Никита

Олег выглядит слишком довольным ситуацией, а я позволяю ему бессовестно быть собой в моём присутствии. Под курткой приятно нежит кожу новый свитер; натягиваю манжеты на пальцы, иду за ним куда-то. До заката полтора или два часа, октябрьское небо голубое-голубое. Лёгкий ветерок играет в волосах, лаская и нашёптывая романтические глупости. Хочу рассердиться на Енотина, но не выходит. Я сам поддался всей этой едва уловимой атмосфере. Сам виноват, что в голову лезет музыка.

— Куда ты меня ведёшь? — интересуюсь, когда мы сворачиваем и идём вдоль пустого шоссе. Здесь редко встретишь машину, потому что южнее есть новая объездная дорога.

— Говорю же, сюрприз. Если я тебе всё расскажу, эффект будет не тот, — хихикает придурошный, и глаза сами закатываются.

— Хоть территориально объясни. Нам же не придётся туда целый час идти?

Было бы странно, ведь ещё пара километров в этом направлении — и ты за чертой города. 

— Полчаса, наверное… Нет, минут двадцать. Дойдём до железной дороги, пересечём — и оттуда максимум пара минут, это в посёлке.

Мне сразу становится спокойнее. Тем более, что оттуда ходят до центра маршрутки, а значит, мне не придётся назад идти снова пешком. Вот только что интересного может быть в паре улиц, что никак не примкнут к городу?

Какое-то время мы шагаем в молчании — Олег впереди, я на небольшой дистанции, задумчиво пялясь ему в спину, но на самом деле не думая ни о чём. В черепушке так опустело за последние минуты, только какая-то мелодия…

Нет, это он напевает. Сперва мурлычет совсем под нос, так тихо, что даже малейший порыв ветра его без усилий перебивает, но потом просто начинает петь. И я не удивлён. Этот парень состоит не из решений, а из импульсов, из “здесь и сейчас”.

— Пол-ночи ссоримся,

За сигаретой — сигарета.

Под лампой конусом —

То жар, то вечная мерзлота.

Глаза устали тлеть,

А губы — искать предлога.

Попытка повзрослеть

Вот-вот кончится плохо…

Понятия не имею, что за песня, но какая, хрен, разница, если она, будто чужие наглые пальцы, лезет в рукава по запястьям, посылая поверх венозных сеток мурашки? Этот голос просто создан для того, чтобы без зазрения совести сводить девчонок с ума…

Парней.

Да, парней — мой разум сам меня поправляет. Однажды этот самый голос заставит какого-нибудь неисправимого романтика замереть и подкосит ему колени. И это будет… красиво.

— Потормозим, посутулимся,

Зарывшись в сизые облака.

Вдали сплетаются улицы,

Словно нити ДНК.

Сидим, касаясь предплечьями,

И немоты — тёмная река.

Нескладно так переплетены

Нити наших ДНК…

Или же… Разве это не очевидно? В один день они с Ури сплетут пальцы.

Сейчас не первый раз, когда я думаю об этом. Что-то подобное посещало мою голову и раньше, особенно в библиотеке, в клубе игры на укулеле. Химию, что между ними происходит, можно по склянкам разливать. Я следил за каждым касанием рук, каждым случайным столкновением плеч. Неосознанно поначалу, и всё же следил. Хотел как-то в шутку упрекнуть Олега за то, что он при таких-то отношениях с Ури с кем-то ещё флиртует, но что-то тогда меня остановило. Я вдруг почувствовал, что не хочу ничего портить. Ничего.

— Чего ты так загрузился?

Я едва не врезаюсь в Олега, который теперь стоит ко мне лицом, сунув руки в карманы. Растерявшись, хочу что-то ответить, но в следующую секунду меня оглушает жуткий грохот. Мгновенно становится темнее, я пугаюсь, отшатываюсь назад, но Олег удерживает меня за руку, хохочет, наверное — не слышу. Всё глушит шум бегущего в трёх метрах за его спиной товарного поезда.

Не заметил, как мы дошли до железной дороги.

Он орёт мне что-то с улыбкой, вытягивает обе ладони кверху, машет ими неистово, провожая состав, подпрыгивает разок. Такой глупый и непосредственный, как ребёнок. 

Только никакой он не глупый. Дурак, пожалуй. Но не глупец.

Когда я вновь обретаю возможность слышать, первый звук, что доносится до моих ушей — звук моего собственного смеха.

— Напугался? — улыбаясь во весь рот, спрашивает Олег.

— Не было такого, — совсем неубедительно вру я. Болят щёки.

Как мой проводник и обещал, не проходит пяти минут, и мы добираемся до места назначения. Это обычный одноэтажный дом меж таких же домов, спереди защищённый забором, через который парень, не раздумывая, перебирается.

— Чего творишь?! — я непроизвольно понижаю голос, подбегая к ограждению. — А если хозяева? Или соседи?…

— Успокойся, тут всем на него похер. Лезь давай, — невозмутимо подначивает меня Олег. Ухмыляется, ведёт бровью, подавшись вперёд и облокотившись на металлические вензеля, заговорщически шепчет: — Я же знаю, ты такой же отбитый, как я, не обманешь уже. Вырубай зануду. Лезь.

Я кусаю себя за губу. Он сейчас похож на дьявола — не тронет, пока сам не сделаешь шаг вперёд.

Мне достаточно пяти секунд, чтобы оказаться на чужой территории. Только теперь замечаю, что здание хоть и большое, но выглядит плачевно: окна в трещинах от брошенных кем-то камней, стены разрисованы краской из баллончиков, а на крыльце, слишком широком для жилого дома, скопилась куча листьев и мусора.

— Он заброшен, — констатирую я после беглого осмотра фасада. Олег кивает и жестом зовёт в сторону заднего двора. Там когда-то, наверное, был приятный газон, но теперь всё поросло карагачом и крапивой. 

Чёрный ход — чёрный ещё и буквально. Часть крыши здесь покосилась, пластиковый сайдинг сплавился, обнажив металлический каркас и потемневшие от сажи керамзитоблоки.

— Пожар?

— Поджог.

К моему удивлению, тяжёлая железная дверь не заперта. Олег подцепляет её пальцем и со скрипом отворяет, приглашая меня заглянуть.

— Проведу тебе экскурсию маленькую.

Мы оказываемся где-то наподобие гардероба — вдоль двух стен комнаты протянуты шесты, в углу пылится сломанная вешалка-плечики — когда-то таких здесь было, наверное, сотня на этих самых шестах.

Выйдя оттуда, я обнаруживаю себя в холле. Направо — две двери, на одной из которых сохранилась несодранной наклейка, обозначающая женскую уборную. Прямо же — пустой проход в форме арки, ведущий в самую большую комнату. Прятать любопытство смысла уже нет — шагаю туда.

Моему взгляду открываются ровные ряды скамеек с мягкой обивкой. Кое-где их уже открутили от пола и скоммуниздили, но восприятию общей картины это не мешает. Перед рядами слегка возвышается сцена. На ней — деревянный пюпитр, больше напоминающий тумбу, что характерно — тоже обгоревший. Наверное поэтому его ещё и не украли.

— Это же… церковь? — внезапно озаряет меня догадкой. Здесь нет ни крестов, ни икон, но почему-то именно это приходит на ум первым.

Олег кивает.

— Угадал. Если они, конечно, называли её так.

По-свойски пройдя в помещение, он падает на ту скамью, что ближе всего к сцене, и расслабленно откидывается на спинку. Наблюдает, как наблюдаю я.

— Здесь собиралась когда-то небольшая община. Не православная. Мне дед рассказал — дружил с какими-то мужиками оттуда. Приятные ребята были, говорил. Обожали христианский рок или что-то вроде. Про музыку могли проболтать чуть ли не дольше, чем про библию.

Его голос отражается от стен, дополняя атмосферу запустения. Я впечатлён, но мне не по себе, так что сажусь рядом с Олегом. Пусть говорит тише. Не хочу слушать эхо.

— И почему тогда теперь тут такое?

— Люди ненавидят тех, кто от них отличается. Вот и всё.

Парень грустно усмехается, вытягивает ноги, глядя на носки своих кроссовок. Один шнурок развязался.

— В какой-то момент РПЦ стала очень бояться критики. И конкуренции. А учитывая, как плотно они лижутся с государством… сам понимаешь. Лет десять назад на многие маленькие христианские общины в России начались облавы. Прям целыми отрядами омоновцев заявлялись, винтили всех подряд — и девчонок, и стариков, всех. Под соусом борьбы с экстремизмом, конечно же — у них оригинальных идей никогда не было. Много недвижимости отжали, много электроники. Кого не выходило к ногтю прижать — на тех подсылали хулиганьё.

— Звучит как бред какой-то, — я хмурю брови, наклоняюсь и, чтобы занять руки, зашнуровываю Олегу кроссовок. — Я никогда ни о чём таком не слышал. А ты говоришь — аж по всей России…

— Ну, знаешь, по телеку такое не покажут. Разве что изредка припугнут, что всякие там религиознутые у бабушек квартиры отжимают и детей едят. Это база базовая. Да и либеральным СМИ на них всегда плевать было. Так что неоткуда такое услышать, из уст в уста разве только.

— А что, у бабушек квартиры не отжимали?

— Ну деду моему даже не намекали. Байки, да и только.

Он качает ногами, любуется на мой идеально симметрично завязанный узел-бантик. Я снова ухожу в себя, а потом нарушаю тишину:

— Олег, а ты верующий?

Парень кивает.

— Пожалуй. А ты?

— Не особо.

— А почему? Просто интересно, не отвечай, если не хочешь, — он вскидывает ладони смешно, пытаясь продемонстрировать отсутствие давления.

— Да всё норм. Просто… в мире слишком много дерьма. Если бы он существовал, разобрался бы.

— Ну а, может, у него причины есть, — пожимает плечами Олег. — Ты ведь не бежишь сломя голову всех подряд кошечек и собачек на улице спасать.

— Ну и какой он тогда “всемогущий”?

— Может, и не всемогущий, — соглашается парень. — Но, думаю… потом он нам всё расскажет. Всё объяснит.

Тут очень тихо с лёгким налётом тоски. Но почему-то чем дольше мы сидим и молчим дуэтом, тем спокойнее мне становится на душе. Мысли выстраиваются рядами такими же ровными, как здешние скамейки. Хочется… распеться.

— До… ре-ми-фа-соль, — я вспоминаю школьное упражнение, которое мы делали в начале уроков музыки в средней школе. — До-ре-ми-фа-соль-фа-ми-ре-до.

— Акустика шикарная, скажи? — у Олега веселеет голос.

Мы покидаем заброшенную церковь ещё через полчаса, вдоволь напевшись и накричавшись. И не помню, когда в последний раз мне на душе так хорошо было. Идём до автобусной остановки, а мне аж подпрыгивать хочется. Моему спутнику тоже хочется, но он себя не сдерживает. Его идиотская походка заставляет меня засмеяться. Он ждёт с улыбкой, когда успокоюсь, и потом интересуется:

— Ну что, не разочарован, что со мной сегодня время провёл?

— Ты отличный парень, Олег, — отвечаю я, толкая его в плечо. — Особенно когда прекращаешь терроризировать меня своими дебильными флиртующими шутками.

— Вот как.

Его улыбка не покидает лицо, но заметно меркнет. Парень останавливается, зажёвывает щёку, затем поднимает на меня взгляд. В его серо-голубых глазах отражается осеннее небо.

— Я просто хочу, чтобы тебе было со мной комфортно, вот и стараюсь как-то сбавить градус. Но… никогда это не были шутки. Типа, реально, никогда. Флирт — мой обычный стиль общения, мой родной язык, если угодно. Я так выражаю симпатию. А ты мне симпатичен. И интересен. Ты умный до ужаса, серьёзный и целеустремлённый, но всё время что-то из себя строишь, хочешь казаться таким отстранённым, холодным. А у самого глаза горят так, что всё вокруг сожгут.

На секунду я ощутил себя голым. Последняя линия обороны осталась.

— Ты ведь знаешь, девушка есть у меня. Я изменять…

— Ты ему про Венеру, он тебе про бутерброд на завтрак, — Олег вздыхает и прячет лицо в ладони. — Я не хочу с тобой трахаться. Я тебе Пастернака читать хочу. Пока закатное солнце целует тебя в щёки. Понимаешь?

…Вовремя подошедшая маршрутка избавила меня от необходимости что-то отвечать, но не избавила от мыслей и жара, пульсирующего через всё тело. Приходится стянуть куртку, только это не помогает. Уткнувшись лбом в спинку пустующего сиденья спереди, я издаю тихий гортанный стон.

Я ничего не понимаю. Ничего. Совершенно. В особенности не понимаю себя. Умный, говоришь? Дурак конченый.

Сминаю руками свитер на своей груди. Зарываюсь носом в ворот.

Пахнет Олегом.

На секунду мне кажется, что в мире нет больше ничего, кроме этого свитера.