Когда Фосс предложила отправиться на луну, Рутил засомневалась.
Она видела преимущества: там, на далеком крохотном спутнике, наверняка могло найтись чудо, способное пробудить Падпараджу из долгого невыносимого сна. Ей могли рассказать про местную медицину, быть может, более эффективный способ восстанавливать самоцветы и принуждать инклюзии приживаться с запасными частями. Все это выглядело достаточно хорошо — для сделки с дьяволом.
Но так думала Рутил, для которой благодетель была вторым именем. А Рутил не хотела так думать: ей нравилось быть эгоисткой. Учитель раз за разом рассуждал о том, как они должны жить едино и дружно, но единственный важный самоцвет для Рутил сейчас не просыпался, и ей не хотелось помогать никому: только себе. А если не она поможет Падпарадже, то в чем был смысл вообще?
Поэтому Рутил вежливо отказалась.
Фосс выглядела расстроенной, но она все равно кивнула:
— Я понимаю, — сказала она.
— Главное — твое решение, — добавила она.
— Все же, Падпараджа — твоя подруга.
А потом Фосс украла Падпараджу и сбежала на луну.
Рутил редко испытывала злость: она часто грубила молодым глупым самоцветам, но скорее для приличия; обычно редко кто мог вывести ее из себя, таких случаев были считанные единицы, и Рутил элементарно могла перечислить все их за пять минут. Ей было сложно понять Алек, потому как та хранила ярость в сердце, но у Рутил еще была надежда: что Падпараджа проснется, что не исчезнет, как напарница Алек. Но поступок Фосс побил все рекорды: и Рутил взбесилась, так, что пошла трещинами. Она стрелой рванула вперед, к мысу, где должна была произойти встреча, но не успела, и могла лишь беспомощно наблюдать за тем, как отчаливает лунный модуль.
Следующие несколько месяцев слились в единую полосу хаоса. Рутил чувствовала лишь пустую бушующую ненависть. Она не могла ничего предпринять; в руках все ломалось, и мрачной тенью она бродила днем и ночью по школе, пугая зазевавшихся самоцветов. Теперь ей был ясен гнев Алек, но Алек сбежала вместе с предателями на луну, а потому Рутил все дальше и дальше тонула в своем безумии.
— Тебе надо отдохнуть, — жалостливым тоном замечала Эвклаз и тащила Рутил обратно в ее комнату. — Ты себя доведешь. Учитель говорил, что если слишком сильно переживать, то инклюзии начнут отмирать. Тебя-то мы сейчас потерять точно не можем.
Эвклаз много говорила, и это были вещи по делу: благородные. Очередная добродетель. Но Рутил уже решила для себя, что ей не хочется никого слушать и никому помогать, лишь бесконечно злиться: а потому она грубо отбросила руку старосты от себя и низким угрожающим голосом зарычала:
— Что бы ты понимала.
Эвклаз была старше ее на тысячелетие точно; она наверняка понимала много, куда больше, чем могла представить себе Рутил. Жад вряд ли была ее первой напарницей, она, как и многие, наверняка теряла столько, что не счесть. Но логика отступила перед безумием, и Эвкзал отпустила ее — поняв, что разговора не выйдет.
Каждый день Рутил ходила на Пуповину, собирая подходящие части для Падпараджи. Она ваяла из бесполезных останков ее жалкие копии и затем крошила их на мелкие части. Подбирала новые материалы, близкие к корунду, и искала тот, что по цвету подходил больше всего. Методично перетасовывала найденные материалы по коробочкам, и продолжала, продолжала…
Продолжала ругать себя за то, что позволила присоединить Фосс голову Ляпис.
Это была величайшая ошибка в ее жизни. Логикой Рутил понимала — Фосс хотела как лучше, и, в чем-то, это было даже верное решение. Но ее эгоистичное новое «я» не желало признавать этого. Агонизируя, она продолжала бродить по берегу, дожидаясь хотя бы лунян. Но никто не приходил.
Месяц, два…
А затем спустилась Фосс с Желли и Падпараджей.
Не спящей. Живой. Они вторглись в школу, словно луняне, попытались сделать что-то, но не преуспели. Их остановила Киноварь, набросила сверху ртутное одеяло, и в ту секунду внутри у Рутил все сжалось: она слишком хорошо знала последствия. Но вновь не смогла ничего сделать, потому как за ними на рассвете явились луняне и забрали, обрекая Рутил на еще пущее безумие: ведь если раньше она не знала, удалось ли лунянам пробудить Падпараджу, то теперь уверовала — это она была плохим врачом.
И захотела уничтожить созданное ими.
Затем Фосс вернулась повторно; она хотела поговорить: и тогда разумное в Рутил смолкло мгновенно, заглушенное яростью. Ее не интересовали предложения, ее не интересовала логика, ей хотелось мести, расправы. И они свершили ее, разбив Фосс на множество осколков и закопав их где только можно. Рутил надеялась, что это принесет ей покоя, но она лишь ощущала, как усугубляется ее безумие.
И продолжила: ходить на Пуповину, искать там новые фрагменты, собирать, разрушать… Ведь ничего более ей не оставалось. Учитель… Адамант говорил: безумие — это повторение одного и того же, раз за разом, в надежде на улучшение. И Рутил окончательно потеряла себя в нем, растворившись в ненависти и тоске.
Иногда она думала: может, воссоздать Фосс? Выслушать, что та скажет?
Иногда она думала: может, отыскать ее фрагменты? Использовать ее инклюзии и воссоздать Падпараджу, создать себе подругу самой. Как луняне пытались воссоздать Профессора, так и она — Падпараджу.
Когда ее одолевали такие мысли, Рутил всегда «просыпалась»: в ней пробуждалось адекватная сторона, уснувшая, казалось бы, навеки. Рутил рассуждала: глупо было продолжать эту бессмысленную месть. Падпараджа была жива, теперь она не находилась в рабстве у смерти. Разве это было не чудесно? Даже Киновари наконец нашлось место в их обществе, и все, в общем-то, были счастливы.
Кроме Фосс и Рутил.
— В чем вообще смысл всего этого, — бормотала она, выбираясь зимой в снега, к тому месту, где зарыла останки Фосс. Сидя в белоснежной ледяной пустоши, она пустым взглядом рассматривала потрескавшуюся со временем коробочку, пустую, занесенную снегом. — Никто не вернется. Что ты, что я — мы гоняемся за фантомами.
Ни Падпараджа, ни Антарк никогда им не улыбнутся.
Все это останется в прошлом. Далеком, приятном, но уже ушедшем.
От этого не сбежать, думалось Рутил. Они были пленниками собственного бессмертия, а безумие прогрессировало все дальше и дальше. Не только у них: многие тосковали, и Рутил размышляла: сможет ли она сдержать желание разбить Фосс вновь или поддастся безумию? Ей был известен план Адаманта — и сейчас ей было все равно.
Но лишь сейчас.
В конце концов, сделала неутешительный вывод она, она была безумна.
И была бесконечно далека от Падпараджи; в отличие от Фосс. Те во многом походили друг на друга, и это раздражало, это пугало, это выводило из себя, это заставляло пальцы идти глубокими трещинами. Рутил не могла понять Падпараджу, но это сделала Фосс — и только этого было достаточно, чтобы ее ненавидеть.
— В конце концов…
Рутил поднялась.
— Все, что нам остается — только сожалеть.
И в это время где-то в школе Фосс открыла глаза.