Вначале её пробирала злоба. Всепоглощающая, отравляющая душу, она накатывала каждый раз после паники от непонимания, что будет дальше. Шрам болел каждый раз с новой силой, заставляя её каждую ночь переживать миг, когда она оказалась на кладбище. Интуиция тогда приказала оттолкнуть Седрика и схватиться за Кубок одной. Кто знает, может это спасло ему жизнь. Просыпалась в холодном поту, от воспоминаний своей обездвиженности, беспомощности, когда Хвост вталкивал ей в рот какую-то тряпку, а после резал руку. Помнила панику, граничащую с сумасшествием от осознания, что именно возродилось в ту ночь и попыталось её прикончить на глазах у всех подпевал. Не могла назвать это страхом, но точно в коктейле эмоций было отвращение к тому, что она увидела. Самое страшное, что он это заметил, в какой-то миг дернувшись. Был бы рот свободен, она бы спросила, не напортачил ли Хвост с ритуалом, но потом, когда её развязали, чтобы устроить показательную казнь, спросить не удалось.

Помнила слова отца, отпечаток духа из палочки Волдеморта, чтобы она стремительно неслась к порталу. Она и понеслась, стискивая зубы от боли в раненной руке и сломанной ноге и шипя проклятия.

Половину выигрыша она отдала близнецам, даже немного больше. Ей не нужно так много, думала Гарриет, прекрасно осознавая нынешнее положение дел. Дядя Вернон, скрипя зубами, согласился подождать, пока она меняла деньги в банке. Потому что что-то в её взгляде напугало даже взрослого мужчину. А ведь было чего боятся.

Тёмный Лорд возродился.

Барти Крауч младший умудрился сбежать до приезда министра.

Министр, выслушав её предупреждение, когда она вернулась едва живая, не воспринял её слова всерьез и едва не отправил в Мунго.

Поверил только Дамблдор, но что его вера, когда её всё равно сослали к Дурслям, да ещё и запретили её друзьям ей писать?

На второй месяц каникул пришла некая тоска. О ней забыли? Действительно, какой от неё толк, если она видела, как воскрес опаснейший человек…нет, всё же не человек, существо…Опаснейшее существо этого столетия? Что толку с её шрама, который болел, не переставая, с момента, как он возродился? Никто не реагировал и не мог помочь. Конечно шрам болит, думала она. Он же воскрес.

Гарриет, устав писать в пустоту, своим друзьям, которые игнорировали её письма, начала копаться в догадках. А как он вообще воскресал до этого? Можно ли разделить свою душу, чтобы при смерти физического тела, эта душа оставалась в мире живых, паразитируя за счет других? Если предположить, что какая-то его часть была в дневнике на втором курсе, то эта часть явно жила сама по себе, зная обо всем, что происходило только по тому, что написала Джинни.

Вероятнее всего, да. Но, тогда как? Он сделал какой-то ритуал? Хвост повторил этот ритуал? Воссоздал что-то новое? Какую-то часть или же это тот самый Волдеморт? Как сбежал Крауч?

Поначалу Гарриет слушала новости, к большому неудовольствию своего дяди, но там не было ничего важного. Когда её перестали пускать по вечерам в гостиную, она выбиралась из дома и лежала под окном комнаты, продолжая вслушиваться. Но ничего не происходило. Магический мир словно замер в ожидании худшего.

Гарриет внимательно читала Пророк, но всё, что находила там — нападки в свою сторону, которые вызывали у неё усмешку. Это кого ещё надо было в Мунго запереть. Министр Магии явно боялся происходящего, но тем не менее, всё что она видела — нескончаемый поток говна в свою сторону.

Поэтому Гарриет перестала пытаться писать друзьям, Сириусу, Дамблдору. Перестала читать Пророк. Гарриет поняла, что ей всё равно на происходящее. Она устала. Она в самом деле устала выбираться из смертельной задницы, в которую погружалась её жизнь каждый год. С ней было что-то не так и она отчетливо понимала что. Каким-то образом, это безобразное чудище, кошмарящее и своих и противников, было с ней связано. Именно поэтому, взяв призовые деньги, которые Гарриет разменяла на магловскую валюту, Гарриет выскользнула из дома, накидывая капюшон кофты Дадли, в которой буквально утопала, но тётя не соглашалась покупать ей новую одежду. Добралась до ближайшей станции, купив себе билет до Лондона и села, замерев о ожидании, пока шрам продолжал пульсировать от боли.

Пусть разбираются с этим дерьмом сами. Дамблдор умный, а раз он такой умный, то пусть сам разгребает последствия. Ей не дали побыть ребенком с счастливой семьёй, ей не дали побыть школьницей, у неё каждый год кто-то да пытался отобрать жизнь. Села в электричку, оглядывая немногочисленных пассажиров с пустыми глазами, от вида которых легче не становилось.

Пусть всё катится к чертям, решила Гарриет, прислоняя лоб, обычно скрытый за пушащейся кудрявой челкой, к окну. У неё даже палочки с собой не было, потому что она прекрасно понимала, что Министерство не погладит её по голове за применение магии, особенно после всего произошедшего. Стук колес, ритмично вбивающийся в голову, складывался только в одну фразу:

«Как же все достало»

Эта фраза крутилась до самого пункта назначения. Никто не обращал внимание на тонкую фигуру в мешковатой одежде, когда она брела по улицам Лондона, пытаясь вспомнить, как же дойти до нужного места. Пару раз останавливала прохожих, что учтиво подсказывали направление, а после шла дальше, чувствуя лишь то, как головная боль то проходит и исчезает, то накатывает новым приступом, заставляя сжимать зубы покрепче. Когда руки оперлись на несильно высокое каменное ограждение, сухие и потрескавшиеся губы тронула слабая улыбка.

Здесь пасмурно, прямо как внутри неё, но черт возьми, все равно так красиво… Огляделась, замечая, что не было ни туристов, ни прохожих. Город под сумерками, что должен был наполниться веселыми голосами, словно вымер. Эта улица словно вымерла. Но Гарриет было уже всё равно, она лишь хотела избавиться от этой боли, от этой связи, от самой себя.

Её ведь уже никто не будет донимать, если она покончит с собой, да?

Дурсли точно не расстроятся. Всем остальным, кажется, плевать и сейчас это даже на руку. Тонкие, но натренированные, ноги уверенно перемахнули через каменное ограждение и Гарриет, видя на своих очках мелкие капли от моросящего дождя, взглянула на глубокую реку. Руки отцепились самопроизвольно, когда до неё донесся звук грома, не позволив даже задуматься, ради чего ей стоит терпеть это говно и дальше. Она ничего не значит в этой войне, но тем не менее, она даже ничего не значащим символом быть не хотела. Очки слетели первыми, и она перевернулась на спину, раскинув руки в полёте, ожидая, когда вода раскрошит её чертов позвоночник, а после приберёт к себе. Если не повезёт — станет русалкой, но в таком облике её точно не достанут. Если Волдеморт не научится дышать под водой больше часа, он не будет её терроризировать. Эта мысль заставила её слабо улыбнуться, прежде чем от позвонка не начала распространяться жгучая боль, притупляемая лишь прохладой и намокающей одеждой, тащащей её на дно. Раскрыла глаза, видя лишь смутные очертания поверхности. Головная боль напомнила о себе новой вспышкой, но Гарриет только раскрыла рот, выпуская остатки воздуха. В глазах начало темнеть.

Ну вот и всё, подумала она, прежде чем создание начало ускользать. Дальше разбирайтесь сами и не впутывайте меня, подумалось ей напоследок. Стало слишком темно, когда она прикрыла глаза, ощущая, как ноги и спина касаются многовекового ила на дне реки. Что-то коснулась её головы и рук, но Поттер решила, что это всего лишь течение, ей было уже все равно. Головная боль наконец-то прошла.

Очевидец, видевший, как девушка сбросилась в реку, уже набирал службу спасения, когда в поле зрения попал странный черный шлейф, который стремительно ушел в воду, но, когда мужчина повернулся, ничего подобного не было. Он уже не видел, как этот же черный шлейф взмыл обратно, стремительно уносясь прочь из города. Маглы слепы к подобным вещам.