Ее кости ныли и терлись друг о друга, она чувствовала, как ребра
разрывают легкие, пропуская в них кровь, задыхалась, сплевывая красные
сгустки на черную плитку, раздирая ногтями горло, не в силах вздохнуть. И
умирала.
Она вновь и вновь умирала, боль пронзала ее сотней тысяч иголок, тело
изгибалось и выворачивалось, органы взрывались искрами и Фениксом
восстанавливались, рождаясь из пепла ее души, пока она билась в конвульсиях,
безвольно валяясь на полу поломанной-переломанной, растоптанной куклой,
цеплялась за его ноги и хрипя мольбы.
Серые крылья были перепачканы ее кровью.
Сатана смотрел сверху вниз, усмехаясь.
А Ребекка приходила к нему вновь и вновь — она просто не могла иначе.
Желание добиться большей власти и внимания заменились наркотической
потребностью увидеть его, почувствовать безумный вихрь взвившихся чувств,
ощутить эту боль и внушить себе — в который раз, о, Шепфа — внушить себе
важность этого занятия.
Будущее правление. Он обещал ей власть и силу. Она расписалась, даже не
дослушав условия, продалась, как дешевка, алчно сверкая глазами. И губы
изогнулись в улыбке, которую Сатана навечно приклеил к ее лицу уродливой
маской, вживающейся и заменяющей ей обугленные куски кожи.
Ребекка вырывала себе серые перья, желая наконец увидеть белоснежный,
чистый, невинный, не запачканный ее стонами и вскриками, когда Сатана,
наигравшись с разумом, принимался за тело, цвет, олицетворяющий полное
принятие Небесами. Синие нити, отпечатавшиеся на ее кистях, вжигались в
кожу с каждым днем все сильнее, но крылья не меняли своего оперения.
Падать на колени перед Правителем Ада стало не обязанностью и
принуждением, а выражением глубокого уважения к нему. И желанием,
заставляющим трястись сущность в предвкушении, получить больше власти,
чтобы впредь никогда не позволять так обходиться с собой.
— Что ты сделаешь для меня, ангелочек?
— Паду с небес.
***
Ребекка вновь нацепляла на лицо каменную маску, поднимаясь из кровавой
пучины боли и разврата. Криво прикрепляла обратно бракованный золотой нимб,
стряхивала пыль и грязь со сверкающих перьев и возвращалась обратно.
Нести волю Сатаны в массы. Продвигать его идеи.
Обманывать самого Шепфа, вышагивая по трупам, презрительно морщась и подхватывая юбку длинных одежд.
Сатана больше не причинял ей столько боли — игрушка давно сломалась,
сахарные кости потускнели, а кровь стала слишком жидкой, слишком светлой,
слишком пресной. Он больше не перекраивал ее — марионетка послушно стала
кукловодом.
Сатана жестко сжимал пальцами ее подбородок, заставляя поднять голову и
посмотреть в глаза, считая это сильнейшей пыткой для нее. Прожигал мозг
своим «допросом», заставлял Ребекку внутренне вопить от боли. И смотрел, что
произойдет с ее лицом. Как она будет себя контролировать.
Выращенное им существо продолжало улыбаться. И никто не мог сломить ее.
Ребекка опускалась перед ним на колени, чувствуя себя избранной, при
прощании прикасалась учтиво губами к его перстню, а затем рубила демонов и
ангелов на судах, выплескивая свою боль. Свое, запрятанное на подкорке,
желание получить помощь, но в большей степени ощутить иголку на вене,
слабые отголоски тока под кожей после принятия наркотика.
На ее золотистых волосах сверкала корона, камни переливались, и
бессмертные падали перед ней в поклонах, не в силах сопротивляться. Ребекка
смотрела на них, словно на мелких мошек, положив ладонь на плечо Сатаны.
Тот удобно устроился на троне Шепфа. И она была ближе всех к нему.
Ее кожа превратилась в цветочное поле гематом и синяков, каждое
движение отдавалось ноющими отголосками боли, а выработанная годами маска
холодности и равнодушия срывалась только во время встреч с Сатаной, когда
он, вместо того, чтобы вновь выделывать из нее идеальную статую, изучал на
вкус испробованный материал.
И рычал ей на ухо.
Руки Ребекки давно забыли, что такое спокойствие, когда ты не дрожишь, не
молишься о смерти. Тело не помнило земной жизни, а душа очерствела. И
внутренняя тьма разрывала ее изнутри, окутывала своими холодными
щупальцами все существо. Белый хрусталь шел трещинами.
Сатана смотрел на это, улыбаясь.
И по волосам Ребекки текли капли крови.
— Признайте же нового Короля! — делая шаг вперед, гордо заявляет она,
понимая, что игра окончена. Шепфа уступил, а Рай превратился в Ад.
И, не сдерживаясь, хохочет, отдавая честь победе Сатаны. Память умершей
где-то там дочери.