Арсений выдыхает дым в потолок, и кровать даже от слабого движения головой скрипит, будто недовольная перспективой впитывать матрасом химию. Антон бросил её тут вчера, когда уходил, а утром Арсений его уже не нашёл, тот только ответил в чате: «Бери, ковбой». Почему он так его зовёт, Арсению приходится только догадываться: может из-за его нелепой куртки с бахромой из секонд-хэнда, может, потому что он активно учит английский на вестерне после школьного французского — а стены тут картонные. Хотя Арсений уже рассказывал, что многое в фильмах про них — миф, и говорили они часто на испанском.
Но Антон не перестаёт, а куртку берёт поносить; Арсений в дополнение вяжет ему бандану не на шею, а на голову, взъерошивает кудри, которые падают на узоры красной тряпки почти искусством. Хорошо, что они работают в разные часы, и у Арсения есть время подумать об этом больше. Но прежде он мотыльком над огнём мечется вокруг Антона со своим плёночным фотиком. То, что он как пламя, было решено ещё мирозданием-зодиаком, и не Арсений это придумал. Он сам усмехается со своих оправданий и, вдыхая прогорклый раньше смородиновый дымок, возвращает взгляд к фотографиям, что только сегодня вернулись с проявки.
Арсений думает, что не может позволить себе квартиру, но упрямо кормит свои желания разного рода; некоторые даже бесплатно — проглядывающей светлой и сухой грудью между лацканами куртки. Хотя проявка, конечно, тоже стоила денег. Арсений после развода кажется себе глупым и растерянным ребёнком, будто человек, оставшийся без всякого стабильного и уверенного завтра в тридцать может ощущать себя как-то иначе. Он довольствуется малым — остатками вещей из прошлой жизни, узкой комнатой с выходом прямо на хлипкую дверь и лестницу, где вечно ругается бухающая по соседству парочка, плёночным фотоаппаратом и единственным нормальным соседом. Хотя с виду Антон Арсению поначалу показался маргиналом таким же, бесконечно пьющим в своём спортивном костюме, потасканным, кажется, ещё его отцом, и палью на «Баленсиаги», купленной на «Апрашке», которая рядом здесь.
Сегодня Арсений довольствуется чужой гадкой «дудкой» и возможностью пялиться на Антона бесконечно долго — значит, до шести.
Арсений переворачивается на грубом покрывале на другой бок, снова возмущая старую кровать, и облизывает губы. Он всё ещё не уверен, что может продолжать так жить, но никто не в силах ему запретить, на самом деле; лежать в душной комнате со странного ало-коричневыми обоями и советским ковром, с ежедневным посягательством шкафа на его физическое и соседей — на ментальное. Хотя он сам, наверное, выглядит ничуть не менее маргинально, разве что в душ ходит исправно, когда есть вода без перебоев, бреется и стирает одежду. А остальное придёт со временем — и ум, и понимание, что с жизнью дальше делать.
Первостепенны душевные раны, которые отлично залечиваются одиноким бездельем до шести, а потом бездельем совместным после — в дни, когда Арсений не сидит в пыльном ларьке, который, кажется, обладает такими же магическими свойствами, как неразумная трата денег. Иногда Антон даже сидит с ним и удивляется, как хорошую работу в крупной компании Арсений променял на газеты, желтушные журналы и брелки с Хагги Вагги. Арсений отвечает, что иногда сознательно оставить себя ни с чем даже полезно — это почти как сменить кожу у рептилий, разрушить всё прежде, чем мироздание всё равно это сделает. Антон не понимает, но осуждать не принимается.
— Смари, на чё потратился, — хмыкает он, когда приходит домой, и кидает в него упаковку.
Арсений ловит и улыбается цветным макаронным членам.
— Чтоб был хуёв полон рот?
Антон прыскает и смеётся в голос.
— А ты хочешь?
— У меня уже, но за мученичество может на меня спустится божественная благодать. Иди вари. Возьми там мой сыр, — говорит Арсений с усмешкой.
Он любит кормить разные свои желания до пустого кошелька вместо того, чтобы переехать. Не может он оставить эту квартиру без столпа адекватности, иначе она превратится в чёрную дыру или схлопнется вовсе — а там недалеко и до катастрофы. Живут они вместе, а умирать по одиночке? Перспектива выглядит совершенно безрадостно. Тем более, Антон классно делает макаронные члены с сыром, несмотря на то, что на этой крохотной кровати им, чтобы поместиться вместе, приходится сложить пополам даже желудки, а дешёвый ноутбук засвечивает, если их головы дальше друг от друга, чем Арсений от бедности.
В коммуналке, где одни алкаши да старики, они стараются держаться друг друга.