2024 год.

— Ну так чё?

Эд, вскинув брови, в упор смотрел на Антона, чтобы тот не мог уйти от ответа, и нетерпеливо постукивал пальцами по рулю. Шастун хмыкнул преспокойно, чуть издевательски, и отвёл взгляд; предпочёл раздражённому взгляду Выграновского ароматизатор на зеркале заднего вида, в виде пресловутой ёлочки, который ещё и вонял не пойми чем, но точно не ёлкой. Из колонок доносились хрипы того же Эда, вещающих про бедность и что у него не все дома, но Антон это и без его тупых треков знал, с тех времён, когда у Эда ещё чистой была приблизительно половина тела. Кукушка у того поехала чуть раньше.

Конечно, ни о какой бедности теперь уже речи не шло, но читать про неё он продолжал всё равно, будто было больше не о чем, кроме как о предательствах и безденежном детстве.

— Да харе уже самолюбованием заниматься, выдра, бля, — бросил Антон и потянулся к магнитоле.

В следующую секунду голос Эда сменился голосом Шатунова на «РетроФМ»; Не то чтобы Антон не любил треки Эда, наоборот — слушал частенько складный речитатив; просто тогда было не время и не место — атмосфера и без его мрачных записей была натянута. Антон, поморщившись, ткнул на следующую кнопку снова, не удовлетворившись и «Белыми розами». Не хватало ему ещё сейчас сопливых песен про замерзающие цветы и тонкого голосочка этой звезды восьмидесятых.

— Въебу, Шастун, — рыкнул Эд. — Какая выдра, нахуй?

Антон услышал давно заевшие и одинаковые мотивы современной попсы и остановился на этом — всё равно больше, чем ещё пять минут, он в этой машине просто не просидел бы. Чувствовалось, как Выграновский закипал постепенно, вечно нетерпеливый и готовый разорваться на мелкие частицы от того, что с ним резину тянут — он сам кого угодно натянет; но не Антона, конечно. Тому позволено немного больше, и так было всегда. Лезть в личное пространство, раздражать, дерзить — Антону ничего не было никогда, но тот не слишком пользовался своими привилегиями — пригодится, авось, ещё. Он потянулся к пачке сигарет, зарытую в глубоком кармане куртки; дорогой «Парламент», который от «Винстона» не отличается по вкусу ничем, но кажется более солидным, не по карману обычному продавцу в «Спорт-мастере», но Эдовы десять процентов, которые тот ему отстёгивал за помощь, делали своё дело.

Уволился бы давно из этого магазина, потому что этих десяти процентов хватало выше крыши для жизни — хорошие бабки — но тогда пришлось бы «Парламент» сменить на «LD»

— Такая, — ответил он без тени смешливости, — обыкновенная.

— Ты мне скажи, блять, согласен работать со мной или нет? Я тебе что, тёлка, чтобы со мной время тянуть? — выпалил Эд, но Антон только усмехнулся и выхватил зажигалку из бардачка.

— Не злись, Скря, — бросил он, пожав плечами.

Эд только головой дёрнул как-то неопределённо.

Серый дым навёл дымку на салон машины, и воздух стал горчить; но стоило Эду открыть окно, как оттуда потянуло привычной питерской сыростью. Капли косого дождя залетали теперь в салон, и вакуум тихой машины сразу лопнул, как воздушный шарик, впустив в себя звуки извне — треск ливня об асфальт, крики алкашей где-то во дворе, чей-то неровный шаг. Мешало думать изрядно — Антон отрешённо уставился на коробку передач; поймал себя на том, что в голове пусто совсем, и так сидел, тупил просто какое-то время, которое тянулось безвкусной до противного жвачкой.

Он не специально тянул время; просто принять это решение было сложнее, чем казалось, когда Эд только спросил. Работа, которую Антон видел вполне, и в которой принимал участие — у него не было причин не доверять Выграновскому, которого он знал уже настолько давно, что мог с закрытыми глазами назвать любую его татуировку, и который никогда бы не предложил чего-то сверх; но сомнения всё равно оставались. Поэтому он назвал первое и самое главное, которое, конечно, было причиной отказа только для него.

— Арсений против будет, — протянул он и затушил сигарету о стенку бумажного стаканчика из-под кофе.

Теперь очередь усмехаться наступила у Эда. Он покачал головой и сжал руль бесполезно в руках, просто оттого, что руки было нечем занять.

— Думаю, за такие бабки, на которые ты содержишь вас двоих, не будет.

Антон нахмурился раздражённо и снова дёрнул руку к магнитоле, чтобы вырубить назойливо бубнящее новости радио.

— А против меня за решёткой будет, — резко сказал он. — Ты его за шлюху-то не принимай, а? Если бы он со мной из-за денег был, то мы бы не встречались вообще никогда, — добавил он пространно, но перевёл тему тут же. — Это же криминал, Эд, — вкрадчиво сказал он, глядя Выграновскому в глаза.

— Да ладно, откупишься ты от решётки, если что, чё ты, — хмыкнул Эд. — Зато людей спасать будешь.

— Я не настолько альтруист.

— Деньги, Антон. Там за один рейс получаешь больше, чем твоя пятимесячная зарплата, — продолжал настаивать Эд. — Сам же знаешь, — он кивнул на пачку «Парламента», сжатую у Антона в ладони.

Антон брови нахмурил ещё сильнее; сомнительно это всё было.

Возможно, Эд был прав, и откупиться от проблем с законом не окажется сложным, а они с Арсением станут припеваючи жить, тот будет покупать себе все эти моднявые футболки из шоурумов, а не переделывать старое тряпьё нежными руками хозяюшки, и счастливо отдавать себя театру, а не перебиваться на бестолковую работу консультантом в обувном. Возможно, если Антон не напортачит.

Арсению хотелось дать нормальную жизнь, чтобы он мог заниматься любимым делом, которого никогда не было у Антона; чтобы Антон снова видел его неистово горящие в нетерпении глаза и чуть безумную — совсем чуточку — улыбку из зрительного зала, или дома на диване, когда Попов рассказывал про новую пьесу, и его бесконечные трепетные попытки быть как можно более настоящим в каждой из своих ролей — Арсений рождён был, чтобы стоять на сцене, и Антон бы хотел дать ему этот шанс.

А с другой стороны на чаше весов была его свобода — и его же с Арсением отношения.

Но, в самом деле, не всё так плохо было тогда; всяко лучше, чем стало позже. Они, теоретически, почти не делали ничего криминального, кроме того, что нарушали закон — один из самых наказуемых в те годы. Антону думалось, что, стань он наёмным убийцей, и то получил бы срок меньше. Но Антон не был трусом, и склонность не верить Эду у него отсутствовала тоже, а желание сделать ремонт в съемной квартире и дать Арсению зарабатывать гроши в театре было сильнее, чем чувство страха на тот момент. В крайнем случае, всегда были обходные пути, и Эд помог бы, если что — Антон ему верил.

Тот сидел и хрустел суставами, несуразные загрубевшие пальцы, чернеющие татуировками, гнул под каким-то неведомым углом, и этими мерзкими звуками выводил Антона из себя. У него от напряжения под кожей бегали электрические разряды, будто ответ Антона был так важен; Эд бы всегда смог найти кого-то другого на его место, но почему-то давил именно на Шастуна. Возможно, это просто вопрос доверия — Эд не мог положиться ни на кого, кроме тех, кого он знал от корки до корки, и не то чтобы таких людей было много. Антон глядел на сверкающие молнии на ладонях, прикусив губу, и чувствовал почти такое же напряжение, только с контролем у него было лучше; он ясно понимал, что ещё немного, и молния шваркнет по обивке машины, которая, в отличие от Антона, ни разом не устойчива к таким явлениям. Шастун давно говорил Эду, что ему пора сделать несгораемый салон, но эта мысль была тогда совсем ни к месту — ему бы пора ответить.

Ответ этот очевиден был с самого начала, просто нужно было время, чтобы сделать вид, что у него есть какие-то сомнения и страхи — но обмануть жизнь не получится.

Когда-нибудь это стремление — пускай и вполне ясное, искреннее стремление — вернётся ему сполна.

— Ладно, — только и проронил Антон.

Молнии из-под кожи ладоней Эда мгновенно ушли куда-то под рукава кожанки, а по губам скользнула довольная ухмылка, будто он совсем не сомневался в том, что так будет; просто привык притворяться, и это работало ему только на руку. Он с этим притворством сросся, как будто оно было его второй кожей, что в универе, что потом, и Антон мог его понять, но он тоже не был дураком и Эда знал достаточно, чтобы различать, где правда.

— Тогда встретимся на днях, обсудим всё это дело, иди уже к своему Арсению, — прохрипел Эд.

Выграновский протянул ему руку, и Антон пожал её крепко, по привычке пробежавшись большим пальцем по набитому черепу, а потом, подхватил рюкзак и наконец засобирался домой. Они стояли под окнами его дома минут пятнадцать, пока шёл весь этот разговор — а Арсений уже, наверное, приметил чёрную «шкоду» у подъезда.

— На связи тогда, — бросил он чуть сипло, пока пытался свои длинные конечности вытащить из низкой машины без потерь, и захлопнул дверь слишком резко.

Эд ожидаемо зыркнул на него зло и покрыл его матом из-за стекла за то, что Антон так неаккуратен с его тачкой, которая и без того ездила на соплях держась, будто бы это не происходило почти каждый божий день. Антон улыбнулся довольно и махнул рукой, а потом накинул на голову, которую уже усеял каплями отвратительный дождь, капюшон толстовки и пошагал — вернее, пошлёпал по лужам на неровных дорогах — в сторону своего подъезда.

Антон надеялся, что он не успеет промочить ноги.