Пока небеса окрашиваются в молочное марево с капелькой рябинового сока, а кудрявые осенние огни полыхают в серых дворах, ядовитыми пальцами касаясь стебельков блестящих цветов; Чангюн по лисьему прищуривается, тихо-тихо напевая на чужое ухо про птичью трель в конце ноября. Им холодными пальцами, по старой привычке, касается пухлых губ, обводит их контуры, в памяти сохраняя каждую ранку, и не удерживается от смешка, когда Ли начинает целовать подушечки пальцев.
— Я же просил тебя взять перчатки, мерзляка, — бурчит он, стараясь принять грозный вид, и тёплую улыбку прячет в любимых ладонях, зубами слегка прикусывая линию жизни. Чангюн пожимает плечами, потому что не в силах признать, что ему больше нравится держаться за руки — кожа к коже — нежели надевать шерстяные перчатки, дарующие на несколько секунд заветное тепло.
— Прости, но я их где-то посеял дома, — Чангюн произносит одну и ту же отмазку, которая, в принципе, уже перестает действовать, как прежде, а на сочинение новых как-то нет ни времени, ни желания. Чжухон долго смотрит на него с усмешкой на губах — выученные на зубок фразы слетают с губ, превращаясь в шорох ветра, исчезающего в сухой траве. Затуманенный взор выстраивает в голове всё так, словно это красочный сон, сплетённый из тонких паутинок. Потому что в реальности — он точно уверен в этом — не все так прекрасно, не все приправлено лоскутками розовой ваты. Но даже если это и так, он продолжит молиться лишь об одном: пусть этот сон никогда не закончится.
Ли переплетает свои пальцы с чужими, улыбается тепло-тепло только для одного человека и шепчет:
— Ночной Сеул сегодня по-особенному прекрасен, не правда ли?
Он повернулся к младшему, в глазах которого играли огоньки города, а на бледной коже мерцал голубоватый отблеск от вывески в форме стрелки. Тот лишь кивает, завороженно смотря в непроглядные дали, на спрятанные за спинами огромных небоскрёбов дома, и вдыхает полной грудью свежий, не такой тяжёлый, как в городе, воздух, на секунду жмуря глаза от удовольствия. Оба одномоментно теряют дар речи, рассматривая успевшее потемнеть за несколько часов небо, разрисованное светлыми красками в некоторых местах. И кажется, что мир словно поставили на паузу, всё застыло в округе, будто и не оживало вовсе до этого, оставив после себя, в качестве извинений, любимого человека.
Чангюн молча подходит к старшему, обнимает его со спины, озябшими кистями залезая под тёплую куртку и на ушко выдыхает:
— Согрей мои руки, пожалуйста.
И Ли, конечно же согреет, ворча про множество неношеных пар перчаток, пылящихся на полке, в тайне наслаждаясь каждым таким маленьким, пусть и незначительным для многих, моментом.