Рассыпчато, со вкусом

белая-черная-белая-черная и

чернаячернаячернаячернаячернаячернаячернаячернаячернаячерная

Сомнительная полоса жизни, в которой темный цвет вытесняет все проблески света. К чему это? Куда вообще ведет эта дорога, раз все так стремятся бежать по ней ввысь? Разбиваются в кровь, поднимаются, терпят, вновь и вновь не страшась оступиться, да только с какой целью?

Кусок печенья, напитанный сладкой жидкостью, трагически отламывается и идет на дно кружки под грузным взглядом Минхо.

Слишком много мыслей. Они крутятся на орбите вокруг его головы, застилают глаза, выжидают, чтобы к грудной клетке подкрасться, тугими лозами с шипами стягивая, перекрывают доступ к кислороду, чтобы потом, когда совсем бдительность потеряешь, в самое сердце вгрызться, сожрать без остатка. Минхо вздыхает, и в этом вздохе отражается вся его бесконечная усталость, образовавшаяся от попыток высвободиться из затянувших вглубь себя лабиринтов дум. В какой момент в его жизни смысла осталось ничуть не больше, чем в растворившемся от чая песочном печенье?

Прокуренные стены на кухне старой коммунальной квартиры вызывают уже ставшую родной беспричинную тревожность, давят, стискивают, смеются злорадно, напоминают о твоем ничтожном положении в этом огромном мире, который сосредоточен в небольшой комнатушке. И ты, по законам хорошего сюжета, должен нести ведущую роль героя, притворяться, что веришь в это эфемерное счастье и какой-то абсурдный смысл, который обязательно ждет в долгожданном финале. И от этой правды не скрыться ни в одном углу. Везде достанут, прижмут к этим же стенам, ткнут носом в грязь, заставят жить по своим правилам, а коли ослушаешься — размажут, ничего от тебя настоящего не оставят.

А какой он — Минхо — настоящий? У него мешки под глазами — бескрайнее море, в котором утонуть с удовольствием, чтобы без мучений; кончики пальцев пропитаны запахом горьких таблеток, от которых уже тошнит до жути, но иначе — затянет в беспроглядный кошмар; на футболке распластавшееся пятно от кетчупа (он снова не смог заставить себя приготовить что-то сдобное и довольствуется фастфудом), переодеться нет возможности, ведь все остальные вещи застыли на стадии корзины для белья, да и желания, если совсем честно, нет тоже; на душе пропасть бездонная, заглянешь туда — и ты труп; совершенное невозможность нежелание делать что-либо. Разве что, исчезнуть раз и навсегда, стереть себя из истории, как неудачного персонажа, который портит общий вид картины.

Но он все ещё здесь. Живет, дышит затхлым воздухом, старший давно бы начал ворчать о том, что ему нужно чаще проветривать здесь, курит дешевые сигареты, пьёт этот отвратительный на вкус чай с песочным печеньем по вторникам и воскресеньям и… кажется совсем не справляется. Эта кухня — его жизнь, заложником которой Минхо стал добровольно, а он в ней — та самая рассыпчатая сладость, идущая на дно кружки, подобно падшему воину.

И ведь все ещё не жив.

Говоря откровенно, Минхо никогда не привязывался. Ни к кому. При крупных ссорах он легко отпускал людей из своей жизни, словно те не стоили и секунды его потраченного времени. Возможно, причиной тому стало его детство — в те дни он изрядно помотался по приемным семьям. Печальный опыт научил не пускать корни. Было лишь одно единственное исключение. Его имя выжжено, выгравировано где-то под кожей на задворках сознания. Его не вытравишь, не сотрёшь. В особо холодные дни они согревает теплом, скрывает от ненастий. Вселяет крупицы надежды, о которой Минхо давным давно успел позабыть. Но думать о нем все равно, что добровольно ходить по лезвию ножа. Нестерпимо.

Бан Чан.

Ли улыбается своей самой нежной улыбкой сквозь режущее чувство в груди. В самом деле, нестерпимо.

***

Им по пятнадцать лет. Можно ли знать другого человека по-настоящему? Бан Чан не уверен, но искренне старается узнать его — мальчика, который своим грозным видом может вызвать разве что смех, но чьи глаза горят уверенностью, в которую Бан бесповоротно и по все уши. Их знакомство, начавшееся с детского спора, едва ли можно было назвать дружелюбным.

Будучи простыми мальчишками из пригорода, Чан и остальная местная шпана собрались на озеро. Это было привычной забавой: убегать из дома в особо знойный день, чтобы вдоволь наплескаться с друзьями в приятной прохладе. Вода там, как по волшебству, всегда была кристально чистой и освежающей. Конечно, ходили разные слухи про духов утопленников, которые только и ждут, пока беспечный молодняк повалит сюда, чтобы утащить их к себе на дно, но по большей части эти байки были придуманы или приукрашены взрослыми, которые не были в восторге от подобных вылазок своих детей. Но разве остановят глупые страшилки пышащих энергией и любопытством подростков? Едва ли.

— Кто последний, тот сосется со старухой Лим! — весело крича, один из детей забегает в воду по пояс, стоит только верхней одежде слететь с его тела. Бедная бабуля Лим, отличавшаяся особой морщинистостью и отсутствием здоровых зубов, безусловно не заслуживала становиться оскорбительной мотивацией для подгона ребят, но в зелёных юношеских головах приятного от поцелуя со старой женщиной было мало. И то ли сказанная Чанбином фраза возымела такой эффект, то ли всем остальным уже становилось дурно от духоты, повисшей в воздухе, но стянуть с себя тряпье спешит каждый, дабы впоследствии с криками ринуться в воду.

— У-у-у, у Югема вся голова в водорослях и тине, — завывает кто-то со стороны, а компания разразывается хохотом. Парень, ставший причиной смеха, строит удивлённый вид, а после убирает одну из водорослей за ухо, состроив застенчивый девичий вид.

— Вам что, не нравится моя новая укладка? — и хлопает ресницами так, как в его представлении сделала бы симпатичная девчонка. — Вообще-то, это мама отвела меня в бобер… Барби… Бабур шоп… А-а, ну вы поняли! — ребята снова взрываются, а кто-то даже пытается повторить это чудо на собственной головушке. Чудесные будни, что тут скажешь.

Чуть позже они выползают обсохнуть под пристальный взор Чана: он, пускай, и не был самым старшим, но лидером их веселого сборища стал само собой и негласно. Так вышло, что именно этому солнечному пареньку из Австралии удалось стать тем гармоничным звеном, связывающим их всех вместе. Казалось, что не было человека, которого он не смог бы расположить к себе, однако…

— Эй! У меня пропали часы! — Чанбин подскакивает с места, и все пары глаз устремляются на суетящегося мальчика, который вытряхивает все из своих вещей, но не находит ничего и близко похожего на потеряшку. — Я точно помню, что снял их и оставил здесь!

Паника охватила подростка, который вновь и вновь судорожно перебирал вещи, пока тёплая чанова рука не легла на его плечо, успокаивая.

— Ты точно снял их, а не пошел с ними купаться? — серьезно спрашивает, и держит так крепко, словно пытается вербально передать другу часть собственного терпения.

— Хен, я не придурок! Конечно, я их снял! — вопреки ожиданиям, Чанбин истерит так, словно просрал билет в счастливую жизнь, а не простой аксессуар своего гардероба.

— Это все души умерших! — слышится из-за спины, и все оборачиваются на Бэма, который корчит заговорщическое лицо. — Ну, утопленников! Стащили твои часики, братишка, чтобы ты в воду полез искать, чтобы потом… — он картинно хватает себя за горло, издает при этом задыхающиеся звуки борьбы, пока в конечном итоге не оседает на мокрый песок. Наблюдая за этим театром одного актера, кто-то тихо хихикает в стороне, а кто-то закатывает глаза от несуразности.

— Да вертел я этих духов знаешь где?! Это часы отца, я стащил их на день, думал, верну до его возвращения, даже не заметит. Что мне теперь делать? —Чанбин хватается за голову, злясь от представления товарища ещё больше. Зная своего отца, наказание его ждало, как минимум, колоссального разряда.

С детства ведь знает, что отцовские вещи под замком, но выпендриться перед пацанами и соседской девчонкой выше всяких табу. К сожалению, осознание всего ужасного накатывает только тогда, когда это самое ужасное, вроде как, неизбежно.

В этот момент из кустов доносится шелест, и ребята запросто списали бы это на какого-то зверька, если бы за этим не последовало чье-то тихое ойканье. Всё сразу встало на свои места. Разъяренный Чанбин несётся к источнику звука, собираясь и мокрого места не оставить от наглого воришки, благо, его вовремя останавливает Чан.

— Я посмотрю, — произносит одними губами, и младший тушуется, все ещё порываясь пройти вперёд, но все же уступает. Лидер осторожно продвигается к кустам, так, чтобы ненароком не спугнуть нежданного гостя, и как оказалось, навыки охоты на ящериц, полученные от деда в Австралии, смогли подсобить далеко не в поимке маленького пресмыкающегося. Все происходит так быстро: рывок, захват и чей-то удивленно-раздражённый вскрик.

Чан мертвой хваткой цепляет незнакомца за ухо и тащит вверх, являя миру лицо сего чуда. И, ко всеобщему удивлению, это оказывается такой же парнишка, как и они — только с хитрым, каким-то обиженным прищуром и более аккуратными чертами лица. Хотя, аккуратным его сейчас не назвать уж точно: на голове беспорядок и листья в волосах, а на щеке небольшая царапка, вероятно, от ветки.

Кто-то из ребят узнаёт в нем нового приезжего: в пригороде слухи о новых соседях расползаются быстро. И также быстро этого несчастного окрестили белой вороной. Так вышло, что местные далеко не фанаты городских из-за своих предрассудков. Чану в этом смысле повезло: будучи выходцем из совсем другой страны, ему удалось заработать расположение здешних. Возможно, виной тому очаровательные ямочки.

— Ай-яй, отпусти меня уже, придурок! — его ошеломлённый от поимки вид сменяется напускным раздражением, и он тут же принимает оборонительную позицию. Чан послушно отпускает уже раскрасневшееся ухо, но вместо него крепко держит за локоть: доверяй, но проверяй. Пускай Чан и был самым быстрым из присутствующих, о способностях этого малого мог только догадываться. А переломать все ноги, споткнувшись о какую-то корягу, в попытках догнать, хотелось почти так же сильно, как в невыносимо жаркий день вспахивать землю в огороде. То есть, абсолютно никак.

Чанбин, наконец вышедший из оцепенения, подлетает к нему и трясёт за плечи.

— Ты! Думаешь, только приехал и можешь позволять себе творить херню? Знаем мы вас, городских, своё не цените, так ещё и на чужое заритесь! Куда дел часы? — не дожидаясь ответа, лезет в чужие карманы, надеясь найти там пропажу. Но новичок тоже не промах, брыкается и вырывается отчаянно, пуская ядовитые взгляды на всех вокруг. Чану происходящее все больше напоминало неудачный анекдот. И несмотря на долгое облапывание, Чанбину не удаётся найти ничего, кроме чужого телефона, горстки конфет и чужого осуждения.

— Всех вы так встречаете?! Дикари, отпустите уже, — Минхо до колючего обидно. Только-только немного адаптировавшись, под уговоры матери он согласился пойти и познакомиться с местными ребятами, прихватив от родительницы кулёк сладостей — задобрить местных, чтобы наверняка. Следуя за ними в лес, Ли и предположить не мог, что это обернётся для него допросом с пристрастием.

Чан, явно пристыженный, отпускает мальца, уже намереваясь извиниться, однако, его лучший друг хватает бедолагу мертвой хваткой, выводя к остальным.

— Нельзя его отпускать ни в коем случае! — вставляет свою лепту Марк, переглядываясь с Бэмом. Эти двое понимали друг друга на каком-то подсознательном уровне.

— Точно-точно, он наверняка их уже где-то припрятал, чтобы быть вне подозрений и потом заложить их в ломбарде, — стукает кулаком по ладони таец, сделав при этом настолько серьезный вид, что все остальные понимающе кивают. — Есть тут у меня одна идейка…

Чан должен был заведомо знать, что все идеи старшего товарища либо граничат с безумием, либо оканчиваются настоящим крахом, но это… Было слишком даже для него. Чем он думал, позволив затащить этого, как он уже сам догадывается, действительно невиновного новичка на обрыв? Отсюда не решались прыгать в озеро даже самые смелые из них, и добром это точно не кончится.

— Итак, мой юный Нейтан ДрейкНейтан Дрейк — главный герой серии игр uncharted, охотник за сокровищами., — у одного лишь Марка, будучи богатеньким сынком, была приставка, соответственно, отсылки на игры, которые он травил, оставались поняты только им. — Перед страхом смерти не устоит никто. Так что, или ты выкладываешь, куда уволок часы моего бро, или показываешь всем нам олимпийский прыжок!

Толпа дружно загудела, пока Минхо, не мигая, бросал взгляд на толщу воды, вид на которую простирается за краем обрыва. Страшно до дрожи. И Чану это порядком надоело. До этого заняв позицию выжидающего в окопах солдата на этой импровизированной войне, он решатся прекратить развернувшийся сюр, расталкивая товарищей и проходя вперед. Именно поэтому он и стал лидером — в критических ситуациях служить голосом разума у австралийца получалось донельзя хорошо.

— Хватит, это уже перестаёт быть забавным. Очевидно, что он не брал твои вещи, Чанбин, и все это, — он многозначительно обводит пространство перед собой рукой, — не какая-то сцена из фильма.

Или Чан действительно пользовался огромным авторитетом среди сверстников, или такое воздействие на всех оказал его строгий, почти отеческий голос, но пыл вокруг утихает. Разве что, Чанбин все ещё стоит напыщенным индюком, отказываясь списывать пропажу часов на собственную невнимательность.

— Эй, напомни, как тебя… Пожалуйста, извини моих друзей, иногда они придурки те ещё. Отойди от края, и мы вместе…

— Нет.

— Прости? — будучи прерванным, Чан удивлено хлопает глазами и таращится на младшего. Ему не показалось?

— Я сказал нет, — Минхо зверем смотрит, а после сбрасывает с себя вещи, оставаясь в одном белье. По коже бегут мурашки от легкого ветра и пристальных пар глаз. Кажется, они напуганы.

Конечно, ребята хотели лишь припугнуть пацана, никто и не думал заставлять его прыгать всерьёз: нести ответственность за чужую жизнь слишком обременительно, да и они не бесчувственные животные, в конце концов.

— Э-эй, я правда не думаю, что это хорошая идея, — Чан делает шаг впёред и протягивает руку, но тут же сталкивается с чужим пронзительным взглядом. Минхо похож на лесного зверька: маленького, но такого, в ком решительности размером с это озеро под ногами. И даже если в нём присутствует страх — его застилает пылающая уверенность. Кому бы и что он там ни пытался доказать, но Чану достаточного этого короткого мига глаза в глаза, чтобы понять, что все. Влип.

— Готов поспорить, что никто из вас, хлюпиков, ни разу не прыгал отсюда. Я не вор, как считают некоторые сопляки с завышенным самомнением, — Чанбин на эти слова кулаки сжимает, но стыдливо опускает голову. Победно улыбнувшись, Минхо продолжает: — Попросите мамочкам поменять вам трусишки, и смотрите, на что мы, — он специально выделяет последующее слово, — городские, способны.

Вдох поглубже, разбег и… Минхо почти жалеет, что повелся на дурную провокацию, когда оказывается в свободном падении. Прилив адреналина в крови лишает всякого страха, он пошёл на этот сумасшедший поступок, и черт возьми… Успешно погружается в воду, впоследствии выныривая и жадно хватая губами воздух. Живой.

Не успевает опомниться, как рядом раздаётся ещё один всплеск, а образовавшиеся волны накрывают с головой, но кто-то уверенно тянет его вверх за руку, на поверхность.

— Ты в порядке? — лицо парня, что пытался остановить его в последний момент, маячит перед глазами, пытаясь понять, в сознании ли Минхо и не пойдёт ли он топором ко дну.

— Я Минхо, а не в порядке, — глупо кивает, крепче держась за руки старшего под водой, на что тот в ответ одаривает его такой ослепительной улыбкой, что Минхо почти готов простить ему все грехи.

— Я рад, Минхо. Меня зовут Чан. Бан Чан вообще-то, или Крис. Давай выбираться на берег?

Живой. В этот момент живой, как никогда раньше.

***

Скрежет в замке, а после раскрытая дверь. Однако Минхо упускает все это из внимания, даже когда источник шума появляется перед глазами, то и дело мельтеша, по всей видимости, пакетом с продуктами.

— Эй, хен, видок у тебя сегодня отпад просто, — беличья улыбка во все тридцать два и неловкое почесывание затылка. О, конечно, Минхо стоит подавать заявку на конкурс красоты в этой измазанной футболке и с побитым выражением на лице. Хотя, возможно, это в самом деле лучше, чем ничего. Джисон ловко лавирует между стульев к окну и раскрывает его, впуская в помещение свежий воздух. Минхо хочется удавиться. — Ты кушал?

Ожидаемо, без ответа.

— Мама передала мне пироги. С яблоком, твои любимые! — Хан и сам, как мать-наседка, хлопочет над старшим, раскладывая купленные продукты в холодильник и вымывая грязную посуду в раковине.

— Не стоило, — подаёт, наконец, голос Ли и отодвигает от себя чашку с чаем и растворившимся печеньем, сомнительно представляя, как это можно теперь пить. Даже столь короткий ответ вселяет в Джисона счастье, и он, улыбаясь, присаживается на табуретку перед Минхо и берет его ладони в свои.

— Ну, конечно, стоило, хен, — Минхо нехотя смотрит на него и почти удивляется тому, как чужие щёки не трескаются от постоянных улыбок.

Он тоже любил улыбаться.

Джисон, заприметив пятно на одежде, подхватывает край ткани и тянет наверх без стеснения. Да и какой смысл смущаться, если он буквально одевает и моет его уже долгое время?

— Давай, закину в стирку. Потом пойдём в душ, а после попьём чай с пирогами, договорились?

***

Выпускной бывает раз в жизни, поэтому отмечать надо ярко и со вкусом. Ну, по крайней мере, так утверждал Хенджин, который поклялся протащить для них выпивку на торжественный вечер. Минхо за любой кипиш, поэтому охотно поддерживает идею друга, оставляя Чана с осуждением вздыхать в стороне. Но даже праведный лидер сдался, признавая, что этот день им стоит запомнить, ведь впереди — последнее лето вместе, а потом разъедутся кто куда, и черт знает, когда свидятся вновь.

— Уже пригласил кого-то на бал? — они вдвоём неспешно идут к дому старшего с пакетами из сэвен-элевэн со всякой химозой. Минхо надеется, что этот вопрос не звучит подозрительно. Это ведь нормально — спрашивать у братана о том, за какой юбкой он решил ухлестнуть напоследок?

— Не, по нулям, — Чан увлечённо играет в какую-то новую игрушку на своём телефоне, а когда с треском проигрывает, то огорчённо вздыхает и переводит взгляд на друга. — А ты?

— Пф-ф, — Минхо фыркает, гордо задрав нос. — Ещё чего. Пока все будут парочками сосаться у сральников, я буду гордым представителем холостяцкого клуба. Отношения — тот ещё отстой, — Минхо такой Минхо. Речь друга вызывает у Чана звонкий смех, и Ли невольно засматривается на эту беззаботную улыбку. Будьте прокляты, чертовы ямочки.

— Предлагаю вдвоём отправиться на этот гетеро-парад и показать всем, что мы выступаем за права меньшинств. Даже если это отстойный кружок девственников, — смеётся Чан, на что получает тычок под ребро. — О, я имел ввиду гордый клуб холостяков, так ты сказал?

— Придурок, — отмахивается Минхо, состроив обиженный вид. Чана уж точно девственником не назовёшь: целовался с той вечно размулёванной Саной за папиным гаражом. Минхо знает, сам видел, пусть и вспоминает неохотно.

О том, что девственность измеряется далеко не в поцелуях, он тоже знает прекрасно, однако, возможно в тот вечер пара зашла куда дальше. В любом случае, тогда Минхо решил чвалить куда подальше, запихивая мысли о том, что на месте влюблённой девчонки должен быть он, куда подальше.

— И вообще, Чанбин тогда заколебет со своими гейскими шуточками.

— Это в отместку за то, что ты сам над ним так подшучиваешь, — подмечает Чан, и, если честно, он прав. Всегда оказывается прав, до скрежета в зубах.

— Да это же Чанбин, ты видел его? Ставлю мамин сервиз на то, что он дрочит на Хенджина в душе, — кивает сам себе, уверенный в своей догадке. Они проходят мимо большого дуба с качелями, когда Чан внезапно останавливается и начинает сверлить друга взглядом. Минхо, перестав слышать шаги помимо своих, останавливается и вопросительно оглядывается. — Ты чего?

— А ты, Минхо? — глаза в глаза, как тогда у озера. Разница лишь в том, что теперь уверенностью преисполнен сам Чан.

— В смысле?

— Тебе противно думать о том, что ты мог бы быть с парнем?

Что ещё за вопросы? Минхо чувствует себя загнанным в угол. Неужели друг догадался? Ли уверен, что не должен был нигде проколоться. Это какая-то глупая шутка.

— Чан-хен, тебе что, голову напекло, пока мы ш… — попытка оправдаться оказывается беспощадно прервана. Глаза распахиваются так широко, а пакеты падают из рук на землю.

Чан прыгает, но вместо воды тонет в Минхо. И целует. Целует этими своими невероятно мягкими губами, которые являлись Минхо лишь во снах. Но в этот раз все реально, а целоваться оказывается куда приятнее, чем ему представлялось.

— Минхо, — Чан отстраняется осторожно, побаиваясь чужой реакции. Он улыбается, показывая ему ямочки, ведь знает, как тот слаб перед этим. — Ты пойдёшь со мной на выпускной бал?

Черт бы побрал эти ямочки, — думает Минхо и кивает. Потому что тоже давно и по все уши.

***

Прохладная вода отрезвляет и самую малость приводит в чувства. Минхо амебой сидит в ванне, пока Джисон с усердием втирает шампунь в его волосы.

— На днях отпрошусь с работы пораньше и свожу тебя в парикмахерскую. Прогуляемся, да и косы твои в нормальный вид приведём, а то ты уже заметно оброс, — с заботой произносит, набирая в ковш воду и смывая мыло с чужой головы, предварительно попросив закрыть глаза. Минхо покорно позволяет обмыть и одеть себя, прежде чем они снова возвращаются на кухню.

Джисон выполняет обещание о том, чтобы накормить их обоих пирогами, и ставит чайник, пока Минхо прожигает бессмысленным взглядом стену. Через пару минут слышится треск и удивлённый вскрик младшего. Бывший танцор переводит взгляд и видит, как по полу разлетелась кружка.

Его подарок.

— Ох, хен, мне так жаль! Прости-прости, совсем руки дырявые, — Джисон тут же бросается собирать с пола осколки. После того случая Минхо отказывался пить из любой другой посудины, кроме этой.

— Какая досада. Джисону следует быть повнимательнее, — мелодичный голос звучит над ухом, и Минхо шумно сглатывает ком, подкравшийся к горлу. — Все таки, она много значила для тебя. Для нас.

Помолчав ещё немного, Минхо поднимается со стула и опускается рядом с Джисоном, прилично удивляя этим последнего. Он забирает из его рук осколки и самостоятельно убирает все сам.

— Ничего страшного. Давно пора было выкинуть ее.

Блондин у окна неодобрительно качает головой.

***

Жизнь в большом городе пугает. Не то чтобы слишком, совсем нет. Минхо ведь сам выходец столицы, а Чан и вовсе из далекого и жаркого Сиднея. Что пугает гораздо больше, так это неожиданно свалившаяся взрослая жизнь и все ее составляющие. Но, по крайней мере, они все ещё есть друг у друга. Хотя и это пугает в некоторой мере. Надолго ли? А вдруг их настолько поглотит местный темп, что времени на общее «мы» не останется вовсе?

Чан крепче сжимает руку своего бойфренда. Он все еще здесь. Всегда будет. Глаза в глаза. И спокойствие разливается волною по телу. Минхо думает, что не заслуживает его.

— Профессор Гон уже задрал. Мог бы и автомат влепить, я что, зря такой очаровательный уродился и глазки ему строил? Старый хрыч, — фыркает недовольно, когда они вместе идут после пар домой. Рисковать заселением в общежитие даже не рассматривалось, ведь Минхо наслушался историй про тараканов, которых любил сравнительно так же сильно, как Чанбин шутки про его рост, а снимать совместно жильё выходило вполне себе выгодно. Во всех смыслах, какие только могут быть.

— Кажется, на этой фразе я должен картинно хвататься за голову и возмущаться тому, что ты кому-то строишь глазки, — смеётся Чан, пока его парень ещё что-то недовольно бухтит себе под нос.

— О, лапонька, поверь мне, в следующем семестре я буду вилять перед его рожей задницей так, что на сессии он знать забудет о своих сраных билетах, — Минхо злобно потирает ладони, вероятно, уже представив, как притворяет свой план в жизнь. До тех пор, пока не получает шуточный шлепок от Чана по этой самой заднице.

— Усмири пыл, мистер маленькое зло.

— Я стараюсь на благо своего диплома, войди в положение!

Дорога до дома проходит в весьма тёплой и родной обстановке. Они успевают поцапаться в магазине из-за молока (Чан, ты же знаешь, что я его не пью, а ты нальёшь один раз кружку, а потом оно киснет в холодильнике!), но покупками все же остаются довольны. Если повезёт, им удастся сварганить что-то действительно вкусное, и тогда вечер можно провести за просмотром какой-нибудь нелепой комедии, потому что Чан не любитель ужастиков, а Минхо претит смотреть сопливые мелодрамы.

Совместная готовка, на самом деле, то — что нравится обоим больше всего. И дело вовсе не в том, как Чан со спины обнимает Минхо, игриво покрывая поцелуями шею, или их ребячества с едой. Вовсе нет.

— Знаешь, я тебя до луны и обратно, — говорит неожиданно Чан, пробуя на вкус получившийся соус. Не хватает специй.

Чан любвеобильный и достаточно прямолинейный человек, отчего все свои чувства выкладывает, как есть: смотри и любуйся на то, что ты со мной делаешь. В Минхо это вызывает двоякие чувства. С одной стороны, он обожает внимание. Вдвойне, если это касается Чана. С другой стороны, австралиец делает это с такой завидной частотой, но всегда столь неожиданно, что Ли теряется, как в первый раз, и краснеет хуже любой кисейной барышни.

— Я бы тоже в себя влюбился, — ухмыльнулся Минхо, помешивая фарш на сковороде. — Вам, сэр, несказанно повезло, знаете?

— Ах, сам Ли Минхо почтил мою скромную душу свои вниманием. Вероятно, в прошлом я спас целую нацию, — подмигнул Бан, принимая правила внезапной игры. Младший театрально вздыхает.

— Нацию? Как низко берёшь. Я бы сказал, что в лучшем случае галактику или, на худой конец, планету.

— Какой ты невыносимый, — хихикает Чан, а после звонко чмокает в щеку. Но парень напротив слишком ненасытный и, как наглый кот, тянется за настоящим поцелуем, а не этой «детской забавой».

Все-таки, целоваться с Чаном — до дрожи в коленках. Приятно.

***

Который сейчас час? Он провёл в постели несколько минут или же день? Не имеет значения. Навязчивые мысли не отпускают, а он даже не может поднять свою тушу с дивана. Блондин у стены глядит на него, не мигая, и напевает какую-то песенку себе под нос.

— Кажется, ты ему нравишься, Хо-я, — медовый голос обволакивает, погружая глубже в себя. Жаль, что лишь эфемерно. Минхо даже не воротит голову в его сторону. Он так устал, и вести непринужденную беседу сейчас последнее, чего ему бы хотелось. — А он тебе?

Ли раздраженно прикрывает глаза и все же заставляет себя подняться, чтобы закрыть окно. Пятки оцепило от холода из-за тянущего сквозняка.

— Ты и сам знаешь, — выплевывает, подходя к окну и бросая скучающий взгляд на открывшийся вид. Серые дома, лающие собаки и люди, разбредающиеся по делам, такие же серые, как и вся жизнь танцора после случившегося. — Я не могу. Не после тебя, Чан-хен.

<Кажется, такой ответ вполне устраивает человека, потому что он улыбается как-то победно, потирая в пальцах мочку своего уха — одна из привычек Чана, которая проявляется, когда он смущен или чрезвычайно доволен. Подходит ближе, но от объятий не веет и долей привычного тепла. Наоборот, лишь леденящая тьма, закрадывающаяся в самое сердце.

— Тогда, может хватит с тебя, Хо-я? — шёпот на ушко. Ком снова оседает в горле Минжо, норовит вырваться наружу. — Ты достаточно настрадался. Не порть жизнь тому единственному, кто ещё верит, что в тебе есть что-то живое. Ты мертв, Минхо. Умер со мной ещё в тот день на автомагистрали, так зачем пытаться отсрочить неизбежное?

Силуэт кочует на подоконник, высовывает голову наружу и счастливо улыбается. Минхо улыбается в ответ, когда видит родные ямочки на щеках. Эти чертовы…

— Помнишь, как в детстве? На том обрыве? Совсем не страшно, правда ведь? — и смеясь задорно, шагает.

Минхо воображает себе густой лес, большое озеро, вскрики довольной ребятни и большой обрыв. Внутри что-то тепло бьется, когда он лезет следом за Чаном. Правда, совсем ничего страшного.

Прежде, чем Минхо успевает сделать шаг, кто-то крепко обхватывает руками его талию и тянет назад.

Чан, наблюдавший за этим, прикусывает губу. Досадно.

***

Зима в этом году выдаётся чрезвычайно тёплой, потому как середина декабря, а о снеге нерадивая погода даже не думает позаботиться. Бан не законченный романтик, но хотел бы, чтобы этот день стал по-настоящему особенным. Мама в детстве всегда говорила, что если признаться в день первого снега, а тебе ответят взаимностью — то это как клятва перед друг другом и небесами, заверенная навсегда.

Минхо с самого утра замечает, что Чан ведёт себя как-то странно: весь на нервах, жуёт нижнюю губу, а на все вопросы молчит, как партизан. Ли пожимает плечами, списывая все на стресс от работы. Он доверяет своему парню на все сто процентов, так что варианты с какими-то скелетами в шкафу отметаются сразу.

— Ещё немного, и я начну думать, что ты убил кого-то, — заявляет Минхо, преспокойно попивая свой травяной чай и наблюдая, как Чан, услышав версию бойфренда, нервно хихикает. — Ты что, убил?!

— Не неси ерунды, — тот поглядывает на часы, а потом, словно сдавшись, кратко чмокает Минхо в губы. — Увидимся вечером.

Куда его парень пропал почти на весь день Минхо может только догадываться. В конце концов, он получает от него короткое сообщение, в котором говорится, чтобы оделся потеплее и вышел на террасу на крыше. Окей, это было… Весьма интригующе.

Итак, придя в нетерпении на крышу, Минхо замирает в дверях, скептически разглядывая картину перед собой.

— Слушай, если ты все же кого-то убил, то мог просто сказать, а не пытаться задобрить меня этим, — он обводит рукой многочисленные фонарики, заготовленной вино с бокалами и, кажется, еду на заказ. Чан хихикает и подзывает его ближе, обхаживая, как настоящую королевскую персону.

— Если я и способен на какое-то убийство, то только на убийство желудков. Поэтому, да, доставка, — он улыбается в извинении. — Хотя, моя воля, и я бы прикончил сегодня одного ювелира…

— Ювелира?

— Что? Я сказал банкира. Возникли проблемы с картой и я целый день провёл в банке, — слова звучат убедительно. Минхо смотрит ещё немного с подозрением, но вскоре быстро расслабляется. Это все объясняло.

— Ладно, давай, горе-любовник, какую стряпню ты заготовил? Я жуть, какой голодный.

Их внеплановое свидание проходит чудесно. Они быстро расправляются с закусками и бутылкой сухого полусладкого, много шутят, смотрят на звёзды и лениво целуются. Все проходит донельзя хорошо. Их милования прерывает снежинка, упавшая на нос Минхо, на что смешно морщится от щекотливого и прохладного ощущения. Признаться, он успел немного замёрзнуть. И прежде чем успевает повернуться и предложить Чану вернуться в дом, замирает с широко распахнутыми глазами.

Чан, выглядя ужасно смущенным, но при этом таким же уверенным, стоит на одном колене, держа в руках небольшое кольцо.

— Я… Знаю, что это ненастоящее кольцо. На самом деле, я изрядно помотал себе нервы с дурацким ювелирным магазином, который не успел доставить нужное вовремя, а когда я узнал, покупать новое было уже поздно и… Ну, я вспомнил, как в детстве делал похожие из проволоки и стекляшек, так что… — Чан потирает шею, его кончики ушей красные сейчас точно не только от холода. — Ли Минхо. Мы знакомы с тобой уже так давно. Я полюбил тебя с самой нашей первой встречи. Тогда ты ещё был тем приезжим подростком, который считал, что весь мир против него и то, как ты уверенно держался, и продолжаешь держаться особняком до сих пор… Я влюбился в это. Ты невероятный. В самом деле, словно не с этой земли. Тебе удаётся быть грубым и прямолинейным, но мягким и чутким в одно и то же время. Ты понимаешь меня с полуслова и всегда рядом, даже когда я от тебя этого не требую. В детстве я думал, что любовь — это семья, дети и дерево, которое ты взрастишь сам, но… Нет. Минхо, это ты — любовь. Грациозный, ворчливый порой, ужасно добрый и красивый. Ты, ты, ты и все твои составляющие. Я мечтал найти свою звезду, но черт, ты стал моей персональной галактикой, и порой я говорю об этом слишком часто, но как же невыносимо сильно я люблю тебя. Ты вызываешь во мне такой ураган эмоций и чувств, что природные не стоят и близко. Я хочу кричать об этом во все горло, чтобы ты знал, как каждая клетка моего тела пронизана любовью к тебе. Я хочу отдать тебе столько же счастья, сколько смог дать ты мне за эти годы, вернуть тебе это в троекратном размере. Поэтому, мы сегодня здесь. Ли Минхо, ты выйдешь за меня?

И он говорит да.

***

Случай с окном служит отправной точкой, когда Джисон понимает, что один все же совсем не справляется. В тот день он отвозит Минхо в лучшую клинику, которую знает в этом проклятом Сеуле.

Минхо не жалуется. Лишь молча плачет всю дорогу, отчего Джисону немного не по себе. Он крепко сжимает руку старшего в своей, когда они стоят в кабинете заведующего врача. Ему не хочется отдавать им Минхо. Но так будет лучше. Для всех.

В лечебнице не так уж и плохо. Минхо знакомится с однофамильцем Феликсом, которого зовёт по-простому «веснушка» за характерные пятна на лице. Тот попал сюда ещё в подростковом возрасте с диагностированной шизофренией или что-то около того. Минхо, если честно, чхать с высокой башни на подробности, покуда этот паренёк сгусток всего самого доброго и тёплого, а ещё от него веет чем-то родным на невидимом уровне. Чуть позже он узнает, что веснушка из далекого Сиднея, и тогда все встанет на места. От него пахнет (совсем немного) домом Чаном.

И как бы то ни было, ему здесь не нравится. Безусловно, уход здесь на высшем уровне, Джисон действительно постарался с выбором, да и его вовсе не считают за нечеловека, обращаются гуманно, кормят сносно. Но ночи здесь холодные. Минхо тяжело уснуть, даже когда Чан — он всегда приходит, когда Ли выбрасывает таблетки, но заверяет врачей, что принял все — обвивает его своими холодными конечностями. Здесь нет Джисона, который безвозмездно дарил ему тепло. Чан на это говорит, что Минхо глупый и крепче сжимает в объятиях. Пожалуй, что так. Минхо настоящий дурак.

Проходит несколько месяцев с начала лечения, когда добрый усатый доктор появляется в палате с цветами. Ирисы, его любимые. И как догадался?

— С днём рождения, Минхо-ши, — улыбается мужчина, вручая букет. Надо же, брюнет успел и забыть о собственном празднике. — Как чувствует себя наш именинник?

— Мне… Так давно не дарили цветы, — Минхо улыбается, вдыхая аромат, пытаясь отпечатать его в легких и закупорить там, как в стеклянной банке. В этом месте ему правда стало лучше.

— А как галлюцинации?

— Простите? — Ли немного отводит взгляд в сторону. Там Чан, улыбаясь добродушно, посылает ему воздушный поцелуй. — Ах, знаете, уже давно не видел.

— Приятно слышать. На следующей неделе будем оформлять выписку, — врач похлопывает по плечу, а его собеседник понимающе кивает. Брюнету совсем не хочется врать доктору, но ему ужасно нужно выйти. Он сможет справиться с этим. Уверен, что теперь, с помощью Джисона, сможет. — Ваш друг Джисон-щи звонил и просил передать, что не сможет встретить Вас лично. Он сейчас, вроде как, в командировке в Пусане.

В стороне слышна тихая усмешка. Минхо игнорирует это и благодарит Мистера Пака за информацию.

***

В этом не было чьей-либо вины. Просто иногда такое случается. По любимой статистике Ли, каждую секунду кто-то умирает, и ты никогда не сможешь угадать, когда наступит твоя. Но Минхо верил, что то, что происходит с другими, никогда их не коснётся. Так ведь бывает только в фильмах или где-то далеко, но не с ними, правда ведь?

Ещё утром Чан зацеловывал его щеки и обещал вернуться с работы пораньше. Ещё утром он пил свой пережженный кофе. Ещё утром они вместе планировали, как было бы неплохо взять отпуск и смотаться куда-то поближе к морю. Еще утром он был здесь.

Знай Минхо тогда, что случится позднее, ни за что не отпустил бы. Не выпустил из квартиры, даже если бы произошёл конец света. Потому что конец света произошёл, только Минхо в тот момент не было рядом.

Днём он получает короткое сообщение на мобильный:

15:17

Чанни-хен

Я в порядке. Но если что-то случится, я люблю тебя.

Минхо пишет, что это несмешно. Что это дурацкий розыгрыш, и чтобы Чан немедленно позвонил ему. Не дожидается, звонит сам. Гудок, два, три. Выскакивает на улицу прямо посреди своего занятия. Чан всегда берет трубку, даже если был ужасно занят. Мимо проходят две обеспокоенные женщины, что-то активно обсуждая. Минхо нехотя прислушивается.

—…прямо с заложниками? Ужас какой.

— Да-да, настоящий кошмар, об этом сейчас все новости трубят. Говорят, в том автобусе много детей, пара мужчин и три женщины, а бандиты ворвались с пистолетами и требуют выкуп от правительства, — Минхо охватывает ужас. Это просто дурацкое совпадение, не иначе. И все равно подбегает, хватая за плечи, чем не на шутку пугает бедную женщину.

— Вы знаете номер автобуса?

— Молодой человек! — вторая барышня пытается возмутиться, но парень почти рявкает на неё.

— Кажется, 46, но я не уверена.

Это автобус Чана. На нем он всегда возвращался домой, и сегодня, видимо, сдержав обещание, уехал с работы пораньше. Минхо молится всем богам, чтобы Чан все же задержался в студии, попутно спрашивая, где это произошло. Он пихает таксисту все карманные, чтобы тот вёз его так быстро, как только мог. Но когда приезжает, забывает, как дышать.

Вечером по новостям сообщат, что преступник, все же работая в одиночку, был пойман, и полиция проводит тщательное расследование. Поимка была совершена благодаря помощи гражданского, который отвлёк на себя бандита и спас целый автобус детишек, получив при этом пулю в живот. Корея никогда не забудет этого храброго героического поступка, и выражает искренние соболезнования всем родным и близким Бан Кристофера Чана.

Перед глазами Минхо до сих пор маячат кудрявые локоны, перепачканные в крови.

***

Покидать это место печально, разве что, из-за добрых санитарок, которые тайком проносили ему конфеты и Феликса, который своими большими глазами смотрит, словно прощается навсегда. Минхо обещает обязательно навещать друга, а потом, после его выписки, показать Сеул. Они оба знают, что это не произойдет, потому что Феликс уже не выйдет отсюда, но все равно понимающе улыбаются друг другу.

Минхо возвращается домой и тут все, как и прежде. Разве что, чище, чем в последний раз, и орхидея на окне отсутствует. Он все равно не знал, как за ней ухаживать, но грызущее чувство внутри сквозит обидой от пропажи.

Ему также возвращают все личные вещи, и на телефон тут же приходят сообщения с номера, который вызывает у него улыбку. Джисон пишет, что взял билет на ближайший поезд и уже вечером будет тут. Просит прощения, но раньше не получилось бы никак. А потом взгляд падает на следующий диалог, и кровь стынет в жилах.

«Я в порядке. Но если что-то случится, я люблю тебя»

— Кто пишет? — Чан скучающе сидит за столом, подпирая подбородок рукой. Минхо позволяет улыбке тронуть губы.

— Хани. Сказал, что вечером приедет домой, — тишину разрывает смех старшего. Звонкий и заливистый. Только теперь совершенно не греющий.

— Он не приедет, глупый. Он ведь уже бросил тебя однажды. Отдал чужим людям, выбросил тебя из своей жизни, как мешающийся балласт, — смех заполняет комнату и сознание. Минхо хватается за голову.

— Он приедет. Обязательно приедет. Он любит меня. И я…

— Ты сам-то веришь, Хо-я? Ты знаешь, какое ты ничтожество. Какой ты злой, отвратительный человек. Никто в жизни, кроме меня, не сможет полюбить тебя, — качает головой, проводя пальцами по руке младшего.

— Заткнись! Иначе я снова позвоню доктору? Замолчи! — он пытается закрыть уши, пока предательская влага уже ощущается на щеках.

— Никому ты не позвонишь. Иначе они снова закроют тебя в психушке. И к кому твой ненаглядный тогда вернётся?

— Оставь меня в покое, Чан! Я имею право быть счастливым! Я… Я никогда не хочу тебя больше слышать! Исчезни! — повторяет, как в бреду, оседая на пол. Ему хочется вырвать это чувство из груди, выхаркать из своих легких. Но получается лишь истошно рыдать, пока (не)родной силуэт растворяется в воздухе.

Пусть и проведя достаточно времени под чужой опекой, с заказом еды Минхо справляется на ура. Ужин давно стынет на столе, парень даже потрудился все разложить так, как могло бы выглядеть в нормальной обстановке за нормальным приемом пищи. Но идёт час, другой, а на его кухне все ещё холодно и одиноко, как год назад.

— Я же говорил, милый. Он не придёт, — Чан присаживается на корточки рядом с возлюбленным и берет его ладони в свои, расцеловывая пальцы. Он всегда так делал, когда Минхо переживал. — Хватит. Пойдём домой, м? — его улыбка сладкая-сладкая.

Ночью по городу будут разносится шум сирен скорой помощи, а сердце Джисона, который задержался в цветочном с выбором букета, разобьётся на осколки от ужасающей новости.

К сожалению, Минхо никогда не мог устоять перед этими чертовыми ямочками.