Заурядный день обычного вторника — в чём я, честно говоря, уверен не был, поскольку в Соларуме царила вечная ночь, и я лишь прикидывал, что, уснув в четверг и проспав четверо полных суток, мог проснуться именно в этот день недели, — начинался вполне типично. Решив, что в постели я уже достаточно навалялся за это время, завернувшись в плед, которым, как правило, заправлял кровать, и всё ещё зевая, побрёл в общую столовую, на ходу перебирая на энерглассе сообщения от Фри и Мии, которые на пару завели привычку таким образом рассказывать мне всё, что приключалось в период моей «спячки», а не дожидаться моего пробуждения и потом ещё вылавливать меня в перерывах между вылазками. Идея была, в принципе, жизнеспособной, если опустить тот факт, что от такого потока информации с утра пораньше голова моя начинала нещадно пухнуть.
Но вот в очередном сообщении от Андромеды открылась фотография, и я остановился посреди коридора, вчитываясь в текст яркой афиши, натянутой у входа в, по всей видимости, метро. Огромные буквы оповещали жителей о том, что новый планетарий, оснащённый современнейшими технологиями и свежайшей информацией о нашей Солнечной системе, «открыл свои двери для любознательных посетителей».
— А мне это зачем? — задал я вопрос в пустоту и побрёл дальше.
Нет, планетарии, конечно, мне нравились с детства, но теперь, зная о Вселенной с иной для обычных людей стороны, ходить туда было бы как-то странновато. Добрёвши-таки до столовой, я сунул энергласс в карман и запетлял между протекторов, пробиваясь к стойке раздачи. Ухватив тарелку каши и даже не взглянув, кому выпала на этой неделе доля дежурить на кухне, я, вооружившись подносом, на который водрузил свой завтрак, добавив к нему ещё и кружку чаю, забегал глазами по столовой в поисках свободного столика. И не сразу, но всё же увидел, что из дальнего угла под окном мне активно жестикулировала вскинутая вверх рука, ниже которой — с моего угла обзора — виднелась голубая макушка. Вновь пробившись через слегка поредевшую, но всё же толпу, я шлёпнулся на скамейку напротив Андромеды.
— Доброе утро, Спящая красавица! — Мия широко улыбнулась, щуря уже где-то подбитый глаз.
— Доброе, — кивнул я, осматривая новые пластыри на лице и пальцах протекторши, сжимавших вилку. — С вылазки?
Девушка кивнула в ответ, заглатывая порцию запеканки.
— Паскаль взъелся на меня, будто я ему лично в салат плюнула, и гоняет, аки проклятую. Прикинь, заявил, что я пять лет за полярным кругом просто прохлаждалась! — Мия раздосадованно стукнула кулаком по столу.
От получившегося незапланированного каламбура я прыснул, но тут же собрался, не желая обидеть Андромеду. Впрочем, в этом и крылась обратная сторона медали: хотя Мия любила всех, некоторые в ответ недолюбливали её именно за это. Стефан, например, отзывался о ней с недоверием, что, мол, «совсем не ясно, что эта идеальная фарфоровая кукла скрывает внутри», и предпочитал как можно реже с ней контактировать. Она, казалось, вызывала в нём даже больше раздражения, чем Дан в своё время. Точно такого же мнения был и, например, Паскаль, с одним только отличием: ко всему прочему, Скорпион считал Андромеду бесполезной и особо не скрывал этого. (Хотя я совсем не мог понять такой его позиции, поскольку протекторша всегда исправно выполняла свою недельную норму, да и довольно умело управлялась с манипуляциями и кровным оружием). Были и другие протекторы, которые то косо поглядывали на девушку, то скрипели зубами, когда она громко и по обыкновению весело что-то щебетала в коридорах, пока думали, что никто этого не видел. Но все они не желали портить отношения со Штрассер, потому недолюбливали её тихо. Хотя не думаю, что Андромеда этого не замечала, а возможно даже, что из-за своих личных принципов просто делала вид, что не обращала внимания. Вопрос этот я поднимать не решался, не желая обидеть подругу. Потому предпринял тактическую попытку по переведению темы:
— Так, а… — я потыкал пальцем в энергласс, вновь открывая фотографию, и развернул к ней, — это ты мне к чему прислала?
Мия взглянула на экран поверх кружки чая, и в её глазах блеснули огоньки.
— Предлагаю сходить туда послезавтра.
Я хмыкнул и выгнул бровь:
— Зачем? Ну, то есть мы знаем, что Вселенная совсем не такая, какой её представляют приземлённые. Тогда зачем ходить в простой планетарий?
— Так, ну, во-первых, он не простой, а какой-то новый и навороченный. А во-вторых, я никогда не бывала в планетарии! — Андромеда положила вилку на опустевшую тарелку и скрепила руки в молитвенном жесте. — Ну, пожа-алуйста, Макс.
Ещё минуту я наблюдал, как Мия пыталась состроить щенячьи глазки, и, в конечном счёте рассудив, что от меня не убудет, просто сдался, согласившись. Андромеда, получив желанный положительный ответ, расплылась в своей фирменной улыбке, и я всего на мгновение почувствовал, как всколыхнулась её душа, а в глазах пробежала азартная искра. Но тут же списал это на то, что спросонья мне просто чудилось всякое.
По итогу было условлено, что мы выберемся на ещё одну охоту на сплита (тут уже к протекторше навязался я, ибо хотелось немного размяться после сна), Штрассер сдаст свой отчёт о выполненной норме, и в четверг днём мы — наконец — отправимся на экскурсию.
В мегаполис мы переместились благодаря транзиту, а затем уже на своих двоих добирались к месту назначения. Стоял разгар рабочего дня, но по улицам всё равно туда-сюда сновали люди, проезжал транспорт, и жизнь в целом била ключом. И никто из этих людей даже не знал, что совсем недавно им грозило полное и беспощадное уничтожение…
От невесёлых мыслей меня оторвала Мия, в один момент бесцеремонно перехватив под локоть. Впрочем, я, собственно, и не возражал.
— Ты чего такой смурной? — девушка, как обычно, была в наилучшем настроении, и иногда я откровенно завидовал её непогасимому оптимизму.
— Да так. Просто… знаешь, странно теперь вот так видеть, как беззаботно живут все люди. Ведь всё это было на волоске от исчезновения.
— Но вы же всех спасли! — Штрассер широко улыбнулась и подтолкнула меня плечом.
Я тяжело вздохнул:
— Конечно, но…
Мия резко встала, отчего меня тоже по инерции дёрнуло назад, и я от неожиданности еле сумел удержаться на ногах.
— Максимус, никаких «но», — вид у протекторши был ужасно серьёзный. — Что бы ни происходило тогда, это закончилось, а «сейчас» уже наступило. Ты не сможешь идти дальше, постоянно цепляясь за прошлое, каким бы оно ни было.
Я открыл было рот, чтобы возразить, но Андромеда подняла вверх ладонь свободной руки, призывая меня помолчать:
— Я не говорю, что о прошлом надо забыть или отказаться от него. Оно создаёт из нас тех, кто мы есть, но на него нельзя постоянно оглядываться. Прошлое нужно принять, сделать выводы и идти дальше. Только так устроена жизнь. Поверь, так она станет хоть чуть-чуть, но легче. Считай это дружеским советом от старшего товарища.
На последнем предложении Мия наконец просветлела и легонько улыбнулась, словно извиняясь за резкий перепад своего настроения, а я, непроизвольно зацепившись взглядом за её шрам на лбу, уходящий дальше под голубые волосы на макушке, и вновь на секунду задумавшись, что совсем не имею понятия, что ей приходилось перенести за годы своей жизни, смог лишь глупо кивнуть. В чём-то девушка была права, но мне ещё предстояло выкроить себе время на то, чтобы подумать над её словами.
— А теперь пойдём, я начинаю замерзать.
И Штрассер снова потянула меня за локоть, увлекая за собой вдоль по широкому проспекту. На мне, спрятанная под горлом чёрной водолазки, болталась звезда-подвеска, однако она не возвращала мне человеческие ощущения температур, в отличие от внешнего вида, и я всё также не чувствовал холода, но возражать не стал и покорно поплёлся следом, стараясь поравнять шаг.
— Теплее одеваться надо, — я нарочито недовольным тоном подтрунил Андромеду.
— Да ты вообще молчи, мистер я-наполовину-звезда-потому-холода-не-чувствую, — огрызнулась в ответ девушка, поплотнее запахивая ворот тёмного зелёного пальто, накинутого поверх свитера и длинной юбки с оборками в тон.
На мне же поверх водолазки была только старая, но всё ещё любимая коричневая куртка-пилот. Мия почти час уговаривала меня одеться прилично, а не в видавшую виды байку и джинсы, а на мои тщетные попытки доказать, что на нас всё равно не обращают внимания и не перед кем мне там красоваться, я чуть не оказался избит подушкой под непрекращающиеся упрёки, что «ей будет стыдно даже просто рядом со мной идти».
Спустя полчаса пешей прогулки мы — наконец — остановились перед трёхэтажным зданием. Оно зазывающе поблескивало стеклянным фасадом на холодном осеннем солнце и пестрило яркими рекламными баннерами новой выставки с фотографиями небесных тел на тёмном космическом фоне. Народа в будний день у входа совсем не было, но через — ещё совсем чистые — стёкла просматривались редкие посетители внутри. Мы переглянулись, непроизвольно улыбаясь друг другу, и Мия потянула меня за собой. Мы бессовестно прошмыгнули мимо касс и пропускного поста, перескочили турникеты и — наконец — оказались внутри просторного зала.
Выставка начиналась почти у самого входа, под стеклянным куполом, и продолжалась вглубь, в тёмные бетонные помещения, создававшие антураж то космических кораблей, то бескрайней вселенской пустоши. Осматривая огромное пространство с разными стендами, я даже не сразу заметил, что Андромеда отлучилась к ближайшей стойке информации и вернулась обратно, уже на ходу разворачивая буклет.
— Представляешь, тут целая карта комплекса.
Я заглянул в буклет, встав напротив, и кое-как старался прочесть перевёрнутые вверх тормашками надписи.
— Смотри, написано, что даже кинозал есть, чтобы показывать гостям документалки про космос. Вот это люди постарались над этим местечком! — девушка едва не подпрыгивала на месте от детского восторга.
— Ага, а вот тут — про выставочный павильон с макетами планет написано. Видимо, всё самое интересное дальше, — кивнул я, начиная заражаться хорошим настроением протекторши.
— Ну, так пошли скорее!
И с этим возгласом Штрассер сорвалась с места, даже не дождавшись меня, и скрылась за поворотом тёмного коридора. Я чертыхался всего, казалось, мгновение, но, когда забежал в коридор вдогонку за девушкой, её уже словно и след простыл. Окликнув подругу несколько раз по имени и не получив никакого ответа, я не видел иного выхода, кроме как свернуть в первый же попавшийся павильон и надеяться, что в конечном итоге мы всё же пересечёмся.
Комната оказалась освещена софитами, закреплёнными под потолком и выхватывающими из полумрака интерактивные экраны-стенды с фотографиями поверхности Луны или пейзажей станции Байконура, флагами США и СССР, времён гонки вооружений, чертежами космических шаттлов НАСА и снимками космонавтов, бороздивших космос в двадцатом веке или находящихся на МКС и в наши дни. В другом углу, под стеклянными блестящими саркофагами, покоились макеты космических аппаратов всех времён и мастей: от копии станции «Союз», до «Вояджера» и «Аполлона-11». Я останавливался у каждой модели, долго рассматривал их, замечая все малейшие детали, поражаясь тому, какая кропотливая и точная работа была проделана по их созданию, и словно бы возвращаясь в детство. Такое беззаботное и далёкое сейчас, но всё ещё тёплое и живое в душе. Это напомнило мне времена, когда мы вместе с отцом ходили по музеям авиации, выставкам миниатюр или таким же планетариям, тогда ещё более простым, но всё же будоражившим детский разум, не лишённый ещё веры в чудеса.
Дойдя до конца ряда макетов, я остановился у центральной экспозиции комнаты, заметив её только сейчас. Мне не нужно было читать информационную табличку на металлической подставке, стоящую всего в полутора шагах от меня, чтобы понять, что манекен, облачённый в скафандр и водружающий в лунный грунт американский флаг, являлся реконструкцией высадки на Луну в июле 1969-го команды того самого «Аполлона-11», чей макет я разглядывал всего пару минут назад.
— И что это такое? — задал вопрос чей-то недовольный голос, и я ответил машинально, всё ещё погружённый в свои мысли.
— Первая высадка человека на Луну.
Только после того, как недовольный голос презрительно хмыкнул, меня окатило осознанием, и я обернулся, подавив в себе инстинктивное желание отскочить подальше.
Поллукс, облачённый в форму «Белого луча», сцепил руки за спиной и с самым весёлым выражением на лице, которое мне доводилось у него видеть, читал тот самый информационный стенд. Закончив познавать кусочек приземлённой истории, он коротко расхохотался и обернулся, наконец, ко мне:
— Уморительно. Готов поспорить, что вся эта дурацкая сценка была снята где-то тут, на Терре, и никто никуда не летал. Ха, будто бы главы префектуры позволили это! — Опаленный окинул взглядом всё помещение, а затем серебристые глаза вновь остановились на мне. — Что ж, шкет, теперь твоё предложение сходить в этот ваш «планетарий» не кажется мне таким уж идиотским. Крайне забавно поглядеть, как ваш вид созерцает космос со своей ужасной планетки.
Я во все глаза уставился на эквилибрума, пытаясь сложить в голове детальки пазла, которые, казалось, были вообще из разных наборов. Моё предложение? Моё?! Когда и как я мог предложить что-то тартскому Поллуксу, если даже до сих пор не внёс его контакт в свой энергласс? Да и какого тарта мне вообще его куда-то звать?!
Между тем звезда принялся обходить помещение по кругу, всматриваясь в миниатюры и бегло читая стенды:
— Действительно, на примерах рассказывать о реальной истории Вселенной будет куда сподручнее. Котелок у тебя всё же иногда варит, малой.
Я метался, совсем не зная, как себя вести и что вообще делать. Сказать Поллуксу, что я его не звал? Получается — выставить себя полудурком, которого подставили. Играть по правилам Мии, которая явно всё это и подстроила, и вести себя, будто всё идёт так, как я и задумывал? Но я, Обливион побери, даже не знал, что вообще за историю протекторша придумала, дабы заманить его сюда! Звезда всё ещё был поглощен осмотром экспонатов и что-то бурчал себе под нос, то хмурясь, то хмыкая задумчиво, а то и весело усмехаясь, потому видеть моих терзаний не мог, и на том спасибо. В довершение ко всему я чувствовал себя неловко уже от простого присутствия Опалённого. Не много времени прошло с той записки и разговора по душам в комнате Андромеды, но с происшествия в одном из штабов «Белого луча» и до сегодняшнего дня с эквилибрумом я не виделся и всё ещё продолжал твёрдо отодвигать все свои чувства и мысли о них куда подальше, даже несмотря на то, что, вроде как, смирился с их наличием.
— Ладно, вашу приземлённую историю я комментировать не хочу и не буду, так что пошли уже дальше.
Поллукс, наконец, сфокусировал своё внимание на моей скромной персоне, а под его пристальным, но сегодня каким-то озорным взглядом я нервно сглотнул и насилу заставил себя собраться и изобразить полнейшее безразличие:
— Честно говоря, не ожидал, что ты таки явишься, но ладно.
Я хмыкнул, пожав плечами, сунул руки в карманы куртки и проскользнул мимо звезды в коридор.
— Проще было бы, если б ты самолично написал мне, но, видимо, не царское это дело.
— Решил, что через Габиума надёжнее, сообщение ты мог и проигнорировать, — огрызнулся в ответ я, тихо злясь, что из-за выходки Андромеды мне сейчас приходится придумывать историю на ходу.
Эквилибрум молчаливо плёлся следом за мной, пока мы не вошли в следующий павильон, уже куда более просторный и яркий из-за обилия ламп и цветной подсветки. Тут с потолка, словно ёлочные игрушки, свисали горящие огоньки-звёзды, по тёмным стенам разбегались изображения созвездий, туманностей и галактик, перемежаемые пролетающими хвостатыми кометами, а в центре стальная конструкция являла собой большой макет Солнечной системы, где на металлических кольцах планетки совершали свои пути вокруг ярко горящего в самом центре жёлтого карлика, казалось, сделанного из стекла. Конструкция не была никак ограждена, и боковым зрением я заметил, как Поллукс обошёл её по кругу, внимательно рассматривая. Ведомый интересом, я двинулся следом.
— С Меркурием ты уже знаком, его пропустим, — пробубнил себе под нос Опалённый, а затем постучал пальцем по планете на одной из самых дальних от Солнца орбите и добавил уже громче: — Уран. Что там у вас в приземлённых учебниках пишут?
Планетка продолжила свой ход, пока я провожал её глазами и пытался вспомнить что-то из уроков астрономии времён школы.
— Седьмая от Солнца планета с экстремально низкими температурами на поверхности, поэтому её причисляют к ледяным гигантам. О, и названа она в честь древнегреческого бога чего-то там. А больше ничего и не помню, не сильно зачитывался в школе описанием небесных тел как-то. Что там, в космосе, есть — это, конечно, интересно, но меня больше интересовали аппараты, на которых можно стать к этому всему чуть ближе.
— Авиаинженерия, значит, — Поллукс скептически выгнул бровь, и серебряные глаза пробежались по мне от макушки до подошв кроссовок.
— Вроде того. Всё равно — сейчас это уже не имеет никакого значения, — я безразлично пожал плечами и спрятал руки в карманах.
Я врал, ведь на деле всё ещё порой жалел, что так и не успел поступить в университет и осуществить то, о чём так долго грезил. Вселенная на всех имеет свои планы.
Ещё несколько секунд я чувствовал на себе пристальный взгляд, но продолжал делать вид, что всё ещё крайне сфокусирован на макете Солнечной системы, а по моей спине не бегал ошалевший табун мурашек. Но, когда Уран, совершив полный оборот, вновь проплыл мимо нас, Поллукс сцепил руки за спиной и натянул на лицо свою обычную насмешливую полуулыбку.
— Ледяной гигант, да. И почему же он, так сказать, «ледяной»?
— Ну, не знаю. Слишком далеко от Солнца — ему банально не хватает тепла? Звучит как очевидная причинно-следственная связь. Кстати, а с самим Ураном — не тем, который Бог, конечно — ты был знаком?
— Пересекались когда-то, очень давно, вас тогда на этой скучной планетке и в помине не задумывалось. До того, как он погиб.
— Погиб? — я опешил от неожиданной новости и во все глаза уставился на эквилибрума. — Планетар Урана мёртв?
— Да. Подробностей не знаю, мне как-то, знаешь ли, всё равно, но именно после этого его небесное тело и стало, как вы это называете, ледяным гигантом. Как после смерти звёзд их небесные тела перестают производить эфир, так и на планетах погибших планетаров меняется климат, поскольку тухнет их эфирное ядро.
Новость о том, что на орбите нашего Солнца всё ещё продолжает свой путь ледяной труп, заставила меня замереть, вновь уткнувшись взглядом в крошечный макет Урана. Я знал, что заоблачники умирают, но даже гибель Нерман тогда, на фоне всего происходящего, была для меня чем-то эфемерным. Словно до этого момента, пока меня бессовестно не ткнули носом в доказательства, часть меня отказывалась верить в возможность такого заявления, как смерть планетара. Невольно, но я зацепился взглядом за ещё одну голубую планетку, скользящую по кольцу ближе всего к нам.
— А Нептун? Он ведь тоже ледяной гигант и там тоже холодно. Он тоже…
Я не смог заставить себя произнести это слово, и оно противным комком застряло в горле. Поллукс тоже нашёл глазами планету и на несколько мгновений призадумался, потирая подбородок, а затем отрицательно помотал головой:
— Понятия не имею: никогда Нептун не видел. Приземлённые могли давать классификацию планетам, исходя из какой-то своей скудной логики, опираясь на схожести климата, так что ничего утверждать не могу, но и такой исход вполне возможен.
На этом между нами вновь повисло тяжёлое молчание. Я всё наблюдал за планетами, лишь слышал, как ходили по выставке немногочисленные посетители, и даже немного завидовал тому, насколько же их мир проще того, что есть на самом деле.
Затем Поллукс заговорил вновь, на сей раз не устраивая мне блиц-опросов, а рассказывая самостоятельно. Так я узнал и про зазнайку Солнце, и про «тартского Марса», с которым Опалённый, видимо, не поделил что-то в своё время, и про Юпитер с её девяносто пятью спутниками, «с которыми она носится, как туковари со своими детёнышами» (эквилибрум, хоть и нехотя, но пояснил мне, что это травоядные животные с какой-то далёкой планеты в какой-то галактике, о которой я тоже слышал впервые).
Так, переходя из одного павильона в другой, мне открывалось всё больше того, во что я до сих пор временами верил с большим усилием, хотя уже и сам являлся частичкой этого. Мозг работал на полную мощность, старательно вырисовывая образы каждого планетара или звезды, о которых, не умолкая, вещал Поллукс, а разглагольствовал он о многих, словно был знаком почти с каждым в этой Вселенной. Это были не только банальные факты о спектре или должности в рядах Армии Света: Опалённый рассказывал о характерах заоблачников, слухах, которые ходили о них, а иногда даже реальных историях, свидетелем которых являлся и он сам. А я слушал его то спокойный, то раздражённый, а то и весёлый голос, замечая малейшие изменения на его лице и в душе, и впитывал новую информацию, словно губка. Я потерял счёт времени, но это было и не важно — здесь и сейчас для меня остались только Поллукс с его историями и очередная звезда, о которой он рассказывал. Мне было невероятно хорошо и спокойно; я ловил себя на этой мысли, смущался и раздражался одновременно, но всё равно продолжал идти следом за заоблачником, не отставая ни на шаг.
Пройдя через множество комнат, — а может, не так уж и много их было; я ведь всё равно не считал, — мы оказались в кинокомнате. Тут было темно, а документальный фильм крутили прямо на всех четырёх стенах и потолке, отчего голова, и так гудящая от обилия новой информации, с непривычки сперва слегка кружилась. Видимо, Опалённый это заметил, потому как в один момент его ладонь оказалась на моём плече, ненавязчиво придерживая. Уголки моих губ непроизвольно дрогнули, и я лишь беспомощно понял, что совершенно ничего не мог с этим поделать. Мы простояли так, казалось, ещё минут десять, хотя я не брался бы этого утверждать, разглядывая окружающее нас звёздное небо, прежде чем у меня над ухом раздался голос:
— Что ж, должен признать, что практику иногда всё же неплохо чередовать с какой-никакой теорией. Но на этом пока закончим: у меня ещё куча дел, я и так вырвался сюда в свой законный перерыв.
Рука пропала с моего плеча, зато сам Мастер механизмов оказался прямо напротив.
— Подкинуть до Соларума?
В первую секунду мне до жути хотелось согласиться, но я пересилил себя и отрицательно помотал головой.
— Спасибо, что уделил мне немного своего драгоценного времени, — я постарался произнести это с нарочитым сарказмом. — Не буду больше тратить его.
Поллукс хмыкнул, улыбнулся слегка — в своей обычной манере — и лишь коротко кивнул головой, прежде чем раствориться в воздухе.
Всю дорогу до выхода я чувствовал, что лыблюсь, как самый настоящий тартский дурак, но мне стало наплевать. Когда я вновь преодолел тот же путь, которым мы с Мией попали в здание, и оказался на улице, то понял, что над городом уже заалел закат и сгущались тени. Я глубоко вдохнул холодный воздух через нос и как можно медленнее выдохнул. По сути, не случилось ничего особенного, но сердце всё равно радостно билось о рёбра. Как мало, оказалось, иногда нужно для счастья…
Я почувствовал Андромеду раньше, чем увидел, поскольку она неожиданно налетела со спины, несильно ударив меня ладонью меж лопаток. Её голубые волосы были растрёпаны, она ещё сильнее куталась в своё пальто и выглядела взволнованной и возбуждённой.
— Ну, что? Как всё прошло?
Я спрятал руки в карманы куртки и натянул на себя самый безразличный из всех безразличных своих видов.
— Нормально, — я хмыкнул и пожал плечами. — Как ещё могло пройти то, во что меня втянули без моего согласия, ещё и нагло подставив?
Было видно, что мой спектакль совершенно не подействовал на протекторшу, но та, состроив виноватую гримасу, принялась мне подыгрывать:
— Ну прости-и, — жалобно протянула она и сцепила руки в молитвенном жесте. — Не обижайся на меня, пожа-алуйста.
Наконец, после третьего повторения Мией этой фразы, я сдался и прыснул. Андромеда тоже моментально переменилась в лице, расплываясь в хитрой и довольной улыбке.
— Ну, а правда: как прошло? Мне же жуть как интересно!
В этот раз уже я подцепил девушку под руку.
— Неплохо. Я сначала действительно разозлился на тебя за такую подставу. Поллукс-то думал, что это я его позвал, а я даже ни сном ни духом об этом. Пришлось импровизировать на ходу, но, вроде, прошло гладко.
Пока мы шли, я глядел по сторонам, наблюдая, как город зажигался огнями и улицы наполнялись людьми, потому лишь слышал, как Мия с облегчением выдохнула, и с её души сошёл налёт напряжения.
— Значит, не зря старалась! — подытожила она, а затем добавила тише: — Но ты, правда, прости, что не предупредила тебя, поставила в неловкое положение, да и вообще влезла туда, куда не просили.
Я повернулся к Андромеде и от всей души широко улыбнулся.
— Извинения приняты. Но теперь рассказывай, как ты смогла провернуть всё это, да ещё и Габиума задействовать.
— Ну, с ним всё просто — взяла его номер в тот раз, когда напросилась понаблюдать за вашей тренировкой. А вот в остальном, — Мия приложила палец к губам и заговорщически подмигнула, — это секрет!
Я в ответ демонстративно закатил глаза и толкнул Андромеду в плечо, но в конечном счёте мы оба не выдержали и дружно расхохотались, совершенно никого не стесняясь.
В Соларум мы вернулись поздно и лишь после того, как я клятвенно пообещал рассказать Мие во всех подробностях всё, что происходило в планетарии, мы распрощались; я ввалился к себе в комнату и растянулся на постели совершенно без сил. По телу растекалась приятная лёгкость, а стоило закрыть глаза, как я снова видел слегка улыбающегося или недовольного Поллукса и чувствовал себя глупым влюблённым дураком, и ничто более меня не волновало.