Тени, свет, деление цвета — это то, что наполняет нашу жизнь яркими красками, но именно с Чжун Ли неотрывно связано. Заполняет его пустоты души неким смыслом. Иллюзия, что питает сама себя.
Художник — красивое слово, звучное, заставляет многих содрогаться в предвкушении встречи с чудесами на холсте. В веке потребления мало кого интересует настоящее искусство, полнота и первоначальная мысль работы. Торговцы картинами диктуют правила, жёлтая пресса сама избирает, кого своей критикой возвести на пьедестал: оттуда падать очень больно.
Чжун Ли прочувствовал это на собственной шкуре. Изо дня в день просыпается от сдавливающей боли в лёгких — это тревожность вступает в свои права, ощущая поступи опасности современного мира. Его давит мнение. Прогресс топит молодое дарование. Скорость — двигатель прогресса. Не в его случае.
Ему чуждо абстрактное искусство, интересы людей в наши дни или то, что популярно. Его не интересует то, что вокруг нас, взгляд всегда устремлён на статичный объект, который неизменно стоит на своем месте, без движения, без лишней игры света искусственного освещения, возвращая в прошлые эпохи высокого, до всего распада.
Ему осточертело пытаться угадать, что обретет популярность у публики. Он хочет не только обрести свое «я», но и пользоваться уважением за этот поиск.
— Может начнешь уже рисовать? — натурщик вырывает из собственных мыслей, дерзко напоминая о себе. — Я знаю, что чертовски хорош, но ты уже полчаса залипаешь на мой член.
— Обдумываю, как нарисовать то, что мало от природы, — голос безэмоциональный, настолько холодный и сдержанный: Чайлду порой кажется, что сидящий напротив него никто иной, как камень, изваяние, не имеющее в себе капли жизни.
Слова не вызывают агрессии, только сдавленный смешок. Аяксу нельзя двигаться, нельзя менять выражение лица, он должен замереть во времени, которое вечно спешит. Ему нравится отдыхать от мирской суеты в студии падшего художника. Чайлд не берет оплаты за свои услуги, сам навязывая собственную личность для работ, растягивая моменты, когда он рядом с непризнанным гением.
Рыжеволосый прикрывает глаза, чуть жмурясь, услышав шуршание кисти, двигающейся по натянутому холсту. Молчание нисколько не напрягало, заставляя буквально ощущать окружающее вокруг себя: акцентируя внимание на чужом дыхании, мечтая услышать его рядом с мочкой уха, прочувствовать жар на своей коже из-за чужого вмешательства.
Чжун Ли искренне не понимает, почему лохматый огненно-рыжий всполох присутствует в этих серых буднях. Ему претит мысль, что натурщиком двигает чувство жалости. Отвратительное проявление геройской натуры, унижающее эгоцентричность художника.
— На сегодня все, — бросает кисть на пол, словно там ее место. Отворачивается от работы, материально ощущая мерзкое зловещее дыхание, отравляющее все бытие.
— Ты так никогда не закончишь, — вставая с софы бубнит Аякс, поднимая брошенную кисть и вытирая масло о тряпку, опуская в необходимую жидкость. Все манипуляции ему знакомы из постоянных наблюдений за творцами. — Только ворс испортишь.
Моракс хватает за руку нарушителя «порядка», стараясь убрать человеческую фигуру как можно дальше от холста. Чайлду не нравится подобная грубость, но на его лице все так же сохраняется доброжелательная улыбка.
— Если ты думаешь, что я как послушный мальчик буду исчезать и появляться по твоему первому слову, то глубоко ошибаешься, — глядя на руку спокойно говорит рыжеволосый, — я не пацифист, и не протагонист с лент кинематографа. Я хочу помочь преследуя собственные мотивы, но если ты продолжишь топить себя и свой талант, то мне делать тут нечего.
Зрительный контакт, долгое молчание, каждый старается проникнуть в душу другого. Прочесть мысли, ворваться в голову, понять, осознать, осмыслить и найти ответы.
— Мне всегда казалось странным, что ты не требуешь от меня денег и тащишь какие-то продукты в студию, — Чжун Ли наконец-то разрывает шепотом тишину, — какой же ты мотив преследуешь?
— Ты.
Моракс оторопел, ослабляя хватку в области чужой кисти, опуская взгляд на нагое тело, что видел уже тысячи раз, возвращаясь после к глазам собеседника.
— Что, прости?
Чайлд прекрасно осознавал, что стоящий напротив него мужчина все понял и надобности повторять ответ на вопрос нет. Он не был бы собой, если бы не рвал шаблоны, не врывался бурей в чужие жизни, не рушил стандарты, переступая рамки дозволенного, и даже прямо сейчас он плевал на то, что действия вторят безумству и могут не понравиться Мораксу.
Вожделенные мягкие губы наконец-то соприкасаются с его. Чайлд не ждет ответа, он раскрывает крепко сжатые нежные ткани, своим языком проникая в чужой рот и льнет к телу художника, напирая всем своим весом.
Можно ли подобное считать соблазнением? Рационального ответа на этот вопрос в голове Чжун Ли не было найдено, и он сдается под напором огненного вихря, опаляющего его уста. Сплетает языки в неизвестном ему танце, поддаваясь чувству аменции. Он кладет ладони на горячие щеки давнего знакомого, охлаждая их, притягивая лицо ближе, заставляя привстать оппонента на носочки. Не желает закрывать свои веки, видя его лицо частями.
Подобно новому движению поп-арта, что вырывает из композиции отдельные предметы, делая на них те самые акценты.
В студии творился хаос, как и в головах двоих, затмевая отголоски разума. Художник чувствует, как по его джинсовой рубашке блуждают длинные пальцы, и ухмыляется сквозь поцелуй, разрывая его на некоторое время.
— Что-то мы на неравных условиях, — говорит, читая во взгляде второго полное непонимание, — давай я сниму одежду.
Чайлд мотает головой, прикусив нижнюю губу. Не желает, чтобы у него отбирали одну из самых вкусных частей процесса.
— Я сам, — шепчет на ухо будущему гению, еще не осознавая, что в голове художника рождается мысль будущей работы.
Кусает мочку уха, специально выдыхая в ушную раковину, чтобы тот слышал нарастающее желание. Расстегнув первые пуговицы рубашки, очерчивает пальцами выступающие части тела: кадык, ключицы, ямочку между ними. Знал бы кто-нибудь, с каким желанием он борется, чтобы не упасть в бескрайние пучины страсти, отодвинув все прелюдии на задний план, но что-то вторит, противится, оттягивая желанный момент.
Накаляет обстановку до предела, пока кто-то из двоих не сдастся.
Чжун Ли выхватывает своим взором хаотичные движения рук, заостряет внимание на бицепсах рыжеволосого, хватая одну из кистей рядом с его мольбертом, окунает в первую попавшуюся краску, открытую после недавней работы. Делает мазок на чужой руке, замечая, как восхитительно сливается и тонет цвет светлого циана на его коже. В штанах становится тесно лишь от одного движения кисточки на чуждом ему материале. Что-то новое, интересное и неизведанное для него, порождающее возбуждение.
— Видишь, а говорил, что на сегодня хватит, — иронизирует натурщик, ощущая на коже нечто чужеродное, приятно охлаждающее разгоряченную кожу.
— Я просто не предполагал, что ты можешь быть настолько полезным, — в защиту своей гордыни шепчет Моракс.
Аякс, притворяясь обиженным, прикусывает кожу на шее, смыкая зубы как можно сильнее, одной из рук нащупывая выпуклость на штанах, слабо надавливая внутренней стороной ладони на член.
Приятно осознавать, что он не один возбужден.
Каждый сосредоточен на своем деле: Чжун Ли вырисовывал странные символы на теле, Чайлд же наслаждался дозволенным ему раздеванием. Их устраивала игра, где нет проигравшего, воплощая в жизнь тайные грёзы, доселе казавшиеся невозможными.
Художник проводит волнистую линию тёмно-синей краской по выступающему позвоночнику, переворачивая свою кисть обратной стороной и рукоятью скользя между ягодиц до ануса, заставляя вздрогнуть оппонента от неожиданности. Мириады мурашек показались на коже, словно мелкие бусинки, рассыпавшиеся по полу. Мораксу нравилось подмечать такие моменты, влюбляясь в это тело все больше. Поддается немного вперёд, прижимая к себе Аякса и вводит кисть внутрь, услышав сдавленное «ой».
До него не сразу доходит, что из-за отсутствия смазки проникновение выходит довольно неприятным — он целует в висок, имитируя извинения без слов. Рыжеволосый в свою очередь нащупывает руками ширинку брюк, наконец-то избавляя Чжун Ли от сдавленности в штанах. Расстегивает пуговицу и приспускает брюки, которые от тяжести в миг упали в ноги, — кажется, там был телефон.
Аякс поглаживает член через нижнее белье, изредка сдавливая ствол пальцами через ткань. Второй рукой расправляется с пуговицами и припадает губами к плечам, спускаясь к груди. Казавшийся на первый взгляд тощим под слоями одежды, деятель искусства смог приятно удивить подтянутым телом.
— Я думаю, что, если мы продолжим так стоять, наши ноги врастут в пол, — выдавил Моракс, контролируя свою речь, дабы не простонать от манипуляций в паховой зоне. После сказанного, он быстрым движением подхватывает под ягодицы второго, тем самым взяв на руки, сразу чувствуя, как чужие конечности Аякса обвиваются вокруг шеи, а чужие губы тянутся к его. Ступни Чайлда сплетаются за спиной, член упирается в торс; Чжун Ли при ходьбе ловкими пальцами успевает двигать длинной кисточкой.
Чайлд первый проигрывает войну и слабо стонет в губы, когда резким движением рукоять выходит из него и падает на софу спиной, притягивая за собой мужчину. Целует все без разбора, что первым удается коснуться в беспорядочных метаниях: рот, губы, нос, линия роста волос.
Он безумно хотел его, здесь, прямо сейчас.
Взяв инициативу на себя, Моракс спускается по телу парня, покусывая кожу, особенно в части живота, ощущая, как под ним напрягается все существо, ожидая чего-то приятного. Поднимает игривый взгляд на Чайлда, словно спрашивая «хочешь?», но вместо ответа получает резкий толчок. Рыжеволосый слегка приподнял бедра, утыкаясь членом в уголок рта.
Чжун Ли аккуратно обхватывает всеми пальцами ствол, приоткрывая головку и берет в рот эту часть, круговыми движениями вылизывая, обводя гладким языком окружность. Спина под ним выгибается, трепещет, как осиновый лист на ветру и набухшее достоинство подтверждает то, что терпеть нет сил. Он не торопится. Дразнит. Внимательно наблюдая за содрогающимся телом, за игрой мышц в приглушенном свете. Прекрасно. Хочется запомнить каждый момент, каждую часть, каждый всхлип и стон этого человека.
Чайлд готов сойти с ума от умелых движений, остатки разума покидают черепную коробочку, заменяя связанную череду мыслей на вырывающиеся сиплые стоны. Приподнимает таз, то отпускает, пытаясь вырваться из блаженных мучений, буквально моля уже кончить. Моракс же сдерживает его в клетке своих цепких пальцев, не давая и шанса на доминирование. Слабо касается губами открытой головки, спускается к яйцам, всасывая их поочередно, продолжая одной рукой дрочить, давая шанс достигнуть апогея.
Мышцы ног напряжены до предела, бедра двигаются в непредсказуемом импульсе, смешиваясь с рычанием, издаваемым Чайлдом. Он не узнает собственный голос, если так, конечно, можно назвать нечленораздельный бред: сиплый, хриплый, местами безумный. Распахивает глаза, в желанном экстазе выплескивая семя на собственный живот.
Яркий свет закатного солнца освещает мрак студии, играя бликами на влажном животе, судорожно вздымающемся вместе с грудью, в попытках восстановить дыхание. Пыль в воздухе персикового марева мельтешит перед глазами, притягивая к себе взор художника, что протягивает указательный палец к ним, стараясь дотронуться до неосязаемого. Он понимал, что там не прячется мечта, и как в сказках перед ним не покажется фея-крестная, но момент все равно очаровывает.
Чужой прерывистый вздох возвращает его к реальности с чуждой для него охотой. Ему нравится находиться рядом с кем-то, точнее, не с кем-то, а с Аяксом. Наблюдать, как его сапфировые глаза мутнеют, чувствовать дрожь рук на своем затылке, буквально ощущать всего. Один человек за день добился многого своим напором, сумел заглушить его нарастающую панику, искоренить скользкую мерзость в области сердца.
Нежно касается носом внутренней части бедер, вдыхая аромат чужой кожи, стараясь запомнить и вырезать на закромках сердца происходящее. Поднимается выше, к груди, кусает за твердый сосок и тянет за руку податливое тело натурщика, переворачивая спиной к себе.
— Стой, погоди, — напряженно тараторит, напрягая ягодицы, — только не говори, что ты привык сверху…
Чжун Ли ухмыляется, надавливая своими большими ладонями на спину, заставляя прогнуться.
— Стоит ли отвечать, когда ты уже в такой позе, Аякс? — вкрадчиво говорит, упираясь своим достоинством между ягодиц, слегка надавливая на тугой анус.
— Погоди! — чувствуя, как его щеки наливаются румянцем, прячет лицо в кожаной обивке софы. — Меня надо растянуть, до этого я всегда… Ну ты понял.
— Не слышу, — наклоняясь ближе к голове Чайлда, говорит, а затем облизывает собственный палец и вводит в его вглубь во всю длину.
Моракс буквально ликует, когда рыжеволосый откидывает назад свое смущенное лицо с расширенными от удивления глазами. Второй рукой сжимает горячие щеки, упирается прохладным носом в висок, наблюдая за тем, как ресницы второго дрожат. Аякс жмурится от пристального взгляда яшмовых глаз, чувство стыда переполняет все его естество, непривычно, некомфортно и странно, но все в порядке, если это Чжун Ли, он может потерпеть.
Поддается ягодицами вперед, к пальцу, прося продолжить движения, в надежде, что его поймут. От мысли, что руки творца, рисующего великолепные картины на тебе, заставляет сердце пропускать удар. На губах подрагивает слабая улыбка, и Чайлд слегка наклоняет свое лицо в бок, не желая бездействовать, нежно прикусывая кожу ладони, которая держит его лицо. Проходится языком по фаланге и обхватывает один из пальцев мягкими губами.
Прижимается спиной к оголенному торсу Моракса, ощущая, как края рубахи щекочут его бока. Из-за минета совершенно забыл снять верх, а так хотелось внимательнее посмотреть нагое тело, на игру мышц, на цвет кожи; найти родинки, чтобы запомнить их расположение. Морщит носик от обиды на себя, в особенности на то, как легко кончил, как помутнел его разум и все планы канули в бездну. Он не знал, что будет после, и поэтому так отчаянно хватался за предоставленную ему возможность.
Художник активно двигает пальцем, пытаясь нащупать внутри маленький бугорок, что доставит Аяксу массу удовольствий. Аккуратно вводит второй, целуя в плечо и слегка надавливает пальцами на края ануса, стараясь его растянуть. Чайлд содрогается и неожиданно напрягается, лишь доставляя дискомфорт самому себе.
— Тш-ш, — успокаивающе произносит Чжун Ли, поглаживая подушечкой пальца внутреннюю сторону щеки во рту натурщика, — расслабься, сейчас будет приятно, обещаю.
Влажные пальцы задевают искомую выпуклость внутри — тут же следует немедленная реакция; негромкий стон и из приоткрытого рта струйкой стекает слюна, направляясь к подбородку. Моракс подхватывает языком вытекшую жидкость, продолжая массировать простату. Чайлд наконец-то расслабляется, интуитивно насаживаясь на длинные пальцы: то приспуская ягодицы, то выталкивая из себя.
По хриплым стонам становится понятно, что рыжеволосый близок к развязке, от чего Чжун Ли эгоистично останавливается, выходя из уже растянутого ануса. Слышит сдавленный скулеж оппонента, явно недовольного тем, что ему не дали насладиться желанным оргазмом. Очерчивает округлые ягодицы, раздвигая их шире и осторожно надавливает своей головкой на отверстие, медленно вводя член внутрь.
Чайлд прижимается к кожаной обивке, ощущая, как боль пронзает нижнюю часть тела болезненными иглами. Ему казалось, что еще немного и его порвет на части, жмурится, сжимая губы до болезненной бледности и, к удивлению темноволосого, резким движением сам насаживается на всю длину. Сдавленный рык вырывается неожиданно, схожий с раненым диким животным. Моракс тянет его на себя за предплечья, в сидячую позу, позволяя облокотиться об него. Прислониться затылком на плечо.
Открывшийся обзор полностью устраивал художника, и взяв некогда брошенную кисть, проводит ворсом по уретре, обильно испускающую липкую жидкость, начиная медленно двигать бедрами.
Шлепки проносятся эхом по студии, разрезая тишину, лишь сильнее раззадорив мужчин созданием подобных звуков от близости тел. Им нравится, как они смешиваются с их стонами, создавая особенную музыку для двоих. Чжун Ли сильнее вдалбливается, уткнувшись носом в шею Чайлда. Глухо рычит от нарастающего чувства, ощущая приятную сдавленность от слегка напряженного ануса. Вырисовывает хаотичные линии мокрой кистью от смазки Аякса, вокруг сосков, по мышцам пресса, рождая непонятные символы. Вожделенные. Страстные.
Можно ли это назвать языком любви?
Если бы мысли не приобретали неуловимую воздушность, то он точно задумался над подобным вопросом.
Прикусывает нежную кожу, зубами цепляясь за кадык, проникая как можно глубже. Хотя, казалось бы, куда еще, но каменный стояк не желал оставлять своего хозяина. Чайлд, блаженно прикрыв глаза, наслаждается касаниями гладкого синтетического материала, напрягая все свое нутро, чтобы предугадать, в каком месте предмет коснется в следующий раз.
Ноги неприятно ныли, затекая от долгой позы; по коже струится мелкими капельками пот, а легким не хватает воздуха. Синхронно вдыхают протяжно и глубоко, поражаясь идентичности и подавляют смешок в спонтанном поцелуе, сплетая языки.
Придерживая лицо Аякса ладонью, случайно задевает краской щеку.
Цвет уже блеклый, исчерпавший и изживший себя.
«Подобно моему таланту» — подмечает Моракс.
Но вкупе с вмешательством натурщика, приобретает контраст, способность к конкуренции. Осознание нужности, дополнения к своей натуре опаляет сердце и Моракс давит второй рукой на внутреннюю часть бедра второго, входя до основания и замирая, кончая внутрь, удивлённо распахивая глаза из-за потери контроля.
Для художника редкость потеря сдержанности, привычного хладнокровия, но жар, исходящий от рыжего, будто освобождал из плена собственных условий. Чжун Ли скользит взглядом по изрисованному «холсту», останавливаясь на члене, замечая выходящую из уретры сперму и облегчённо выдыхает тому, что не пришлось пожимать плоды эгоистичности.
— Прости, — неожиданно выдает, заставляя Аякса удивиться, — Обычно я себя контролирую, а тут кончил прямо в тебя.
Натурщик осторожно отстраняется от торса второго, оставляя разводы синей краски на бледной коже. Содрогается, ощущая в себе член и его горячую сперму, вытекающую из ануса, опирается на затекшие колени, медленно двигая тазом вверх, чтобы Чжун Ли вышел.
— Все в порядке, я более, чем доволен, — он умалчивает о том, что теперь будет тяжело промыть внутри, — тем более, это я тебя спровоцировал.
Улыбка слабая, навеянная грустью от непонимания, что делать дальше.
Это все? Конец? Волна меланхолии накрывает с головой, оставляя множество вопросов, которые задавать, естественно, не станет. Он никогда не понимал творческих людей, а позади него вовсе человек из другого века, словно пришедший из прошлого. Он не может предугадать направление, в котором стоит думать. Машинально тянется к своей одежде, чтобы поскорее накинуть на себя тонкую ткань и свалить, прячась, подобно ребенку от серьезного разговора. Чжун Ли вовремя перехватывает чужие ладони, целуя фаланги пальцев, жестами прося остаться, не торопиться, и кажется, что его понимают.
Рыжеволосый послушно садится, пока Моракс удаляется в самый конец художественной студии, где стоял десяток нераспакованных коробок. Перебирает их быстрыми движениями, кидая короткие взгляды на Аякса, улыбаясь самому себе, шепча: «минутку, это должно быть где-то тут».
Подушечки пальцев нащупывают плетеную ленту, вытягивая профессиональный фотоаппарат из-под кучи папок с набросками.
— У тебя даже такое есть? — удивляется натурщик, глядя на добротный "Canon" предпоследней модели, с довольно большим объективом, как достоинство художника. Смущается от собственного сравнения. — Для чего он тебе?
— Обычно я фотографирую картины на выставках, — отвечает на автомате, смотрит в глазок, делая пробный кадр.
Пространство вокруг медленно окунается в сумеречный мрак, участившиеся шаги за окном оповещают о конце рабочего дня у людей: многие выбираются прогуляться по городу, слышен смех, стук высоких каблуков девушек, заливной смех некоторых проходящих. Двое замерли, вслушиваясь в отзвуки, струящиеся извне; переглядывались между друг другом.
Щелчок.
Чжун Ли захватил блеклый непонятный мазок на щеке мужчины, напоминая ему о кульминации, когда вся яркость момента уходит в забытье, оставляя приятное послевкусие блаженства.
Щелчок.
Шагая вокруг софы, останавливается за чужой спиной, запоминая, благодаря технике, как выпирают позвонки из-под кожи, очерченные волнистой линией синей краски, похожей на ночное небо, что скоро покажется над головами жителей.
Последовавших щелчков была дюжина, не менее, все без лица, кроме первого. Пробного. Моракс оставит его себе, благоговейно храня в одной из папок рабочего стола с названием «незабываемый». Сидящий мужчина на снимке любопытно смотрел прямо в объектив камеры, казалось, что заглядывает прямо в душу. Разморенный, слегка сонный после секса, но такой очаровательный, ярко выделяющийся в сумраке студии благодаря своим волосам.
Он будет помнить: сбившееся дыхание, тугость ануса, обхватывающего его член, рыжий всполох локонов; глаза, цвета яркого сапфира; бледность кожи, усыпанной множеством веснушек, морщинки на носу, когда тот вздергивает его в недовольстве. Сотни моментов, схваченных его взглядом, не в полном объеме фигуры, а частично; то, к чему он многие годы стремился, и у него никак не выходило в картинах.
Вскоре Чайлд оставил его одного в студии, со своими кадрами. Каждый помчится в своем направлении бурлящего потока.
21. 08. 2021.
Мучительный и извилистый маршрут по экспозиции заканчивается у подножия абстрактного творчества всем известного, но забытого Моракса, прямо под ним оказываются работы Венти и Нин Гуань; два последних художника известны своим интересом к абстрактной тематике, но совсем недавно к ним присоединился новый творец. Отступив от подробности в собственных картинах, возвращая нас во времена прошлого, Моракс показывает нечто новое. В серии снимков его «холстом» выступает мужское тело. Это будоражит людские сердца, казалось бы, вульгарные и похабные кадры, затрагивают тонкие струны человеческой души.
Какой же смысл несут эти символы?
Сидя в углу маленькой квартиры, Чжун Ли усмехается, читая статью на телефоне.
Смысла нет. Ни в его творчестве, ни в окружающем нас мире.