Пепел догоревшей юности

mehro — hideous

— Мам, я побежал, — Хёнджин наспех натягивает пиджак, перекидывает сумку через плечо и едва ли не спотыкается о собственную ногу. Отличное начало для ответственного дня.

— А завтрак? — женщина выплывает в коридор с миской и вилкой в руках, что-то яростно взбалтывая. Вероятно, она собиралась приготовить омлет.

— Не, иначе опоздаю. Блин, да где ж ключи, — чертыхнувшись про себя, парень прощупывает карманы и с головой лезет в сумку. — Я же точно положил их сю…

— Кхм, — слышится звон заветного предмета, и резко подняв взлохмаченную макушку, лицо Хёнджина озаряется радостью. Мама приблатилась к стене и одной рукой держала связку потерявшихся ключиков. Пожалуй, шутки про сверхспособности матерей находить всё, что, казалось бы, кануло в небытие навсегда, имели долю правдивости.

— Люблю тебя, — улыбается Джин, и, поцеловав матушку в щеку, забирает ключи, после чего выскакивает на улицу.

— Удачи на экзамене, сынок! — кричат в след.

Подхватываемый тёплым майским ветром парень стремится вперёд, разбавляя унылые лица прохожих своим горящим огнём в глазах. Хёнджин знал, каким важным был сегодняшний день. А ещё знал, что в точности уверен в своих силах. Пускай Хван не был совсем уж зазнавшимся, но своими знаниями гордился искренне. Целый год пахать, подобно лошади — это вам не шутки. За плечами титанический труд и сегодня он намеревался оправдать каждую вону, потраченную родителями на репетиторов. Он точно не станет шрамом позора на теле семьи.

— О, ну ты глянь. Любой уважающий себя школьник выглядит, как трупак в день экзаменов, а ты будто с леса сбежал, но при этом все равно светишься, никак звезда в жопе застряла. Ты че такой взбаламошный с утра пораньше? — парень, чуть пониже ростом, подходит к нему с левой стороны, когда все ученики заведения начинают потихоньку подтягиваться ко входу.

Этот человек — Ли Минхо, он же одноклассник, главный прохвост, лентяй и, ко всему прочему, закадычный друг Хёнджина. Они всегда были вместе, начиная с памперсных деньков и заканчивая этой самой секундой. Эта история вызубрена каждым: сначала их матери были подругами, потом решили, как здорово, если их первые дети тоже будут дружить. Так и повелось, что они слиплись двумя листами а4, которые зажевал принтер, и теперь даже при всем желании не отдерешь. Не то чтобы хоть кто-то жаловался.

— А сам-то? Не выглядишь, как мертвец, который трясётся при одном упоминании экзаменов, — щурится Хёнджин, поправляя ремешок сумки, сползший с плеча. Да, может Минхо не горел энтузиазмом так же яро, как сам Хван, но и в категорию безнадежно беснующихся его было явно не отнести: мешки под глазами не от часов зубрежки, а от ночной подработки; едва дрожащие пальцы, которые он прячет в карманах брюк — следствие лишней чашки кофе с утра; а всецело заебавшийся вид просто привычное его состояние.

— А че мне париться-то? На проходной напишу и будь здоров. Все равно на вышку не мечу, надо родне с магазом помогать, не до того сейчас, сам же знаешь, — пожимает плечами, будто у него спросили самую очевидную вещь на свете. Ли всегда был таким. Ему не было дела до того, что подумают другие, он постоянно встревал в словесные перепалки (порой даже с учителями, за что не раз становился блюстителем туалетной чистоты), отсыпался на занятиях и забивал на все неприятности с одним громогласным: «Из любой задницы есть дырка — значит прорвусь». Хёнджин ему порой даже самую малость завидовал. Он-то со своей колокольни едва ли мог себе позволить такую роскошь: от него всегда чего-то ожидали. Идеальная внешность, идеальные оценки, поступки, действия, слова. Пиком его бунтарства стали высветленные дешёвой краской волосы в цвет соломы, которые уже заметно отросли. В остальном — ни единого права на ошибку. — А ты че счастливый-то такой? Сдох что ли кто? — старший воровато по сторонам оглядывается, будто в самом деле сможет заметить кого-то восставшего из могилы.

— Дурной совсем? — парирует Хван, пихнув друга в бок. — Я просто рад, что сегодня всё это закончится. Даже не верится, что год пролетел так быстро, ну, и не сказать, что слишком уж приятно. А теперь уже всё, финишная прямая. Финита-ля-комедия.

Темноволосый понимающе хлопает по плечу. Ему ли не знать, как много сил потратил за это время товарищ? То, что всё это в самом деле кончается — божье благословение.

— Хван Хёнджин, да ты настроен по-боевому! Так держать, малыш, уверен, что всем нос утрёшь сегодня, — Минхо мягко усмехается в тот момент, когда их прерывает шепелявый голос учителя, приглашающий всех пройти в аудитории.

С шумным вздохом Хёнджин приземляется за парту и выпрямляет длинные ноги. Конечно, им дают напутственные слова, грозят со всей строгостью, чтобы даже не думали списывать и поочерёдно раздают бланки с заданиями. Блондин кидает короткий взгляд на Минхо, и, видя его приободряющую улыбку, не может не улыбнуться в ответ. Всё будет хорошо.

Так и случается. Чудесным образом школьнику попадается вариант с темой, изученной от и до буквально на днях. Это ли не везение? Хёнджину думается, что его тяжёлые труды наконец вознаградятся. Хван вкладывает всего себя в ответы, которые выцарапывает ручкой на белёсой бумаге, и уже ощущает накатывающую эйфорию. Ни единого сомнения — он всё сделал правильно.

— Бля-я-ять, ну и еботня же, — Ли закидывает руки за голову и многострадально стонет. Каков бы ни был настрой, экзамены — это всегда штука выматывающая. Школьники один за другим выползали из ненавистных кабинетов и, собирая себя по кусочкам, волочились домой. Минхо был одним из первых, кто покинул аудиторию, написав аккурат столько, сколько хватило бы на удовлетворительный балл, и сейчас наконец дождался товарища, проторчавшего внутри едва ли не всё отведенное время. — Ты там любительскую версию мемуаров гейши сочинял? Или под шумок отсасывал кому надо? Че так долго-то?

— Ну так ехал бы домой, что ждал-то? — тут же насупился Хёнджин, закатив глаза. Денег, уплаченных репетиторам было не сосчитать, и меньшее, что мог сделать парень — оправдать такие баснословные траты родителей хорошим результатом. Понятное дело, что ради этого он скрупулезно раздумывал над каждым своим ответом и перепроверял каждый, по меньшей мере, три раза.

— Я ж не кидалово последнее. Пошли, юный гений, мама сегодня поляну по такому поводу нам накрывает, у меня уже мобила от ее звонков разорвалась пять раз, — Минхо хлопает друга по плечу и они вместе устремляются вперёд.

Хёнджин благоговейно улыбается. Наконец-то все будет хорошо.

***

По крайней мере, так должно было быть. Никто и не думал сомневаться в Хване и его компетентности. Любая собака в округе знала, как много сил было приложено для этого. Пока все развлекались в гостях и ходили по караоке, парень не вылезал из кучи учебников и конспектов, изредка отвлекаясь на принесенные мамой фрукты. Пока всех заботило то, в чем пойти на выпускной, Хёнджин решал десятки заданий в купленном сборнике для подготовки. Школа, репетиторы, дом, как в дне сурка. Единственная крохотная отрада заключалась в редких встречах с Минхо, у которого своей обсессией были нескончаемые подработки. И как-то ведь держались.

До момента объявления результатов. Идеально белые листы рейтинга с фамилиями и количеством баллов уже были вывешены во внутреннем дворике школы. Большие стенды были окружены сворой учеников, что уже чуть не лезли по головам, лишь бы обнаружить собственное имя. Среди них и Хван Хёнджин, который сначала держался в стороне, избегая давки, но в конечном счете плюнул на все и стал прорываться вперёд. Да вот только стоило ли оно того?

Глаза судорожно пробегаются по списку рейтинга, но не всё никак не могут обнаружить нужные символы. Уже сейчас долговязый заметно напрягается, будучи уверенным, что должен был войти хотя бы в десятку лучших. Но его не оказывается ни во второй, ни в третьей. Наконец, когда взгляд опускается к самому низу, вместе с ним в пятки ухает дрожащее сердце.

«37. Хван Хёнджин. 39 баллов.»

Парень глупо хлопает глазами и думает, что это какая-то ошибка. Перечитывает напечатанное имя с десяток раз, но буквы наглым образом не выстраиваются в другой очередности. Это был он. И он занял тридцать седьмое из сорока.

— Так, что тут у нас, — как из-под толщи воды сбоку шелестит голос Минхо, наконец прорвавшегося вперед. — О! Тридцать пятое! А я хорош, скажи? Даже не последнее. Ну-ка, кто у нас в лошках после…

Ли неожиданно затыкается, переводя беспокойный взгляд на друга. Хенджин стоит мрачнее тучи, плотно сжав кулаки и тупо глядя перед собой. Он уже не видел ничего: ни букв, ни цифр. Всё будто застелено пеленой. В горле встал ком чего-то невыразимого и колючего, из-за чего всё нутро сжалось. Ему очень хотелось стошнить.

Совсем скоро, кажется, не проходит и пары секунд, как окружавшая их толпа тоже замечает неутешительные результаты их всегда-идеального-Хван-Хёнджина, и уже отовсюду слышатся беспокойные перешептывания. Кто-то сочувствует, кто-то удивляется тому, что оказался на порядок выше, кто-то глумится. Отвратительная какофония звуков разрывает голову Хёнджина на части.

— Эй, Джинни… — Минхо мягко касается плеча, но блондин шарахается от неё, как от огня, смотря из-под челки с такой смесью злости и боли, что старший и сам нерешительно отступает на шаг.

— Отвали, — почти шипит сквозь зубы Хёнджин, оставляя на ладонях кровавые следы-полумесяцы от ногтей. Соображать давалось труднее с каждой секундой. Пока последние остатки разума ещё не покинули его, парень быстром шагом двигается в сторону дверей, уносясь вперед от голосов.

«Хван Хёнджин в числе последних!»

«Поверить не могу, похоже, все слова про его подготовку просто брехня»

«Ставлю жопу, что он все это время развлекался, а всем остальным заливал в уши»

«Я так разочарована… Я думала, что он идеальный. У меня нет слов»

Хёнджин отчаянно закрывает уши руками, пока ноги сами несут его к нужному кабинету. Только бы не заплакать. Парень коротко стучит в дверь учительской, и, получив разрешение, заходит внутрь.

— Здравствуйте, — вежливо кланяется Хван всем присутствующим, подходя к столу преподавателя, за которым была закреплена проверка работ их класса. — Учитель, могу я взглянуть на свою работу?

— О, Джинни. Как раз хотел с тобой поговорить. Ты сильно удивил меня, — Хёнджину хочется засунуть это удивление в его задницу, но он стойко держится, пока мужчина тянется за стопкой бумаг, чтобы выудить оттуда необходимую работу. И, если верить красным цифрам на титульнике, это все же не ошибка. Хёнджин в самом деле еле перешагнул порог. — У тебя, может, что-то случилось дома? Или просто переволновался? Я, признаться, думал, что случайно твой титульный к чужой работе цепанул.

Хван так сильно сжимает ремешок сумки в руках, что ткань опасливо трещит. Нельзя плакать. Ни в коем случае. Блондин понуро опускает голову и листает страницы, выискивая ошибки и находя их в самых очевидных местах. Как так вообще могло получиться? Заметив его состояние, учитель со вздохом стягивает очки с переносицы и говорит уже более вкрадчиво:

— Не переживай слишком сильно, Хёнджин. Это всего лишь экзамен, верно? Ты в любом случае хорошо постарался и…

— Спасибо. Я пойду, — парень прерывает слезливую речь и рывком встаёт с места, тут же направляясь к выходу, чтобы покинуть это место. Сбежать. Сбежать отсюда куда подальше и как можно скорее.

Охваченный эмоциями он даже не замечает Ли, беспокойно караулившего его под дверью. Старшему остается только бессильно смотреть уходящему другу вслед, зная, как сильно тот хочет побыть сейчас в одиночестве.

***

Первые два дня после оглашения результатов Хёнджин проводит взаперти собственной комнаты, отгородившись от всякого социума и завернувшись в свой старенький плед, усыпанный звездами. Отказывается даже от небольших перекусов, чем, конечно, пугал и расстраивал родных. Но он попросту не мог заставить себя, даже если очень хотел.

Всё тело налилось свинцом, стало каменным. Каждый непрошеный вздох отдавал такой болью в груди, что поджимались пальцы на ногах. Слезы утешали его щеки, гладили, подобно рукам по спине. Хёнджин выплакал весь годовой резерв ещё в первый день, и сейчас, когда и этого не осталось, мог только лежать с огромной чёрной дырой где-то внутри. Не осталось ничего. Все внутренности перекошены и уже не функционируют, как следует. Он изглодал самого себя настолько, что не осталось даже костей.

Разве это было справедливо? Как же вышло так, что даже самые отпетые бездари, не приложившие к подготовке и пальца, заняли строчку на порядок выше? Это было попросту лишено всякого смысла. Это могло произойти с кем угодно, только не с ним. Маска идеальности раскололась пополам, обнажила малиновое месиво вместо лица. Хёнджин не был особенным. Он был жалким.

На третий день парень впервые покидает своё убежище и даже добирается до кухни, чтобы поесть. Его внешний вид десятки тысяч раз разбивает сердце сердобольной матери. Лицо Хвана осунулось, глаза покраснели и с мешками под ними, волосы сальные и спутанные. Перед ней точно не родной сын, а его восставшая из могилы копия. Мама молча притягивает в свои объятия, и тогда Хёнджин крошится уже во второй раз.

Костлявые пальцы цепляются за материнские плечи, и парень содрогается всем телом в чужих объятиях. Он ожидал криков, ругани, осуждения, но никак не всепоглощающего тепла. Женщина бережно гладит его по голове, совсем как маленького и шепчет, что всё будет хорошо. Хёнджин ей не верит, но всё равно жмётся сильнее.

Потом становится легче. Блондин даже вынуждает себя съесть половину тарелки супа и принимает душ. Уже будто бы и не так больно. Он знает, что это не так, но притворяться всегда легче. Хёнджин делал это всю жизнь, и этот случай не становится исключением.

Вечером того же дня, включив какую-то документалку про серийного преступника фоном, парень слышит странный стук в своё окно. За временем никто не следил, но учитывая, что улицы Сеула уже поглотила вечерняя тьма, было достаточно поздно. Подпитываемый впечатлениями от видео на экране он напрягается, опасливо косясь в сторону окна, но кроме черноты ничего не видит. Приняв это за случайность блондин чертыхается про себя, и тогда стук повторяется, но уже настойчивее.

Вслепую нащупав ладонью увесистый учебник по математике, которым, в случае чего, можно было бы огреть непрошеного гостя, Хёнджин легкой поступью приближается к подоконнику. И тут же с вскриком отскакивает назад, когда в самом деле видит по ту сторону стекла лицо. Сердце, которое, как он думал, перестало работать, колотилось с бешеной силой, что отдавалось даже в висках.

— Блять, Хёнджин, если я ебанусь с этого дерева и переломаю всё, что можно, то это будет на твоей совести!

Внезапным взломщиком оказывается никто иной, как Ли Минхо собственной персоной. Хван тут же открывает окно и высовывает голову, не веря собственным глазам.

— Ты совсем больной?! Зачем сюда полез? А если правда свалишься? — младший засыпает его вопросами, пока сам, схватив за грудки, затаскивает внутрь комнаты. Только похорон лучшего друга ему не хватало для полного счастья.

Оказавшись на твёрдой и устойчивой поверхности, а не в подвешенном состоянии в нескольких метрах от земли, Минхо облегченно выдыхает. Он отряхивает невидимые пылинки с одежды и проверяет, не зацепился ли случайно в процессе своих скалолазских похождений. Всё это время Хёнджин иступлено пялится на него, пытаясь подобрать хоть какие-то подходящие под ситуацию слова. Не каждый день к нему через окно вламываются лучшие друзья.

— Что ты здесь делаешь, Минхо? — наконец подаёт голос после затянувшейся тишины.

— В данный момент стою, — безынтересно отзывается парень, полностью выпрямляясь.

— Ты знаешь, что я не про это! — цокает Хван, сложив руки на груди. — Почему вообще через окно? В цирковые мартышки заделался? Есть же двери, в конце концов!

— Зато как романтично получилось! — Ли играет бровями, самоуверенно улыбаясь. Но спустя мгновение добавляет уже серьезнее: — Думаешь, я через двери не пытался? Я к тебе, тюбик, по три раза на дню таскался, все надеялся, что твоя матушка уже хоть из жалости пустит, и нихрена. Заделался в хикканы и ещё удивляется, что к нему только через окно попасть и можно.

Кажется, Хёнджин начинает припоминать, что во время обеденной беседы мама что-то упоминала об этом. Он был слишком загружен внутренними терзаниями, чтобы придать этому большое значение тогда. Как оказалось, стоило бы.

— Это дела не меняет. Что ты тут делаешь, хён? Разве ты не должен работать? — Хван предпринимает попытку хоть как-то спастись от неловкости.

— Я и работаю. Вот, пришел доставить счастье одному несносному мальчишке, — Ли машет небольшим пакетом перед лицом товарища, подтверждая свои слова. — Подарок за счёт заведения. Твой покорный слуга тоже идет в комплекте. Давай, усаживай свою хорошенькую задницу и мы вместе поужинаем.

— Уходи, хён, — еле слышно говорит Хёнджин, врезаясь взглядом в паркет. Он не был столько сконфужен внезапной компанией, сколько стыдился самого себя. Теперь, когда его настоящая личина простого жалкого человека вскрылась, Хвану думалось, что Минхо будет претить сам факт его существования. Он мог закрыть глаза на осуждение со стороны других сверстников, учителей и родителей. Но грубых слов разочарования со стороны того, кому без задней мысли вверил бы жизнь, Хёнджин не выдержит.

Пожалуйста, только не ты. Не смотри на меня. Я так не хочу быть мерзким в твоих глазах. Пожалуйста, уходи, пока я не стал для тебя хуже брошенной уличной бродяжки. Не бросай меня, Минхо. Хотя бы ты.

Когда маленькие и сухие, но такие горячие ладони притягивают его к себе, то Хёнджин ломается в третий раз. Он не помнит, как оказывается на коленях Ли. В один момент всё становится таким неважным. Хван отпускает себя, сдирает ошметки маски с концами и плачет так сильно, словно ребёнок. Прижимается к крепкой груди друга, задыхается, громко всхлипывает и оставляет мокрые следы на чужой футболке.

Минхо с любовной нежностью гладит его по спине, рукам и волосам. Одними действиями только показывает, что бросать его совсем не собирается. И они оба об этом знают.

— Я такой жалкий, правда? — произносит Хёнджин, когда его плач стихает, и только плечи продолжают изредка вздрагивать. Минхо отодвигает его от себя, и Хван весь сжимается под тяжёлым взглядом.

— Джинни, послушай меня сейчас внимательно, — Минхо начинает вкрадчиво, ни на секунду не переставая гладить его по спине. — Ты имеешь право ошибаться, слышишь меня? Ты не обязан быть идеальным, кто бы что ни говорил. Ты всё ещё человек, а не запрограммированная машина. Жизнь — не аниме, не фильм, не сериал и не чья-то новелла. Ты не тот персонаж, который больше всех старается, но не дотягивает до главного героя. Ты — главный герой, который очень много старается, вкладывает бесчисленное количество сил во всё, но иногда перегорает, потому что невозможно постоянно держаться на вершине мира стоя. Иногда ты стоишь, когда есть силы, иногда их хватает только на то, чтобы присесть, а порой —вообще упасть вниз лицом и осмыслять существование. Но ты не падаешь с вершины в эти моменты, ты всё ещё там, просто слишком уставший, чтобы держаться на ногах. И тебе совсем не нужно ничего никому доказывать. Самое главное знаешь только ты сам, и путь, который пришлось пройти, тоже известен одному тебе. Пожалуйста, прекрати так бояться того, что ты не оправдал чьи-то там ожидания. Да срать на всех, кто тебе хоть слово плохое скажет! Хочешь, я самолично им испражнения СунДунДори под дверь подкину, а? Но я к чему. Отпусти это, Джинни. Так просто случается. Ну, подумаешь, пять минут позора. Я понимаю, как это до колючего обидно, приложить столько усилий и получить совсем не тот результат, который хотелось бы, но жизнь клином не сошлась на этом экзамене, ты же и сам это своей светлой головкой понимаешь. Ты не становишься жалким из-за одной неудачи. Я всегда буду рядом с тобой, что бы ни случилось.

Хёнджин с замиранием сердца слушает всё, что льется из уст Минхо и нервно кусает губы. Кто мог подумать, что всё это время ему не хватало именно этих таких простых, известных всем слов? Хван так возненавидел себя, что успел забыть о том, что вокруг были люди, которые любили его не за какие-то особые заслуги, а за то, что он просто есть.

— Хён. Спасибо, — за три дня Хёнджин поломался трижды, но сейчас впервые улыбался так ярко, что кровоточащие раны стали затягиваться. Да, на их месте останутся рубцы и шрамы, может, они не исчезнут с концами никогда и будут служить вечным напоминанием, но не о слабости, а, напротив, о силе двигаться дальше.

Пока его ладонь крепко сжимает старший, Хван Хёнджину всё по плечу.