прижать его к себе ещё ближе.

Тот взгляд, которым Изуку смотрел непонятно куда, запомнился Нацуки навсегда. И он уверен, что будет помнить его, как сейчас, даже на смертном одре.

— Иди к себе…

Бакугоу не смотрел на него, лишь сильнее прижимая к себе омегу, стараясь будто бы спрятать его от всего.

Он сорвался с места, влетая к себе в комнату и закрывая за собой дверь на замок. Сердце, что до этого, казалось, остановилось, болезненно подскочило до самого горла. Нацуки зажал рот рукой, ощущая подкатывающую к горлу тошноту. Но тело не слушалось. Всё, на что его хватило, — прислониться спиной к двери и со скрипом съехать по ней на пол, зажимая пульсирующую голову в руках, нервно вплетая пальцы в волосы, немного дёргая их, причиняя себе эту мизерную боль.

Что он наделал? Что это было? Зачем всё это? Почему всё так вышло? Он не хотел этого! Он никогда так не думал! Он не знает, что на него нашло! Всё это неправда!

Ему хочется залезть в кровать, зарыться в одеяло, зажмуриться и уснуть. А может, всё это сон? Может, это только его фантазия?

Точно! Обычный кошмар! Сейчас он проснётся, выйдет из комнаты и на кухне увидит отца и папу, которые не спеша разговаривают о чём-то своём. На столе стоит ароматный завтрак, булькает кипящая в чайнике вода. Кацуки кивнёт ему, а Изуку ласково улыбнётся, подойдёт ближе и пригладит его торчащие во все стороны волосы…

Но ничего этого не будет.

В глазах начинает нестерпимо жечь. Нацуки стискивает зубы, давя в себе жалобный скулёж. Он приподнимается на корточки и выпрямляется в полный рост, шатаясь. Голова кружится и пульсирует всё сильнее.

Кое-как выйдя из комнаты, альфа останавливается напротив спальни родителей. Дверь закрыта. Но по полу простёрлась бледно-оранжевая полоска света от ночника.

Он подходит ближе и кладёт руку на дверную ручку, сжимая её дрожащими пальцами. В комнате тихо, словно никого там и вовсе нет. Нацуки сипло вздыхает, в голове резко стало пусто.

Парень три раза коротко стучит в дверь и открывает её, едва заглядывая внутрь.

Изуку сидит на кровати, потерянным взглядом смотря куда-то вниз или вбок, губы его поджаты, а руки теребят растянутую футболку. Кацуки же стоит перед окном, словно обессиленно, оперевшись о подоконник руками. Его широкая спина похожа на камень, настолько он напряжён, голова опущена.

Нацуки не знает, что сказать. Он нерешительно шагает вперёд, всё так же не отпуская ручку, словно боится, что если она пропадёт, то и его мнимая опора тоже исчезнет.

— Я…

Папа вяло приподнимает голову, смотря на него удивлённым взглядом. И больше всего на свете Бакугоу боится, что сейчас выражение его лица изменится, что он разозлится на него.

— Я…

Он не знает, что сказать, но его выворачивает наизнанку. Губы дрожат, а переносицу всё так же жжёт.

Нацуки понимает, что на свете просто не существует тех слов, которые способны описать то, что он сейчас чувствует. Показать всю его боль, вину и раскаяние в полной мере. 

Медленно парень опускается на колени, кланяясь настолько, что касается лбом пола. Из груди вырывается всхлип, перемешанный с тихим «Простите».

Он слышит звуки шагов, буквально чувствует, как над ним нависает отец. Его ауру невозможно спутать с кем-то другим. Нацуки сжимает руки в кулаки, стараясь изо всех сил не заплакать.

Кацуки хватает его за ворот футболки, рывком поднимая на ноги. Он даже слова не успевает сказать, носом впечатываясь в плечо мужчины.

Нацуки резко подрывается на кровати и вылетает из комнаты, точно так же врываясь в спальню родителей.

Мужчина лежит на кровати, на носу очки, он читает книгу, удивлённо выгибает одну бровь.

— Ты не спишь? — парень обходит кровать и садится на другой край, ближе к окну, где обычно спал папа.

Скинув тапочки с ног, Бакугоу залезает на кровать и устраивается поверх одеяла.

— Что читаешь? — спрашивает он заинтересованно, слишком редко отец берёт в руки книги лично.

— Ты почему не спишь? Или хочешь довести Китами-сенсей до инфаркта своей невыспавшейся физиономией?

— Неужели ты наконец-то запомнил её имя? — насмешливо фыркает Нацуки, устраивая голову на подушке.

— «Жизнь взаимы»*.

— Мне не спится.

Они привыкли так общаться: сначала изображать недовольство и недоступность и только потом отвечать на вопросы друг друга.

— Много взяли за парту?

— Нормально. Иди хлебни воды и в койку, иначе завтра вообще не встанешь, и так уже почти два часа.

Нацуки скользит взглядом по комнате, останавливаясь на прикроватной тумбочке. На ней стояла старая фотография, где они все вместе. Помнится, тогда к ним в гости приехали бабушка Мицуки и дедушка Масару.

Бабуля долго отчитывала отца за то, что тот опоздал за ними в аэропорт, и им пришлось ходить кругами, лишь бы потянуть время. Но, как только она увидела папу, сразу же успокоилась, набросилась на него и едва не задушила объятиями. Она действительно любила его, словно своего сына. Сейчас Нацуки думает, что даже отца она так не обнимала…

С губ сорвался тяжёлый горький вздох.

— Отец, а я смогу…     

— Если ты сейчас начнёшь ныть по поводу своего поступления, я изобью тебя книгой и выпну спать в коридор на коврик.

— У нас нет коврика…

— Тебе же хуже.

— Я серьёзно…

— Как будто я здесь шутки шучу, — Кацуки отложил книгу на тумбочку, вместе с тем снимая очки и убирая их в футляр.

Он устало потёр переносицу, несколько раз поморгал и зевнул.

— Раз уж ты собрался спать здесь, то растолкай меня утром, — последнее, что он сказал перед тем, как улечься поудобнее и заснуть.

Вот так всегда. Отец просто не давал ему шанса выговориться. Не то чтобы ему это было так необходимо, но просто…

— Я… скучаю по нему… — Нацуки подтянул одеяло к подбородку и тоже прикрыл глаза.

Кацуки не ответил, возможно, спал, возможно, просто не знал, что на это стоит сказать.

***

Нацуки, потягиваясь, выползает из своей комнаты и бредёт на кухню, но останавливается в коридоре.

Дверная ручка дёргается, накренивается и дверь открывается.

Нервный тик в семнадцать — это нормально. В этом он пытается себя убедить с одиннадцати лет.

— Я дома! — громкий крик заставляет его в ужасе замереть на месте.

Два светлых хвостика и алые глаза. Радостная улыбка, в которой видны два острых клычка. Этот маленький монстр снится ему по ночам в кошмарах.

— Ты же должна была приехать только через два дня! — Нацуки панически оглядывается в поисках пути к отступлению.

— Я отцу эсэмэску написала, что раньше буду. Он что, тебе не передавал от меня «приветы»? — она забавно округляет глаза и недовольно хмурится.

Наверное, Сацуки можно было бы спутать с ангелом за счёт внешности, но натура её истинно демоническая. В общем, полноценная копия отца №2!

Кацуки выглядывает из кухни, обводит их взглядом и ухмыляется.

— Я дома, — повторяет она.

— Ага. Где там твой саквояж? — альфа проходит мимо остолбеневшего Нацуки и затаскивает в квартиру большую сумку с вещами.

— Что ты туда напихала? Она неподъёмная.

— Я вас двоих слишком хорошо знаю, поэтому решила зайти в продуктовый. Только денег для этого мало осталось. Всё на консервы для похода потратила.

Девочка проскальзывает на кухню и пристально осматривает всё вокруг.

— Не так плохо, как могло бы быть. Я уже думала, что вы всю квартиру захламили. Но, слава богу, нет.

— Чем нам её захламлять, тут и без нашей помощи всё ясно…

— Вы с отцом — два свина, — проводя пальцем по полке, спокойно говорит Сацуки и придирчиво рассматривает толстый слой пыли на подушечке. — Стоит оставить вас одних, так всё! Везде грязь и…

Она подбегает к холодильнику, открывает дверцу, быстро заглядывает внутрь, закрывает и заканчивает:

— ...есть нечего! Как так можно?! Ладно, Нацуки! Ему, кроме зубрёжки, ничего в жизни не надо! Но, отец, ты-то куда?!

Если бы такую громкую, раздражающую речь начал Нацуки, ему бы давно прописали затрещину и вытурили на улицу, а тут Кацуки просто молча выслушивает, игнорируя, снова присаживается за стол и продолжает спокойно пить чай.

Вот такая вот дискриминация у них…

Сацуки только перешла в первый класс средней школы. И не так давно их класс собрался в поход. Разумеется, с научной целью — каких-то жуков изучать — поехали в горы. Вот так вот Кацуки и Нацуки остались без повара… Пришлось выживать самостоятельно… Но Сацуки считала, что даже в этом они полностью провалились.

В отличие от них, она была омегой, хотя внешностью, как и Нацуки, пошла в отца. Вообще, они все были похожи, даже лица кривили одинаково…

Нацуки бы не стал признавать этого вслух, но он скучал по Сацуки. Пускай её не было всего лишь пять дней. Однако без неё здесь было совсем тоскливо. Даже отец так считает, поэтому часто вытаскивал Нацуки на кухню, чтобы рядом был хоть кто-то.

— Сегодня приготовлю на ужин что-нибудь вкусненькое. Поможешь мне, Наччан?           

— Да-да. Куда ж от тебя денешься-то.

***

— Мне задали написать сочинение… — маленькая девочка с красивыми пламенно-рыжими волосами и синими глазами обречённо вздыхает, с мольбой смотря на Нацуки.

Парень потирает висок.

— И на какую тему?

— «Как встретились мои родители».

Стоит только это услышать, как его передёргивает. А-а!!! Вот надо было школьной программе не поменяться за прошедшие годы.

— Ну, так спроси у них, и всё, чего голову-то ломать?

— Я уже спросила.

— И?

— Они сказали, что познакомились, когда мама перешла к папе на работу.

— Тогда в чём проблема? Пиши как есть.

— Но это же совсем не мило!

И что ему на это ответить?! «Не мило». Он за своё сочинение вообще был наказан, а папу вызвали в школу, рассерженно махая у него перед лицом исписанным детским корявым почерком листком бумаги.

А всё почему? Да потому, что папа работал в вечернюю смену, и на помощь с домашним заданием ему пришёл отец. Это сейчас ему смешно, а тогда Нацуки сидел на стуле, виновато опустив голову. Хотя для него, ребёнка, его сочинение тоже было нормальным. Он и сейчас помнит, как они с Кацуки сидели за столом и записывали его.

Нацуки усмехается:

— «Мои родители встретились много лет назад, когда каждый из них был всего лишь маленьким эмбрионом в чреве матери…»

Дальше его прервали. Но охуевшую от жизни физиономию учительницы он запомнил навсегда.

Изуку долго извинялся перед учительницей, но самого Нацуки не ругал. А вот его отцу прилетело. Да и то несильно. Просто папа попросил его больше не фантазировать в таком русле.

На самом деле Нацуки до сих пор интересно, как такая идея забрела в голову Бакугоу-старшего вообще. На тот момент. Сейчас-то понятно, что имелось в виду, что матери папы и отца — подруги и общались ещё тогда, когда о Изуку и Кацуки и речи не было. Но осознание этого приходит со временем.

— Ну, давай попробуем…

Нацуки наклоняется ближе к столу, и в спину прилетает толчок.

Сацуки недовольно хмурится:

— Не ссутулься! А то будешь как Квазимодо! И никто тебя замуж не возьмёт!

— Меня и так замуж не возьмут. Я — альфа. А альфы замуж не выходят.

Но ей всё равно. Девочка присаживается рядом с ними, заинтересованно заглядывая в листок, где Нацуки и Кин пишут сочинение.

Кин редко бывала у них. Обычно они виделись на улице, когда девочка гуляла с мамой и папой. Просто Нейто и Ицука неудачно подхватили какую-то заразу и оба слегли с гриппом, вот и пришлось отдать своё солнышко в руки к «Бомбе» и его мини-копиям.

— А где Кин-тян будет спать? — Сацуки устало трёт глаза, скорее всего, она уже скоро сама заснёт.

— Поспит у меня на кровати, а я лягу в зале на диване.

— Может, отца сдвинуть.

— Не. У них сегодня летучка, придёт в плохом настроении, его лучше будет не трогать, а то мало ли…

— Бомбанёт, — понимающе заканчивает за него сестра.

Они тихо хихикают, но тут же смущённо кашляют и с серьёзными лицами поднимаются с пола. Нацуки собирает оставшиеся листки бумаги, а уголки его губ всё так же приподняты в намёке на лёгкую улыбку.

***

Сацуки неуверенно поглядывает на Кацуки, никак не решаясь начать. Разговоры всегда были их слабой стороной. Они — люди дела. Но, к сожалению, иногда слова имеют гораздо больший вес, нежели всё остальное.

— Отец… — зовёт она его жалобно, что тот сразу же захлопывает крышку ноутбука, даже не помня, сохранил он эту чёртову таблицу или нет.

— Ну? Что ты хотела?

— Тебя в школу вызывают…

— Что натворила?

— Прогуляла… Несколько раз…

Мужчина удивлённо приподнимает брови.

— Вау. И с какого такого перепугу ты вдруг решила прогуливать? — он отодвигает ноутбук в сторону, понимая, что разговор здесь очень серьёзный.

— Просто.

— Не заставляй меня читать тебе нотации на тему платного обучения. Будь добра, не тяни кота за причиндалы и выкладывай.

Она упрямо уставилась в поверхность стола, словно стыдясь этого. Разговаривать с отцом всегда было трудно. И дело вовсе не в том, что он не мог её понять, просто папа с этой задачей справлялся гораздо лучше. С ним можно было посекретничать, пообниматься и поплакать, а с Кацуки… Самое «милое», что он может сказать, — это «Мямля, намотай сопли на кулак и вперёд!».

— Меня в классе дразнят. Они говорят, что все блондинки тупые… И смеются надо мной.

Кацуки фыркает и запускает руку в свою светлую шевелюру.

— Какая прелесть. А ты что им отвечаешь?

— А что я могу им ответить…

— Хорошо. И? От меня-то ты чего хочешь? В школу приду. Но тебя устраивает такое положение вещей? Какой-то мусор решил раскрыть свою крышечку от бака, чтобы излить протухшие помои, а ты будешь просто молчать и терпеть? Дело твоё…

— Я уже пробовала дать отпор словами, как папа говорил, но я, по сравнению с ними, просто малёк.

— Твой брат тоже не карп, если приглядеться. Зубрила зубрилой.

— Только его никто не трогает…

— Да ты что… То-то я через каждую неделю мотаюсь к директору, потому что мой сын «неуправляемый» и ломает парты другими учениками. Могу предложить тебе перейти в другую школу, раз ты не в состоянии разобраться с этим.

Сацуки поджала губы и сжала край своей цветастой футболки. Этими жестами она очень напоминала Изуку, хотя внешне провести между ними параллель было просто невозможно.

— Я не хочу в другую школу. Мне эта нравится. У меня тут друзья. И учителя хорошие.

— Тогда чего разводишь влажность? Зря я, что ли, уговаривал твоего папу отдать тебя в клуб карате?

 ***

— Отец, тебя в школу вызывают… — снова говорит она через две недели, когда вся семья собралась за столом.

Нацуки откладывает в сторону свой учебник и смотрит на сестру и отца.

— Что на этот раз? — Кацуки только закончил сверхурочную работу, потому что снова пришлось забирать Нацуки, который подрался со старшеклассниками.

— Я подралась… Вернее, избила наших мальчишек…

Парень присвистнул и снова уткнулся в книжку, посмеиваясь. Похоже, это у них наследственное.

— Надеюсь, ты не додумалась, как некоторые, проломить кем-то парту? — мужчина бросает косой взгляд на сына, но тот уже вовсю бубнит себе под нос что-то про хрусталик и стекловидное тело.

— Ладно, приду…

Для Кацуки главное, чтобы его дети ни в коем случае не позволяли кому-то унижать себя, своё достоинство, ну и не выбрасывали людей из окна… разве что, если только доконают настолько…

***

Дверь с громким грохотом открывается, ударяясь о стену.

— Подъём, черти!

Нацуки подскакивает на кровати, темечком впечатываясь в деревянные доски второго этажа. Он падает назад, на подушку, руками хватаясь за пульсирующую голову. Слыша громкие звуки, вскакивает Сацуки и едва не падает со второго этажа, но вовремя хватается за оградку.

Они злобно смотрят на отца, пыхтя недовольно и чуть злобно щуря глаза.

Парень хватает будильник и смотрит на время.

— Ты что, издеваешься? Пять утра! Пять! Утра!

— У нас незапланированная генеральная уборка, — безапелляционным тоном заявляет Бакугоу.

— Чего?

— К нам едет «инспекция»! Нежданно-негаданно!

Пока дети собирают глаза в кучу, Кацуки уже куда-то пропал. Нацуки обречённо выдыхает, но встаёт, следом Сацуки.

Приходится «вылизывать» всю квартиру. Несколько раз протирается пыль на полках. Все грязные вещи отправляются в стирку. Шумит пылесос. Сортируется мусор.

Сацуки медленно протирает небольшую рамку с фотографией, но, даже закончив, никак не решается поставить её на место. Нацуки, проходивший мимо, тоже останавливается рядом и смотрит на фотографию, где они все вчетвером.

Омега, тяжело вздохнув, приваливается к его боку, а Нацуки только и может, что заботливо поправить её сбившийся хвостик.

— Вы чего встали? Опять мокроту разводите?

Кацуки взял из рук дочери рамку и осторожно поставил на место, подталкивая их дальше. Им ещё очень многое нужно успеть сделать. Нацуки уверен, что отец скучает по папе так же, как и они. Просто не показывает этого.

Девочка резво режет овощи на салат, пока Нацуки, обливаясь слезами, чистит лук. Отец моет грязную посуду, стараясь не перебить её, в последнее время это у него получается лучше, чем раньше.

— Мне кажется, будто вместе со слезами вытекли и мои глазные яблоки, — парень последний раз всхлипывает и наклоняется над умывальником, промывая опухшие глаза холодной водой.

Они могут готовить только что-нибудь совсем простенькое, но и это ого-го, если смотреть со всех сторон и осознавать, что они все — Бакугоу, которые, по сути, не очень-то хорошо ведут хозяйство…

Тушёные овощи аппетитно пахли, ароматным облачком вздымался вверх едва заметный пар. Коротко пожелав друг другу приятного аппетита, они все разом набросились на еду, словно не ели несколько недель, если не больше.

Отец, закончив ужинать, налил себе кофе и подошёл к окну, выглядывая на улицу, но тут же закрывая створку и падая в кресло. Только и там он долго не просидел, встал, начал расхаживать по комнате, раз за разом отпивая из чашки.

Нацуки смотрел на его метания удивлённо. Редко можно было увидеть такого отца — взволнованного, нетерпеливого, постоянно поглядывающего на часы. Наверное, что-то действительно важное, раз мужчина так себя ведёт.

Кацуки шагнул в сторону дверного проёма, но вдруг замер и обернулся к ним. Его взгляд пересёкся с взглядом Нацуки. На лице альфы расползлась ухмылка, а Нацуки вдруг понял, что их очень хорошо нае… развели…

Мужчина вышел в коридор, тихо посмеиваясь, ехидно, с непонятным скрипом в голосе. Нацуки зашипел и вскочил с места следом за ним.

Однако Кацуки уже вышел на улицу, где раздавались голоса. Ручка двери дёрнулась, и в прихожую снова вернулся Бакугоу с сумкой. За ним следом медленно вошёл… папа…

Глаза Нацуки едва не вылезли из орбит. Он ожидал чего угодно, но никак не этого. Пока альфа пытался вернуть свою челюсть на место, Сацуки уже вылетела из комнаты и бросилась Изуку на шею, радостно смеясь.

Кацуки прошёл мимо, пакостно улыбаясь ему.

— Ты же так скучал, так чего стоишь?

Эта черта в его отце всегда доводила всех до трясучки.

— Только не говори, что ты написал ему это?

Но мужчина уже ушёл в спальню.

Изуку обнимался с Сацуки, с улыбкой слушая её вопросы о его самочувствии.

— Со мной всё хорошо, и с малышом тоже.

Девочка радостно запищала совсем как маленькая и осторожно погладила его по выпирающему животу. Нацуки не знал, стоит ли ему тоже подойти. Одно дело — Сацуки. Она ещё в том возрасте, когда можно себе такое позволить. Но если такая туша, как он, повиснет на папе, то тот просто-напросто переломится.

Кацуки, неожиданно появившийся за его спиной, горько покачал головой и пнул Нацуки в сторону Изуку и Сацуки.

Папа редко задавал вопросы, ему это было не нужно, словно он понимал их без слов. Так и сейчас омега просто обнял его, немного неловко притягивая к себе. Нацуки окутал такой родной запах ананасов и свежести улицы. Он уже давно был выше Изуку, но всё равно чувствовал себя таким уязвимым перед ним.

***

— Я до сих пор не понимаю, как отец тебя отпустил в эту поездку, — Сацуки откусила кусок домашнего кекса, только что испечённого, и помотала ногой под столом.

— Но её мне Каччан и подарил… — омега удивлённо моргнул, смотря на то, как подавился Нацуки, а Кацуки отвёл взгляд в сторону.

— Так это по его милости мы жили в спартанских условиях всё это время?! —

парень недовольно посмотрел на альфу, но тому было на это всё равно.

— Я сначала не хотел ехать, но Каччан сказал, что он сможет самостоятельно позаботиться о вас двоих.

Сацуки и Нацуки одновременно смотрят на отца, стараясь прожечь в нём дырку. Но Бакугоу-старший слишком хорошо умеет абстрагироваться от этого.

Когда три недели назад в руки Изуку неожиданно попала путёвка на горячие источники, никто бы и не подумал на Кацуки… Но этот старый чёрт всегда любил плести интриги…

Сацуки ещё хотя бы смогла свалить аж на пять дней, а Нацуки пришлось жить с этим…

Хотя трудно представить, что отец по своей воле отправил папу на отдых. Изуку был на шестом месяце беременности, следовательно, подсуетилась Очако-сан, чтобы вырвать своего друга из лап этого «чудовища». Иначе Кацуки бы его никуда не выпустил и задушил своей заботой…

Отец снова делал ставки… В этот раз поспорил, что родится мальчик омега.

Хотя Нацуки слышал как-то раз его фразу: «Если наш ребёнок снова будет похож на меня, я сделаю себе харакири». После неё родилась Сацуки…

Теперь же все они не могли дождаться рождения малыша, чтобы узнать, на кого он будет похож. Разумеется, Нацуки не может не поддеть отца насчёт его обещания про харакири.

***

Кацуки тихо заглядывает в комнату детей, проверяя, спят ли они. Обычно Нацуки мог сидеть за учёбой до поздней ночи, непрерывно бубня себе под нос термины и их определения, из-за чего Сацуки часто жаловалась на то, что он мешает ей спать. Но сейчас они оба спали.

Бакугоу осторожно подошёл к сыну и, ухватив за штанину, забросил его ногу, что до этого свисала на пол, на кровать и накрыл его одеялом.

Девочка же спала на спине, сложив руки на груди, словно труп, и слегка откинув голову назад. Он ещё раз осмотрелся по сторонам и вышел прочь.

Не то чтобы Кацуки скрывал от детей, что поездка Изуку — это его затея. Просто он прекрасно понимал: они бы никуда не отпустили его.

Изуку был «связующим» для них. Он был их всем. Сказать по правде, Кацуки всегда думал, что омега будет баловать детей до бесящей трясучки рук, но оказалось с точностью наоборот…

Даже сейчас он мог отчитать Нацуки и поставить его в угол. Тот, конечно, возмущался, но всё равно шёл, вставал и бубнил сам с собой на разные темы, пытаясь проковырять дырку в обоях. С Сацуки тоже было не всё так просто, как казалось на первый взгляд. Но, по крайней мере, она была самостоятельней, чем их сын. Бакугоу не боялся оставлять её дома на несколько дней, а вот Нацуки... Нацуки как Кацуки…

Деку постоянно рвался работать, но альфе удавалось перенаправить его энтузиазм в другое русло. Поэтому он уговорил его на второго ребёнка. А потом и на третьего… А Изуку и не был против.

Кацуки не жалел об этом, но последняя беременность сильно изматывала Изуку. Он стал быстрее уставать и дольше спать, но силы так и не восстанавливались. Доктор уже предупредил их, что, скорее всего, придётся делать кесарево сечение, сам омега уже не родит.

Однако Изуку упёрся как баран, настаивая на том, что двоих смог, так и третьего тоже родит сам. Отговорить его пока что не получилось, точно так же, как и уговорить на присутствие на родах супруга.

Изуку уже повёлся на это один раз и больше, как он любит говорить, не собирался. Бакугоу фыркает, подумаешь, перенервничал, наорал на врача (несколько раз), с кем не бывает? Только Деку попросил его вежливо выйти и ждать в коридоре…

Обычно детьми занимался Изуку, пока Кацуки работал. А теперь Нацуки и Сацуки перешли на полное попечение отца. Бакугоу как чувствовал — не надо Изуку в это лезть. И не ошибся, когда в первый раз пришёл в школу.

Директор верещал как резаный, а Нацуки просто сидел и смотрел на свои штаны. Ну, этого стоило ожидать, однако, снова заходя в кабинет директора через неделю, альфа понял: Изуку ни в коем случае не должен об этом узнать.

Точно такая же ситуация произошла и с Сацуки.

Изуку немного расстраивался, что его так «ущемили в правах», но, видя старания мужа, всё-таки отступил. А потом была поездка…

Кацуки и сам не хотел отпускать его одного. Очако капала на мозги… Но и её не отпускал Тенья. Тогда в бой пошла тяжёлая половинчатая артиллерия.

Он ненавидел Тодороки, хотя такой уж причины на это не было. Ну, как не было — Шото всё ещё был конкурентом видным. И первая ссора Кацуки и Изуку была посвящена именно ему. Омега в первый раз на него накричал и пошёл спать на диван. Разумеется, на диване спал Кацуки, не мог же он позволить Деку спать одному в зале, где на тот момент подтекал кран.

Кацуки понимал, что его паранойя беспочвенна, но ничего с собой поделать просто не мог. Даже наличие метки, кольца на пальце, штампа в паспорте, одного ребёнка и зачатого второго его не успокаивали.

Конечно, сейчас он уже реагирует на Тодороки гораздо спокойнее, но никто не запрещает ему называть его половинчатым… ублюдком… Пускай и только про себя.

Нацуки поддерживал отца в этом высказывании. Когда он был помельче и Тодороки решил заглянуть к ним в гости, мальчик с милейшей улыбкой поприветствовал Двумордого-сана.

Ох-ох-ох. Давно Бакугоу так не смеялся. На радостях он даже купил Нацуки в качестве подарка большой пазл, который тот собрал в тот же вечер. Пускай они и не спали до позднего вечера. Но Изуку об этом не знал, потому что «выгнал» Кацуки на диван, а Нацуки просто не спалось, вот он и пришёл к отцу.

Многое изменилось после того, как они всё-таки решились обратиться к специалисту, которого порекомендовала Иида, когда ещё Нацуки не родился. Конечно, откладывалось всё это много раз.

Во-первых, свободного времени было мало. А Нацуки тоже требовал к себе внимания обоих родителей. Мелкий провокатор…

Во-вторых, Кацуки несколько раз обрывали на половине фразы, когда он пытался просто поговорить об этом.

В-третьих, что вытекает из «во-вторых» и является самым главным, — Изуку — баран!

Когда у Бакугоу почти получилось заманить его в эту клинику, Деку просто взял и сбежал! Альфа только на секунду отвернулся от него…

В следующий раз они продвинулись дальше: поднялись по лестнице на второй этаж. Стоит ли говорить, что нужный им кабинет был на пятом?

Кацуки до сих пор не знает, как омега выбрался из закрытого туалета, а он держит это втайне.

Раз за разом он повторял себе, что нужно держать себя в руках, что не нужно принуждать. Но Деку ни в какую не хотел идти на компромисс, а если и шёл, то это была только видимость.

Спустя полгода и две недели они добрались до пятого этажа…

Ещё через месяц у Бакугоу получилось запихнуть его в кабинет. Из комнаты Изуку не выходил более трёх часов. Подслушать их разговор не удавалось, так что ему пришлось смириться и просто ждать.

По дороге домой омега с ним не разговаривал. А дома только с Нацуки.

Спустя пять сеансов Кацуки узнал, что таким образом Изуку показывал своё недовольство. Проще говоря, на него обиделись.

Свою обиду Изуку мог выражать по-разному, но результат всегда был один, собственно, как и виновник.

Общий рекорд ночей, не проведённых на диване, — 326.

«Промывка мозгов» была глобальная. Их мочалили и по отдельности, и вместе. Доктор — зверь. Это вам не Иида, которая старалась обходить конфликтные ситуации. Тут тебя тыкали лицом в самое дерьмецо. Никто не сюсюкался.

Возможно, это было и хорошо. По крайней мере, благодаря Такеде-сенсею они сдвинулись с мелководья и вышли в открытое море.

Никаких лекарств Изуку не назначили. Его проблема, как говорили, была в голове. И не только там. Когда изо дня в день видишь свой ночной кошмар, спокойствия это не добавляет.

Сейчас же… Кацуки может назвать себя вполне счастливым человеком. Эти мысли посетили его голову в первый раз, когда Деку вставил ему люлей по первое число. Бакугоу снова выбросил его старые вещи втайне от него. И, по его идее, никто не должен был этого заметить. Но Изуку заметил…

— Каччан, — зовёт его тихо омега, заставляя отвлечься от воспоминаний. — Они ведь не доставали тебя слишком сильно?

Бакугоу переводит на Изуку взгляд, так и спрашивая: «Серьёзно?»

— Я уже не в том возрасте, чтобы мечтать поубивать своих детей.

— Ой, да ладно тебе. Не в том он возрасте… Я тебя не намного младше.

— Да ты вообще всегда выглядел младше на пару лет.

Кацуки чуть сползает с подушки, чтобы устроиться поближе к Изуку, рукой обнимая его поперёк живота.

— Лучше расскажи, как съездили.

Омега зарывается пальцами в его волосы, поглаживая по голове, слегка улыбаясь. Так он делает, когда прекрасно знает, чего хочет от него Кацуки.

— Это было обалденно. Спасибо тебе большое за это. Но мне бы очень хотелось, чтобы в следующий раз мы поехали все вместе.

Бакугоу прикрывает глаза, в голове начиная судорожно соображать, когда у него появится свободное время и когда начинаются каникулы у его чертей.

— Мне кажется, я слышу, как вертятся в твоей голове шестерёнки.

А ведь раньше Кацуки и представить не мог, что когда-нибудь услышит от Изуку что-то подобное.

— Половинчатый ничего не…

— Тодороки-сан, — ласково поправляет его омега.

И Бакугоу нехотя старается повторить, просто потому, что не хочет спать на диване.

— Тодороки ничего не делал?

— Что ты подразумеваешь под «делал»? Если ты о своей излюбленной теме, то мы редко его видели. Ты ведь знаешь, что он поехал исключительно по работе. Так что большую часть времени мы с Очако-сан были вдвоём. К тому же, Каччан, ты серьёзно думаешь, что ко мне кто-то будет приставать? Я на шестом месяце…

— Ну, меня всё устраивает.

— Разумеется… Меня тоже.

***

Сацуки резво перепрыгивала через трещины на асфальте. И пошли нафиг те, кто считают, что она уже переросла детские забавы. Её светлые волосы подпрыгивали с каждым шагом.

— Бакугоу! — окликнул её кто-то позади.

Она обернулась, чуть приподнимая руку, взмахнув ей.

— Ты уже домой?

Это был одноклассник Сацуки — Яшида Мори. Он был последним из мальчишек, кто ещё не успел получить от неё в глаз и другие части тела. Застенчивый и чересчур вежливый, но с ним можно было поговорить чуть более спокойно, нежели с остальными.

— Ага.

Мальчик смотрит на неё, немного смущаясь. Но, всё-таки решившись, спрашивает:

— Можно тебя проводить?

Этот вопрос ввергает в ступор. Хотя бы потому, что до этого никто никогда не предлагал ей проводить до дома. Поэтому она и не знает, как на это следует реагировать. Улыбка получается немного неловкой.

— Мы ведь живём в одной стороне, так что, думаю, немного пройтись можно.

Они шли в полной тишине, никак не зная, как же завязать разговор. Яшида поглядывал на неё, но, если Сацуки это замечала, сразу отворачивался.

До развилки, на которой Сацуки должна была свернуть направо, оставалось всего ничего, поэтому она уже и не надеялась, что они заговорят.

Девочка оборачивается к нему, но сказать ничего не успевает. За их спинами стоит Нацуки, умилённо улыбаясь, пальцами сжимая обложку своей излюбленной книги. Такого дурацкого выражения лица Сацуки давно не видела…

***

— Ах, молодость…

— Ты вздыхаешь как старик, Наччан.

— Я и чувствую себя стариком. И я осознал это в тот момент, когда увидел, как моя младшая сестра идёт за ручку с мальчиком. Они мило щебетали…

— Заткнись! Мы не держались за руки!

Схватив подушку с дивана, Сацуки запустила ею в Нацуки. Но парень только задорно рассмеялся, глядя на её покрасневшее личико.

Сацуки обиженно напыжилась, отвернувшись. А когда она обычно так делала, то становилась похожа на маленького нахохлившегося воробышка. Но настолько это мило выглядело, что никто не мог устоять перед ней.

— Ладно, ладно. Прости меня.

Однако девочка только обиженно хмыкнула в ответ и отвернулась от него.

— Ну Саччан. Давай мириться?

Она сложила руки на груди, демонстративно задирая голову вверх. Но Нацуки не был бы собой, если бы сдался так просто. Самое лучшее оружие против надувшейся девчонки…

— А кто это у нас такой хмурый?

Сацуки дёрнулась. Брат никогда не начинал это просто так. Значит, сейчас будет его излюбленная пытка.

Омега попыталась вскочить с дивана, но Нацуки вцепился в неё мёртвой хваткой, пальцами пробегая по рёбрам.

Самый большой страх Бакугоу Сацуки —щекотка. Самый большой щекотко-садист в их семье — Бакугоу Нацуки.

Сацуки звонко смеялась, стараясь отцепить руки брата от себя. Но он был сильнее неё, так что пришлось ждать подходящего момента, чтобы запустить в него новый подушечный снаряд.

Изуку, проскользнувший в комнату, только с нежностью посмотрел на них. Такие сцены не могли не радовать его.

***

Кацуки в шоке-ужасе посмотрел на своего сына, под чьим глазом наливался огромный фингал. Орущий фоном директор его волновал мало. Сейчас Бакугоу-старший судорожно соображал, куда можно деть собственного сына, чтобы его разукрашенную физиономию не увидел Изуку. Иначе его рекорд может слететь к черту, а спать на диване не хотелось совсем.

Китами-сенсей неловко извинялась перед ним, но, что она там говорила, Кацуки не запомнил вообще.

Нацуки смущённо почесал щёку, которая немного распухла. 

— И как ты так умудрился?

— Не заметил…

— Да мне как-то всё равно, хоть тебя всего разукрасят, но ты в курсе, что сегодня будешь ночевать на улице? Я тебя такого красавца домой не пущу, мне моя жизнь дороже.

Парень начал бубнить себе что-то под нос, нахохлившись и отвернувшись.

Припарковав машину, они одновременно выбираются из неё. Кацуки судорожно придумывает, что можно сказать Изуку, как объяснить, почему их сын пришёл с синяком под глазом, хотя, по словам Бакугоу, у него там всё хорошо. Но его отвлекает громкий грохот и обрывки мата.

Говорят, что смеяться над собственными детьми — плохо. Это отрицательно сказывается на их самооценке, заставляет чувствовать себя ущемлёнными и т. д. и т. п. Но Кацуки сделает вид, что никогда такого не слышал. Поэтому он уже гогочет на всю стоянку, рукой опираясь о крышу автомобиля, пока Нацуки шипит, рукой зажимая свой глаз.

— В кого ж ты такой лох-то? — Кацуки смахнул выступившие от смеха слёзы рукой, в тщетной попытке успокоиться. — Дай посмотреть, что ты там с собой сотворил на этот раз.

Даже несмотря на то, что всего лишь мгновение назад он хохотал над собственным сыном как сумасшедший, сейчас он бережно осматривает его бровь.

— И как ты только умудряешься везде найти приключения на свою задницу? Сильно болит?

— Терпимо, — шипит Нацуки сквозь стиснутые зубы.

— Ну, зато теперь ты сможешь ночевать дома, разве не здорово?

Вот только это ни капли не радует Нацуки.

— Боже мой! Что случилось?! — Изуку в ужасе смотрит на сына и мужа, который снова едва по стенке не сползает, хохоча.

— Когда из машины вылезал, ударился…

— Надо срочно приложить что-нибудь холодное!

Из их комнаты выглядывает Сацуки, но и она тоже скрючивается в порыве безудержного хохота. Вот это у них семейное.

***

Вспышки молний расчерчивают небеса, а раскаты грома наполняют ночь какофонией звуков. Сацуки ворочалась с бока на бок, не в силах уснуть. Её всегда пугала такая погода, и с возрастом это не прошло.

Внизу сопел, прижав к груди книжку, Нацуки. Одна его нога, как и всегда, свисала с кровати, а одеяло, скомканное, он подмял под себя.

Девочка выглянула со второго этажа, разглядывая комнату в темноте. Очертания предметов сейчас казались какими-то зловещими.

Бесшумно спустившись вниз, Сацуки медленно побрела к комнате родителей. Раз уж Нацуки спал, то никто не будет над ней смеяться утром.

В спальне родителей тихо. Отец спит на спине, сложив руки на груди как покойник. Папа же наоборот: свернулся калачиком, прижавшись к его боку.

На секунду омега замирает в нерешительности. Наверное, ещё не поздно пойти к себе. Но очередной раскат грома заставляет её подпрыгнуть на месте, задушенно пискнув. Сердце подпрыгнуло в груди.

— Саччан? — Изуку сонно потёр глаза, приоткрыв лишь один. — Ты чего не спишь?

Сацуки жмётся на месте, продолжая молчать, словно надеясь, что папа поймёт без слов. И он понимает…

Ласково улыбается и двигается ближе к краю, приглашающе похлопывая по матрасу. Ей не нужно повторять дважды. Запрыгнув к ним и удобно устроившись между Кацуки и Изуку, Сацуки прикрывает глаза, прижимаясь к ним ближе.

Бакугоу-старший не понимает, почему у него не получается перевернуться на другой бок. Что-то за спиной мешает ему.

Кацуки недовольно бурчит себе под нос проклятия, приоткрывая заспанный глаз, чтобы увидеть спящего сына, который навалился на него со спины и продолжает дрыхнуть, как ни в чём не бывало. Он поворачивает голову в другую сторону, где к нему друг за дружкой прижимаются Изуку и Сацуки.

Он чувствует себя начинкой бутерброда…

***

— Знаешь, что будет лучшим подарком на мой день рождения? — безразлично спрашивает Кацуки, но напротив него сидит только Нацуки, так что парень думает, что это было адресовано именно ему.

— Нет?..

— Хочу, чтобы ты хотя бы месяц не ввязывался ни в какие драки…

— Отец, твой день рождения давно прошёл.

— Но время от времени ведь неплохо устраивать маленькие праздники членам своей семьи? Да, задрот?

— Маленькие — конечно. Но, как мне кажется, такой глобальный подарок должен быть обоснован. Скажем, когда луна будет в зените, принеси к алтарю великую жертву…

— Всё, я понял. Зубри молча.

***

— Нет, — спокойно, но твёрдо отвечает ему Деку.

— Да послушай же, мы оба нуждаемся в этом.

— Каччан, мы же это уже обговаривали: ты не можешь держать себя в руках в родильной палате. А своими выпадами ты только отвлекаешь ещё и врачей. Просто подожди в коридоре.

— Ты же знаешь, что я ненавижу сидеть в коридоре.

Изуку прекрасно понимал, что альфа просто волнуется за него. Но, когда Бакугоу присутствовал при рождении Сацуки, никому не было спокойно.

— Каччан, я ценю твою поддержку, но с тобой дело идёт гораздо медленнее и нервознее. Ты отвлекаешь от процесса не только врачей, но и меня. 

Но Кацуки ни в какую не хочет отступать. Этот разговор он упрямо устраивает раз в неделю. Может быть, Изуку и упрям, но его можно уговорить, если очень сильно постараться. 

***

В дверь трезвонят без остановки, что неимоверно нервирует. Но Кацуки не поднимет зад с дивана, потому что он только что устроился поудобнее, прижимая к себе Изуку. Так что идти в коридор приходится Нацуки.

А стоит ему открыть дверь, как тут же в его лицо едва не впечатывается кулак.

— И чего так долго?! Совсем уже обленился?! И так на работе на стульчике только и делаешь, что катаешься! А дома вообще не передвигаешься, что ли?!

— Эм… Я — Нацуки…

Миюки заторможенно моргает, прежде чем оскорблённо выдать:

— Да вы все на одно лицо!

— Отец! Это к тебе! — парень отходит в сторону, пропуская гостя.

— Я не к нему! — старается перекричать его омега.

Длинные волосы Миюки собраны в хвост, что неловко бьёт его по лицу, когда он наклоняется, чтобы снять обувь.

— Может, Вам стул принести? — смотря на его неловкие движения, спрашивает Нацуки.

— Нет, я сам…

В гостиной тихо. Изуку и Кацуки полулежат на диване, а Сацуки на полу, на ковре, рисует. В этом году она смогла вступить в кружок рисования, так что теперь с радостью занимается любимым делом.

— Ты чего здесь делаешь? — на нос Бакугоу сползли очки, грозясь вот-вот упасть.

Изуку вяло поднимает голову, осматривая всё вокруг.

— Это ко мне… Я обещал дать Миюки-сану рецепт яблочного пирога с корицей и мёдом.

Он пытается подняться, но Кацуки вцепился в него как клещ и не хотел отпускать. Сначала омега пытался его скинуть, но ничего не получилось, так что, тяжело вздохнув, Изуку сдался.

— Не хочешь присесть?

— Нет, меня Хитоши на улице ждёт.

— Ох, а что же он не заходит? — Деку зарывается пальцами в волосы альфы, поглаживая голову. Он знает, что это его успокаивает, так что, возможно, Бакугоу скоро выпустит его из своих объятий-тисков.

— Ага, щас! Мы тебя все знаем! Ещё никто не уходил от тебя голодным, а я не могу тащить на себе этого колобка, если он разожрётся здесь!

Миюки положил руку на свой живот. Не так давно он ушёл в декрет, но это не мешает ему приходить, чтобы устроить головомойку Кацуки. К тому же стоит только Шинсо перейти порог, как его тут же утаскивают на кухню, где допрашивают о прошедшем дне, требуя самых красочных подробностей. 

— Саччан, не подашь книгу рецептов, пожалуйста?

— Сейчас.

Она резво подскакивает с пола и тут же пружинит к шкафу.

Омеги только горько вздыхают, глядя на её ловкость, им сейчас так не поскачешь.

— А где ваш старший? Только что здесь же был, — он оборачивается, но нигде не видит Нацуки.

— Он занимается.

— Вот как.

— Может, всё-таки чаю? — снова предлагает Изуку.

— Нет-нет. Я уже сейчас пойду. Нам же ещё до дома добираться.

— Ну, как знаешь…

***

Нацуки раздражённо посмотрел в свою тетрадь и в ответы в конце учебного пособия. Не сходилось. Похоже, он всё-таки где-то накосячил. А переделывать не хотелось.

Пускай парень старался бороться с этой невыносимой ленью, но с каждым днём он понимал, что проигрывает в столь неравной борьбе. Уже скоро должны были начаться летние каникулы, так что даже в его школе все находились в радостном предвкушении. И им, похоже, не было никакого дела до того, что сначала нужно будет написать итоговые тесты по всем предметам.

Каждый раз, вставая по утрам, Бакугоу повторял в голове термины, которые в первые несколько недель «зубрёжки» грозились политься у него из ушей. Ему было нечего делать. Он не спеша завтракал и шёл в школу, где его никто не ждал. Смотря на группки школьников, весело смеющихся над чем-то или резво обсуждающих что-то, в груди Нацуки начинало колоть.

Иногда в его голову пробиралась мысль: подойти, попробовать заговорить, познакомиться. Потому что хотелось общения. Обычного человеческого общения. Но не судьба…

Сначала он колебался, а потом стали колебаться все остальные.

Ну конечно, кто захочет общаться с таким «хулиганьём», которого и кормить не нужно, только дай начистить кому-нибудь рожу. С одной стороны, это было выгодно, хотя как выгодно... По сей день от него не отвязывается местная шпана. С другой, его шарахались и все остальные. Они видели в нём монстра, а он не знал, как это можно исправить. А желание действовать пропадало с каждым днём.

Некоторые, кому он хоть раз помог, относились к нему иначе… В это он хотел верить всем сердцем. Но практика показывала, что хоть помогай людям, хоть не помогай, результат будет один и тот же.

Не то чтобы Нацуки любил развести мокроту — вообще-то ещё как любил —

но с отцом это не прокатывало, а папе навязываться не хотелось. Наверное, все в глубине своей души хотят почувствовать себя любимыми и нужными. И вроде любимым Бакугоу себя чувствует — семьи ему вполне хватает. Да и нужным тоже...

А к чему он это всё завёл…

И как к этому пришёл?..

Ах да, точно… Ответы не сходились.

«Интересно, если я перестану ввязываться в драки и буду вести себя по-другому, смогу ли я хотя бы раз поговорить нормально хоть с кем-то?»

Такие мысли посещали его голову всё чаще и чаще. Но с мёртвой точки Нацуки так и не сдвинулся. Возможно, ему стоит подождать ещё немного.

«А "немного" — это сколько?» 

***

«Нужно поздороваться…»

Он стоял перед дверью в класс, пытаясь унять дрожь в руках. Это ведь просто. Открыть дверь. Набрать в лёгкие воздух. И громко на выдохе сказать: «Доброе утро».

Ведь если Нацуки сам не будет стараться, то никогда не сможет заговорить хоть с кем-то. Всё зависит от него и только от него.

Бакугоу вцепился в ручку и, приложив чуть больше силы, чем требовалось, раздвинул дверь. На него одновременно уставилось множество глаз. Все они его ненавидели и боялись.

Вся его решимость тут же пропала. И всё, что ему оставалось делать, лишь бы защититься от них, — сделать лицо поотрешённей и пройти к своему месту, забив на всех ***.

Да и вообще не очень-то ему и хотелось говорить с этими уродами…

*** 

— Бакугоу-кун, можно тебя на минуточку, — Китами-сенсей подозвала его на обеденной перемене.

Она присела на стул и достала из кучки листов на своём рабочем столе один бланк.

— Это тебе. Отдай отцу.

— Что это? — он взглянул на заглавие.

— У нас на следующей неделе будет общее родительское собрание. Директор очень хотел выступить с речью.

По её выражению лица и дураку было понятно, что Токе и самой не нравилась эта идея. В голову начали закрадываться мысли о том, что, наверное, будет лучше избавиться от этой бумаженции и сделать вид, будто он не в курсе происходящего. Но учительницу было жалко… Ей же потом по голове настучат за неявку.

— А по какому поводу собрание-то?

— Прости, но я не могу сказать тебе, а то об этом узнают все остальные.

Нацуки хотел сказать, что это дохлый номер: он в этой школе перебросился больше чем парой слов только с ней и ещё с парочкой девушек, которые признались ему в любви. Однако это было не то, в чём он нуждался. Поэтому Бакугоу отказывал им. А общаться с тем, кто «разбил» им сердце, они, понятное дело, не хотели.

— Сенсей, а что, если отец не сможет прийти? Он допоздна работает, так что приходит совсем разбитый…

— В таком случае пускай придёт твой папа, — мужской голос заставил их обоих посмотреть в сторону говорившего.

— Сейто-сенсей! Позвольте мне самой говорить с моим учеником!

Мужчина постарался примирительно улыбнуться, но Нацуки прекрасно знал, что эти двое терпеть не могут друг друга, вот и цапаются, хотя, лучше сказать, находятся в постоянном состоянии холодной войны.

— Я просто подумал, что Вам нужна помощь с таким проблемным учеником… Или же классом?

— Вы бы лучше за своим классом следили, Сейто-сенсей…

Но Бакугоу уже не было до них никакого дела, от одной мысли пригласить на собрание папу его прошиб озноб. Если Изуку узнает о том, что Нацуки здесь вытворяет, то хана будет всем, даже Сацуки не спасётся, ведь она тоже далеко не ангел…

Отца вышибут на диван — это факт. Поэтому выбора как такового и нет.

— Я скажу отцу…

Китами кивает ему, но взгляд у неё странный. Ему уже не в первый раз кажется, будто его жалеют. Но именно «жалость» бесит Нацуки больше всего на свете.

***

Кацуки приподнимается на кровати, зевая. Вот снова он проснулся посреди ночи. И вроде бы спать хочется, но мозг до конца так и не отключается. Может быть, переработал? В комнате тихо: только сопение Изуку, что завернулся в одеяло чуть ли не с головой. И как ему только не жарко?

Тихонько встав с кровати, Бакугоу выходит из комнаты на кухню. Но там уже горит свет.

— А ты-то чего не спишь? — шёпотом спрашивает он, но Нацуки не отвечает, пытаясь прожевать консервированную кукурузу, которую он запихал в рот.

Смотря на парня, Кацуки думает о том, что они с Изуку похожи ещё и ночным поглощением еды.

На столе перед Нацуки лежат сборники заданий по алгебре и ещё какой-то листок.

— Тебя жду, — кое-как прожевав, говорит он наконец.

— И чего ты хотел? Ночь ведь уже.

Альфа протягивает ему тот самый листок.

— Собрание. Китами-сенсей сегодня дала.

— Хреново, что могу сказать. Явка обязательна? — Кацуки щурится, никак не в силах прочесть, что там написано, — его очки остались в спальне.

— Сенсей сделала на это лёгкий намёк. Директор должен прийти речь толкнуть.

— Опять это орущий шарик на ножках. М-да.

Бакугоу откладывает бланк в сторону, чтобы выдохнуть обречённо:

— Ладно, приду. Выбора же у меня нет всё равно.

Часы тикали слишком громко, но говорить не было никакого желания. Да и был ли в этом хоть какой-то смысл? Они оба не мастера разговоров. Хотя иногда и «дело» им даётся с ещё большим трудом.

Порой Нацуки порывался спросить у отца совета, но после одного такого разговора как-то расхотелось.

Ему, как и всем детям, было интересно, как встретились его родители. Но ответы всегда были односложны. Друзья детства. Одноклассники. Пробел. Сожители.

— А почему ты перешёл учиться в другую школу? — спросил он однажды у папы.

Изуку напряжённо замер, но тут же попытался улыбнуться, хоть выглядела это его улыбка до боли вымученной.

— Просто у меня совсем не было друзей в той школе. А мне очень хотелось общения. Только после перевода ничего толком не изменилось. Видно, это я был каким-то не таким, раз со мной никто не общался.

Подсознательно Нацуки понял, что лучше не расспрашивать папу об этом. Эти воспоминания ему не нравились. Тогда он пошёл к отцу. Но там всё было ещё более запущено.

— Друзья? О чём ты?

— Ну… Твои одноклассники, с которыми ты общался… Дружил… Разве не было никого такого?

Кацуки морщится, словно съел какую-то кислую хрень, но тут же отвечает чуть раздражённо:

— Одноклассников своих я ненавидел. Они все шестирили передо мной, как рабы. У них не было ни своей воли, ни, тем более, мозгов. Им сказали — они сделали. Может, потом, конечно, задумались, но ни к какому умозаключению не пришли. Люди, которым нравится, чтобы ими помыкали, — не люди. Так что с такими, как они, даже одним воздухом дышать противно, не то что ходить по земле.

И вроде бы он был прав. Но Нацуки всё больше задумывался, а какими тогда вообще должны быть отношения между друзьями. Чёрт! Как же всё это сложно! Вот в детстве: подошёл, познакомился и пошёл играть во что угодно, а здесь уже совсем не то. Ты думаешь о том, какое впечатление произведёшь. Как лучше себя преподнести. И голова твоя разрывается от этих мыслей.

Но Нацуки устал быть одиноким.

***

До родительского собрания оставался один день. То есть уже завтра их директор будет толкать какую-то опупенно важную речь, а родители сидеть со скучающими минами, усердно делая вид, будто всё это очень интересно. Нацуки не знает, что будет делать его отец, но главное, что он согласился прийти.

Парень медленно поднимается по лестнице, ведущей на крышу. Пускай сама дверь туда закрыта на ключ, но ведь никто не запрещает им есть на ступеньках.

Обычно туда никто не совался. Потому что знали, что это любимое место Бакугоу, а с ним связываться ни у кого не было желания. То ли радоваться, то ли плакать от этого факта.

— Здаров!

Нацуки остановился, удивлённо смотря наверх. Перед ним сидел один из его «спарринг-партнёров», удар которого он так неудачно пропустил в тот раз.

— Ты чего здесь забыл? — нахмурившись, спрашивает Бакугоу.

— Обедаю.

— Я не про это. Здесь-то ты что забыл? Вроде всем уже известно, что я тут околачиваюсь, и тут ты.

— Так тут для всех ступенек хватит.

Не то чтобы Бакугоу жадничал, как ребёнок. Просто это было странно: Могами скорей уж пришёл, чтобы повторно набить ему морду, чем пообедать здесь.

Он присел чуть поодаль от парня, на несколько ступенек выше, отстранённо поглядывая на серую стену. Ему было тоскливо от одной только мысли, что предстоит отсидеть ещё четыре урока в замкнутом помещении с его «горячо любимыми» одноклассниками.

«Век бы этих уродов не видел…»

— Кого? — он вскинул голову вверх, чтобы посмотреть на Нацуки.

— Я что, вслух это сказал?

— Ага. А разве ты не ко мне обращался?

Альфа удивлённо вскинул брови вверх.

— С чего это мне к тебе обращаться?

— Ну, не знаю. Может, поболтать хотел. Всё-таки есть вот так вот в тишине как-то стрёмно. Мне начинает казаться, что как только ты доешь, то сразу же накинешься на меня с кулаками, — Могами неловко рассмеялся, выдавая своё напряжение.

— Я похож на такого варвара? 

— Ну, знаешь ли, смотря на тебя, трудно понять, что происходит в твоей голове. Мало ли сейчас, разглядывая эту серую стену, ты думаешь о том, как бы напасть на меня со спины, свернуть мне шею и оставить здесь мой труп…

— Какого хорошего ты обо мне мнения. Я просто счастлив.

Они оба замолчали, но Могами так и смотрел на него, откинув голову назад, странно изогнув шею.

— У тебя голова так не отвалится? — его это раздражало, почему, когда он наконец решил побыть наедине со своими мыслями, в его личное пространство вмешивается кто-то посторонний?

— Нет, не отвалится, она хорошо привинчена.

Теперь от этого пристального взгляда карих глаз кусок в горло не лез. У него было ощущение, словно его запихнули под микроскоп и теперь рассматривают со всех сторон.

— Я, кстати, Могами Тора.

— Я знаю, кто ты.

— Да ну?! — он наконец-то вернул свою голову в нормальное положение, а то кровь уже начала приливать к вискам, да и шея затекла.

Но это не помешало парню обернуться к нему лицом, чтобы было удобнее говорить.

— Мне казалось, что ты даже имени своего учителя не знаешь, а тут я.

— А тебе не кажется странным, что я не в состоянии запомнить имя того, кто дал мне по морде?

— Да нет, теперь, когда ты говоришь, я понимаю, что тоже так твоё имя узнал, — когда ты мне врезал.

Наверное, они оба странные.

— И тот удар был неплох, до сих пор как вспоминаю, так челюсть начинает ныть.

— Да, твой тоже, — кивнул Нацуки. — Когда повторим?

От его вопроса Могами едва не подавился едой.

— Ты хочешь подраться?!

— А почему нет? Да и разве ты сам не за этим пришёл?

Оба замолчали, и только спустя несколько секунд Тора тяжело вздохнул, вытаскивая из кармана своих школьных штанов сложенный листок и протягивая его Бакугоу.

— Что это? — он нерешительно принял бланк, пробегаясь взглядом по первой строчке.

— В клубе карате не хватает народу…

От одного только слова «карате» кровь от лица отхлынула куда-то вниз, прихватив с собой его желудок и всё остальное.

— Бакугоу… Ты в порядке?

Но Нацуки его уже не слышал. В голове стали прокручиваться воспоминания, от которых у него начинался озноб. Когда Кацуки решил, что их с Изуку дочери нужно заниматься спортом, чтобы направить свою энергию в нормальное русло, он кое-как отдал её в секцию карате. И, разумеется, все приёмы, которые им показывали на занятиях, Сацуки с превеликим удовольствием испытывала и отрабатывала на своём любимом старшем брате.

— Не-не, только не карате…

— Чего это ты? — Могами непонимающе нахмурился. — Здорово же.

— Что угодно, только не карате.

— О! То есть ты не против вступить в какой-нибудь спортивный клуб?

— Мне оно надо? Я просто высказал своё мнение, что считаю карате плохой идеей. Хотя тебе бы это очень подошло.

Нацуки с сюрпом допил сок, смял упаковку и, закрыв ланч-бокс, осторожно обошёл Могами и зашагал назад в класс. Но его неожиданно окликнули.

— Эй, Бакугоу, а ты ведь не такая уж и скотина, какой хочешь казаться, да?

— С чего ты взял?

— Не знаю, просто мне кажется.

— Вот и ключевое слово «кажется»…

Бакугоу прибавил шаг, пока наконец не пришёл в класс, где, как всегда, все что-то обсуждали, но его обходили стороной. Хорошо, что не шептались за спиной. Иначе он чувствовал себя ещё и прокажённым. Да, никто и не отрицает, что это он виноват, что все так к нему относятся. Сам виноват. Но и вылезти из этой ямы он пока не может. Его бросает от одного к другому: то хочу общения, то не хочу никого видеть. Но Нацуки утешает себя тем, что этим страдают все, а не он один такой идиот.

***

— Как прошло собрание?

Стоило только Кацуки перешагнуть порог и закрыть за собой дверь, как Нацуки набросился на него с расспросами.

Отец отбивался от него как мог, но альфа слишком прилипчив, чтобы так просто отмахнуться от него.

— Да ничего там не было! Простое собрание! Опять обдираловка!

— А. Ну ладно.

Нацуки, видя, как отец пышет гневом, решил по-быстрому свалить оттуда. Но Бакугоу-старший уже не обращал на него внимания, потому что Сацуки протягивала ему точно такой же листок, как несколько дней назад он сам.

— Да вы издеваетесь!

На его громкий крик из спальни выглянул сонный Изуку. Он только недавно пошёл прилечь и, похоже, задремал.

— Что-то случилось? Ты сегодня позже обычного.

— Да ничего! Просто у них собрания в школе друг за другом. Только я оттуда вернулся, как сразу же узнаю, что и у неё такая же фигня намечается через неделю.

Омега осторожно забирает листок из его рук и только потом спрашивает:

— Может, мне сходить?

— Нет!

— Папа, ты должен отдыхать! И так весь дом на тебе, так что отец сам справится, верно? — Сацуки полными ужаса глазами смотрит на Кацуки, просто умоляя хотя бы кивнуть.

— Ага, — он кладёт ладонь ей на голову и чуть поглаживает, успокаивая. — Чуть не забыл.

Бакугоу на секунду замирает, чтобы чуть-чуть успокоить разошедшиеся нервишки, и идёт к Нацуки, который снова засел за учёбу.

— Ты бы хоть перерывы делал, — говорит он, заходя в комнату, плотно закрывая за собой дверь.

— Зачем? — он оборачивается к нему, но карандаша так и не откладывает, в своей голове продолжая прокручивать разные варианты решения.

Нацуки уже давно научился делать несколько дел одновременно, при этом не выпадая из реальности. Хотя иногда он сдавался и позволял лени завладеть собой.

— И как твой мозг только не закипает от всего этого…

Кацуки присел на край кровати, ослабляя узел галстука.

— Китами-сенсей сказала, что ты занял первое место на олимпиаде по японскому. Поздравляю.

— Спасибо.

— А вот директор верещал о том, что родители должны быть строже к своим детям и не ослаблять контроля над ними. Про тебя тоже говорил. Ставил в пример. Правда, не совсем положительный.

— Да, наверное, он, как я выпущусь, на радостях загуляет на несколько дней, — он усмехнулся и тут же поджал губы, чиркнув карандашом, — ответ снова не сходился.

Бакугоу поднялся и подошёл к нему ближе, опуская ладонь на его голову и ласково ероша волосы. Даже несмотря на то, что отец делает так не в первый раз, Нацуки до сих пор не знает, как на это нужно реагировать. От ощущения его пальцев по коже словно короткие разряды тока пробегают.

— Отдохни немного. Ты и так целыми днями сидишь здесь и занимаешься. Сходи, что ли, погуляй. Развейся.

Нацуки даже не смотрит на него, только таращится на строчку с уравнением, как будто от его решения зависит его жизнь.

— Мне не с кем гулять. Лучше здесь.

— Ты сам себя изолируешь от общества. Так делать нельзя. Не заставляй меня выносить тебе мозги, — его ладонь переместилась на плечо, не сжимая, а просто придерживая совсем невесомо.

— Говорю же: мне не с кем гулять. В школе… ты и сам знаешь: там все меня шарахаются. Так что даже если я и хочу познакомиться хоть с кем-то, то стоит только моей физиономии промелькнуть где-нибудь поблизости с толпой, как все тут же исчезают. Я как оружие массового поражения.

— Единственное, что ты массово поражаешь, — мой желудок своей готовкой и семейный бюджет своими спаррингами.

Альфа снова чиркает карандашом, раздражённо отбрасывая его в сторону.

— Сдаюсь…

— Отдохни.

Но ему совсем не хочется отдыхать. Что-то внутри него просто кричит о чём-то, но о чём, парень не понимает. Наверное, ему нужно взять тайм-аут, чтобы привести мысли в порядок. Однако даже на это сил отчего-то уже не хватает. Всё это отчасти напоминает какое-то психическое истощение. К тому же… Он прекрасно осознаёт, что уже начал скатываться вниз по этой крутой лестнице.

— Отец, как думаешь, я… — Нацуки смотрит в книжку, но тут же качает головой. — Нет, забудь.

Кацуки наклоняется чуть вперёд, заглядывая в тетрадь. Он уверен, что нет нерешаемой задачи для его сына. Поэтому он хочет запечатлеть этот день в своей памяти.

Глаза его расширяются от удивления.

— Слушай. Серьёзно, сходи прогуляйся, —

говорит он немного удивлённо, с хрипотцой, присущей только ему.

Эта фраза, повторяющаяся раз за разом, нервирует настолько, что Нацуки не выдерживает и в сердцах выкрикивает:

— Да чего ты заладил как заведённый?! Сказал же — не хочу! — альфа пытается подняться с кресла, но теперь рука на его плече просто пригвоздила к месту.

— Я школу закончил хренову кучу лет назад. Но я до сих пор помню, что если перед скобкой стоит минус, то все знаки внутри скобки меняются на противоположные. Так объясни же мне, почему ты этого в упор не видишь?

Нацуки открывает и закрывает рот, огромными глазами смотря то на пример, то на отца, который, тяжело вздохнув, уже собирается уходить из комнаты.

— Спасибо… — шепчет он себе под нос, даже не зная, хочет он, чтобы отец это услышал или нет.

— Иди гулять! А то последние остатки разума потеряешь за зубрёжкой!

Он вышел за порог, прикрыв за собой дверь.

Может быть, минус на минус действительно способен дать плюс?..

***

Сказать честно, после ухода в декрет Миюки на работе стало немного скучно. Развлекали его теперь только Монома и Денки. Но всё равно Кацуки не жаловался, ему хватало и бумажной волокиты, что никогда не заканчивалась.

В тот вечер, перешагнув порог дома, он думал о том, что как-то в последнее время стало подозрительно тихо. Его не вызывали в школу уже… две недели и два дня. Бакугоу взволнованно почесал затылок. Что-то было не так…

Сацуки привычно расположилась на ковре, выводя линии по альбомному листу. Кацуки не стал её отвлекать и сразу пошёл к Нацуки. Ведь проще всегда решать проблему напрямую с «агрессором». Хотя так называть его было глупо, но да ладно.

Альфа сидел за столом, склонившись над ним и резво строча карандашом. Разумеется, он бубнил себе под нос. Да Кацуки бы больше удивился, если бы он сидел в тишине.

— Меня в школу не вызывали? — без приветствия сразу же спрашивает он.

Нацуки оборачивается на его голос, и веко Кацуки само собой дёргается несколько раз подряд. Видя ошарашенный взгляд отца, парень спешит его успокоить.

— Ты не поверишь!

— Я уже не верю, — пристально глядя на свежий синяк под глазом, говорит он.

— Я вступил в боксёрский клуб. Теперь я бью морды официально, потому что вслед за мной туда потянулись все остальные!

Но Кацуки всё равно легче не стало, потому что по виду можно было сказать, что скорее уж официально бьют его, а не он. Но, конечно же, больше его волновало именно:

— Боксёрский клуб? Спорт?

— Ну да.

— С чего это? — Бакугоу-старший чуть хмурился от света настольной лампы, так что Нацуки её выключил, вставая из-за стола, чтобы размять спину.

На вопрос же вместо ответа альфа только неопределённо пожал плечами.

Ну, если уж Нацуки хочет заниматься спортом, то почему бы и нет? Главное, чтобы ему нравилось и это не отражалось на успеваемости. Хотя он всё чаще думает, что, даже если бы Нацуки и не был таким зубрилой, как есть, Кацуки бы всё равно любил его и таким. М-да уж, он становится слишком сентиментальным.

«Это всё возраст сказывается…»

***

Наливая в чашку кипяток, Кацуки думает о том, что зря решил выпить кофе. Ему хочется чая. Но переделывать уже как-то лень. Поэтому он только хмурится от всего этого.

Сацуки проскальзывает в комнату незаметно. В руках у неё расчёска и разные резинки.

— Отец, заплети мне волосы, пожалуйста.

Бакугоу с готовностью отодвинул один стул, приглашающе кивнув. Девочка расплылась в довольной улыбке, падая на предложенное место.

— Что сегодня? — спрашивает он, медленно расчёсывая каждую прядь.

— Колосок. Два.

Есть несколько вещей, на которые способен Бакугоу Кацуки:

1. Он может заварить чай или кофе.

2. Он способен не потонуть в бумажной макулатуре.

3. Он мастерски умеет делать своей дочери причёски. Но только ей. Потому что это привилегия Сацуки.

— Что-то ты сегодня прям как на праздник…

— Просто настроение очень хорошее, — жмёт она плечами.

— Не дёргайся, а то криво получится.

Краем глаза альфа замечает, что уже пора вставать Нацуки, но того всё ещё нет. Это странно.

— А где наш зубрила?

— Я пыталась его разбудить, но он сказал, что поспит ещё немножечко.

— Опять вчера сидел до победного конца?

— Не-а, наоборот, даже рано лёг.

И это было странно. Хотя бы потому, что Нацуки мог сидеть за своими излюбленными книжками до посинения, пока мозг не закипает от каждой буквы, глаза слезятся от усталости, слипаются, а руки начинают дрожать. Было уже такое. Даже в больницу попал засранец этот с переутомлением. Но и тогда без перерыва верещал о том, чтобы ему привезли что-нибудь для зубрёжки.

Изуку, ещё немного сонный, зашёл на кухню, потирая опухшие веки.

— Всем доброе утро.

— Доброе! — они отозвались одновременно, и Сацуки от этого улыбнулась ещё ласковее.

— А где Наччан? Уже пора вставать.

— Спит ещё. Не буди пока, — Кацуки сосредоточенно заплетал светлые волосы в «колосок», стараясь, чтобы пряди не выбивались.

— Надеюсь, он не заболел…

Но Бакугоу-старший думал совершенно иначе: ему, наоборот, казалось, что Нацуки нужно заболеть. Да так, чтобы он вообще не мог с постели встать. Это даст его организму, в особенности мозгу, наконец-то отдохнуть. Хотя бы немного.

***

Могами плюхнулся на скамейку, отчего та задрожала, грозясь развалиться в ту же секунду. Парень достал из спортивной сумки бутылку воды, отпивая сразу половину. Нацуки, что сидел рядом, тоже присосался к воде.

— Ты точно нормально себя чувствуешь? — как бы между делом спросил Могами.

Бакугоу кивнул, но по нему было видно, что это неправда, пускай он этого и не признал бы. Но воды альфа пил гораздо больше, чем обычно. А тренировка была не такая уж и утомительная.

— Слушай, может, пойдём домой вместе?

— Тебе же вроде в другую сторону? — заметив, что шнурок кроссовки вот-вот развяжется, Нацуки наклоняется, чтобы завязать его.

Могами наваливается на него сбоку, растягивая некоторые слова:

— Знаешь, ты иногда такой чёрствый…

— А это-то тут при чём?

— Вообще-то, когда кто-то предлагает кому-то идти домой вместе, — это значит, что он просто хочет пообщаться с ним наедине… — но Тора тут же замолчал, чтобы чуть тише добавить: — Это прозвучало как-то странно… Словно я тебя на свидание позвал… Но ладно, ты ведь мне не откажешь?

Нацуки сначала помолчал, прислушиваясь к собственному внутреннему крику, чтобы затем совершенно спокойно ответить: «Можно».

— Чудно! Кстати, мне кажется, или ты покраснел?

— Тебе кажется…

***

— Мне нравится имя «Тацуки», — Изуку погладил себя по животу, блаженно щурясь, пока Кацуки вытирал полотенцем его мокрые волосы.

— Тебе ещё не надоело?

— О чём ты? Это же так мило.

Альфа не решился говорить о том, что их понятия слова «мило» немного расходятся.

— «Каччан», «Наччан», «Саччан». Теперь ещё и «Таччан».

— Ага, — омега улыбнулся, перед тем как зарыться в одеяло едва ли не с головой.

— Может, выберем другое имя? В конце концов, можно «поиграть» и с твоим.

— А что с моим? Там вроде и так всё ясно.

— Я про то, что можно назвать её «Изуки» или «Изуми». Мне нравится «Изуми».

— «Её»? Думаешь, будет девочка? Мне кажется, что мальчик. По ощущениям…

— Можно и мальчика назвать «Изуми».

Изуку задумался, если ребёнок снова будет похож только на Кацуки, тот и вправду сделает себе харакири. Так может, стоит здесь уступить? Ну, по крайней мере, он подумает над этим. Хотя вариант «Изуми» ему тоже нравится. Он дёргается, вспомнив, о чём ещё хотел поговорить.

— Кстати, у Нацуки же всё хорошо в школе?

— Разумеется, — чуть напрягшись, отвечает ему Кацуки, укладываясь рядом.

— Ну ладно… Просто мне показалось, что он как-то странно себя ведёт…

А странности действительно были. Взять хотя бы, что после клуба Нацуки задерживался дольше обычного. Гораздо дольше. Из-за этого общение в кругу семьи заметно уменьшилось. И это заставляло беспокоиться, потому что Бакугоу понимал, что на Нацуки очень легко влиять посторонним. Если он опять попал в плохую компанию, будет ещё проблематичнее, чем тогда.

Дальше, Нацуки часто с кем-то переписывался в телефоне. При этом он мог ни с того ни с сего вскочить с места и начать расхаживать по комнате, чем обычно пугал Сацуки.

Но Кацуки очень надеялся, что это всё их общая паранойя, не более.

***

— Знаешь, Бакугоу, я понял, в чём твоя проблема.

— И в чём же?

— Просто ты — цундере.

С тихим грохотом челюсть Нацуки встретилась с полом, пока кровь приливала к лицу.

***

В безграничном пространстве, залитом чёрной краской, было тепло. Не холодно и не жарко, а именно тепло. Кацуки шёл медленно, но каждый раз оглядывался назад, потому что прекрасно знал, что, откуда ни возьмись, в любой момент могут вылететь две полоумные стрелы, снести его с ног, запрыгнуть на него и облизать всё лицо. Эту стадию он изучил вдоль и поперёк. И больше не хотел испытывать это на себе. Хоть пока что ему ни разу не удалось этого избежать.

Он усаживается посреди чёрной травы, рукой опираясь о землю для большей устойчивости. В последнее время Бакугоу чувствует себя уставшим гораздо в большей степени, чем раньше. Сказывается долгая работа без отпуска.

За спиной раздаётся шорох, но Кацуки не успевает даже вздрогнуть, как его уже придавливают к земле одной волчьей тушкой.

Светлый хвост радостно мельтешит в разные стороны, а сама волчица издаёт какие-то фырчащие звуки, показывающие уровень её счастья. И Кацуки даже рад, что на него запрыгнула именно она. Потому что волк Нацуки —

это огромная туша, от веса которой его кости начинают трещать.

Бакугоу гладит её по голове, и та сразу же слезает. Вот ещё один пункт, почему ему легче с ней, чем с Нацуки. Но звериные сущности всё равно отличаются от своих хозяев. Ну не стал бы сам Нацуки караулить его в темноте, чтобы сбить с ног, залезть как на гору, плюхнуться задом и сидеть на нём, демонстрируя, какой он молодец…

Показав два пальца, альфа чертит знак вопроса в воздухе. Волчица с грустным выражением лица бодает его мордочкой в бок. Значит, и здесь так же.

***

Сацуки села за стол, где уже ужинали Кацуки и Изуку. Нацуки ушёл к себе с едой. Она мотнула ногой и отпила из чашки чай.

— Меня в гости пригласил Яшида-кун. Можно мне пойти?

— Яшида-кун — это тот мальчик, с которым вы делали совместный проект по биологии?

— Ага, он.

Отец помалкивает, что напрягает Сацуки, но она старается сохранять спокойствие.

Изуку бросает короткий взгляд на альфу, дожидаясь его кивка.

— Только давай сначала позвоним его родителям, чтобы всё было согласованно.

— Конечно! — Сацуки радостно соскакивает со стула и уже бежит к себе в комнату, чтобы достать мобильный.

Открыв дверь, она с удивлением понимает, что свет не горит, а Нацуки завернулся в одеяло едва ли не с головой и, похоже, уже спит.

— Наччан? — удивлённо зовёт она его.

Но ответа не получает, только тихое сопение, что звучит в тишине чуть устрашающе.

Сацуки хватает телефон и сразу же выбегает оттуда, прикрывая дверь и тихо прошептав: «Спокойной ночи».

***

Изуку ласково гладит огромного волка по голове, чуть переходя на загривок, а тот расслабленно виляет хвостом, прикрыв глаза. Его омежья сущность прижалась к боку, делясь своим теплом.

Он чувствует себя зажатым меж двух грелок, а третья прилипла к правой ноге, своим хвостом скрыв его ступни.

Кацуки же расхаживал из стороны в сторону, всё ещё озираясь по сторонам, ожидая подвоха. Смотря на это, Изуку не смог сдержать тихого смешка. Да, альфа-сущность Нацуки до одури любила эффектные появления.

Заметив взгляд омеги, Бакугоу только отрицательно качает головой.

Эта самая альфа-сущность не показывалась уже довольно долго. А пребывать здесь они могут далеко не постоянно.

Всё это заставляло нервничать. Волк открыл один глаз и приподнялся, носом соприкасаясь с щекой Изуку. Вот уж кто точно был спокоен, так это именно он.

Поднявшись на лапы, он чуть тянется вперёд, чтобы лизнуть в нос волчонка, тот тихо урчит в ответ. Зверь идёт в сторону Кацуки, лениво перебирая лапами, а стоит им только поравняться, как длинный хвост ударяет альфу по пояснице. Они одинаково фыркают и вместе уходят.

На освободившееся место перебирается волчица, она тоже хочет, чтобы её погладили.

***

В темноте комнаты видно только очертания потолка. Шторы колышутся от порыва ветра, но свежести в комнате не чувствуется. Откинув одеяло в сторону, Изуку выскальзывает из кровати.

Он старается двигаться как можно тише, чтобы не разбудить никого. Смазанные петли не скрипят, когда он открывает дверь в комнату Нацуки и Сацуки. И первое, что бросается ему в глаза, — отсутствие свисающей ноги. Второе — большой кокон из одеяла, из которого высовывается только светлая макушка.

Изуку осторожно, стараясь не разбудить, выворачивает из этого убежища голову Нацуки. Волосы его мокрые от пота, а лоб горячий, словно раскалённый утюг. Омега качает головой. Ну вот, всё-таки, как он и думал, Нацуки приболел. Теперь понятно, почему его зверь не показывается…

— С Наччаном же всё в порядке? — полушёпотом спрашивает его Сацуки, которая слегка свесилась со второго этажа кровати.

— Просто ему нужно немного отдохнуть и подлечиться. И будет как новенький. Не буди его завтра, хорошо?

— Угу.

Девочка снова укладывается поудобнее и закрывает глаза, отдалённо слыша, как закрывается дверь.

***

— Ты там живой?

Чтобы задать этот вопрос, Кацуки пришлось ехать домой вместо обеденного перерыва. А всё потому, что Нацуки не брал трубку.

Кокон издаёт какие-то нечленораздельные звуки в ответ.

— Я тебя не слышу и не вижу. Где у тебя хотя бы перед?

Из одеяла высовывается палец, сгибается и снова исчезает.

— И как тебя только угораздило? — он присаживается на крутящийся стул и смотрит на стол, на котором в ряд стоят разные учебники.

— «Бу-бу-бу».

— Что?

Голова Нацуки высовывается наружу. Щёки его красные от температуры.

— Можешь принести воды? Пожалуйста…

Голос хриплый, кажется, что Нацуки вот-вот начнёт кашлять. Но голова его только безвольно падает на подушку, а зубы стучат друг об дружку от озноба.

Весь вид его такой несчастный, что у Кацуки даже мысли не возникает подшутить над ним.

— Есть не хочется? — он дотрагивается до его горячего лба и думает о том, что, если жар не спадёт сам, придётся давать лекарства.

— Нет. Только пить, и в сон клонит.

— Тогда спи…

— А ты-то как здесь оказался? — чуть гнусавя.

— Ну, так ты же трубку не берёшь. Мало ли совсем окочурился здесь, а никто даже не узнает об этом.

Но Нацуки даже ответить нечего, где его телефон, парень даже вспоминать не хочет, иначе ему кажется, голова разорвётся на куски.

Когда сопротивляться сну уже нет сил, он просто прикрывает глаза, стараясь натянуть одеяло как можно выше, и засыпает. Кацуки выжидает ещё пару минут, приносит с кухни графин с водой и ставит на стол. Стакан же оставляет прямо на полу, так, чтобы рука Нацуки случайно не снесла его, если он будет ворочаться. И только потом уходит.

***

Утром субботы, когда Изуку и Сацуки убежали в магазин, оставив Кацуки приглядывать за Нацуки, в дверь неожиданно позвонили.

Сначала альфа подумал, что они что-то забыли, поэтому и вернулись. Но нет, на пороге его ждал кто-то ему незнакомый.

Он улыбался ему приветливо, словно они старые друзья. Но Кацуки был уверен, что видит данный объект первый раз.

Но, по-видимому, знакомы они были.

Парень похлопал его по плечу и проговорил, всё так же улыбаясь:

— Здаров, Бакугоу!

Сам Кацуки точно знал одно: он — Бакугоу.

Следовательно, это к нему.

— Ну, здаров…

— А ты ещё живчик. Хотя голос действительно подсел. Впустишь?

Кацуки впустил. Усадил за стол и уже было хотел спросить прямо: «Ты кто такой и что тебе здесь нужно?» Но не успел.

На стол парень выложил разную ерунду, сразу же начиная рассказывать, откуда он это достал.

— Семпай в тот же день, как ты не пришёл, отметил этот день в календаре в телефоне. Но, когда ты не пришёл и на второй день, он забеспокоился. Так что вот это тебе от него, — он указал на пакет персикового сока. — Разумеется, я подсказал, какой брать.

Да, Кацуки любил персиковый сок. Но у него не было никаких «семпаев». Хотя сейчас он в этом не уверен. Но да ладно, халявный сок выпадает редко.

— О, отлично.

Вставив трубочку, Бакугоу с сюрпом начинает пить, продолжая внимательно слушать, что там ещё притащил этот замечательный человек.

— Тренер очень расстроился, поэтому он просил прочитать тебе лекцию про здоровый образ жизни.

Это была плотная книжка в светло-синем переплёте с названием, напечатанным огромными красными буквами.

Не сказать, что Кацуки ведёт здоровый образ жизни, но почему нет? Макулатуру они любят.

— Остальное по мелочи от ребят.

Для приличия альфа кивнул ему, продолжая опустошать пакет сока.

— Но самое главное — это!

В руках его был бумажный пакет. От бумажного пакета приятно пахло. Очень приятно пахло.

— Я не поленился сгонять до пекарни «Канарейка» и купил там тайяки с шоколадной начинкой. Всё для нашего больного!

Кацуки впервые пожалел, что у него супериммунитет, потому что ему таких «даров» никто не преподносил.

Но потом он осознал другое: перед ним школьник, а он не учится в школе; у него не может быть тренера, а сам он начальник; это тайяки с шоколадом, а он любит с бобовой пастой…

Был ли он разочарован? Немного. Самую малость. А про себя он смеялся.

Парень уже вовсю рассказывал о прошедших тренировках, а он только кивал на это и сюрпал уже второй пакет сока.

Но рассказ неожиданно прервался, а лицо неизвестного объекта чуть искривилось от удивления. Кацуки обернулся назад, чтобы встретиться взглядом с ошалелыми глазами Нацуки.

— А что? — спрашивает Кацуки. — Он не уточнял, какого именно Бакугоу ему надо.

***

Одной из нелюбимейших вещей Кацуки были семейные сборы. Когда они всей семьёй приезжали к Инко-сан на ужин. Такую традицию завели, когда она повторно вышла замуж, так что теперь её фамилия была Яги.

От первого брака Оллмайта (Кацуки всё ещё не мог называть его иначе, хотя прошло много лет) у него были сын и дочь. Первый как раз-таки и возглавляет сейчас его компанию, а дочь простая домохозяйка. У тех уже и свои дети есть.

Разумеется, у Кацуки нет выбора, поэтому весь вечер он сидит хмурый. Сацуки вовсю возится с дочерью Широ, ей всего лишь два года, пока её мама помогает накрыть на стол.

Изуку выглядит уставшим, но упрямо не признаёт этого. Всё как всегда.

Пока все активно ведут беседу за столом, Кацуки пишет Нацуки эсэмэски: сначала жалуется на то, как сильно хочет домой, потом гневные, потому что Нацуки не отвечает.

Но парню сейчас не до этого, он пытается объяснить Могами, что хрусталик и стекловидное тело — это не одно и то же. Его внимательно слушают абсолютно все из боксёрского клуба, потому что им срочно нужно подтянуть учёбу, иначе никаких соревнований. 

Оллмайт хлопает его по плечу, а Кацуки думает о том, что хочет в отпуск.

***

Всё обрывается слишком стремительно.

Нацуки сидит на полу, спиной прислонившись к краю дивана. Кацуки же лежит на нём, думая, как всё до этого докатилось.

Сацуки сидит в кресле, забравшись на него с ногами и устроив подбородок на тощих коленках.

Они молчали. И не оттого, что им было нечего сказать, просто каждый чувствовал себя виноватым. А Кацуки, наверное, больше всех.

Визит Китами-сенсей не должен был быть неожиданным. Но стал таковым, потому что Нацуки забыл о нём предупредить. Дома были только он сам и Изуку.

Учительница была в шоке, познакомившись с папой своего ученика. Она думала, что Бакугоу-сан воспитывает сына один, ведь только он столь «активно» принимал участие в жизни Нацуки. А контакты второго родителя указаны вовсе не были, разве что тот же адрес проживания. Вот все и думали, что его уже давно нет в живых, и не хотели наступать на «больное место», стараясь не напоминать об этом Нацуки.

Оказалось всё слишком просто. Это Тока поняла, когда сказала всего лишь одну фразу: «Бакугоу-кун в последнее время стал самым спокойным из моих учеников, не то что раньше».

И вроде бы обычная фраза, но вот Изуку она показалась какой-то не такой. Так что Китами признаётся сама себе, она чувствовала себя на допросе. С чаем и песочным печеньем, но на допросе.

После того, как Изуку проводил Китами, он зашёл к Нацуки в комнату и с улыбкой на губах, совершенно спокойно сказал: «Наччан, сегодня вас с отцом ждёт серьёзный разговор…»

А стоило только Кацуки перешагнуть порог дома, как атмосфера напряжённости достигла своего апогея.

В процессе «разбора полётов» выяснилось, что точно такая же ситуация происходила и у Сацуки, так что ей тоже досталось.

Изуку объявил им бойкот. Негласный, разумеется.

И примириться не составило бы труда, но проблема заключалась в том, что омега задавал им вопрос: «За что именно вы просите прощения?»

Вот здесь-то и начиналось настоящее шоу. Никто из них и слова нормально выговорить не мог.

Вину поняли, извинились, а сказать за что, не могут…

А обижаться на них Изуку мог сколько душе его угодно. На нём это не отражалось никак. Пока они все изводились.

Отца выгнали на диван. Его личный рекорд подорвался. Это вводило в уныние.

Но ещё больше вводило в уныние то, что нужно было извиняться и пытаться объяснить словами, за что именно.

Нацуки и Сацуки почему-то считали, что они не должны оставлять отца в такой трудный для всех период одного. Вот и сидели они втроём в зале.

***

Бойкот длился дольше обычного. И, конечно же, сильнее всех досталось Кацуки. Ему пришлось извиняться несколько раз.

— Ты ведь и сам понимаешь, что так нельзя. Если есть проблема, её нужно обсуждать всем вместе. А не скрывать от меня! — он сорвался на крик, но тут же успокоился, несколько раз вдохнув и выдохнув.

— Я знаю…

— И я знаю, но только почему-то, зная, ты всё равно делаешь с точностью наоборот.

— Я виноват…

— Нет, вы все виноваты. Просто ты больше всех. Потому что понимал, чем это всё чревато. Но всё равно продолжал молчать.

Изуку не выглядел разозлённым, скорее уж расстроенным. Ему было неприятно от всего этого.

— Я не люблю секреты. Тем более такие вот. Которые всплывают неожиданно. И я не люблю ссориться с вами. Однако каждый раз… Впрочем, неважно…

Кацуки приобнял его за плечи, как бы успокаивая.

— Мне жаль.

Омега прикрыл глаза и чуть сипло спросил:

— Ты хотя бы понимаешь, за что извиняешься?

— Да.

— И за что же?

— …

Он стукнулся лбом о его плечо, тяжко вздыхая.

— Ты невыносим.

— Да.

***

Больше всего на свете Сацуки любила общие походы в супермаркет. Ведь можно было незаметно подсунуть в тележку что-нибудь так нужное ей, но что-нибудь бесполезное для остальных.

Нацуки возил тележку, навалившись на поручень всем телом. Так что она часто отъезжала от него, а ему приходилось за ней бегать.

Отец с папой выбирали овощи, Сацуки присмотрела тортик, который к тому же был со скидкой. Она схватила его и побежала за Нацуки, который увидел очень аппетитную, пускай и сырую, курицу. Пока Бакугоу-старший не видел, он положил её в тележку, спрятав под коробкой хлопьев.

Кацуки набрал любимых ледышек с ананасовым вкусом в таком количестве, что на всех не хватит. А они все любят эти конфеты. Сацуки и Нацуки недовольно пыхтят, закидывая в тележку всякую ерундовину в отместку отцу. Но Изуку, пока они не видят, выкладывает половину.

Дома омега всё-таки запекает курицу в специальном пакете, потому что Нацуки и Сацуки хотят курицу. Кацуки в меньшинстве. Чтобы поднять ему настроение, Изуку демонстрирует «куриную чечётку» по столешнице. Все аплодируют. Все, кроме Кацуки, разумеется.

Нацуки любит куриную ножку, Сацуки и Кацуки тоже. Но ножек всего лишь две. Поэтому они отдают обе папе с братиком/сестричкой, а сами накидываются на всё остальное.

Мыть посуду выпадет честь Кацуки. У него нет выбора, ведь три шарика (один из которых вовсе не шарик, а другие просто проглоты) еле откатились к дивану и заползли на него, влипая боками в Изуку.

— Давайте посмотрим что-нибудь жуткое?

— Куда тебе что-то жуткое? Всю ночь потом будешь проситься ко мне, потому что тебе будет страшно.

Сацуки пыхтит возмущённо, но, чтобы стукнуть Нацуки, нужно поднять руку, а она не поднимается.

— Я хочу чего-нибудь милого и спокойного.

Если Изуку хочет чего-нибудь «милого и спокойного», значит, все хотят чего-нибудь милого и спокойного. Поэтому Кацуки достаёт несколько дисков на выбор.

Оторвать Нацуки от Изуку не получается, и ему приходится сесть со стороны Сацуки. Девочка тут же вцепляется в его руку, прижимаясь ближе.

Нацуки прикрыл глаза, наслаждаясь ощущением тонких пальцев, что поглаживают его по голове, перебирая светлые короткие пряди.

Сацуки рассказывает отцу о том, что на летних каникулах они снова пойдут в поход. Он кивает и говорит, что сначала ей нужно сдать все экзамены.

— У меня на этот случай есть Наччан. Он лучше любого учителя. Да, Наччан?

— Угу.

Изуку чувствует объятия сына и дочери, а ещё чувствует, как его ладонь крепко сжимает рука Кацуки.

***

Волк чуть задрал морду вверх, вбирая в лёгкие свежий воздух. Глаза его устремились ввысь. Туда, где был виден раскол, отливающий небесной синевой. Он посмотрел в сторону, где парил маленький чёрный огонёк. В осыпающейся его массе вместо глаз тлели два угля, но волку не было до этого дела. И только пасть его открылась и закрылась, проглатывая в себя остатки чёрной тени. Он довольно облизнулся, а затем, поднявшись с места, шаркнул лапой, чёрным песком засыпая небольшую расщелину в земле, полностью скрывая её. Альфа удовлетворённо кивает самому себе и уходит, напоследок махнув длинным хвостом.

*Эрих Мария Ремарк - Жизнь взаймы