Двадцать лет назад. Гимрян. Середина лета.

— Дедушка говорит, что за долиной ничего нет — конец мира. Но я в это не верю! Когда я вырасту, то сама отправлюсь туда и докажу, что он не прав! — стоя на холме, сказала она.

Ипатия всегда казалась мне самой жизнерадостной девочкой. Её заразительный смех разгонял любую тоску, а яркие светло-голубые глаза вселяли надежду.

Я вырос вместе с ней у долины ветров. Наша ферма находилась по соседству с ранчо семьи Ипатии. Мы занимались выращиванием кукурузы, они — скотоводством. О том, что мы — доппельга́нгеры, никто не знал. Да я и сам не подозревал, что чем-то отличаюсь от других, пока семья мне не рассказала. Я просто дружил с соседской девчонкой, учился кататься на лошади, набивал шишки да раздирал коленки в кровь. Счастливое детство в счастливом краю.

Всегда, когда что-то не получалось, если я падал, или что-то разбил и начинать плакать, мама подходила ко мне и говорила:

— Улыбайся, а не то придёт тень, и хвать — украдёт твой нос! — всегда щипала меня за кончик, и мило хихикала. — Что проку от слёз? Они тебе счастья не принесут, мой мальчик. Ты лучше улыбайся почаще, и всё будет хорошо.

— Хорошо, мам.

И я улыбался. Сквозь слёзы, сквозь злость и стыд. Вскоре моя улыбка приросла ко мне как второе лицо. Без неё я больше не чувствовал себя собой.

Затем пришли повстанцы. Они говорили о бесчинствах Ифрита и о его «чистке», о том, что с нами может случиться то же самое, если мы не восстанем против своих угнетателей. Ипатия загорелась этой идеей. Она искренне хотела помочь делу. Ранчо перешло по наследству её старшему брату, и они отдали повстанцам всех своих лошадей. Последовали за Ренегатом. Я отправился вместе с ними.

Потом я признался Ренегату в своей истинной натуре. Я снял с себя лицо того мальчика, в чьём облике рос так долго. Я сильно волновался, ибо Ренегат — первый доппельга́нгер, не считая семьи, которого я встретил. Он, выразив уважение моей смелости, записал меня в разведчики. Прежнее лицо я больше не надевал. Признался Ипатии, а она в ответ мне:

— Ты такой смелый, Никс! Я бы писалась от страха при одной только мысли, чтобы признаться кому-то. Спасибо тебе за доверие. Я это очень ценю!

Гора с плеч. Ипатия — свет моей жизни. Искра, что разжигала во мне желание двигаться дальше. Ради неё я покинул родной край. Ради неё стал сражаться во имя свободы. Ради неё я был готов отдать жизнь.

Всегда, возвращаясь с задания, я первым делом навещал её в Имперском ипподроме, где мы прогуливались кругами на лошадях да болтали о всяком. Так уж случилось, (к счастью для меня), что женщин на дело не допускали. Ипатия сперва дулась, но потом ей хватило и того, что она стала звеном между сопротивлением и лучшими конями в Дивах.

Не знаю, как, но ей почему-то всегда удавалось узнать меня под чужой личиной. Ренегат настоял, чтобы я не разгуливал в своём истинном облике в городах. Приходилось менять лицо раз в несколько лет. Однажды я выбрал женское, и тогда мы с Ипатией ещё ближе сдружились. Мне казалось, что я для неё был самым близким человеком на всём белом свете. Особенно это стало явно после того, как она узнала, что её брат погиб на задании. Я был первым, к кому она пришла излить душу.

А затем она разбила мне сердце…

О её связи с Ренегатом я узнал случайно. Просто проходил мимо штаба, слоняясь от безделья, и увидел сквозь щель приоткрытой двери, как они целуются. Мой мир рухнул в тот же миг. Перед глазами всё потемнело, и я сам не помнил, как оказался в пабе, топя горе на дне стакана. Тогда ко мне прицепились какие-то оборванцы, а я выместил всю свою злость на них. Мы подрались, и нас вышвырнули наружу.

Позже, когда я, шатаясь, брёл до казарм, один из них перегородил мне дорогу с ножом в руке. Он хотел разобраться «по-взрослому». Мы зашли в переулок. И я убил его. Не то, чтобы это было моё первое убийство. Однако он был первым «невинным» гражданином. Из ниоткуда появились свидетели. Мне пришлось бежать. Я снял лицо, бросил в канаву, потом нашёл какую-то проститутку, и решил, что её личико ничем не хуже других.

— Плачу вдвойне, красавица. Только давай по-быстрому?

Она отвела меня за угол, где царила тьма. Там она и осталась лежать с перерезанным горлом. В её облике я вернулся в казармы, поспал, а когда явился к Ренегату, он мне выдал:

— О, хорошо, что ты уже нашёл себе новое лицо! У меня есть для тебя работа. Побудешь служанкой в усадьбе Архонта Дареайос? Это в Сепкрате. До нас дошёл слух, что там скоро состоится приём, на котором представят новых рабынь, привезённых из Диких Пустошей. Мы надеемся, что это воительницы Рагастос, слышал о таких? Освободив их, мы получим ценных союзников.

— Вы что, серьёзно? Это же самоубийство! Архонт Дареайос — очень влиятельный человек! Если что-то пойдёт не по плану — нам всем крышка!

— Я понимаю твоё беспокойство, Никс. И я не стану заставлять тебя подписываться на это дело, если ты не хочешь. У нас в сопротивлении, каждый волен сам выбирать, соглашаться на работу или нет.

— Так я могу отказаться?

— Можешь, но… я составлял план, рассчитывая на тебя и на твои способности, Никс. Придётся переписывать всё с самого начала, основываясь на способностях обычной женщины.

— Женщины?

— Да, Никс. В усадьбу в качестве служанки не примут мужчину. И уж точно не допустят его к пленённым рабыням. Хмм… Надеюсь Ипатия справится…

— Погодите, что? Вы хотите отправить на это задание Ипатию? Вы совсем с ума сошли?! Она же не умеет сражаться!

— Кроме неё нет ни одной в нашем стане, кто бы смог стать исполнительницей.

И тогда я понял, что Ренегат имел ввиду на самом деле: «Не будешь выполнять мои приказы, и я брошу в пламя то, чем ты дорожишь больше всего на свете». Сей хитрый трюк сработал как надо, надавил на все мои болевые точки. Вот почему… Вот почему я тогда улыбнулся так широко, как только мог, и ответил:

— Я пойду на задание. Что нужно делать?

Так началась наша с ним незаметная двойная игра. Он давил — я прогибался. Я искал всевозможные слабости своего врага, но упирался в стену. Так продолжалось до тех пор, пока я не познакомился с Ликмедом.

Илиан оказался тем, на кого Ренегат смотрел иначе, чем на остальных. Как на сына, которого у него никогда не было. «Вот оно!», понял я. Его слабое место.

Конечно, я бы мог просто взять и выдать драконьим жрецам наш секретный штаб, однако… это не та месть, которую он заслужил. Плюс, был риск, что при налёте на повстанцев могла пострадать Ипатия. Нет. Это не вариант.

Когда мы пошли вместе с ним на дело, я вскоре уверился, что Илиан — не тот враг, которого можно недооценивать. Спал чутко, всегда настороже, навыки просто на высоте. Тогда я пришёл к Тайросу, и мы поговорили. Не ожидал от дракона такого понимания. Ведь на людях он не считается с рабами, давит их как насекомых, но… наедине со мной, Тайрос был более чем щедр на слова.

Он жил в Синем Дворце, что в городе Мирий. Омываемый ласковым лазурным морем, город выживал за счёт рыболовства и пивоварения. Здешние рабы были немногим свободнее, чем в остальных владениях драконов. Им дозволялось отправляться в плавание, за что моряки освобождались от Долга Крови. Естественно всех тех, кто пытался сбежать на острова, ждала суровая кара: Тайрос посылал своего верного подручного — Спрута, гигантского кальмара, который выслеживал и топил беглецов.

Я проник в Синий Дворец на закате, похитив одно из лиц местной прачки. Слился с толпой, и за текучкой ежевечерних хлопот, меня едва ли заметили. Скрывшись в тени открытого зала, выходящего просторным балконом на море, стал ждать того, с кем намеревался поговорить. Тайрос в это время резвился там в волнах. Рыжее солнце окрашивало его гладкую голубую чешую в почти зелёный. Солнце скрылось за мерцающим горизонтом, а небо из ярко-фиолетового вскоре стало непроглядным — чёрным, усыпанным мириадами звёзд.

Дракон оторвался от волн, взмахнул крыльями похожими на плавники морских скатов, и вернулся в зал через балкон. С него ручьями стекала солёная вода. Глаза — два больших аквамарина, притягивали и околдовывали. Рогов у Тайроса не водилось, вместо них плавные отростки подобно жгутикам украшали всё его обтекаемое величественное тело. Он обратил свой взор в тень, где я стоял. Моментально понял, что в зале кто-то есть. Властно приказал:

— Выходи!

— Прошу прощения, — кланяясь, вышел я.

— Прачка? — принюхался ко мне, близко склонив морду. Моё сердце в этот миг замерло. Ещё бы чуть-чуть, и Тайрос мог проглотить меня как мушку. — Нет. От тебя пахнет кровью, убийца. Шпион? И чего же ты здесь вынюхиваешь?

Сообразив, что дракона не обмануть, я снял с себя лицо, представ в своём истинном обличии. Снова низко поклонился, хотя ноги едва ли слушались. Коленки дрожали. Никакие клинки, никакая магия, ни одна хитрость не могла потягаться с ужасающей мощью дракона воды.

— Простите за этот маскарад. Я здесь из чистого любопытства, а не по причинам моего ремесла.

Улыбка не сходила с губ, аж щёки заныли. Тайроса это позабавило, и он решил поговорить со мной. Окружил меня будто хищник, окольцевал хвостом весь зал, морду положил на лапы. Я был так мал перед ним. Так… ничтожен. И тем не менее в аквамариновых глазах отражался интерес к моей персоне, а не желание убить.

— Ты потерялся. Я чувствую. Как твоё имя, потерянный?

— Никс из Гимряна, господин.

— И ты пришёл сюда чтобы умереть? Или найти ответы?

— Я пришёл к вам с… предложением.

— О? Это интригует.

— Я состою в рядах «Белых Птиц» — повстанческой организации. Позвольте мне служить вам, и я уверен, наш союз принесёт нам обоим хорошую пользу.

— Ты либо слишком самоуверен, либо до безобразия глуп, Никс! — прошипел Тайрос. — С чего ты решил, будто у меня нет шпионов в вашем блошином восстании?

— Те, кого вы завербовали, подчиняются вам из страха, господин. Готов поставить честь на то, что я первый, кто пришёл к вам добровольно.

— Хмм…

— Мне совершенно не по душе методы Ренегата. Под его началом погибло много моих товарищей, и если он преуспеет, то из него выйдет никудышный правитель Эталады. Из хаоса никогда не выйдет порядочное общество. Драконы, по моему скромному мнению, справляются куда лучше.

— Лесть тебе не поможет, человек, — заметил Тайрос. — Расскажи о себе? Расскажи то, чего не говорил никому? Свой самый постыдный грех.

— Я… — замешкался. Никто ещё у меня такого не спрашивал. Щёки залились краской, под ложечкой засосало. Драконьи глаза, уставившиеся на меня, словно обнажали саму мою душу, выуживали из недр давно позабытые воспоминания. — Мне не нравится убивать. Другие думают, что раз я улыбаюсь, то это доставляет мне наслаждение, но это не так. Оборвать чью-то жизнь — это так банально. Примитивно. Подлинное удовольствие я получаю только когда чувствую контроль над чужими жизнями. Само знание того, что от меня зависят другие люди, что в моих руках их существование — прекрасно! Я выбираю цель, подсаживаюсь, забалтываю, соблазняю. Я могу направить этого человека в любое русло, даже свести с ума, если захочу. А убить его… так пошло. Неинтересно.

— Похоже у нас с тобой имеются одинаковые пристрастия, Никс, — промурлыкал Тайрос. — Мне это нравится. Расскажи ещё?

Мы говорили до самого утра, совсем позабыв о времени. Тайрос оказался… не таким, каким я его себе представлял. Проникнувшись к нему симпатией, решение переметнуться на сторону врага уже не казалось безумием. Он слушал меня очень внимательно, и не осуждал за потаённые страсти. Впервые за всю мою жизнь кто-то проявил чистое внимание, выслушал меня. Понял меня. И остался рядом со мной. Со мной — настоящим.

Присягнув дракону в верности, я надеялся, что Тайрос поделится со мной силой, которая поможет мне одолеть моего врага. Однако за всё приходится платить. Он потребовал несколько лет службы, «испытательный срок», как он это сказал. Я согласился. Я выдавал секреты повстанцев, старательно избегая самых важных. Мне не хотелось, чтобы Ипатия узнала об этом, и тем более я не хотел, чтобы она пострадала. Из-за этого доверие Архонтов ко мне таяло, а терпение драконов иссякало. Я сидел на пороховой бочке, и был на волосок от гибели всякий раз, когда доносил сведения.

Тем не менее, мне крупно повезло. В один день меня вызвали в Храм Равусы в Дивах, и дали мне крупное задание. Тайрос сказал, что после его выполнения он поделится со мной могуществом, которое поможет мне смести любого врага. Я согласился. Дракон Духа погадала мне, и сообщила, что свою судьбу я найду в таверне под названием «Танцующая Жаба». В Дивах, разумеется. Она так же сказала, что я узнаю её по широкой шляпе и лисьей улыбке.

Так я стал Финном. И начались мои мутные приключения в окружении странных типов. Поначалу личность барда возобладала надо мной. Я мог слышать его смех у себя в голове, подражать… Нет! Копировать его! Так искусно, что даже родная сестра Финна не распознала чужака, скрывающегося под его личиной. Признаюсь, меня унесло этим смехом. Я почти что забыл кем являюсь. Забыл Никса. А затем… затем я увидел Ипатию, там в комнате отдыха Иерофея. Она была потрёпанной, измученной от тяжкого труда, однако в глазах по-прежнему горела та самая искра, в которую я без памяти влюбился. Никс постепенно возвращался ко мне. Он мелькал в моём отражении, являлся ко мне во снах, и напоминал о моём задании. Проявлялся в почерке, когда я сочинял песни. Разлучённый со своей подлинной личностью, Финн во мне боялся. Я боялся.

Сердце совершило кульбит, стоило моим глазам наткнуться на её имя в списках потенциальных жертв. Мне потребовались все мои актёрские навыки, дабы скрыть бушующий внутри гнев. Как Тайрос мог это допустить? Я же рассказывал ему о ней! Я говорил, насколько она для меня важна. Поводок! Ипатия была моим поводком, способом на меня воздействовать. Осознание того, что мною снова играли, подорвало доверие к драконам. Как глупо было с моей стороны мнить себя кем-то большим, чем обыкновенной пешкой? «Она в наших руках. Поторопись!» — послание красноречивей некуда. Ох, моя милая Ипатия… Ликмед — идиот, он-то думал, что её имя в списке из-за Ренегата, или из-за него, но нет! Это была моя вина. Я подверг её опасности! И песок в часах уже вот-вот должен был истечь.

Как я уже говорил ранее: для доппельга́нгера опаснее всего подвергаться частой смене лиц. Это грозило мне утонуть в чужих сущностях, конфликтующих между собой, и в конце концов — сойти с ума. Финн был… мягким гедонистом. Он старался избегать насилия без крайней на то нужды, а Никс… Никсу было всё равно на жертвы принесённые ради поставленной цели. Личности кнута и пряника — две полные противоположности. Я не сопротивлялся для достижения эффективной маскировки, позволил Финну доминировать надо мной, но, в конечном итоге бард сдал позиции и отступил. Никс вернулся. Я вернулся.

Чем всё закончилось, вы уже знаете: я прибрал к рукам Артефакты, разобрался с Ликмедом, снял с себя это чёртово лицо, и ушёл жить-поживать. Мне уже не нужны были ни драконы, ни повстанцы, никто! Никто, кроме моей милой Ипатии. Я поспешил сразу к ней, чтобы спасти её от Долга Крови!

Но первым делом… Первым делом — Ренегат! О да! Всё моё нутро билось в исступлении от мысли, что я, наконец-то всё ему выскажу! Поставлю его на колени! Заставлю рыдать, молить в отчаянии.

Проникнув в Касий, я сразу же отправился в его штаб, попутно усыпляя каждого, кто вставал на моём пути. Едва я показался в головной пещере, как на меня уставились наконечники его личного отряда таксиархов.

— Усните, — прошептал я. Голосу Императора никто не мог противиться. Артефакты отлично подсобили мне. Таксиархи моментально осели в глубокой дрёме. Перешагнув через них, я приблизился к шокированному полководцу. Ренегат вылупился на меня так, словно увидел привидение.

— Т-ты же мёртв! Как?

— Давай-ка присядем, — процедил я сквозь зубы.

Старый ветхий стул, который я вытащил из казарм скрипнул под тяжестью Ренегата. Он не мог противиться моему приказу. Он смирно сидел, не сводя с меня взгляда. Голубоватый свет здешних минералов тускло очерчивал его глубокие морщины и рубцы старых шрамов. Ренегат разлепил уста, тихо прошептал:

— Что всё это значит, Никс?

Я ходил перед ним туда-сюда, наслаждаясь своим полным и безоговорочным контролем. Он был сейчас моим! Только моим! И я мог сделать с ним всё, что пожелаю! От этого улыбка на моём лице стала шире — ярче. Нервно рассмеявшись, я ответил маниакальным тоном:

— Ты правда не понимаешь? Я провёл долгие годы под твоим началом, а ты ни сном и не духом? Мы ведь с тобой из одного племени, Ренегат! Ты такой же доппельга́нгер, как и я!

— Мы думали, что потеряли тебя, Никс. После того задания в Мирие ты не вернулся. Ни одной весточки не послал! Как мне это понимать? Ты переметнулся на сторону драконов?

— В Геенну драконов! — рассвирепел я, сократив дистанцию. От старика пахло кислым едким потом, он наверняка долго не мылся, сидя здесь как крыса в пещере! Это меня насмешило. — Хах! Ты никогда не понимал, так ведь? Ты такой же, как и все остальные — слепец! Лицемер! Ты только и делал, что укрывался за пафосными речами о свободе и равенстве. А на деле что? Ты игрался со мной, то подманивая, то отталкивая! Ты отнял у меня мою милую Ипатию! Ты предпочёл этого закомплексованного идиота с «Проклятьем Плаксы»! Я должен был стать тебе сыном, а не он!

— Вы оба были мне как дети, Никс, — уверял Ренегат. — Все те, кто встаёт под знамя «Белой Птицы» — мои родные люди! Я никого из вас не выделял.

— Чушь собачья! Ты прекрасно знал, как сильно я дорожу Ипатией… И как сильно я хотел… Что бы ты…

— Прости меня, Никс. Ипатия сама ко мне пришла, она уверяла, что между вами только братские чувства!

Что-то тёплое потекло из моих глаз. Дышать стало труднее, нос закупорился. Ярость вспыхнула внутри подобно проснувшемуся жерлу вулкана, и я вновь прильнул к старику, стиснул его шею своими дрожащими ладонями. Ренегат выпучил удивлённые глаза, захрипел что-то… «Нет. Он ещё не услышал главного! Он ещё не знает, что я сделал». Я ослабил хватку, вновь рассмеялся, смахивая слёзы.

— Уже поздно для извинений, Ренегат. Своими действиями ты нажил себе много врагов, но драконы — это последние из тех, кого ты должен был бояться! Я — тот, кого ты недооценил, воткнул нож тебе в спину! Я — тот, кто убил твоего драгоценного Ликмеда, Ренегат.

— Нет! — он задёргался, попытался вырваться из моего контроля, но всё, чего добился старик — это упасть со стула и приползти ко мне.

— Сидеть, я сказал!

— Ликмед — последняя надежда Эталады! Ты не мог его убить! — цепкие пальцы схватились за полы моего гиматия, но я сбросил их.

— О, ещё как мог! Я распотрошил его как свинью. Он распластался передо мной, истекая кровью, и моля о пощаде. Я убил Илиана, Ренегат! Живи теперь с этим.

Вобрав побольше слюны — харкнул прямо в его лицо. Некогда харизматичный и сильный духом полководец сейчас трепетал передо мною в ужасе.

— Снова потерял… снова потерял его…

— Сейчас ты ещё и Ипатии лишишься! Я забираю её! Не смей нас преследовать, понял?

— Никс стой! Прошу тебя… Скажи, что ты солгал мне! Скажи, что всё это ложь! Умаляю… Ликмед, он… он — особенный, понимаешь? Боги избрали его! Истинные. Всё не могло закончиться так!

— Меня они тоже избрали, старик, — выплюнул я, повернувшись к нему спиной. — Но меня-то ты никогда избранным не считал, не так ли?

— Никс! Никс, не уходи! — кричал он мне вслед. О, этот отчаянный голос — музыка для ушей. Мне потребовалась вся моя воля, дабы не обернуться и не закончить дело. Но убийство старика, потерявшего самое драгоценное, было бы милосердием с моей стороны. Нет. Ренегат заслуживает худшей участи. Пускай живёт со знанием того, что это Я отнял у него Ликмеда.

Затем, как обычно после каждого своего задания, я навестил мою возлюбленную подругу. Вот только теперь Ипатия обитала в услужении этому двуличному, жестокому кузнецу Иерофею в Касие. После того, как штурм Башни Амбареса провалился, и драконы узнали о местонахождении штаба, Ренегат спешно переехал в подземелья Касия — в истощённые шахты. Ипатия носилась туда-сюда, вверх и обратно вниз, таская посылки да сообщения. Она была для Ренегата никем иным — как простым посыльным, и развлечением на ночь. Сама же Ипатия не разглядела этого! Да и как бы она смогла с такой-то ярой верой в общее дело? Я должен был спасти её из этого унизительного положения. Но меня она бы не послушала! Потому что была слепа! Слепа от своей веры. Она не знала о том, что её имя в списках. Не подозревала, что из-за всей этой опасной игры в повстанцев, стала разменной монетой.

Ну, это было раньше, а сейчас, имея Артефакты, я бы мог заставить её увидеть картину целиком. Прозреть! Ведь что из себя представляют «Белые Птицы» на самом деле? Все они — кучка вшивых немытых фермеров с вилами, кои делают жалкие попытки «бороться». Бороться — тьфу! И ради чего? Свободы? Когда человек вообще был от чего-либо когда-либо свободен? Никогда! Борьба бесполезна! Она даже губительна! Потому что Драконы по сути своей — это необходимое зло. Они приносят порядок в земли, которыми правят. С их подачи строятся храмы, школы, клиники, где помогают рабам обрести лучшую жизнь. Без них, люди потонут в хаосе, которым они порабощены на самом деле! Лунные зелья, деньги, власть, и кровь — вот их кандалы! А идея об общей свободе — всего лишь громкий лозунг, из-за которого вся выстроенная веками инфраструктура общества рухнет как стеклянный дом. Свобода людям не нужна! Я уверился в том, что Ипатия поймёт это, если заглушит в своей голове фанатичные мысли Ренегата. Если я… приложу достаточно усилий, заставлю её увидеть… поверить мне.

Я заглянул за арку, и увидев её, таскающую тяжеленые кувшины с водой, позвал тихо:

— Эй, Ипатия! Эй, псс…

— Что? — едва она обернулась и увидев меня, сразу же обомлела. Поставив кувшин, эта девушка ринулась ко мне в объятья. — Никс! Я думала ты погиб! От тебя так долго не было вестей! Где ты пропадал?

— На задании. Идём со мной. Я тебе всё расскажу.

— Но у меня тут…

— Идём со мной!

И схватив её за руку, я повёл свою подругу детства подальше от Касия. Подальше от сопротивления и от драконов. В груди свербел стыд за то, что я зачаровал её голосом, но выбора у меня не было. Встала острая необходимость её оттуда забрать, ибо Празднество Жатвы уже не за горами. Девушку могли в любой момент забрать люди Архонта, дабы начать готовить к жертвоприношению. «Долг Крови» — варварская необходимость. Умом-то понимал, что сие есть ничто иное, как очередное средство контроля — запугивания граждан. Но сердце моё негодовало. Не мог позволить ей взойти на алтарь, чтобы Ифрит потом её растерзал на глазах у всех!

Я увёз Ипатию к границе Эталады — в глухую заброшенную деревушку рядом со степями. Там мы уединились, и я рассказал ей обо всём. Она сначала оцепенела, впала в шок, но затем, когда я велел ей мыслить трезво, понять мою точку зрения, Ипатия согласилась. От радости мне хотелось рыдать. Я обнял её. Прижал крепко-крепко, и гладил по волосам. Моя милая бесценная Ипатия обняла меня в ответ.

— Скажи, что любишь меня.

— Я люблю тебя.

— Сними одежду.

И она разделась. Всё, чего бы я ни пожелал — теперь моё. Моё. Моё. Моё! Сердце пело от счастья. Мы жили вместе. Ели вместе. Спали вместе. Теперь я улыбался по-настоящему. Боль отхлынула куда-то далеко, и все те несчастья, через которые я прошёл, казались мне страшным сном. Всё ведь по-настоящему, верно? Ипатия верит в меня, и любит по-настоящему, а не потому, что я её попросил. Верно?

***

Сигрун блуждала по миру снов, тщетно силясь самостоятельно отыскать сон её заклятого врага. Фентезис обычно отзывающийся на все её прихоти, сейчас осыпал колдунью бесплотными фантазиями.

— Это не то! Не то! — развеяв очередное наваждение, прокричала она. — Мне нужен настоящий Никс!

— Почему бы тебе не пойти в библиотеку? — спросил один из проплывающих мимо духов.

— Там Зигард. Я это духом чувствую. Я не готова противостоять ему сейчас…

— А когда будешь? Что для этого нужно?

Дух вообразил пушистое облачко напротив Сигрун, и усевшись на него, скрестил ноги. Любопытные глазки осматривали ту, что способна ходить по снам осознанно.

— Артефакты! Сила! У меня нет такой же власти… — слова её вдруг оборвались. Голос застрял в глотке. В голове родилась одна из самых гениальных идей, на которые та была способна. — Ну конечно же! Точно! Как я раньше до этого не додумалась? Во снах каждый чувствует себя по-особенному! Сила в фентезисе зависит не от силы в реальности, а от силы духа! Дракон внушает своим последователям страх, но страх не даёт силу! А Вера! Чем больше голов верит во что-то, тем это сильнее в мире снов! Устойчивее! По этим же правилам Библиотека Воспоминаний никогда не рассеется! Пустынный город не поменяется! С этим я… я смогу противостоять Зигарду! Да… Да, смогу.

— Могу я тебе в этом как-то помочь?

— Естественно, — улыбнувшись ему ласково, колдунья подозвала духа к себе и прошептала ему что-то на ухо. Тот кивнул после чего улетел в неизвестность.

«Я справлюсь. Надо только верить в себя!» Она рванула к Библиотеке Воспоминаний, неся в сердце окрыляющую надежду.

Сигрун разбежалась и запрыгнула на уступ первой ступени. После этого лестница начала уменьшаться с каждым её шагом. Окованные золотые ворота распахнулись, Сигрун предстала перед драконом земли, что в облике человека сейчас стоял подле своего рабочего стола и перелистывал чью-то книгу. Чёрные волосы ниспадали ему на плечи, а раскосые глаза одарили колдунью хитрым взглядом.

— Явилась-таки…

— Ты больше мне не хозяин! — голословно заявила она, плеснув рукой.

— Видимо так. Что ж, ты разочаровываешь меня, Сигрун. Я-то надеялся на твоё содействие, когда ты примкнула к той «судьбоносной» шайке героев. Эх, как печально. Такая умная женщина, такой незаурядный ум… и всё впустую. Может поговорим, пока не поздно?

— Нам нечего обсуждать! Ты поработил меня, Зигард! Сделал своей игрушкой. Но когда меня обвинил Архонт Адрастос, ты сделал ровным счётом ничего, чтобы спасти меня!

— Это была твоя оплошность, Сигрун. Ты вырыла себе могилу!

— Хах! Я это умею, — усмехнулась она. — Знаешь, у меня всё ещё осталась лопата для могилки-другой, и я собираюсь вырыть одну как раз для тебя!

— Жалкая букашка!

Отбросив книгу, Зигард встал в боевую стойку, и выхватив посох, бросился в атаку. Его первый заряд полетел точно в голову колдунье, но та увернулась. Мгновенье погодя, лишь показалось, что магический заряд пролетел мимо, его траектория изменилась. Сгусток энергии пошёл по дуге, а затем врезался в намеченную цель. Сигрун отшатнулась от неожиданности, а на её лбу зашипела кожа. Самонаводящиеся снаряды посыпались на неё, из-за чего Сигрун пришлось действовать.

Рыжая колдунья сорвалась с места, и металась по библиотеке из стороны в сторону. Зигзагообразной траекторией она сократила меж ними расстояние, после чего схватила Зигарда за грудки и вытолкнула из Библиотеки силой мысли в один из тренировочных полигонов.

Бесконечное поле, затянутое полупрозрачной дымкой. Небо — голубое-голубое, похожее на цветное стекло снежного шара, только сломанное, с паутинкой трещин. Трава щекотала ступни. Воздух сухой и тёплый. Безветрие.

Дракон вновь схлестнулся с чародейкой. От его самонаводящихся атак та ставила барьеры, а когда он приближался, их посохи скрещивались.

— Думаешь ты сможешь меня одолеть? Не будь дурой! Я — дракон! А ты — всего лишь жалкая тля под моими лапами!

Всякий раз, когда Сигрун старалась задеть его, атаки проходили мимо, или и вовсе не воздействовали на противника. Плеснула рукой, сложила пассы, и искры ослепляющей молнии врезались ему в грудь. А тому хоть бы хны! Тогда она раскрутила посох, воззвала к своей стихии теней! Дымка обратилась тьмой, из неё могучими лапами вылезли заклинания! Когтистые руки схватили дракона, однако Зигард только посмеялся:

— Хаха! Щекотно.

Вслед за этим он развеял магические путы. На нём не осталось и следа. Его скорость увеличилась втрое. До этого, Зигард, видимо, лишь только игрался с Сигрун. Она даже не успела заметить того, как он оказался рядом. Вдарил посохом по голове, а когда колдунья упала, осыпал градом магических снарядов. Спектральное тело — это не тоже самое, что и реальное. Тем не менее боль оно ощущает, как по-настоящему. Ему можно пустить кровь, сломать кости, ослепить, или сжечь дотла. Жертва в таком случае будет вытолкнута из сна в реальность, и снова заснуть у неё ещё не скоро получится. До тех пор, пока духовное тело не исцелится, Сигрун не сможет путешествовать по светлому фентезису. (Что же касается тёмной его стороны, то там всё зависит от множества факторов).

Простое действие — встать на ноги. Просто подняться. Но для Сигрун — это целый подвиг. Еле шевеля конечностями, колдунья снова ринулась в бой. Её опутали взявшиеся из ниоткуда толстые лианы Зигарда. Он подвесил её тело над землёй, и воспрепятствовал сложению печатей. Опять в тело полетели магические снаряды. Сигрун кричала. Тога разорвалась, а в боках, в плечах и на бёдрах образовались глубокие порезы с ожогами. Дракон игрался с ней, прицеливаясь не в жизненно важные места. Мучил её.

Чтобы выпутаться из хватки, Сигрун намеренно вывихнула запястье, после чего подожгла лианы, сложив пассы трясущейся рукой. Стоять на земле тяжело — ноги дрожат, а голова кружится. Тем не менее колдунья вновь собрала всю свою волю в кулак. Игнорируя боль, та направила в Зигарда теневые когти, растущие из-под земли. Дракон ловко увернулся, посмеялся над этой жалкой попыткой. Однако, как только он ступил в сторону отхода, его там ждала ловушка — ещё одни теневые лапы, кои вдарили массивными кулачищами под дых. В следующий миг тот принял на себя второй удар по макушке, и упал навзничь.

— Не смей меня недооценивать, Зигард! — шикнула Сигрун, сплёвывая кровь.

— Я тебя с таким удовольствием убью! — в ответ зашипел дракон.

Невзирая на дикую усталость, колдунья металась из стороны в сторону, уклоняясь от очередных снарядов Зигарда. Всё её тело бунтовало против каждого движения, хотелось прилечь и отдохнуть, залечить кровоточащие раны. Однако Сигрун всё продолжала сражаться. Ногу вновь опутала лиана, и потащила в образовавшуюся пропасть! Колдунья перерезала её теневыми когтями, отвлеклась! Это дало Зигарду преимущество — пару мгновений для решающего удара. Он резко сократил дистанцию, вдарил посохом той прямо в грудь, и Сигрун, споткнувшись, сорвалась вниз в пропасть!

Казалось, дракон победил. Он уже было выдохнул, стал обтряхиваться от пыли, но тут:

— Я… всё ещё… здесь! — кряхтящий голос Сигрун раздался снизу. Та вскарабкалась по его же собственным лианам, потом быстро и грациозно оттолкнулась, закрутилась в воздухе, попутно складывая печати. В Зигарда полетели сотни теневых когтистых рук, от которых ему пришлось в спешке уклоняться. Вопрос: «откуда в ней столько манны?» остался без ответа. Сигрун уже давно должна была истратить всю свою магию, но она продолжала сражаться.

Вся израненная и истощённая, колдунья приземлилась, но упала, не удержавшись на ногах. Поползла обратно, туда, куда укатился её посох. Дракон смеялся, раззадоренный её упорством. Лениво шагал к ней. В его раскосых глазах отражались наслаждение и господство. Он чувствовал себя хозяином ситуации. Ибо Сигрун уже определённо полностью истощена, по её избитому телу, по усталым глазам видно — та больше не может колдовать. Её манна иссякла.

Всё у него было под полным контролем. Зигард точно намеревался растянуть это мгновение. Поиздеваться над бестолковой колдуньей, посмевшей пойти против него. Преподать ей урок, которого она никогда не забудет. Наказать Сигрун, дабы сделать её примером всем остальным!  

— Зря ты выступила против меня, Сигрун. Но я рад, что ты перестала прятаться. Наконец-то мы с тобой расставим все точки над «i». Твоя выходка с зашифровкой воспоминаний дорого нам обошлась. Как ты смогла так мастерски обвести меня вокруг пальца? Не помню, чтобы я учил тебя такому.

— Это потому… — кряхтя, она еле кое-как поднялась на ноги, опираясь на свой посох. — Это потому, что ты был моим не единственным учителем, Зигард! Фентезис — лишь половина моей жизни. Из реальности я брала всё, до чего только могла дотянуться! Хочешь узнать главный урок, который я усвоила оттуда? Иногда слабость может стать преимуществом!

С этими словами колдунья вновь набросилась на дракона. Тени обволокли её спектральное тело, даруя новый образ и новую силу. Белая тога превратилась в чёрную хлайну поверх сверкающих голубоватых доспехов. Фибулы звенели в ряд на руках. Голову защитил крылатый шлем с двумя вороными хохолками. Её скорость и реакция выровнялись под стать Зигарду. Чернильные клинки, что исходили из посоха, ныне же, достигая свою цель — могли ранить не по-детски.

— Когда ты выглядишь слабым и никчёмным, враг тебя недооценивает. Когда все вокруг только и твердят, что сила во власти — неправильно толкуют эти слова! Вот где главный урок, Зигард! В то время, пока ты запугивал и угнетал здешних духов, я — заводила знакомства!

— Не верю! — задыхаясь от полученного урона, кричал дракон.

Он отшатнулся, закрывая лицо руками. Его одежда порвалась в разных местах, на коже появились кровоточащие раны. В тот миг, когда он опустил ладони от своего лица, то увидел свою противницу: хоть и побитая, еле удерживающаяся на ногах, и всё же такая гордая, уверенная в себе женщина! Сигрун стояла напротив него, крепче сжимая посох, а позади неё вдруг появились… духи. Сотни духов! Все они подняли ладони, лапы да культи вверх, от них стала сочится энергия манны, коя, сливаясь в один единый поток, устремилась в колдунью. Её спектральное тело засветилось!

— Этого не может быть! — продолжал ужасаться дракон.

— Истинная власть рождается не из страха, Зигард! Истинная власть рождается из дружбы, из союзов и из любви окружающих!

Вслед за этим Зигард заорал диким голосом. Его человеческий образ преобразился в драконий. Устрашающий зверь с зелёной чешуёй, массивными крыльями да хвостом-палицей навис над полем брани. Колдунья едва-едва уклонилась от несущейся в неё атаки. Хвост имеющий на себе массу острых зубцов просвистел под нею, а в следующий же миг в Сигрун направилась исполинская пасть с сотней длинных клыков.

Зигард издал взбешённый рёв, преисполненный чистой яростью. Да только вот это ни на каплю не умалило решимости Сигрун. Она ринулась в бой с новыми силами, закрутила посох, тоже орала во всю глотку. Махнула что было мочи, и огромный теневой клинок сразил Зигарда! Его гигантская туша рухнула на землю, обмякла и завалилась. Спектральное тело дракона начало рассеиваться, душу выталкивало обратно в реальность.

К Сигрун сразу же подбежали восторженные духи. Сапожок мельтешил, летая на своих крыльях, всё лепетал:

— Ты была великолепна! Наконец-то этому извергу хоть кто-то всыпал по самое не балуй.

— Спасибо, что помогли, ребята.

— Устроим праздник! Устроим праздник!

— Не сегодня, простите. Мне ещё нужно сделать кучу всего, — на издыхании призналась Сигрун. От усталости ноги подкашивались, и лишь посох служил опорой.

Колдунья вернулась в Библиотеку, где спустилась на нижние этажи, дабы отыскать там книгу воспоминаний своего брата. Отчасти в ней присутствовал её шифр, другая часть оставалась открытой. Сигрун обнаружила для себя ещё одну особенность доппельга́нгеров: они могут красть не только лица, но и воспоминания. Надевая на себя чужую личину, доппельга́нгеры как бы перевоплощаются в умерших. Таким образом, когда Никс стал Финном, Финн продолжал жить, и его книга не переместилась на полку усопших. На время она стала принадлежать Никсу. Из чего можно сделать вывод, что книга самого доппельга́нгера — как бы не существует. Точнее она существует, но её клочки разбросаны по всем тем личинам, которые он на себя надевал. Это объясняет то, почему Ренегат отказался от лиц. Пока он ходит в своём истинном облике, его воспоминания нельзя отыскать.

Сигрун открыла книгу. Она не желала видеть всё воочию, только прочитать. Она хотела знать, как умер её брат. Его последние мысли выстроились витиеватым бардовским почерком. «Два месяца назад? Он был ещё жив два месяца назад? Значит Никс солгал! Я могла бы его спасти! Я могла бы успеть, только если бы не полезла своим любопытным носом куда не следует!»

«Он показался мне весёлым парнем. Мы продолжали пить до первых петухов, а когда я отключился…» — это были последние слова. Значит Никс напоил его, дождался пока Финн заснёт и… «Кап-кап», из глаз предательски полились ручьи, сливались на подбородке и орошали собой страницы. Нос закупорился, дышать стало трудно. В груди заныло, губы дрожали. Сигрун опустилась на колени, закрыла книгу и прижала её к себе крепко-крепко. Будто тем самым пытаясь дотянуться до брата, обнять его в последний раз.

Он всегда был таким лучезарным, хорошим мальчиком. Доверчивый, легковерный, ведомый. Картавил в детстве. Любил кататься вместе с ней на санках. Всегда рассказывал удивительные истории про фейри, с которыми дружил. Играл на флейте, тренькал на лире. Улыбался. По солнечному, широко растянув рот, показывая железный клык всем на обозрение. Он как-то подрался из-за какой-то мелочи в таверне, а потом пошёл к зубному чаровнику, где и получил сей отличительный знак.

Воспоминания давили. Душили её. Резали по сердцу без ножа. «Мой маленький братишка. Ох, Мать-Землица! Будь ему пуховой периной. Укрой его от морозов». Шмыгая носом молилась та про себя. «Я отомщу за тебя, Финн! Этот гад сполна заплатит за твою смерть!»

С этим намерением, Сигрун отправилась туда, где бы смогла найти то, чего нет на светлой стороне. В мир кошмаров — тёмная сторона Фентезиса. Место, где обитают тени. Если её спектральное тело будет растерзанно посреди чёрных песков, то Сигрун не вытолкнет обратно в реальность. Нет. Вместо этого она вновь возродится на том же самом месте, как и её враги. И всё суждено будет повторяться вновь и вновь, до тех пор, пока кто-нибудь из них не устанет.

Касательно врагов: сами по себе тени не опасны. Они лишь проказливо навевают страхи в сердца тех, кто ступает по тёмным пескам. Из рядового мелкого существа, тень может эволюционировать в чёрта. И тогда чёрт погружается в глубину Котлована Геенны, где вместе со своими собратьями мучает грешников, угодивших туда. Чёрт со временем может стать демоном. Демон обращается в дьявола. Дьявол в Престола. Эта иерархия скрыта от обычных смертных глаз, ибо за гранью тёмного фентезиса — в мире покойников, под Котлованом, есть место, куда могут попасть лишь мёртвые. Сигрун туда ни за что никогда не просочиться. Ведь она ещё жива.

Не только светлые духи были её союзниками. Она водила дружбу с одним чёртов по имени Кира. Кира — скользкий тип. Постоянно отлынивал от своих тёмных обязанностей, предпочитая шататься то там, то сям. Он принадлежал к вассалам одного из «Дьявольской Девятки», господаря Лени.

В это время Кира как обычно просиживал штаны, куря трубку около одного из гротов ужаса, откуда доносились душераздирающие крики. Сигрун подошла без опаски, и поприветствовала его:

— Как поживаешь?

— О! Кого я вижу? Неужто это та самая храбрая победительница дракона?

— Слухи разлетаются быстро.

Он спрыгнул и подошёл к колдунье, попутно отвесив театральный поклон.

— Ну-с, с чем пожаловали?

— Мне нужно найти доппельга́нгера. До рассвета осталось всего ничего, так что давай скорее: есть ли в демонических практиках такое заклинание?

— Хмм… есть, да не про твою честь. Ты, госпожа, у нас, умная девочка. Сама понимаешь, даром ничего не даётся. Смекаешь? — и подмигнув, он ниже надвинул шляпу.

В этот миг Сигрун рассвирепела. Она резво набросилась на чёрта, схватила его, заломила ему руку, да придавила коленом к песку. Шипящем рёвом, процедила сквозь зубы:

— Губу закатай. Моя душа тебе не по карману, чёрт!

— Ладно-ладно. Всё-всё, отпусти меня! — когда её хватка ослабла, Кира встал, отряхнулся, выдохнул, и продолжил: — Вот что я предлагаю: два глаза — два заклинания. Одно поможет тебе найти доппельга́нгера, другое — наказать его по всей строгости. Ну что, согласна?

— Идёт, — коротко ответила Сигрун, протягивая руку.

***

Демонический глаз ясновидения довёл Сигрун до того места, где укрылись сны Никса. Она проникла в них без приглашения, огляделась: везде и всюду — паутина покрывала пространство. Земля, своды, коконы, растяжки, сгустки — всё в паутине. А в центре этого гнезда — два маленьких закутанных тельца. Голенький мальчик и голая девочка прижимались друг к другу, оплетённые этой белой липкой пряжей.

— Вот ты где…

Сигрун приблизилась к кокону, коснулась маленького Никса, от чего тот мгновенно пришёл в себя. Паутина растаяла под ним, и он, провалившись на землю, попутно обретая свой истинный облик, ввергался в замешательство.

— Что это? Где я? К-кто…

Едва его чёрные глаза наткнулись на Сигрун, веки раскрылись от поразившего шока. Никс замер не в силах пошевелиться. Хотел было атаковать, да руки и ноги не слушались.

— Здесь тебе не помогут твои Артефакты, Никс, — торжествующе заявила колдунья. Её хладнокровный взгляд зелёных глаз сиял в здешней непроглядной мгле. Беспощадность, решимость, твёрдость и господство — вот что отражалось в ней. Всё, от позы до её новых теневых доспехов с крылатым шлемом только подчёркивали это.

— Ты же умерла! Как ты…? Как тебе удалось найти меня?

— Ты серьёзно этого не понимаешь? Человек у которого отняли самое драгоценное, ни перед чем не остановится, дабы это вернуть, или, в моём случае — отомстить обидчику. Ты совершил большую ошибку, Никс! Ты перешёл дорогу той, в чьей власти находятся сны!

— Это была моя работа! — пытался он оправдаться. Пот так и лил ручьями с его лба. Голос срывался в хрип. Его трясло, но тем не менее губы Никса растянулись в сумасшедшую улыбку. — Драконы убили бы меня, и всех тех, кто мне дорог, если бы я не исполнил их поручение!

— Мне нет до этого дела. Ты убил моего любимого брата! Ты обманывал нас, скрываясь под его личиной! Ты украл Артефакты, с помощи которых мы могли бы одолеть драконов! И сейчас ты поплатишься за все свои преступления, Никс!

— Что же ты просто возьмёшь и прикончишь меня? Хах, тогда ты никогда не узнаешь где я скрываюсь! Никогда не вернёшь Артефакты, Сигрун! Ты не…

— Я уже знаю где твоё тело, — бесцеремонно прервала она его. В её голосе звенела сталь непреклонности. — Демонический Глаз Ясновидения может найти что угодно и где угодно!

— Ты лжёшь! Сигрун которую знал Финн, никогда бы не опустилась до демонической магии!

— Той Сигрун больше нет. Она умерла в тот миг, когда ты снял его лицо, Никс. Приготовься!

— Что ты собираешься сделать? Нет! Нет, пощади! — взмолился доппельга́нгер. Он упал на колени, сложил руки в молитвенной манере. Однако его жест остался незамеченным. Ледяным тоном Сигрун произнесла заклятье:

— Секрет Дьявольской Девятки: Темница Вечного Кошмара!

Вокруг Никса вспыхнул магический круг с рунами на инфернальном языке. Девять точек заискрились, и из них ввысь проросли колючие лозы, опутывающие жертву. Когда все девять соединились, смыкая клетку, доппельга́нгер истерично завопил. Скулёж прерывался схватками кашляющего смеха. Он схватился за волосы, точно пытаясь их с корнем выдрать, и даже сейчас не переставал улыбаться. Земля под клеткой стала мягкой как масло, и Никс провалился вниз. В бесконечную бездну пыток своих самых больных кошмаров. Отныне его настоящее тело пребывало в фентезисной коме, а его душа была вовек заточена на одном из планов Дьявольской Девятки. Обычно туда попадали грешники после смерти, и после «отбора» в Котловане Геенны. Но с этим заклинанием процесс значительно ускорялся.

— Сладких снов, ублюдок! — прошипела Сигрун, глядя на дыру в земле. — Наслаждайся своими кошмарами.