— Так что запомни как «Отче наш», что ты будешь гореть в аду! — Вольфганг Амадей Моцарт, известный музыкант и чертовски талантливый и обаятельный молодой человек вел себя как душевнобольной.
Он трясся в каких-то внутренних муках и наставлял на Антонио Сальери тонкий указательный палец. Его улыбка внушала такой страх, что никто не решался помочь Сальери. Все боялись этого Моцарта, потому что если он кого-то невзлюбил, то будет неуправляем. Вольфганг чуть ли не слюной истекал, а в его глазах было столько звериного, древнего, дикого, что люди поспешили пойти по своим срочным делам, о которых вспомнили лишь сейчас.
— Что это с ним, Розенберг? — Сальери ничем не выдавал своего испуга, лишь внимательно смотрел на Моцарта.
— А… он… он немного болен. Да. Болен. У него горячка, — нашелся Розенберг.
— Насколько мне известно, при горячке не угрожают людям вечными муками в аду. А даже если это и так, то почему он не в лазарете?
— Герр Сальери, одну секундочку, подождите, — любезный, угодливый тон Розенберга тут же сменился на властный. — Герр Моцарт, сию же минуту прекратите буйствовать!
Вольфганг даже не посмотрел в сторону говорящего. Его взгляд приковывал к себе Сальери.
— Лучше уходите, Розенберг, — прошипел «больной». — Уходите, пока не поздно.
Тот обрадовался такой возможности, и, помахав белоснежным платочком, поспешил скрыться.
Моцарт глухо зарычал и, стрелой подлетев к Сальери, впился в его лицо ногтями. Антонио пытался его оттолкнуть так, чтобы не причинить вреда музыканту, ведь завтра им обоим нужно будет выступать на концерте.
Сальери упал на спину, но тут же, не теряя самообладания, начал отбиваться от помешанного книгами и нотами. Моцарт расшвыривал листки и рвался, шипел, рычал, пена на его губах пузырилась и стекала по одежде.
— Отойдите от меня, Моцарт! Что на вас нашло, вы одержимы?!
Вольфганг сплюнул и сжал пальцы на горле Сальери. Тот дернулся, попытавшись ослабить хватку на своей шее. На какой-то момент это ему удалось, но Антонио ударили по лицу и стали душить с новой силой.
Наконец, Сальери стал задыхаться. Ему не хватало сил для того, чтобы хоть как-то помешать Моцарту. Глаза Антонио стали закатываться. Заметив это, Вольфганг прекратил душить своего соперника. Вместо этого он схватил его за волосы и со всей силой приложил об стену. На глазах Сальери невольно выступили слезы. Удар, удар, еще удар, и Моцарт слышит крики, умоляющие его прекратить. Черная шевелюра Антонио покрылась коркой крови, а с губ все реже и реже срывались вздохи. Последними словами, которые смог произнести умирающий Сальери, стал вопрос «За что?». Действительно. За что?
Розенберг зашел в комнату. Ужас отразился в его глазах, он подбежал к трупу музыканта, пусть и не гения.
— Герр Сальери, вставайте, герр Моцарт же не мог… — не нащупав пульса, Розенберг в шоке прошептал — убить вас…
Мужчина повернулся к Моцарту.
— Вы… вы монстр! Убийца! Безжалостный, грубый садист!
— Я совершил правосудие! Разве миру нужны бездарности?! — Вольфганг кричал, как ему казалось, справедливо. — Кому нужны люди, у которых не таланта?! Кому нужны люди, не умеющие писать музыку?
— Не вам судить, герр Моцарт, кто нужен, а кто не нужен! Вы убили герра Сальери, вы уничтожили человека! — Розенберг впервые проявил смелость.
— А что я сделал?! Я просто уничтожил бездарность
Вольфганг Моцарт договорил фразу уже шепотом, выходя из комнаты.
— Которую любил.