Американские горки были заброшены, судя по всему, равно как и торговый центр, сразу, как только построены. Извивались хитро изогнутые петли рельсов на фоне простора залива, ржавели потихоньку крепления. Конструкции тихо поскрипывали.
Ви ради интереса просканировал оптикой вагонетку, обнаружив, что, конечно же, все давно обесточено.
– Катался на такой поеботе? – скрестив руки на груди и широко расставив длинные ноги, мужчина обозревал творение сумрачного гения с явным азартом. Ви буквально всей шкурой ощущал волны любопытства и возбуждения, исходящие от Джонни.
– Неа. А ты? – на миг парень отвлекся от изучения кнопок и рычагов управления, с недоверием взглянув на мужчину.
– На такой, дышащей на ладан, – нет. Но если ты сможешь ее запустить, - то просто подержи мое пиво, пацан, - ухмыльнулся Сильверхенд и, явно отметив сомнение в глазах Ви, припечатал язвительно, оскалившись еще шире. – Если боишься, можешь пока еще разок прогуляться героически по мелководью, Ви.
– Угу, щас тебе, – отслеживая сосредоточенно панель управления, дрогнувшим голосом отрезал парень. Конструкции скрипели, прямо скажем, жутковато. Но трусливо пасовать перед рокербоем, когда тот вел себя с таким невыносимым превосходством? Нет уж, блять, увольте. Ви отрубил предохранители, восстановил аварийное питание, щелкнул переключателем, и механизмы пришли в движение, издав отвратительный оглушающий скрежет. – Вместе поедем, Джонни.
– Спорим, визжать будешь, как девчонка? – несмотря на издевательские интонации, улыбка Джонни была широкой, открытой, свободной и довольной. Той самой, без двойного дна. Предвкушающей. Оглушающей как выстрел. У Ви дыхание, блять, от нее замирало. И ради такой улыбки Ви бы целый парк аттракционов для него починил. Со всеми игровыми и торговыми автоматами в придачу.
Вагонетка особого доверия не вселяла – старая, облезлая, с креплениями, совсем не выглядящими безопасными.
Парень, только на миг прикрыв глаза, вполне себе ярко представил, как на особо резком повороте вылетает нахрен вбок и пикирует башкой вниз в воду. Дай бог, чтоб там было глубоко. И успеть бы сгруппироваться, чтоб не войти в залив плашмя, отбив себе все возможное и невозможное.
Стараясь дышать ровно и глубоко, Ви устроился на сидении рядом с расслабленным Сильверхендом и со вздохом опустил взвизгнувшие защитные рамы, тут же вцепившись в них пальцами до белизны на сгибах.
И вагонетка двинулась вперед по рельсам.
И все шло отлично, пока они, подергиваясь, двигались по относительно ровному участку рельсов, под углом ведущему все выше. Парень даже успел внутренне себя убедить, что ничего тут из ряда вон выходящего и не происходит – ерунда, блять, какая, подумаешь… Было б из-за чего визжать!
Ви начал даже заинтересованно вертеть головой, рассматривая с высоты Пасифику, поглядывая то с замирающим сердцем вниз, то на Джонни. А тот был доволен, как слон. Улыбался широко, бросая искоса взгляды на наемника. Даже в его глазах была улыбка, что вообще было зрелищем поразительным.
А потом вагонетка поползла почти вертикально вверх, на какой-то момент зависла на пике… и сорвалась вниз, да так, что у Ви все внутри перемешалось, сместилось куда-то в один угол организма и примерзло изнутри к оболочке.
И Ви кричал. Громко, испуганно сначала и восхищенно потом. И вместе с ним, ничуть не стесняясь, что бы он там ни бухтел при отбытии, кричал и сам отважный сам-черт-ему-не-брат рокербой, суровый соло и яростный анархист Джонни, мать его, Сильверхенд. Причем, исключительно для истории Ви отметил, что голос Джонни подал первым, еще когда сам парень и словечка-то вымолвить от шока и трепета не мог, напрочь потеряв дыхание.
Красивое, хриплое, громогласное, свободное и глубокое «Твою ж ма-а-ать!» с чудным эхом уже разносилось над заливом, когда Ви только обрел голос и зашелся в первом восторженно-напуганном «Су-у-ука-а-а-а!»
Повороты и петли сменяли друг друга, верх путался с низом, Пасифика плясала перед глазами, а в груди плескалось чистое ликование, такое, какое бывает только, пожалуй, в детстве. И весь страх испарился на втором повороте. Некогда было бояться – весь ужас заместил экстатический трепет. Упоение моментом: чистая звонкая радость от свободы почти до полета. И сумасшедшее тепло бедра рокера, прижавшегося к его бедру, и эти ебанутые вольные вопли восторга в два эйфорически звучащих голоса, и яркий солнечный свет, отражающийся от зеркальной глади залива. И вся тьма отползла куда-то в самый дальний угол, запряталась без следа, а можно было и представить, – ну можно же, ну хотя бы на время, – что и нет его вовсе, всего этого кошмара.
Ви был счастлив. Счастлив без каких-либо мутных примесей целых пять минут. И мужчина улыбался ему так, словно Ви, блять, был ему то ли Малорианом, то ли поршиком, то ли перекочевал для Сильверхенда в разряд природных явлений, сродни грозе в Пустошах. И Ви чуть грудь не разрывало от этих эмоций. Хотелось либо заходиться в какой-то дурацкой смеховой истерике – хохотать до колик в животе, как умеют только безумные в своей искренности дети, либо смахивать идиотскую непрошеную восторженную слезу. Никогда Ви не умел для себя раскладывать эмоции на составляющие. Но это было запредельно, бешено, ненормально. Почти как то, что он испытывал к чертовому Джонни Сильверхенду.
Но вагонетка замедляла свой бег и поездка, как и все прекрасное в этой жизни, подходила к концу.
А наемник смотрел в чужое, несуществующее лицо и улыбался радостно. И был счастлив до предела. Как не был счастлив, наверное, никогда.
И улыбался.
И был счастлив.
Улыбался.
Был счастлив до предела.
Дрожал, блять, от восторга.
Пока ему не захотелось резко, одним движением достать Малориан и вышибить себе мозги.
И тогда в первый раз он запустил у себя в сознании зацикленный по кругу припев Chippin’ In.