Хисока — кладезь странных привычек.
Если бы курение; он-то как раз из тех людей, что прикасаются к сигаретам или алкоголю только по необходимости. Легкую дурь туда же — не человек, просто пособие по здоровому образу жизни, не включая самодеструктивные наклонности. Серьезно, можно ставить в пример Финксу: тот сигареты из рук не выпускает, причем курит какую-то дешевую дрянь с плохими фильтрами, а Хисока? Он вот из тех, кто если и начнет что-то дымить, то явно дорогое и не столь вредное. Иногда Мачи думает, что он балуется опиумом, поэтому ощущение боли у него как понятие исчезает, но следов ломки нет — и, значит, дело не в наркотике.
Он из тех людей, которые следуют куче маленьких традиций каждый сраный день. Это бесит — когда начинаешь замечать. Мачи вскипает примерно через неделю совместной работы по слежке. Не то, что это плохо, но… Это очень странно для человека, чей образ жизни — синоним слова «непоследовательность». Взять и укатить на другой конец света ради боя? Ой, да пожалуйста. Вот в этом весь Хисока — одно противоречие на другом.
Они в Камоно — городе-государстве на отшибе, где все нелегальное в Большой Пятерке становится доступным. За лоском роскоши и гостеприимства игровых домов скрываются бедные районы с низкими песчаными домами и рыжими крышами. Обычно приезжие селятся в гостиницах, где дерут дженни за любой чих, но это нормально; сюда приезжают сыграть богатеи. Обычно. Малой люд знает, что местные отнюдь не прочь сдать квартиру, особенно если вы накинете немного сверху. Цены в городе малы до неприличия.
Но город Мачи нравится. В нем чувствуется дыхание прибрежного моря, песка и соли, а также солнца. Хисока тут — некрасивое яркое пятно из большого мира, однако и ему спустя какое-то время становится тяжело держать весь образ (в конце концов, тут жарко, особенно в гриме), а потому спустя пару дней невыносимого пекла произносит голосом, не терпящим возражений:
— Это исключительно между нами.
После этого белая краска исчезает, оголяя кожу. Ясное дело, на ней все еще маска его хитрого хацу, того самого, которым он так умело прячет шрамы: но даже сквозь нее пробиваются какие-то дефекты кожи, которые не имеет смысла прятать — иначе эффект зловещей долины обеспечен. В одном она убеждается точно: рыжий — не его родной цвет, потому что ожидаемых веснушек нет. Но зато родинки…
Вдвоем они идут по одной из тесных закрученных улочек. Вокруг — полно торговых лавок, пахнет свежей рыбой и зеленью.
— Ты как, мать ее, Мерлин Монро, только мужик и без вкуса.
Хисока одаривает Мачи солнечной улыбкой.
— Иди-ка к черту.
— Ты не пробовал сменить образ? С этого… — она почти произносит «клоунского наряда», но вовремя прикусывает язык, потому что Хисоку это бесит. Не то, что ее заботят его чувства. Но после этого следует нудная нотация, а она уже успевает ее вызубрить. — … всем надоевшего?
— Это классика.
— Тупость.
Они сверлят друг друга взглядом.
О, он злится. Очень забавное чувство. Хисока редко проявляет такие эмоции, обычно самое явное у него — потеря интереса или его говноедские ухмылочки, которые так трепят нервы Финксу и Фейтану. Это что-то для личных разговоров. Мачи точно знает, что немного пооткровенничать он позволяет себе в компании Паку и еще, неожиданно, Шизуку: с первой понятно почему, но вторая? Разве что потому, что Шизуку забывчива. По мнению Хисоки. На деле же…
Хисока цокает языком, слишком громко.
— Нет.
— Да.
— Нет.
— Да.
— Пизда, — в рифму весело огрызается он. — Что бы ты еще понимала.
— В мире столько красивых ярких образов, которые могли бы дать тебе повод выделиться в толпе, но ты выбираешь именно этот, — Мачи беспомощно вздыхает. — Словно… Помнишь, мы были в одном городе… С магазином всякой всячины. И там были те уродливые фигурки арлекинов из фарфора. Вот ты точно такой же! Не такой всратый, но ты понимаешь.
— Я сейчас обижусь.
В голосе — ни капли сожаления или грусти. Хисоке плевать, как и всегда.
— Ты постоянно делаешь что-то странное. Что за фокусы с яйцом по утрам?
Она подразумевает какие-то неясные манипуляции в рассветных лучах, когда кто-то ворует яйца из холодильника и затем начинает проделывать с ними нечто… слишком далекое от ее понимания: подбрасывать, ловить, и так далее. И все с завязанными глазами. Это одна из тех странных и дурацких утренних привычек, которые он делает каждый день.
— Тренировка равновесия.
— С яйцом?..
— Оно легко бьется, — это произносится с такой легкостью, словно нет в жизни ничего понятнее. Хисока щелкает пальцами. — Плюс потом можно сделать омлет или яичницу.
— Какой-то плотный завтрак.
— Плотный завтрак — залог хорошего дня и отсутствия ненужных перекусов до обеда, — он подозрительно щурит глаза и смотрит на нее из-под густо накрашенных ресниц. — Почему я объясняю это тебе? Я не говорю даже о том, что обычно прекрасная половина заботится о подобном, ты, вообще-то, наш медик. Уж ты-то должна знать, что делать, чтобы не падать в обморок.
— Я-то знаю. Не вступать в бессмысленные схватки например.
Напряжение в воздухе почти искрится.
— Полезно для тонуса.
— У тебя перелом то с прошлой такой потасовки зажил, блюститель здоровья ты мой?
Хисока вздыхает и вскидывает руки. Сдается. Видимо, ничерта не срослось, раз он соглашается на спокойное задание — видимо для того, чтобы его не трогали еще ближайших месяца три. Отмахивается с жутко самодовольным видом (хотя гордость ему явно поперек глотки) и фыркает, стоит Мачи бросить на него ехидный взгляд.
— Туше, туше.
— Так что не выебывайся.
Они идут еще дальше, пока, вдруг, Хисока неожиданно не тормозит. Так резко, что Мачи едва не упускает из виду. Она оборачивается и с прищуром смотрит на то, как человек, которого за глаза называют «богом смерти», вступающий в множество схваток и выходящий из них победителем, рыцарь крови во плоти… Во все глаза смотрит на автомат по продаже капсульных игрушек. Небольшие сюрпризы внутри круглых коробочек. В детстве Мачи нравилось читать о них в журналах, но потом она как-то переросла даже простые мысли о них.
Он не меняется в лице, но его взгляд прикован к череде автоматов с разным наполнением. Генералы прошлого, кошки в разных позах, еще всякая мелочь.
— Ты не собираешься тратить на это деньги, — пытается предупредить его она, но Хисока лишь вытягивает губы в тонкую линию.
То, как он смотрит на этот автомат, ей не нравится. Это не любопытство. Словно плохо запрятанная злость вперемешку с другим чувством, более известным ей, как разъедающая душу ностальгия. Один из редких моментов, на самом деле. О том, что было, Мачи известно крайне мало: разве что про пару мелких традиций и какой-то акцент.
— В юности у меня была привычка — покупать себе по одной перед большим делом. Определяло настрой. Мне всегда… — он садится перед автоматом с кошками и закидывает монетку. Проворачивает и ловит выпавшую капсулу. — … нравилось собирать целые коллекции. Правда ни одну я так и не закончил, — фыркает. — Чаще попадались дубли, а потом кончались либо деньги, либо коллекцию больше не продавали. Помню один раз мне выпало восемь одинаковых игрушек. Представляешь? Я до сих пор в бешенстве.
— И где они сейчас?
Хисока поднимает на Мачи взгляд. Та прислоняется к стене и смотрит на него хмуро, сверху вниз. В ответ пожимает плечами.
— Лежит где-то. Я давно туда не возвращался. Может, выкинули.
Он с щелчком раскрывает капсулу и вываливает оттуда небольшую кошку: та в клубочке и крепко спит. Хорошая детализация для такой дешевки. Когда ей услужливо протягивают кошку, Мачи берет ее двумя пальцами и рассматривает со всех сторон, и затем сжимает в ладони. Прохладная. Приятно.
Рука у Хисоки тянется ко второму автомату, с какими-то животными в милых одежках.
— Можешь оставить себе. Похожа на тебя. Как и все кошки.
— Кошки?
Серьезно кивает, но лицо больно умное. Бестолочь.
— Ну, такие волевые… Не любящие ластиться, но все равно требующие внимания. Не злись. Я вижу это именно так.
Стоит бы послать его куда подальше, но она решает, что это ниже ее достоинства и принимает игрушку как дар. Тем более, она миленькая. Кошки — это что-то милое. Сравнение с ними больше льстит, чем вынуждает закатить глаза.
— Это самая нормальная твоя традиция из всех, — фыркает Мачи, и ее награждают страшным взглядом.
— Ты первый человек, кто так считает. Все остальные твердили, что это идиотизм.
— Идиотизм, — соглашается она и усмехается. — Но милый.
— Так и знал. Так и знал, что найдешь способ обосрать.
Впрочем, судя по тону, он ничуть не обижается — это скорее норма, чем что-то действительно грубое. Вновь проворачивает ручку, ловит капсулу и открывает. Судя по тому, как в следующую секунду меняется его взгляд, полученное его если не обескураживает, то вынуждает впасть в оцепенение точно. Мачи даже отрывается от стены и делает несколько шагов в сторону, чтобы увидеть, но Хисока вытаскивает игрушку из капсулы быстрее.
Она видит ее во всей красе: небольшую радостную обезьянку в цирковом костюме. Губы предательски дрожат.
— А это ты, — сипло выдыхает Мачи, и Хисока грозно хрустит пальцами.
Даже если он сейчас схватит ее под руки и швырнет в фонтан, это будет того стоит.