Трава за окном была зелёной. Рябь многочисленных хвойных с редкой проседью берёз — яркой и обыденной. Даже синее небо не зияло ни единым облаком. Казалось бы, живи и радуйся, впитывая глазами природную эстетику и лови внутреннее умиротворение. И, наверное, состояние человека, прилипшего к окну в коридоре душного купе отчасти можно было назвать таковым. Однако чтобы чувствовать мир и спокойствие… нужно было хоть что-то, собственно, чувствовать.
Избитый и покоцанный, обросший как питекантроп парень таращился в окно и ничего не видел. Зрение отнюдь не подводило его. Органы чувств прекрасно улавливали свет, преобразовывали его в кванты энергии и проводили импульс в затылочную зону головного мозга. Однако на то, чтобы это осознать, энергии уже не хватало. Точно осталась только оболочка.
— Э, контуженный.
Вдруг окрикнули его. Тем временем мешанина из растительности сменилась видом атомной электростанции, дымящей аки котёл в Аду, в котором, уверен, скоро он будет вариться вместе с каждым из своих попутчиков за всё то «хорошее», сделанное ими для мира.
Что же скажет Серый, когда узнает о его «подвигах»? О, этот человек боролся за права человека и нёс в мир пацифизм, что впору было называть его святым. Этакий скорбный ангел с огненной головой.
— «Я обязательно вернусь».
Но он не вернулся. Просто исчез, растаял, как след от самолёта на небосклоне вдалеке. Оставив после себя только шлейф из горечи и воспоминаний. Ему не впервой доводилось «умирать», но чтобы так… обманув даже самого дорогого человека на планете… он чувствовал себя самой отъявленной сволочью во вселенной.
О чём тогда подумал его рыжий фаворит? Проклинал небеса, его и существование обещаний? Ненавидел ли себя и чувствовал ли причастным к случившемуся? Ещё тогда, на перроне, он винил себя в том, что вообще согласился принять от него деньги на свою соцсеть и то, к чему это в конечном итоге привело. Этот человек слишком любил жизнь и человеческую свободу. Что бы Сергей сказал, если бы узнал, как именно Олег добыл эти деньги? Что древо, из которого они сделаны, произрастает на горе из трупов, к становлению которых, пусть и косвенно, причастен Волков?
Жизнь неотъемлемо связана со смертью, и они оба являются следствием друг друга.
Как бы Сергей не доказывал обратного. Это закон природы. Что-либо в почве когда-нибудь умирало, чтобы стать питательными частицами и позволить новым корням обрести силы. Без смерти жизнь попросту невозможна. Поэтому он успокаивал себя тем, что Сергей сможет взрастить древо из свободы и истины, только если Олег создаст для этого плодородную почву из тел и тонн крови тысячи убитых им боевиков. Которые в любом случае когда-то убили бы и замучили кого-то другого. Поэтому он считал, что поступает правильно. Вступив в должность, он словно обезумел, будто решив, что исполину из творения его возлюбленного нужно всё больше и больше. Хоть Разумовский уже стал миллионером и по большому счёту не нуждался в его помощи. И он даже был готов бросить.
Но потом, в дико короткие встречи на вокзалах, в двухминутные перерывы в глухих деревень под Питером, Олег умудрялся выскакивать навстречу образу в чёрном осеннем плаще с огромным капюшоном, и под яростный визг проводников впиваться в любимые губы и жадно впитывать их тепло. В эти короткие встречи он понимал, что всё делает правильно.
— Смотрите, смотрите! — переговаривались слишком весёлые для утомительной поездки солдаты, тыкая пальцами куда-то в тамбур поезда.
Их внимание привлекал точно такой же солдат, стоящий поодаль от всех, в сурово надвинутой на глаза кепке, ещё каких-то две минуты назад угрюмо выглядывавший что-то на приближающемся перроне, а ныне расцветший в широченной улыбке.
— Чё случилось? — один из парней явно не понимал происходящего, чуть высунув из своего купе голову.
— Щас Волков сосаться побежит, — с детским энтузиазмом объявил один из крупных парней, не сводя взгляда с сослуживца в кепке. — Щас, остановимся. Вон, видишь, как лыбится.
— Так остановка четыре минуты. Не выпустят же.
— Смотри молча.
Солдат из купе пожал плечами и смиренно уставился вперёд, совершенно не понимая, что здесь может быть интересного.
Вагон тормозил, постепенно теряя ход. И чем медленнее он двигался, тем беспокойнее становилась нестройная толпа «воинов», перешёптываясь и хихикая. И вот, ход остановился совсем. Не прошло и доли секунды, как молодой человек в кепке ринулся с места.
— О, пошёл процесс.
— Молодой человек!!! — завопила проводница, столкнувшись с ним в дверях.
Но не успела она продолжить, парень мигом сбросил лестницу и вылетел из дверей, скорее становясь на последнюю ступень. Через те же самые мгновения к нему навстречу ринулась фигура в осеннем плаще, с глубоко надвинутом на голову чёрном капюшоном, едва не теряя его на бегу. Солдат протянул руку навстречу образу, и скоро его пальцы переплелись с другими, а человек в плаще кинулся ему на шею.
— Олеж… — еле слышно проговорил незнакомец со станции, прижимаясь носом к щеке. — Я так соскучился…
— Я тоже, родной.
— Возвращайся ко мне, умоляю, оно того не стоит. Прошу тебя…
Вместо ответа солдат слегка отстранился и скорее накрыл губы говорившего своими. Они не видели этого, но публика в вагоне радостно завопила, иногда посмеиваясь и некоторые — обмениваясь купюрами и проклятиями.
Одно слово, одно касание Сергея Разумовского начисто отрубало в нём здравый смысл и сосредоточенность. Он начисто терял свою удачливость и жестокость, будто рыжий идеал нажимал на рубильник. С ним он становился дворовым псом: всё ещё хищником с зубами и клыками, до невозможности верного, и всё же такого домашнего и немного неуклюжего. И не сказать, что ему это не нравилось.
— Он ещё и лыбится.
Олег даже не заметил, как и правда стал улыбаться. За время работы в Сирии и тем более отряде мертвецов он совсем забыл, что его мимические мышцы на это способны. Всегда, когда дело касалось Разумовского, он снова вспоминал, что мог это делать.
— Ты Олег Волков, да? Контрактник из отряда четыреста четыре, который подох полтора года назад в Сирии после нападения душманов.
Вдруг Олег рухнул «с неба на землю». Он обладал типической физиономией, и спутать его с кем-то, в общем-то, не составляло труда. Если вдруг его когда-то объявят в розыск, с экскурсией в кутузке окажется половина города.
— После того как покрошил их на салат всех до единого.
Но именно об этой части его биографии не знал никто. Наконец-то взгляд сфокусировался, ловя в отражении осунувшееся и почти чёрное из-за растительности лицо, в целях обороны приобретшее суровый вид.
Говорил вытянутый в длину лохматый «шкаф» с совершенно детским лицом, как бы невзначай демонстрируя «15:26» на предплечье, будто вместо него там был набит бессмысленный узор для понтов перед подружками. Воспаление всё ещё не ушло, но уже утратило багровый оттенок. Нанесено совсем недавно. Но даже для самого зелёного новобранца его беспечность была полнейшим идиотизмом.
— Да, это точно ты. «Призрак».
И что-то подсказывало, что это его не последний глупый поступок, и столкновение двух выходцев из одной гвардии было слишком невероятным совпадением.
— Я Медведь, будем знакомы.
Назойливый незнакомец протянул руку. Не слишком уж радушно?
— Михаил Потапов. — А «шкаф» всё не унимался. — Тоже «мертвец». Погиб в той же Сирии месяц назад назад при штурме.
— Ты перед всеми такой информацией разбрасываешься?
Всё ещё висящая в воздухе рука наконец опустилась. По всем параметрам, «сослуживец» был очень взволнован тем, что ему наконец-то ответили и это вообще произошло: теперь он смотрел пристально с широко раскрытыми глазами.
— Если тебя послали меня убить, делал бы это молча.
Олег сказал это так, дабы осадить его. Послать за ним новобранца — верх глупости.
— Меня не послали. — «Медведь» по-детски сдвинул брови. — Я сам.
Ещё лучше. Волков снова уткнулся глазами в стекло. Из-под камыша едва виднелся водоём, ровный и гладкий, как стекло. Небо наполнилось грузными облаками, слишком тяжёлыми и неуместными для безмятежности. Как и этот хрен стал абсолютно неуместным здесь, в сонном купе среди пожилых и двойки-тройки необычно воспитанных детей. Один из которых с неподдельным интересом наблюдал за «страшным дядей», выглядывая из-за дверцы своего купе с самого первого выхода оного в коридор. Мать много раз пыталась вразумить своё чадо не смотреть на него, но мелкий каждый раз упрямо рвался в бой. Даже когда Волков решил пристально посмотреть на него, микрочеловек не сдался, а напротив, обрёл ещё больший интерес. И Медведь тоже это заметил, то и дело давя гримасу доброжелательной улыбки.
Убивать зарвавшегося «юнгу» Волков не планировал. Это не входило в принципы «мертвецов», хоть Олег и бежал от них. Лишить жизни того, кто слабее тебя, было несмываемым позором. И отчасти, он был благодарен, что отряд придерживался этого правила безукоризненно. Но и трепаться с ним он тоже не намерен.
— А правда, что ты с Разумовским шпёхаешься?
Как обухом по голове.
— Парни рассказывали, что ты с ним сосаться бегал при любом удобном случае, когда ещё по контракту служил.
Как оба оказались в купе Волкова, знает один Бог. Олег кинул Медведя на пол, к огромному сожалению минуя выдвинутый стол, и с грохотом задвинул дверь. Верзила попытался встать, как его впечатали лицом в пол.
— Ты охерел такими словами при ребёнке разбрасываться?
Сморозил полнейшую глупость. Прекрасно понимая, как своим сиюминутным порывом взял и согласился со скандальным утверждением.
— Да пофиг на него! Много он понимает!
— Давай так, — Олег вывернул руку противника до хруста и на всякий случай надавил ботинком на середину позвоночника, провоцируя скулёж сквозь зубы. — Я выкидываю тебя из поезда, как только он начнёт набирать ход. Ты скорее всего останешься инвалидом, но выживешь. В обмен на мою доброту ты до ближайшей станции лежишь смирно и молча.
— Значит правда, — тупо заржал мудила. — Твою-то мать. Я блефовал, а ты взял и подтвердил тем, что сагрился.
— Кто тебе сказал, что я подтвердил?
— Ну не зря же ты всё бросил, как только его жалобное личико увидел по телевизору. Ты даже покинул отряд! Нехорошо. Так не принято. Да что там не принято, это почти невозможно! А тут ещё вон как рассвирепел.
— Что тебе надо?
— Мецариг сказал: если я смогу тебя убить, я стану командиром.
Ха, высоко метит. Желторотый птенец. Который, вероятно, просто утомил сослуживцев своим пустым трёпом и был сослан необщительным стариком Мецаригом на верную смерть.
— А если нет?
— Значит, кормом для чаек.
— Отлично, — прохрипел Олег, хватая со стола обычный складной нож с ещё блестящими на нём каплями воды и сразу же замахиваясь им. — Тебе подойдёт.
— Стой!!! — увалень крутанулся, отбрасывая более лёгкого соперника боком поперёк нижней полки, отчего тот здорово ударился сначала левой частью рёбер, а затем затылком об стекло на двери. — Ты крутой боец!
Нож просвистел в миллиметре от трахеи, и с трудом Медведю удалось вывернуться, схватив с койки покрывало и накинув на врага. Тот не был идиотом и сразу отбросил его, уже зная, что потраченное время на ликвидацию ткани может стоить жизни.
— Я можно сказать твой фанат!
В глазах Медведя отлично отражался перочинный нож, летящий аккурат ему в шею. Столкновения было не миновать, и поэтому веки быстро сомкнулись в гримасе страха и ожидания удара.
— Молодые люди!
Донеслось из-за дверей требовательным тоном. Лезвие замерло в воздухе, и Олег страшно выругался про себя. Его несостоявшаяся жертва снова прозрела и испуганно уставилась перед собой. После чего, поймав убийственный взгляд, наёмник молниеносно подскочил на ноги, принявшись отряхивать себя от невидимой пыли. Блеснув на солнце, лезвие испарилось в рукаве куртки.
— Да? — подал Олег голос.
— Говорит начальник поезда. Что у вас там происходит?! Открывайте немедленно!
Открывайте так открывайте. Ещё раз чертыхнувшись, Волков убрал стопор и дёрнул ручку на себя. Спасибо высшим силам, что начальник не стал разблокировать дверь своей картой. В коридоре стояла больших размеров женщина хмурого вида, тонкая, как тростинка проводница с серьгами-жемчужинами и двое представителей железнодорожной полиции: толстый и тонкий, с возведёнными наготове дубинками.
— Бывшего сослуживца встретил.
— Фирменное приветствие неудачно вышло. — Вдруг вякнул Медведь. — На ногах не удержались.
Начальница без приглашения шагнула вперёд вместе с «одинаковыми из ларца» и сразу начала осматривать помещение на предмет вранья. Скоро останавливаясь на зеркале.
— Это я туда влетел, — беззаботно посмеялся Волков. — Я оплачу его стоимость. — Без дальнейших инструкций парень вытащил из рюкзака бумажник с несколькими крупными купюрами и протянул вперёд все кроме трёх из них. — Этого хватит?
Все присутствующие обвели бумажки взглядом, Медведь повёл бровями и странно усмехнулся, но всё же штраф был принят в обмен на подпись в акте и сверку документов.
— Доброго пути, Андрей Константинович и Руслан Дмитриевич. — Зачем-то фыркнула начальница, сворачивая свою бюрократию и клятвенно пообещав демонтировать поломку через две станции.
Когда шаги незваных гостей отдалились от захлопнувшейся двери, оба тихо выдохнули.
— Теперь ты не можешь меня убить, пока они не уйдут, «Руслан».
Как же он ошибается. Он знал чёртову тучу разных способов бесшумного убийства и как раз начал подумывать о применении одного из них.
— Как я уже сказал, я твой фанат. Убить тебя — огромная честь для меня. Но перед этим я хотел бы… узнать кое-что. Так сказать, взять у тебя небольшое интервью.
— Мудень бритоголовый, — нервно выдохнул Волков, не веря своим ушам и грубо потирая лицо. — Ты угораешь? Какое ещё интервью? Что за замашки киношные?
Впрочем, удивляться чему-то подобному было не менее глупо: отряд мертвецов буквально пестрил разномастными фанатиками. Все они угодили сюда не по своей воле, а будучи замеченными за работой в разных горячих точках по всему земному шару. Порой отряд и вовсе напоминал комик-кон: тут тебе водились и особо почитаемые Олегом «викинги» с бородами и росписью рун во всех частях тела, колдуны да шаманы, камикадзе, абсолютно криповые и недолговечные «воины полураспада», бывшие скинхеды и просто пришибленные машины для убийств, — все, естественно, контуженные. Все кровожадные фрики мира из всех уголков планеты, куда смогли дотянуться крючковатые пальцы Мецарига, — их бесспорного главаря и представителя отдельной касты верующих в своё высшее предназначение, тайно дарованное самим Богом. Стоит отдать должное: старик-горец держал свой пёстрый цирк в узде и умело объединял своей идеологией:
«Последний враг, который будет уничтожен — смерть».
Подходило всем. Не спорил никто.
— Я думал, ты привык к странностям мертвецов. — Верзила по-свойски
сел на соседней нижней койке, выпрямился и положил ладони на колени. — Хоть ты и был всегда поодаль.
Один Олег был здесь абсолютно лишним. Несчастный раненный солдат, на фоне эмоционального истощения расправившийся с вооружёнными до зубов бандитами.
На секунду в голове мелькнуло лицо. Сжатые в обиде губы и совершенно разбитые, но уже неспособные к слезам глаза. Олег прогнал видение прочь и тяжело опустился на своё место. Зеркало покрылось острой паутиной и грозилось рассыпаться от малейшего прикосновения, отражая в себе десятки идентичных картин.
— Так… что насчёт моего вопроса?
— Какого?
— Насчёт Разумовского. С него же всё началось. Вы правда с ним больше, чем друзья?
— Ты же понимаешь, что если я тебе буду отвечать, мне придётся тебя убить?
— Ну, — парень скривил губы и задумался. — Пожалуй, да. Но несмотря на то, кто в итоге кого прикончит, я обещаю унести твои секреты в могилу.
— Хочешь, чтобы я поверил тебе на твоё честное слово?
— Вообще-то, это я здесь в роли интервьюера.
Даже интересно, к какому из «кланов» мертвецов относился этот дебил. Ликвидировать такого — как два пальца об асфальт, несмотря на его казалось бы внушительные габариты и мастерство рукопашного боя. Противников нельзя недооценивать, однако именно сейчас это правило будто отключилось: он мешал себе своим же весом и не успевал за прыткостью худощавого врага. И правда — медведь. Как «креативно».
— Нет. — Выпалил Волков, когда на него собирался обрушиться ещё один вопрос. — Не правда.
— Пх, ага. — Не похоже, что он поверил. — Ладно. Почему ты вступил в отряд? Нравится убивать?
Такой себе с него фанат. Должен был знать, что его притащили в «Обитель» чуть ли не волоком.
— Я знаю, что ты не настоящий.
Там, в мире физическом и реальном, к щекам плотно прижимался песок. А перед ним в белой рубахе и выглаженных брюках восседал рыжеволосый человек посреди лютующей бури где-то на отшибе мира. Слишком явный мираж.
— А ещё ты знаешь, что до ближайшей деревни осталось совсем немного. Тебе хватит сил. Я верю в тебя.
Языки пламени на голове почти закрывают лицо, но Олег и без того знал, к кому воззвала его агония. Образ тянет руку вперёд, но не может его коснуться. Явился к нему даже в бреду.
— Ты обещал не сдаваться и вернуться.
— Обещал? — когда-то, возможно, да. Чёрный песок резал протянутую руку, впиваясь в неё и прорастая. Только не это. — Сам знаешь, если обещал, значит, исполню.
— Тогда до встречи.
Уже золотистый песок унёс мираж вместе с собой. Содрогаясь, Олег попытался понять, где находится. Вокруг крутились сурового вида люди, перекрикивая друг друга и активно жестикулируя руками. А в том же месте, где секунду назад восседал Сергей, сейчас ухмылялся в седые усы грузный старик с внушительным носом.
— Поздравляю, Олег Волков. — Произнёс он с горным, знакомым уху акцентом. — Теперь ты мертвец.
Так Олег приполз в деревню. Так Олег попал в Отряд Мертвецов, что организовали там свою базу, ища его как ветра в поле после оглушающего успеха с отрядом боевиков.
— Я больше не умею ничего другого.
— Почему охранником после армии к своему «другу» не пошёл?
— Хотел заработать.
— Так сильно любишь деньги?
Прирезать его прямо сейчас? Истлевшие воспоминания накатывали и топили в себе хуже болота, наглухо поросшего камышом из вида за окном. Нет. Не стоит это вспоминать. Не стоит… не стоит…
С лёгким нажимом груди то и дело касались пальцы. Несмотря на массу тела Сергея, расслабленно лежащего на нём сверху, дышалось легко и спокойно. Он был будто призрачно невесомым, и чтобы подтвердить его реальность для воспалённого разума, иногда приходилось со всей силы обхватывать его до этого разведёнными в сторону бёдрами поперёк поясницы и руками за плечи, пока не начнёт кряхтеть. Сейчас же подлинность вполне удостоверяли голос и лёгкая щекотка, оттого можно было чувствовать расслабление.
— Олег?
— М?
— Со следующей недели я буду жить здесь, в офисе. — Очень странное начало диалога. Не к добру. — Здесь вполне хватит места для двоих. И… может, ты переедешь ко мне?
— Серёж…
— Станешь моим телохранителем, — парень игриво пробежался пальцами по солнечному сплетению, не дав говорить, — помнишь, ты хотел, когда уходил в армию? Будешь «ничего не делать и грести деньги»Фраза из официального комикса к фильму «Игра»., и официально иметь доступ к моему телу, м? Будем всегда появляться на мероприятиях вместе и очень близко друг к другу, и никто нам ничего не скажет. Будем заниматься сексом хоть каждый день. И зарплатой я тебя не обижу, будешь получать самое высокое жалованье в офисе.
Да, это был тот самый разговор, которого Олег избегал как чумы.
— Заманчивое предложение. — Волков буквально слышал, как замерло сердце в груди любовника, ожидая положительный ответ. — Но ты же знаешь…
— Да разорви ты этот контракт! — Сергей резко сел на постели, ненароком срывая с обоих лёгкое одеяло. — Я оплачу штраф, каким бы он ни был.
— Я не могу себе позволить, чтобы ты это сделал. — Олег сел тоже, уже зная, что этот разговор не приведёт ни к чему хорошему. Он держался предельно мягко, заглядывая в глаза и шёпотом будто пытаясь успокоить собеседника. Новомодный сенсорный стол чуть поодаль от дивана в беспокойстве замерцал диодами. — Это слишком огромные деньги. Ты потеряешь почти половину своих активов. — Пальцы коснулись других и ласково огладили ладонь. — Ты так долго стремился к исполнению своей мечты, неужели ты согласен всё разрушить?
— Олег, именно ты исполнил мою мечту. Именно ты пошёл по контракту в страшные места, чтобы я смог приобрести сервера, и «Вместе» в итоге обрела известность. Это всё ты! — он будто пытался заглянуть в его душу и заставить поверить в самого же себя. — Ты слишком многим ради меня жертвуешь. Я больше так не могу. Я должен хоть раз отплатить тебе тем же. Я ничего не потеряю. Даже если и потеряю, мне всё равно. Моя жизнь изменилась, как только в ней появился ты. Я начал жить.
— Нет, Серёж. — Но Олег был непреклонен. Вызывая то самое выражение лица, которое будет преследовать его в кошмарах: плотно сомкнутые губы, слегка сощуренные глаза и пронзительный, полный боли взгляд. — Я не могу. Потерпи ещё три года…
— Ещё три года видеться несколько раз в год по две минуты, чтобы поцеловаться на станциях в глуши?! А в кровати вообще от силы раз в шесть месяцев оказываться? Мы уже не студенты, хватит.
Он прав. Сергей Разумовский всегда был прав.
Но Олег не мог разрешить себе согласиться с этим вслух. Сомневаясь в очевидных вещах и выстраивая барьер для вольностей. Действительно ли несколько миллионов не повредят его «казне»? А если повредят? Слишком высокие риски. Он собирался буквально «выкупить» его у государства, это не пройдёт для его личности бесследно. Появятся вопросы, расследования и Бог весть, что ещё. Так попросту нельзя.
— Я люблю тебя, Олег. Однажды ты можешь просто погибнуть… — ярость пошла на спад, оставляя место только горечи. — Ты прекрасный человек. Ты справедливый, преданный, добрый, честный, и… — конечности затряслись, и на секунду обоим показалось, как почернели вздувшиеся вены. Волков на всякий случай схватил их и уставился в стремительно краснеющие глаза, внимательно следя за цветом. — Когда ты впервые уходил в армию, ты обещал вернуться.
— И я вернулся.
— Когда уходил по контракту — обещал то же самое.
— Я…
— Ты не вернулся. Ты просто… иногда «навещаешь» мирную жизнь. Ты всё ещё там — на передовой. И принадлежишь ей. Остановись.
— Остановлюсь. Только немного подзаработаю, и…
С грохотом Сергей вскочил босыми ногами на пол.
— Подзаработаешь? — шумно выдохнул он. — Почему у тебя всё склоняется к деньгам?
Он трясся от злости и совершенно не смущался своей наготы. Олег искренне не понимал причины сего явления и вопросительно таращился перед собой.
— Их достаточно. Ты достаточно их заработал, слышишь? Ты ненавидишь их. А мне они уже не нужны. Мне ничего от тебя не нужно!
— Сергей. — Стараясь прервать этот несуразный выпад, Олег попытался дотронуться покрытой крупными веснушками кожи, но тот ступил назад, разрывая контакт. Сердце пронзило больнее, чем осколком от боеприпаса. За что он так с ним? — Я делаю это ради тебя.
— Хватит! — закричал он. — Я прошу только быть рядом! А ты исчезаешь! Я достаточно ждал, ты достаточно принёс жертв! Хватит!!!
Прилив эмоций заставил Олега встать рядом. Почему он вообще вздумал закатить эту истерику? Совершенно на него не похоже. Почему в его словах так много желчи?! Почему он ругает его за жертвы, но готов понести не меньшие?!
— Или что, ты любишь именно деньги, а не меня?! И просто используешь, играя «в любовь».
В кабинете воцарилась тишина. Волков пошатнулся и ступил на шаг назад. Он молча с опешившим видом смотрел на корчащееся в злости лицо, смотрящее вниз. Он не мог поверить в то, что услышал. Он разрывался сверхновой ради него, не требуя ничего взамен. А сейчас был выставлен меркантильной тварью, которого интересовала лишь выгода. Он пытался открыть рот и заговорить, но совершенно не контролируя себя, он вдруг зашагал назад. Наступил на штанину собственных брюк. Сгрёб их в охапку. А затем и все оставшиеся вещи. Наспех накинул их на себя. И покинул офис, аккуратно закрыв за собой дверь.
Утром он уже стоял на перроне и смотрел в пустоту. В полном одиночестве.
А через месяц Сергей получил весть о его трагической кончине.
— Ты о чём там вспоминаешь?
— Мы поссорились.
— Не поделили, кто будет сверху? Ты так и не ответил.
— Без личных вопросов.
— А для чего тебе такие рамки, если ты меня потом убивать собираешься?
— Для меня это табу. К тому же, я вообще не знаю, для чего тебе эти сведения.
— Ясно-понятно. И всё же? Ты сосал у него?
— Кретин озабоченный, — говорить представлялось возможным только через зубы, слушая отбойный топот патруля. — Сказал же, мы друзья. Ничего больше. Никто и никого.
Ей-Богу, если он продолжит…
— Мужик, ты сделал невозможное: покинул самый секретный отряд в мире, подставил себя под удар сильных мира сего, нашёл билеты на кучу самолётов и поездов, проложил себе путь, за который ты заплатил всё, что у тебя было, отдал последние гроши не задумываясь… Только ради него. Ради одного единственного человека, с которым вы просто друзья? — ещё немного, и он подскочит на месте на тяге размахиваемых в воздухе рук. — Да, я блефовал, сказав о слухах времён твоей службы по контракту. Это были просто смешки. Мне надо было ввести тебя в диалог.
Он вещал и вещал, пытаясь внушить ему чувство доверия хотя бы к самому себе.
— Ты чуть башки не лишился, парламентёр.
— Но не лишился же. Так вот. То, как ты поступил ради одного человека… это вызывает восхищение. И расставляет всё по своим местам. Нет смысла рыпаться. Тем, что ты всё отрицаешь, ты только больше заставляешь верить в правдивость моих слов. Будь честен хотя бы сам с собой. На то я и попутчик, что мне можно рассказать всё. «Синдром попутчика», слышал о таком? Мы больше никогда не встретимся, и ты можешь вылить и сказать всё, что пожелаешь, без каких-либо последствий.
Без последствий? Больше никогда не увидятся?
— Он хотел, чтобы я разорвал контракт, и мы были вместе.
— Как друзья? — сказано с ехидной издёвкой. Олег с минуту смотрел на его лицо. И вдруг закрыл глаза. Когда поезд придёт на конечную станцию, он исчезнет так же, как если он сомкнёт веки.
— Как любовники. Мы любовники. С четырнадцати лет.
Детское лицо верзилы расцвело в искреннем шоке и какой-то ребяческой радости от того, что он смог добиться нужных слов. Как завороженный он впитывал все слова и точно не верил всему, что действительно видит и слышит.
— Но я отказался. Потому что это бы разрушило его мечту и всё, к чему он стремился.
— Уже лучше. — Почувствовав, что теряет лицо, Медведь принял более серьёзный вид. — А ты в курсе, что он представлял, будто ты не бросил его?
Естественно, в курсе. Бедный Сергей… Всё это время, целый год он считал, что Олег вернулся к нему. Что расторг чёртов контракт, разорвал все связи с военными и вернулся к нему, чтобы быть рядом, любить и защищать друг друга, как хотелось обоим. Наверное, бедняга сжимал в объятиях самого себя и благодарил небеса, что он, Олег, не бросил его. Но Олег…
Бросил его.
– Жалеешь?
Вероятно, внешний вид был красноречивее слов. Молодой боец и сам начал чувствовать, каким тяжёлым стал воздух, будто груз вины его кумира стал летучим. Он снова сдвинул брови и сжал губы, внутренне ругая себя за то, что просто не набросился со спины и не перерезал ему горло. Тем самым облегчив участь.
— Да. Я ненавижу себя за это.
— В итоге из парочки безобидного филантропа и добрейшего борца за справедливость вы превратились в маньяка-психопата и террориста. Мда… вот так трансформация. Полный энчантикс…
О стекло что-то ударилось. Громадная капля, а за ней ещё несколько, разбиваясь под немыслимым углом и стекая вниз. Ну да, огромные кучевые облака обычно несли за собой дождь. Даже странно, что он об этом не подумал. В купе вмиг стало холодно, отчего парень напротив даже поёжился и задрал голову вверх в поисках кондиционера. Которого, конечно же, в таком древнем вагоне отродясь не водилось. Удары всё учащались, а из приоткрытой половинки окна сверху отчётливо прогремел гром, а порыв ветра почти колыхнул вагон на путях.
Олег… умер. Окружающее снова превратилось в ничто. Разговор с безумным, но искренним новобранцем породил в нём самые яркие воспоминания. Он снова пережил радость и боль, почти почувствовал на себе губы, кожу и дыхание. Почувствовал песок, пот и грязь, пытающиеся подарить жизнь. А теперь он снова умер. Никто никогда не говорил ему вслух того, к чему всё пришло в конечном итоге. Если бы только послушал Сергея и не исчез как последний предатель… они были бы, возможно, бедны, но счастливы.
Удерживающая стекло конструкция не выдержала натиска, и окно распахнулось настежь. Внутрь брызнули холодные капли, тут же обдавая сидящих пассажиров. Судя по выражению физиономии, Медведь познакомился с таким перформансом впервые в жизни, поэтому, брезгливо смахнув капли ладонью, поспешил нейтрализовать агрессивный «стихийный кондюшник», но не нашёл ничего умнее кроме как подпереть «форточку» двумя подушками от верхних полок. Удовлетворённо хлопнув по одной из них, он плюхнулся обратно. Гром стало слышно чуть хуже, и природу будто совершенно это не устраивало: он звучал всё чаще и чаще, меняясь с яркими трещинами на небосводе.
— Долбаный Гром. — Шутливо заметил Медведь, пытаясь растворить тишину. — И здесь он спокойно жить мешает.
— Долбаный гром. — Со вздохом безучастно вторили ему.
— Как ты расправишься с ним?
— С кем?
— Ну, с Громом. Это фамилия мента, который заточил твоего парня в дурку. Майор Игорь Гром.
А как же тот столичный «лысый из Браззерс» с улыбкой? Впрочем, неудивительно, что ему достались все лавры. Гром.
Гром…
Да хоть молния. Он будет страдать и умолять остановиться…
— Не слышал. Как он выглядит?
Или слышал. Но отчего-то пропустил мимо ушей, не видящий и не слышащий ничего после того как увидел дорогое сердцу лицо.
— Щас. — Парень похлопал по нагрудным карманам и вытащил из внутреннего вполне себе обыкновенный смартфон. Когда брови красноречиво поползли вверх, Медведь поспешил оговориться: — Это одноразовый, без сим-карты. Вот, твой враг номер один.
— Это всё?
Мускулы на лице Медведя дёрнулись вместе с рукой, демонстрирующих урода в кепке. По всей видимости, это действительно «всё».
— И у меня всё. — Олег неторопливо положил руки на колени и приготовился встать. — Хотя, стой… — но вдруг остановился, рухнув назад. — Если случайно получится так, что ты умрёшь… Ты станешь предпоследним человеком, которого я убью.
— Кто станет последним?
— Тот, кто заточил его туда. Этот, — злобно кивнув на дисплей, Олег выхватил гаджет и кинул его на койку. — Сдохнет в самых страшных муках.
— А что потом?
Из фестивального зала долетают проникновенные мотивы Ялла, а они стоят на набережной и слышат строки: недостаточно, чтобы отвлекать внимание, но довольно чётко, чтобы проникнуться смыслом.
«Смерть побеждающий вечный закон — Это любовь моя».
«Любовь моя».
«Любовь моя».
Сергей притягивает его плечи к себе и прячется у шеи.
— Как же хорошо, что ты вернулся. — Пробормотал он украдкой. — И ты жив.
— Я не мог по-другому.
И закончится их короткий диалог протяжным, долгим поцелуем, встретившим и проводившим закат у пустого побережья. И пусть их даже сфотографируют. Чхать на всё с высокой колокольни. Если нужно, они и вовсе могут попозировать. Ладони огрубели и покрылись мозолями, химическими ожогами и ещё Бог весть чем, что так или иначе коснулось их во время «борьбы» за свободу. Олег отдавал себе в том полный отчёт, но слишком поздно очнулся, уже почти добравшись до лопаток. Однако Сергей не жаловался. Он был полностью увлечён процессом, совершенно игнорируя царапины, лезущие в лицо сухие волосы, развевающиеся солёным морским воздухом, и всё сущее. Ладони опустятся вниз. Они потеряют равновесие. Никто не заметит этого, увлечённые действом в «Фестивальном».
«Это не сон. Это не сон. Это всё правда моя, это истина».
«Это любовь моя».
Вот только это побережье никогда не бывает пустым. И несмотря на отсутствие освещения, на небосклоне никогда не видно звёзд.
— Мы будем вместе.
— Пока смерть не разлучит вас?
— Пока смерть не разлучит нас.
Выражение лица Медведя не поддавалось описанию.
— Следующая страница через три минуты. Стоять будем сорок две. Готовься, твой выход.
— А если всё пойдёт не по плану? Прости, но Разумовский псих, может выкинуть что угодно.
Не псих, а одержимый, это разные вещи. К тому же, думать об этом не хотелось. Хотелось лишь верить в то, что Птице также захочется сбежать из четырёх стен и покарать урода, который засадил их в больницу. Они боролись за одно дело и, хотелось надеяться, что потусторонний ублюдок будет сотрудничать. А уже потом Олег пригласит в их дом экзорциста. Что, по хорошему, следовало сделать в первую очередь вместо изнуряющих процедур в жёлтом доме.
— Чего молчишь? Я могу помочь тебе. Я даже не знал, что у пидарасов может быть такая любовь.
— Нет. Ты задал слишком много вопросов. Теперь твой единственный шанс остаться в живых — всё забыть.
Провинциальный громкоговоритель малоразборчиво известил о прибытии на новую станцию.
— И ты забудешь.
Знакомая картина: проводник машет руками и в вежливой форме бранит молодого человека, который пытался выскочить на перрон. Однако по ту сторону не было искренней и дорогой фигуры в чёрном, с едва проглядывающимися рыжими волосами, покачивающимися на ветру. Не было и до невозможности преданного солдата, бескорыстно положившего жизнь на исполнение мечты ближнего. Был только худощавый парень с трясущимися руками и сигаретой, пустая площадь и человек, слегка выглядывающий из своего купе. Когда сцена растворилась, Олег тяжело выдохнул. Заставил своего недальновидного попутчика встать, и конвоем повёл того к выходу. Останавливаясь прямиком у двери.
— Предлагаю сделку, — Медведь упирался ногами в пол. — Я говорю, что убил тебя, ну там, палец можно отрезать в доказательство, а ты спокойно едешь к своему ненаглядному и живёшь с ним свою лучшую жизнь.
Волков притормозил. Умереть ещё раз, чтобы начать жить? Наконец расправить крылья, не прятаться от наёмников, быть вместе всегда, а не украдкой. Заманчивое предложение. Если бы только новобранец предложил это в самом начале и не услышал той ужасающей истины… возможно, предложение было бы принято. Ему плевать на себя. Но если сарафанное радио разнесёт весть об их отношениях, репутация Сергея будет отравлена. Олег надавил на спину.
Но ведь она уже отравлена?
Сергей Разумовский уже убийца. Он уже незнакомый с честью психопат, сметающий всё и вся на своём пути. Исключительно в глазах людей, разумеется. Вряд ли можно было запятнать его ещё больше. Да, его «близкий друг детства», образом которого он замещал своё одиночество, в своё время допускался слишком близко к телу. Особенно с учётом того, что, вероятно, об этом давно догадывались. Общество примет это как данность: негативные черты прилипают к негативным личностям без последствий в глазах людей. Что они теряли?
— Шагай.
Неосторожный тычок в спину, кажется, привлёк внимание ревизора.
— Ты не справишься в одиночку. Тебе нужен помощник. Это тебе не в закрытом помещении по обезьянам с рогатками шмалять. Питер — огромный город, этот Гром — вообще мент, а у тебя ни оружия, ни гроша в кармане. Чем ты его бить собрался? Ножом своим карманным или вилкой?!
Лесополоса всё приближалась, а внимание проводников растворилось в дымящей толпе курильщиков и бегающих без присмотра детях, близко подходящих к путям.
— А у меня есть и оружие, деньги и связи! Я нужен тебе, слышишь?!
— Ты слишком много знаешь. Я хотел ничего тебе не рассказывать, но ты сам нарвался.
Когда оба наконец скрылись за первым рядом елей, Медведь крутанулся и по касательной задел кулаком выступающую скуловую кость Волкова, который вполне ожидал такой подлянки. В ответ Олег выпустил из рукава лезвие и наотмашь полоснул воздух, но паршивец ловко увернулся от него. Ещё один выпад был купирован, будто тело не слушалось его. Молодой боец смог нанести череду ударов, но был повален на колени. Он сорвался вверх, выхватил из куртки тут же выбитый из рук охотничий нож, после чего пытаясь накинуться на шею противника, но промахиваясь и благодаря превосходству в физической силе заваливая оппонента наземь, сразу наградив ударом в переносицу. Окружающее заплясало как калейдоскоп, пока громила с остервенением и разочарованием молотил по нему. Так голова Волкова бы и превратилась в сувенир, если бы не вовремя подвернувшийся под руку кусок древесины.
С одного удара парень упал плашмя, но всё ещё находился в сознании. Он был чертовски зол на себя, чертовски расстроен тем, что ему всё же пришлось применять силу к восхваляемому кумиру и дезориентирован. Кое-как опытный воин совладал с собой и принял вертикальное положение. Юнец же шипел от осознания собственной участи и тоже пытался встать. Олег сжалился над ним и поднял, поставив на колени.
— Сколько тебе лет?
— Двадцать исполнилось месяц назад.
— Такой зелёный. — Кровь из носа пришлось зажать рукавом. — Как тебя вообще Мецариг заприметил?
— Был самым резким и неубиваемым в армии. И конченым.
— Понятно.
Если ударить сбоку, головной мозг ударится о противолежащую стенку черепной коробки по инерции. Пострадают обе височные зоны, а в них аккурат располагался гиппокамп, отвечающий за память и эмоции у человека. Надёжнее было просто пробить черепушку парня ножом и отправить к праотцам. Но он уже поклялся сам себе, что не убьёт никого кроме мента-пленителя. Хотелось надеяться, что этот в общем-то неплохой парень не останется овощем.
— У меня в купе гитара. — Без эмоций пробормотал он. — Я знаю, ты играешь. Она мне очень дорога. Забери её. Не хочу, чтоб пропала. Если сыграешь на ней перед похоронами своего врага, буду признателен.
— Хорошо.
***
Всё кончено. Поклявшийся сам себе и небесам в том, что по его вине больше не прольётся ни капли крови, он снова потерпел неудачу. Стерев с лица солёный пот, парень раздражённо выдохнул. Он спас репутацию Разумовского. Не опять, а снова. Сам не зная, зачем. Спина приняла своё привычное состояние с громким хрустом, и Олег наконец-то поковылял назад, раскачиваясь пуще вагона.
— Вас же было два дяди.
Тот самый мальчишка, который наблюдал за ним по-прежнему выглядывал из своего купе.
— Второй дядя отстал.
— Он был нехорошим?
Весьма прозорливый вывод.
— Да.
— А ты? Ты — хороший?
После всего. После всех своих поступков. После того как не был честен с самим собой…
— Нет.
Благодаря излишне резкому хлопку двери надобность в демонтаже разбитого зеркала отпала за ненадобностью. Стёкла неаккуратно осыпались на узкий коврик, свороченный и загнутый во многих местах.
Белая ржд-шная постель была испорчена чьей-то кровью, пылью, порезами и дождём. Спать на ней не представлялось возможным. Поэтому парень небрежно спихнул всё постельное бельё в сторону, оставляя только матрац и устало опрокидываясь на него. Вместо надоедливого парня напротив сиротливо стояла обычная солдатская гитара. А рядом с ней — не тронутый ни единой царапиной смартфон, будто прямиком из магазина. Стоит ли оставить себе этот хлам?
Разглядывая «трофеи» и судорожно пытаясь придумать им применение, Олег не заметил, как цикличная железнодорожная качка окончательно убаюкала его.
Уже утром он справится с желанием со всем покончить, не отдаст в руки тоненькой проводницы пододеяльник и в ответ на её испуганный за возможный вычет из зарплаты взгляд с извинениями протянет ей купюру. Благодарными глазами она смерит его суровый вид и не поинтересуется о его спутнике.
На вокзале разномастная толпа проигнорирует его существование и позволит проникнуть через многочисленные контроли без лишних проблем. Миновав десяток-другой вокзальных «бомбил» он займёт место на первой попавшейся скамейке. И скоро полоснёт родной, спёртый Питерский воздух, тихими аккордами струн.
«Ветер ли старое время развеял?
Нет мне дороги в мой брошенный край.
Если увидеть пытаешься издали…
Не разглядишь меня, не разглядишь меня…
Друг мой, прощай!»…