— Он ещё и лыбится. Я ему сейчас втащу.
— Да отстань ты от него, он поехавший.
Слова пролетали мимо белым шумом, точно витали где-то там вдалеке и совершенно его не касались. До ушей… хм, уха долетали самые мелкие обрывки фраз: кусочек там, кусочек здесь. Абсолютно бесполезные. А не лыбиться просто не представлялось возможным.
Ведь у него получилось.
Отвратительный мистический урод нашёл себе новое мясо, это самое мясо лишили всех званий и упекли в психушку, а Сергей Разумовский стал героем. Он спас тысячи жизней от опасного преступника Волкова, которого теперь везли в самую закрытую тюрьму России. Суд был быстрым и незамысловатым — всего пара дней, и вот он уже мелодично позвякивал кандалами на пути к своему новому пристанищу, где должен провести остаток дней. Всё сложилось наилучшим образом.
И он улыбался, представляя, что сейчас может чувствовать Сергей. Всегда мечтавший о спасении человечества и мире во всём мире, он вдруг воссиял подобно солнцу, разгоняя привычные жителям Питера свинцовые тучи. Думал Олег и о том фантастическом исходе событий, где администрация города вынесет вердикт о помиловании, и целый год просидевший в клетке с мягкими стенами… наконец вздохнёт полной грудью. Ну, или хотя бы услышит, как ему смягчают приговор. Как же хочется увидеть это. Нужно будет обязательно найти способ дорваться до новостей. И конечно же затем новоявленного героя обязательно похитить.
— Так он ещё и собственного друга прикончил.
— Разумовский мёртв?
— Да, ты чем слушал? В здании нашли тело. Завтра кремация. Представляешь, этому шизику ещё и панихиду организовали.
Ч… что?
— Господи, кто до такого додумался?
— Да нашлись там энтузиасты. Наверное, те самые, кого не арестовали год назад из пиздобратии Чумного доктора. Даже его желание кремироваться, а не червей кормить, учли.
Как… мёртв?
— Ой, блять… что у него с рожей?
Судя по выражению глаз конвоиров, едва проглядывающихся в промежутке между тканью, его лицо заметно изменилось.
— Зато лыбиться перестал.
Он не мог погибнуть! Он ведь находился в безопасном месте за столом, полностью увлечённый прописыванием кода. Он не мог!!!
— Говорят, — более агрессивный из конвоиров перешёл на шёпот, всё время косясь на безумный взгляд напротив, — там такой пиздец с телом, что его в закрытом гробу хоронить будут: дырок больше, чем мяса.
— Конченый псих.
Завтра. Его сожгут завтра. А сейчас самого Олега везут на край света по дорогам и тропам, которых даже нет на карте. За десятки, затем сотни и тысячи километров от города. И он никогда больше не увидит его лица. Никогда не скажет то, что должен был.
Из горла вырвался неосторожный смешок. Конвоиры вмиг уняли свой трёп и затихли, но сказать точно Олег не мог, всё время наклоняясь вперёд и не видя их.
— Всё, я не могу.
Автомат Калашникова образца семьдесят четвёртого года «модернизированный» в руках, «правнук Токарева» в кобуре на бедре справа, неизвестной модели газовый пистолет на пояснице, бронежилет с боеприпасами и подсумком в виде аптечки, светошумовая граната на поясе сзади. Уязвимые места — шея и лицо. Будет сложно.
— Да он специально выводит, даже не вздумай!!!
По правилам перевозки заключённых у конвоя не должно быть возможности открыть машину изнутри. Нет и ключа от наручников. Значит, брать одного в заложники и требовать освобождения у другого абсолютно бессмысленно. Хотя, признаться, ему очень нравился этот относительно мирный исход. Значит, без жертв не обойтись. Пятки оторвались от пола и ступни встали вертикально на мыски дабы выиграть хотя бы десять сантиметров.
— Я не буду к нему прикасаться. Просто немного его успокою. Иначе вслед за ним и его дохлым шизоидом двинусь.
Задача следующая: нейтрализовать бесполезных конвоиров, избавиться от кандалов, привлечь внимание шумом и вызывать тем самым остановку машины. Нужно действовать быстро.
— Осторожней, придурок! Это тебе не алкаши да мошенники, которых ты забавы ради «успокаивать» любишь!
— Да чё он мне сделает.
Злобарь встал слегка справа от него, закрывая собой и хмуро оценил возможности. Убедившись, что тот не представляет опасности ввиду своей невменяемости, он перевернул автомат прикладом вперёд и как следует замахнулся.
Вот оно.
Почти перед головой руки успели вцепиться в ствольную коробку. Нащупали спусковой крючок и спустили его. Успев запомнить сузившиеся в ужасе зрачки перед тем, как лицо разлетелось на куски.
Опешивший второй конвоир подорвался с места, ствол посмотрел и в его сторону, и спустя долю секунды человек осел назад. Заливая окружающее брызгами из пробитой шеи.
Сам собой вырвался усталый шумный выдох. Автомат упал на пол. Несмотря на подавляющую силу, приклад по инерции всё же успел неплохо садануть его в плечевой сустав. Не обращая внимания на боль, Волков выхватил пушку из кобуры рядом лежащего и, поддев цепь большим пальцем одной руки и кое-как устроив другую на курке, выстрелил аккурат в звено, которое стреноживало его. Затем в одно крепление на стене, другое. Машина ещё не останавливалась. Тогда он быстрее расстегнул жилет амбала и быстрее закинул его на себя, после чего снял с пояса гранату, заткнул пистолет за пояс, повесил винтовку на шею и приготовился ждать. Дыхание вновь стало тяжёлым. Вот, наконец, раздались свист шин и быстрые шаги. Зазвенел механический замок. Дверь поехала в сторону. Кольцо гранаты отлетело куда подальше. И как только стало достаточно места для выхода, Олег швырнул гранату вперёд, в то же самое мгновение выпрыгивая наружу, как можно плотнее закрывая уши и распахнув рот, чтобы не выбило барабанные перепонки.
Вспышка света и яростный визг накрыли нескольких человек, а Волков, сгруппировавшись, ринулся в овраг, а затем — сломя голову вперёд, держась деревьев и холмов. Благо, вокруг раскинулся богатый хвойный лес.
Он стремительно бежал вперёд, даже не зная, есть ли за ним погоня. Бежал и бежал. Бежал и бежал. Преодолел мелкий водоём и скрылся во рву, плотно сжав автомат на груди. Теперь он мог прислушаться. Вокруг царила звенящая тишина. Иногда её прерывало щебетание грачей или тихая возня мелких животных. Шелест стремительно облетающих ветвей и теряющей жизненную силу травы. Собственное дыхание. Больше ничего.
Теперь почувствовалось, как горит ближайшее к концу жилета место слева, спина и область над правым коленом. На всякий случай он коснулся больного места и поднёс ладонь к лицу. Красная. И когда в него успели попасть? Теперь, когда Олег был в курсе своих недугов, они заныли ещё ярче.
— Неужели я так здесь и подохну? — простонал он как-то утвердительно. Кровь пропитывала одежду ещё сильнее. Пришлось оторвать от неё лоскут и плотно прижать к ране.
Над макушками деревьев сгущались тучи, а в глаза полезли кончики иссохшей травы. Рядом раздался раскат грома.
Грома…
Если он сейчас здесь загнётся… не могло ли это означать, что всё было бестолку? Он просто истечёт тут кровью и станет поводом для первого в этом лесу акта каннибализма?Типа… волки съедят Волкова. Ещё один раскат рома ознаменовал собой шелест первых каплей дождя, разбивающихся о раскидистые лапы исполинской хвои. И очень скоро воздух насытился приятной прохладой и оглушающим шумом. Брюки прилипли к повреждённой ноге и покраснели. Теперь вода лилась стеной, а серой завесе на небе не было конца и края. Стало трудно открывать глаза, а на лицо обрушились сотни тысяч маленьких пощёчин. Пришлось содрать с себя неудобный «броник» и беспомощно накрыть им голову.
— Ну хоть помоюсь…
Из жилета торчало две малокалиберных пули. Спасибо, что не в области груди. И хорошо, что он вообще догадался его надеть. Время шло на секунды, а до Питера ещё нужно было добраться. Издалека, кажется, послышались посторонние звуки. Кое-как совладав с мышцами, парень принял вертикальное положение. Вроде никого. Решив не испытывать судьбу, он снова двинулся вперёд, подставляясь неприветливой ледяной воде.
***
Патруль был занят сдерживанием натиска неравнодушных петербуржцев, плечом к плечу защищая все пути подхода за заграждением. Внутри зала крематория всё ещё стоял единственный гроб и на столе рядом с венком фотография человека, показывающего символ соцсети «Вместе». Успел.
— Вышли все отсюда быстро.
Команда такой знаменитости, как Волков, а особенно пистолет в руке, красноречиво указывающей на потолок, были восприняты невероятно резво: десяток-другой людей мгновенно подорвались со своих мест и с диким рёвом бросились прочь. Охрана в виде субтильного старикашки с холостой винтовкой болталась в нестройной толпе, напрасно пытаясь устоять на ногах. Когда люди почти закончились, старик не выдержал и рухнул навзничь, теряя своё единственное вооружение из вида. И никто не остановился и на долю секунды, чтобы помочь ему. С последним громогласным визгом помещение покинула дородная женщина, и Олег с охранником остались одни.
— Животные. — Проскрипел парень, раскачивающейся походкой вдруг направляясь к выходу. Охранник попытался нашарить на полу средство защиты, как вдруг обомлел: — Вставай, отец.
Зверь в человеческом обличье протягивал ему руку.
Не дождавшись реакции, он схватил старика за предплечье и в один рывок поставил на ноги.
— Я только, — начал он, удерживая собеседника и смотря тому в глаза, — попрощаться. Это был мой… — нет, ещё рано, — единственный друг. Я имею право сказать ему пару слов перед тем, как он исчезнет. Потом сам отдамся в руки властей.
Договорив, Олег разжал пальцы. Пожилой мужчина насупился, недоверчиво оглядел обессиленную фигуру и прижал винтовку к себе.
— Там, — кивок назад, на одиноко стоящий у алтаря гроб, — Сергей Разумовский?
Старик кивнул и, подумав, всё же развернулся и строевым шагом пошёл к дверям. После чего сразу же закрыл их и судя по звуку, отошёл на несколько шагов. Усталый, но удовлетворённый выдох стал единственным звуком, который смог возникнуть в повисшей мёртвой тишине.
За спиной его ждал самый страшный кошмар. Он медленно развернулся, уткнувшись взглядом в бетон. И всё же скоро собрался с духом и выпрямился. Обычный коричневый гроб. Не такой вычурный, как он того ожидал, но и не самый простой. Как и полагалось, закрытый.
А вдруг хитовыдуманный врач решил что-то предпринять и в последний момент вырвал Сергея из лап смерти? Вдруг гроб закрыт не просто так? Вдруг его там нет? Вдруг он просто набит хламом или бутылками с песком? Он уже это проходил. В сердце загорелась мерцающая подобно огоньку свечи надежда. Олег боязливо взялся за крышку и поднял её на несколько сантиметров вверх.
Волосы. Огненные волосы беспорядочно были разбросаны по белой подушке, и это стало единственным, что он увидел в крохотную щёлку. Но ему хватило. Олег уронил крышку назад, вновь захлопывая чёртов ящик, и поставил локти на его верхушку.
Его надежда бездарно сдохла.
Он там. Он действительно мёртв и изуродован. Из-за него. Колени предательски подкосились, но каким-то чудом ему удалось удержаться на ногах. Каждую клетку тела пробила крупная дрожь. С фотографии рядом слабо улыбался миллиардер и филантроп, обыкновенно зажатый, но отчаянно пытающийся казаться приветливым ради тех, кого жаждал сделать счастливее.
Стоило открыть крышку полностью. Да, пожалуй, определённо стоило. Олег не боялся заглянуть в лицо самой Смерти, провозгласив её «последним своим побеждённым врагом». Не боялся осматривать тела убитых, — собственноручно или нет, — спокойно раскидывал половины тел в поисках нужных «запчастей» для обмундирования и кидал редкие комментарии об их искаженных смертью лицах.
Но…
Но почему-то он медлил.
Он положил руки на крышку. На крепления, чтобы наконец отворить её. И… остановился.
Как ни печально это признавать… увидеть именно его мёртвое тело он был не готов. Трупное оцепенение уродовало человека и искажало черты. Мало кто согласится увидеть это превращение на лице любимого человека.
— Здравствуй… — Начал он нестройно, обращаясь к фотографии, но удерживая руки на дереве. — Не так я себе представлял исход твоего хитровыебанного плана.
Твоего? Олег одёрнул себя: Сергей здесь абсолютно ни при чём.
— Точнее… плана твоего черта в голове. Хреново, что я так поздно это понял. Этот уёбок использовал меня и хотел избавиться. Да и тебя, в общем-то. Ты не представляешь, как я был зол, когда подумал, что в меня стрелял ты.
Да этого бы и не произошло никогда. Сергей со своей меткостью мог промахнуться даже в упор.
— Я полный кретин, Серый. Всё должно было быть не так. Совсем не так. Я хочу сказать тебе несколько слов. Во-первых, я не знаю, слышал ли ты меня, когда я приходил к тебе в больницу, но мне… очень жаль. Мне нужно было продолжить разговор, а не бежать. Нужно было послушать тебя. Ладно, это всё уже не важно. Это всё уже произошло. Но… в том, что случилось, есть один плюс. Того майора посадили в твою же палату. Тот твой ушлёпок переместился в него. Я был так рад об этом узнать. Теперь он почувствует всё, что сделал с тобой. Почувствует, что ты не мог противиться. Это даже гораздо лучше, чем ты просто его убил. Я не мастер складывать слов предложения. Мне всегда было проще делать, а не говорить. И наверное это и стало моим… проклятием.
На шею будто накидывали петли: одну за другой, одну за другой, — давя горло и смачивая глаза в предсмертной агонии. Голову тянуло к деревянной крышке всё ближе и ближе.
— Но сейчас говорить — это всё, что я могу сделать. Поэтому у меня нет выхода. За все годы, что мы были вместе, я так мало говорил, что… люблю тебя. Я люблю тебя, Серёж. В памяти людей ты останешься героем. И это… тоже... в какой-то мере… нет, я не буду шутить. Хватит. Ты для них герой. Тот, кем ты являешься на самом деле. Ты не зло, как я. Ты всегда хотел спасать людей, помогать им. Быть на стороне справедливости и добра. И наконец сделал то, что должен. И ты смог. У тебя всегда всё получалось. Я не знаю, откуда взялся твой… демон, и по хорошему мне просто надо взять и убить его ещё раз, но я оставлю его в теле этого майора. Пусть и дальше отравляет жизни. На этот раз того, кто поступал несправедливо.
Дверь скрипнула, и фигура в очках напомнила о расторопности.
— Еще минута. — Небрежно отмахнулся Волков и продолжил: — Когда я ехал к тебе, я встретил одного… идиота. — Беззлобная усмешка. — Он был безобидным дурачком, который попал в отряд совершенно случайно. И знаешь, он сказал мне, что иногда стоит быть честным хотя бы с самим собой. Он гораздо моложе меня, но… почему я об этом никогда не думал? Говорить ведь… так легко. — Противореча словам, в горле будто встал ком. — И вот наконец-то я честен с самим собой. И с тобой тоже. Мне хотелось бы, чтобы ты больше улыбался. Мне хотелось бы, чтобы твоя мечта приблизить мир во всём мире… — голос дрогнул. — Исполнилась. Жизнь несправедливо обошлась с тобой, но ты всё равно любил её и продолжал искать там, где её давно нет. И отдал жизнь ради добра и справедливости. Я поклялся никого не убивать, хотел завязать… Я не хотел, чтобы тебе пришлось приносить эту жертву.
Слова путались и вылетали с разной скоростью и интонацией, точно говоривший страшно болен. И чем больше он говорил, тем больше садился голос, точно не желая больше быть здесь:
— Эту жертву должен был принести только я…
Незнакомое чувство накрыло собой как взрыв. Оглушило, дезориентировало и почти сбило с ног. И вот он не заметил, как окончательно коснулся лбом лакированного дерева и начал искренне, безудержно, громко…
Рыдать.
Вдруг понимая, что может себе это позволить. Когда-то надломившийся, но всё ещё прочный кремень треснул и разлетелся по округе горячими осколками. Слёзы лились не переставая, будто он копил их всю жизнь. Лопатки дёргались, а ладони пытались остановить их поток, пока рваные всхлипы переросли в отчаянный и полный боли… крик.
Олег закричал так громко и отчаянно, что, кажется, покачнулись небеса. В которые бы он тут же начал отсылать самые страшные проклятия, если бы глаза были способны
видеть. Он не видел и не слышал ничего кроме мыльной пелены и ужасных, просто отвратительных звуков, бесконтрольно воспроизводимых его телом.
— Я люблю тебя. Я люблю тебя… — вторил он в бреду. — Я никогда тебе этого не говорил. Даже когда ты просил меня. Даже когда ты… — дыхание подвело, — даже когда ты умолял. Мне к-казалось… что это как-то… сопливо… — даже одно упоминание этого в корне идиотского суждения рвало душу на части. Как у него вообще поворачивался язык?! — Время, проведённое с тобой, было лучшим в моей жизни. Я вовсе не жалею, что… что попал в детский дом. Ведь именно там я встретил тебя.
Голос снова подвёл его. Нет, он не сможет. Не сможет сказать всё то, что так давно хотел, но боялся, или куда хуже… стеснялся! Стеснялся, чёрт возьми! Сказать что-либо, наполненное лаской и такой глупой романтикой. Предпочитая не говорить, а делать. Наверное, страшась разбить свою «мужественность». Ну что ж, добился своего! Что не смог подарить чувство уверенности и любви, даже позволил в них усомниться. И конечно же этим самым всё испортил.
— «Бесчувственная, холодная мразь»! — ругал он себя не вслух.
Он убил того несчастного полковника, вогнал в неистовство весь город, уничтожил памятники культуры, сделал инвалидом или вовсе прикончил того молодого наёмника, хладнокровно расправился с конвоем, который просто выполнял свою работу… дабы «показать свою любовь». Как отвратительно и гнусно! Будто ушат мерзкой холодной жижи потёк по нему с макушки до пят, настолько он вмиг стал сам себе мерзок.
— А знаешь… я тут подумал… — вдруг остановился он, опустив руку в ботинок и вытаскивая оттуда трофейный сложенный автоматический нож, — больше нечего мне без тебя здесь делать.
Рукоять складного ножа упиралась в пульсирующую вену на шее. Осталось всего-то нажать на кнопку, и всё закончится. Восемь с половиной сантиметров острого металла, максимально допустимые для прохождения вокзальных проверок, вонзятся в сонную артерию и всенепременно перерубят гортань. В мгновение ока его кровь окажется везде в радиусе одного или двух метров и вытечет почти без остатка. Верный пёс уйдёт вслед за своим хозяином. Наложить на себя руки рядом с крестом — верх кощунства и самый отвратительный поступок на земле. Эта мысль вгоняла в тоску, однако желание быть рядом хотя бы сейчас и умереть рядом пересиливали любую мораль. Конечно, хотелось бы, чтобы они покоились рядом. Но просить об этом было бы бесполезно. Что делать? Как им побыть вместе хотя бы в момент перед уходом?
Надо хотя бы взять его за руку. Да, определённо стоило. Переплести с ним окоченевшие пальцы и опустить голову на бездыханную грудь. Возможно, даже запечатлеть прощальный поцелуй. Если, конечно, это будет возможно из-за увечий. Да и не посмотреть на него всё-таки было бы ещё кощунственнее суицида в церкви. Наконец, он смог себя заставить. Хотя бы так. Негромкий хруст. Крышка поддалась. Момент истины.
Олег не заметил, как привыкший к смерти, вдруг зажмурил глаза. Вдох-выдох. Придётся увидеть наихудший исход их истории. Скрепя обливающееся кровью сердце, парень всё же приоткрыл глаза. Крышка неаккуратно рухнула в противоположную сторону, полностью обнажая содержимое.
— С… Серый… — глаза расширились настолько, что готовы были полезть на лоб.
Как же сильно погибель уродует человеческое тело. Или то — деяние кого-то коварного?
— Сукин ты сын… — лопатки сами собой сдвинулись друг к другу, а голова коснулась деревянного борта. — Поверить не могу…
Плечи дрогнули, изо рта вырвался странный глухой звук. Из дверей высунулся длинный старческий нос и пара маленьких глаз за тяжёлыми квадратными очками. Что-то во внешнем виде его оружия изменилось, но человеку у алтаря не было до этого ровно никакого дела. Вдруг плечи затряслись. Старик аккуратно вошёл в зал, тихонько прикрыл за собой дверь и вскинул винтовку древком к плечевому суставу, точно заправский снайпер. На цыпочках и едва касаясь пола, он побрёл навстречу к трясущейся фигуре.
— Не могу поверить!!! — как вдруг в голос заржал Волков, распрямляясь и раскинув руки в стороны, отчего бедняга за ним выронил оружие на пол. — Этот сукин сын!..
Корпус справа резко кинуло вперёд. Но ступни остались на месте, как раскинутые руки и распахнутые в эйфории глаза. Область над ключицей залилась кровью. Правая рука плетью опала вниз.
***
Скорый поезд продолжил свой ход, плавно покачиваясь на рельсах. Минуя моря из полевой травы, волнующейся от ветра, россыпи могильных крестов, нескладные сопки и обросшие зеленью горы. О них медленно разбивались облака и превращались в линии белого пара, которые в скором времени исчезали без следа.
Сергей наблюдал за этим зрелищем самым что ни на есть отсутствующим взглядом.
Олег наблюдал тоже. Изредка отвлекаясь на покачивающуюся в инерции фигуру напротив.
Пустое купе заливал яркий оранжевый свет, заставляя шевелюру одного из присутствующих буквально «гореть». Второй ласково усмехнулся этому в свою густую, аккуратно постриженную чёрную бороду. Услышав это, «огненный» парень будто очнулся и повернул голову в сторону попутчика:
— Что?
— Да так. — Ответили ему беззаботно. — Обнаружил, что я фетишист.
— Чьё это видение? — вдруг проговорил Сергей. — Мы ведь не можем видеться на самом деле, так?..
Улыбка обречённости так не шла его лицу…
— Моё, Серёж. Это моё видение. Ты… — в лёгких будто журчала вода, не давая звуку вырваться наружу, — ты… погиб.
— Значит, я тебе кажусь?
Губы предательски сжимались, а лицо искажалось как у ребёнка, едва сдерживающего слёзы. Волков очень медленно кивнул, пал на свои колени и уронил лоб на чужие, вцепляясь в ткань на одном из них.
— Но я… я ведь…
Последнее, что он помнит отчётливо, что совершенно точно происходило в реальности — ужас на лице Игоря и разбитое стекло. Далее он провалился в забытье. Действительно ли он умер и растратил единственный шанс поговорить с самым дорогим человеком в мире? Или окончательно сошёл с ума? Каково это — быть чьим-то видением?
— Как у нас дела?
Внезапно в приятный морок ворвался усатый мужчина в очках и его юркая, на этот раз растерянная спутница. Девушка то и дело озиралась по сторонам и, казалось, норовила заглянуть даже под пациента.
— Вениамин Самуилович, вы не видели мой шнур для зарядки?
— Нет, Софочка, не видел. И впредь рекомендую тщательнее следить за своими вещами.
Едва девушка успела запрыгнуть в купе, мужчина неаккуратно задвинул дверь. Олег вернулся на своё место и принялся дистанционно сверлить затылки пришедших.
Видя абсолютно бесполезный, пустой и глупо улыбающийся взгляд пациента, Софочка приподнялась на носках и поспешила выразить начальнику своё негодование:
— Вениамин Самуилович… — прошептала она, — он же больше не представляет для нас ценности?
Волков не реагировал. Они не видят его? Или собственное присутствие не входило в эту часть его видения?
— Ну как это не представляет? Тебе разве не интересно узнать, почувствует ли демон своё обиталище и вернётся ли к нему? Я считаю целесообразным довести эксперимент до конца, тем более теперь, когда Сергей Разумовский официально мёртв. И его никто, и никогда, не найдёт.
— Ошибаетесь. — Возникшая в глазах поволока ясности ещё более раззадорила доктора и ещё более напугала его спутницу. — Олег найдёт меня.
— Это уж вряд ли. Его везут под таким надзором и в такое место, что он даже не узнает о Ваших похоронах.
— Он обещал не сдаваться и вернуться. — Будто подтверждая слова, Олег согласно кивал и широко и добро улыбнулся. И Сергей улыбался тоже, глядя ему в глаза. — И он вернётся.
— Если он и вернётся, то только чтобы отомстить. Он ведь не знал о существовании Уревэля?
— Кто это?
— Имя вашего сверхъестественного существа, «изгнанника и скитальца».
— Нет. — Разумовский понял общий посыл обращённых к нему слов, не собираясь поддерживать странную игру с тошнотворными именами.
Конечно же нет… Сергей бы не выдержал, если бы единственный дорогой человек узнал о том, что он одержим. А уж кем был его персональный бес — всегда было глубоко и прочно наплевать. Хоть тот и пытался вкидывать идеи на заре их дружбы после смерти матери.
— Поэтому Ваш друг думает, что в него стреляли Вы. Думается, ему это не сильно понравилось. Так что его отсутствие — это вопрос Вашей безопасности.
Да куда уж понятнее. Как же хотелось, чтобы он заткнулся. Он стрелял в него. Сергей готов был впервые в жизни обратиться к абстрактным высшим силам и поблагодарить их за то, что Олег догадался надеть бронежилет. Иначе могло случиться непоправимое, что он бы никогда не смог себе простить. И лёг бы рядом с ним ещё там, в здании телевышки.
— Вам видится Ваш друг? — отчего-то эта мысль доставляла психиатру невероятную радость. — И Вы не можете отпустить его даже сейчас?
Глаза напротив блестели тоской и безнадёгой. И наконец Сергей понял, что это казалось именно ему. И он жив. А Олег… ненавидит его.
Как только его надзиратели скрылись из вида, парень выждал ещё с пару секунд и потянулся к рукаву. Из левого из них он быстро вытащил тот самый невероятно длинный шнур, что опрометчиво оставила на столике София, когда разбирала вещи.
— Что ты делаешь?
— Это ты мне кажешься, а не я. — С какой-то обидой проговорил Разумовский. — Зачем? Хочешь ещё раз напомнить мне, насколько я виноват? Настоящий Олег бы никогда такого не сделал. Хотя… мог бы. Имел на это… полное право. Ненавидеть меня за всё, что я наговорил…
Стараясь совладать с трясущимися, стянутыми ремнями запястьями, обмотал часть блоком вокруг держателя верхней полки, дополнительно затянув его.
— Я больше не буду тебе казаться.
Оставшуюся же часть он старательно обернул вокруг собственной шеи.
— Обещаю. Я больше буду доставлять тебе боль. Ты достаточно настрадался. И это, — необычайно ледяная рука легла на бедро, совершенно типично для реального прототипа, — твоё… последнее видение. Обещаю.
Чего уже медлить, когда и так всё потеряно? Лучше умереть в трезвой памяти и по собственному желанию, чем содрогаясь от действий страшного препарата, которым по его примеру будут мучить ещё тысячи невинных людей. Парень с чёрной бородой ещё раз потрепал его за колено и поднялся на ноги.
— До встречи.
Подошёл к двери, и не открывая оную, покинул купе, оставляя его в полном одиночестве. Голова сама собой воспроизвела обречённый кивок.
Тело подалось вперёд. Давление усилилось, непроизвольно открылся рот.
Тем более сейчас, когда наконец-то понял, как сильно запятнал себя перед тем, кто любил и был предан всей душой.
Корпус по собственной воле резко дёрнулся вперёд. И перед глазами будто выключили свет. Будто кто-то нажал на рубильник и погасил электричество в комнате. А вместе с ними отрубило и все звуки. Руки безвольно соскользнули с простыни, а кончики волос мягко коснулись бёдер.
***
Вид всё тот же: загруженное серое от облаков небо с редкими проблесками лазури, а по бокам со всех сторон подступали иссохшая трава и ковыли. Так даже не интересно. Сменился только ракурс: теперь небосклон нависал строго сверху и в любой момент грозился рухнуть и раздавить. Пахло дикой земляникой.
— Какой-то странный ад.
Поспешил он озвучить своё замечание вслух. Послышались быстрые шелестящие шаги.
— И снова он недоволен, — донеслось до него с усмешкой, — какой был.
Сергей запрокинул голову назад, чтобы увидеть говорившего.
Он…
Снова он, снова Олег Волков. На этот раз с трёх-четырёхдневной небритостью, стрижкой а-ля «пьяный парикмахер», осунувшимся лицом и с застиранными пятнами крови на странной одежде: справа на груди и бедре, слева на боку. Ухо залеплено посеревшей повязкой, а стык между шеей и надплечьем — новой белой, отличающейся от других. Итого… пять. Значит, это он его застрелил. А Рубинштейн солгал, чтобы удержать в живых. Или он умер по пути в больницу.
Его вновь поглотила тоска, и ладони плотно прижались к лицу.
— Всё, завязывай хандрить. — Олег потянул за запястья. Такой тёплый. Не такой, как в поезде. — Подъём.
Пришлось безынициативно поддаться. Голова то и дело кружилось, а ноги не слушались. Ещё бы: повешенье ещё никого не превращало в эталон грации и изящества. И его заботливо поддерживали, осторожно шагая назад.
— Слушай… — начал Олег нестройно, но скоро одёрнул себя и потащил его куда-то в сторону. — Вода здесь — просто закачаешься.
Спустившись по глиняным лесенкам, они и правда оказались в невероятно тёплом водоёме. Босые ступни вязли в мягком песке, а влага стремительно пробиралась вверх по серым тонким брюкам. Возможно, сущность ада и заключалась в том, чтобы являть тому, кто «взял встать над Богом»= выпилился. то, чего он лишился по собственной воле? Тем самым разрывая павшую душу на части.
— Когда-то я обещал тебе, что отвезу тебя на море. — Со всплеском второй человек развернулся, перетекая с запястья и сцепляя руки в замок. — И мы будем как малолетки целоваться на берегу. Ты меня тогда обсмеял.
Не обсмеял, а просто коротко прыснул и согласился. Впрочем, к чему исправлять: «этому всё равно никогда не бывать». Хотелось так много сказать. Но момент был безобразно упущен. Ещё тогда, когда он не пошёл вслед за тем, кому разбил сердце. А тот, кто пытался достать из него эмоции — не более чем образ, рождённый бьющимся в агонии разумом. Отвечать бесполезно. Всё — бесполезно.
Кроме небольшого изгиба губ больше реакции не последовало. Списав это на последствия удушения, Олег нестройно продолжил, на всякий случай подключив жестикуляцию и стараясь выражаться предельно просто:
— Ну, короче… да, это не море. — Обвёл он руками всё побережье. — Прости, не вытерпел. Не смог больше сидеть и ждать, когда мы в черту тропиков приедем.
— Ничего. — Равнодушно ответили ему даже не обратив взгляд. — И так сойдёт. Я думал, здесь будет хуже. Ад всё-таки.
Пытается шутить?
— О, это не ад. — Волков нервно посмеялся. — Это хуже. Гораздо хуже.
— А, чистилище.
— Завязывай.
Стараясь разбавить могильный юмор, всегда им любимый, а ныне совершенно неуместный, Олег постарался приобнять собеседника за плечи. Но тот… вывернулся и шагнул в сторону. В голове что-то больно треснуло. Первобытный страх сковал лёгкие.
«Когда уже это закончится…» — Сергей уже осознал, чего он лишился и как всё могло закончиться в самом лучшем сценарии. Как долгое прощание этот ласковый жест резал без ножа. Голос почти заглушал суетливый гул природы: стрекотание насекомых, шелест и скрип старой ивы, всполохи разбегающейся в кругах воды от всплывающей рыбы. Как красиво…
— Надолго мы тут? — спросил Сергей с болью.
— Ну… как ты захочешь. — Серый и раньше отличался довольно резкими высказываниями, но сейчас, кажется, бил все рекорды. — Можем уйти, можем остаться.
— У меня есть выбор? — или его мучительная иллюзия? — Наверное, тогда стоит уйти. Только вчера с тобой об этом говорили. Не хочу становиться подопытным кроликом. Да и мне нечего здесь делать.
Так.
— Вчера я… — не стоит. — Мы вчера не виделись.
— Да? Обычно мои видения связаны. Впервые такое.
А, вот, в чём «прикол»! Олег буквально вспыхнул, очень близкий к тому, чтобы подпрыгнуть от возмущения.
— Серый, блять! — воскликнул он в сердцах, резко разворачивая парня к себе за плечи и теперь глядя ему в глаза. — Ты б… т… — и внезапно потерялся в словах, — ты прикалываешься?! Я тебе не кажусь!!!
На него таращились с подозрением, и это несказанно выбесило.
— Я правда вернулся за тобой!!!
Впрыснутый в кровь кортизол помешал обдумать внятный аргумент, и тогда Олег просто схватил парня за руку. После чего со всей силы клацнул по ней зубами. Разумовский мгновенно взвизгнул и дёрнул повреждённую конечность на себя, отшатнувшись на несколько шагов. Волков стёр слюну и уставился перед собой. К счастью, выражение лица изменилось: теперь голубые глаза распахнулись, последняя тень сомнений исчезла.
— О… Олег? — пролепетал Сергей в неверии. — Ты мне… не кажешься?
Как громко могут рваться шаблоны. Как яростно может кричать собственное сердце. Олег жив! Он пришёл за ним несмотря ни на что! Не сдался и вернулся!
Он… выполнил своё обещание!
— Нет. — Олег картинно раскинул руки. — Во плоти.
Грудная клетка затрепыхалась от вдохов. С завидной скоростью Сергей оказался рядом и почти напрыгнул на него, почти сбив с ног и сжав в объятиях так сильно, как смог. Все звуки смолкли. Огрубевшая от всего пережитого ладонь наконец-то легла на любимые волосы и принялась гладить их без остановки, а губы коснулись уха.
— Я и думаю: чего это ты такой равнодушный.
— Господи, я думал мы умерли. Прости меня… — судорожно залепетал он, утыкаясь носом в ключицы и сжимая теснее. — Пожалуйста, прости, прости, прости! Я такая сволочь! Я стрелял в тебя!
— Не ты. Твой бесёныш. У нас с ним взаимные чувства.
— Ты знаешь? Господи, откуда… я же скрывал.
— Я наблюдательный.
Напряжённое дыхание было одновременно похоже и на смешок, и на всхлип.
— Ты столько для меня сделал. Спасибо тебе.
Несмотря на всю душераздирающую лиричность момента, Волков не смог не подметить то, что Сергей… наконец-то сказал «спасибо».
— Я так рад, что ты жив. — Но сказать это вслух он себе не позволил. Разумовский слегка отпрянул, устанавливая зрительный контакт и всё ещё не разрывая телесный.
— А как ты об этом узнал?
— Вместо тебя в гроб положили парня в парике.
— Ты был на кладбище?!
Пожалуй, ему стоит знать всё. Пожалуй, они не будут скрывать истину друг от друга. Но история его путешествия насчитывала аж «три тома» и была слишком длинной для первого за такой срок разговора. Это обязательно случится. Они обязательно будут честны друг с другом. Всенепременно. Но только не сейчас.
— Дома поговорим. — Вместо ненужных слов Олег коротко чмокнул парня в нос. — Идём, нас за поворотом ждёт машина. Там должна быть твоя новая обувь.
— Это твой коллега? — Сергей без споров согласился и послушно, хоть и с большим трудом, вылез из воды и взобрался на холм. В траве бесперебойно кипела работа «местных жителей», наполняя воздух жизнью. Только теперь не оглушающе громко, а ненавязчиво мягко, будто сопровождая их.
— Нет. Как-то он прилип ко мне и начал спрашивать про тебя, а я подумал, что убил его. А он взял и выжил. Теперь не отвяжется, пока я ему гитару не компенсирую. Которую об меня Гром разбил.
Олег был бледен и измучен. Покрыт ссадинами, порезами и гематомами. Его одежда напомнила лохмотья и зияла дырками от ранений и бледными, застиранными впопыхах пятнами крови. Но он выглядел таким до невозможного счастливым, будто и правда был абсурдным видением.
Захотелось проявить всю свою годами накопленную нежность, и он даже начал, с сочувствием оглаживая увечья.
— Здра-асьте.
Как вдруг буквально отпрыгнул от него.
На расстоянии нескольких метров всё это время возвышался парень со странной причёской. Область от лба и до виска с правой стороны была странно выбрита и украшена здоровенным рваным шрамом, а волосы на остальной голове были старательно собраны в торчащий хвост. Закрывая собой половину автомобиля и прислоняясь спиной к корпусу, он улыбался во все зубы и с детским энтузиазмом разглядывал прибывших. Приближаться к этому исполину не хотелось, и всё же пришлось.
— С возвращением. — Коротко проговорил огромный парень и протянул буквально обтянутую одним огромным рубцом правую руку. — Медведь.
— Сергей. — Недоверчиво покосившись сначала на своего спутника, а затем на «лапу», Разумовский всё же пожал её. После чего парень выпрямился и пошёл к водительскому месту.
— Замечательно, познакомились. Ну что, на базу?
— На базу. — Согласно кивнул Олег. Если Серый наконец-то смог переступить через себя и сказал то, что таилось в глубине его сознания, стоило ли поступить так же? — Только дай ещё одну минуту.
Он так близко. После стольких лет. Олег положил голову на родное плечо и прижался носом к шее, отчего Разумовский сильно стушевался и даже попытался отпихнуть от себя, всё время глядя на нового знакомого.
— Он знает. — Заметив это, Волков поспешил заверить его, но всё же сбавил пыл. — Всё хорошо.
— Чуть башкой за это знание не поплатился. — Мотор заревел, допотопная фурнитура засияла разноцветными лампочками. — Будь спок. Но только это, если надумаете лобызаться, предупредите, я хоть наушники надену. Не готов пока к такому перформансу.
Насколько Олег преисполнился в сознании, что доверил кому-то такую опасную истину?
— Я люблю тебя, Серёж.
Сергей в неверии уставился на говорившего. Он и правда… это сказал? Впервые за пятнадцать лет, что они вместе! Будто забыв и о Медведе, и о неловкости, он снова приблизился и вдруг, отбросив все сковывающие обстоятельства, впился в любимые губы. Он это сделал. Он это сказал! Как вмиг стало побоку на всё и на всех. И Олег был тому до безумия рад, нежно касаясь лопаток и рёбер.
— Мы целуемся на берегу. — На секунду отпрянул Сергей. — Ты и правда сдержал все свои обещания.
Волков слабо усмехнулся и вернулся к начатому. Говорить не хотелось. Хотелось быть здесь и сейчас. Его путь не был напрасен. Он смог быть честным с самим собой и любимым и наконец-то… покаяться.
Медведь довольно хмыкнул и окончательно скрылся в машине, предусмотрительно вставляя в одно ухо наушник. Мог ли он даже подумать, что окажет такое влияние на жизнь своего кумира? Он расслаблено откинулся на кресло, положил руки на руль и принялся ждать. Он готов дать им сколько угодно времени. Ведь ни ему, ни им теперь некуда торопиться. Впереди — новая, а главное — законопослушная жизнь, наполненная движением и борьбой за спокойствие. Именно этого, говоря начистоту, ему не хватало все годы прозябания на планете. Парень смерил взглядом свой шрам, где когда-то располагалось клеймо. Всё-таки хорошо, что он отважился на свою безумную миссию. И, нажав на кнопку на дисплее проигрывателя, тихо замурлыкал знакомые строчки песни, которая уже успела стать любимой:
Ветер ли старое имя развеял,
Нет мне дороги в мой брошенный край.
Если увидеть пытаешься издали,
Не разглядишь меня,
Не разглядишь меня,
Друг мой, прощай...