— Потому, я считаю, что Онегина можно оправдать обществом, которое не позволило бы ему спокойно жить, если бы он не выстрелил на дуэли.
— Хочешь сказать, что мнение всякого высшего света важнее лучшего друга?
— Нет, в наше время, Наумова, дружба, естественно, важнее. Но тогда у Онегина фактически не было выбора.
— То есть, Маяковский, лучше быть любимцем общества, но без близкого человека, чем быть изгоем, но с настоящим другом?
Серёжа Есенин страдальчески вздохнул. Опять Маяковский и Наумова спорят. Заебали, честное слово. Каждый урок литературы кто-нибудь из них что-нибудь высказывает и начинается мракобесие, называемое Есениным «литературной дуэлью». Слава богу, в началке эти двое ещё не корешились, а то б ещё и там начали раздражать. Можно поблагодарить и пятый, шестой класс, где произведения, видимо, были такими скучными, что у этих даже язык не поворачивался что-то ляпнуть. А вот далее... всё пошло по пизде.
Сегодня была очередь Маяка. Ну, сказал он, что этот ваш Онегин не просто скотина, а скотина зажатая в рамках, чё ерепениться, Соня? Есенин ещё мог понять их споры о Чацком: Наумова его безмерно любила и была готова заткнуть любого, кто скажет о нём что-нибудь плохое, но, Онегин, серьезно? Да этот дворянин – наискучнейшая персона, как и вся русская литература в целом. И вообще, спорили бы потише, спать мешают.
— На кого сегодня ставишь? — шепотом спросил у Серёжи Мариенгоф – друг и по совместительству сосед по парте.
— На Соню. Она хотя бы красивая, в отличии от этой шпалы в два метра, — Есенин каждый раз приводил новый аргумент, почему она лучше непереносимого им Маяковского.
— У нашей отличницы доводы плоховаты, — сказал Толя, от скуки следивший за дуэлянтами. — Сегодня победит Маяк.
— Да пусть хоть и он, быстрее бы они уже закончили выяснять свои отношения.
Провидец Мариенгоф или просто стратег, а победителем таки стал Маяковский. Учительница литературы наконец могла спокойно выдохнуть и продолжить урок. Но, как это всегда и бывает, от урока остались жалкие пять минут, потому кроме домашнего задания она ничего сказать и не успела.
На других уроках эти двое «одаренных» не вспыхивали, видимо потому, что первая была расстроена поражением, а второй потому что не настолько сильно разбирался в предметах. Лишь Есенин изредка толкал Мариенгофа, мол посмотри чё творится, когда видел как между этими двумя летают искры, стоит их взглядам пересечься. Да, Серёжу конкретно забавляла эта Санта-Барбара, с лихвой заменившая ему любые мелодраматические сериалы.
Когда ненавистная алгебра, ака последний урок, в раздевалке, Наумова триумфально сообщила, что спор с Маяковским не закончен и она требует реванша. Тот предложил ей ещё раз обсудить их точки зрения за прогулкой до дома, так как недавно все в классе прознали, что эти две несовместимости живут рядом. Слава богу, что ни в одном доме и что было бы ещё хуже – в одном подъезде.
— Ой, ребят, там точно что-то будет! — вслед уходящим произнесла Марина Цветаева и по совместительству главная сваха этих двоих.
***
— Ты обиделась? — обыденно произнёс Маяковский.
Представьте себе, они могут общаться без ссор.
— Да нет, — Наумова качнула головой. — просто расстроилась, что проиграла тебе. Вот это вот навязанное с детства «главное – участие» нихера не работает. Но всё равно, Онегин – сучка крашеная.
— Почему крашеная?
— Я фильм смотрела, у него там синие тени и помада.
— Неожиданно, конечно, — Маяковский усмехнулся. — Если тебе также накраситься, будешь вылитый Евгений женского пола.
— У меня глаза зелёные, Маяковский, а у него голубые, — Наумова указала пальцем на свое лицо, донося очевидную информацию. — А так да, по внешности мы с ним похожи.
— А по духу тебе бы подошёл Ленский, верно? Слушай, а вдруг тогда Чацкий ревновать начнет?
— Маяковский, прекрати, — сквозь смех говорит Соня. — Они из разных произведений, друг о друге не знают, всё просто прекрасно! Можно сразу с двумя мутить.
— Не превращайся в Есенина, прошу. Видишь, как он плохо на тебя влияет.
— Ничего не плохо! — возразила Соня. — Я ж с ним не встречалась – не встречалась! Всех мужчин в округе с ума не сводила – не сводила! Если что-то смущает, так это уже мой сформированный характер, никем не нацепленный.
— Всё-всё, Ленская, не кипятись.
Наумова удивлённо на него смотрит, часто моргая.
— Ленская?
— А что, эта фамилия очень даже тебе к лицу.
— Не смущай женщину, Маяковский!
***
На этом уроке литературы Серёжа был готов хоть три часа слушать разборки двух своих одноклассников, только бы не вызвали к доске рассказывать определения. Но его вызвали. Самым первым. Заебись.
— Ну, романтизм... — Есенин замолк, на ходу придумывая хоть что-нибудь стоящее, чтоб вытянуть тройку. — Наверное, это слово произошло от романтики, а значит...
— Есенин, ты что идиот?! — в раз раздались голоса Маяковского и Наумовой. Последняя ещё успела сделать руку-лицо и горько вздохнуть, как какая-нибудь актриса.
— Э, а что не так-то? — в большей степени Серёжа смотрел на девушку, не дай бог, Маяк развидит в его взгляде что-то не то и на перемене даст по шапке.
— Романтизм вообще не от слова романтика, Серёжа! Акстись!
— А это моё субъективное мнение, Наумова.
— Так скажи объективное, Есенин, — хмыкнул Маяковский.
Парировать Маяку Серёже было нечем. Надувшись, он что-то буркнул и сел за свое место, прекрасно зная без слов, что ему поставят за урок.
— Неужели Маринка была права? — шепнул Мариенгоф, стоило Есенину очутиться рядом с ним.
— В чём, Толь?
— Да наши дуэлянты мутят между собой, походу. Вон как Маяк тебя заткнул, когда ты Соне нагрубил.
— В каком месте я ей нагрубил? — вскипел Серёжа.
— А тут уже не важно. Главное – поступок Маяковского. Он каждого встречного защищать не станет.
— Вот и я о том же, мальчики! — вклинилась в разговор Цветаева, сидевшая сзади них вместе с Ахматовой. — Я как-то увидела, как он на неё смотрит... Ой, мне б такого парня... — мечтательно шептала девушка.
— Марина, успокойся, они просто друзья, — сказала Анна. — Я сколько раз видела, как они гуляли и о чём-то болтали. Для тебя чудесной уточняю, что они не то что целоваться, да даже за руки не держались.
— Ну, как минимум, они друг друга не ненавидят, — сделал вывод Мариенгоф. — А то в школе их отношения выглядят совсем уж упадническими.
— Ненавидели бы друг друга – уже успели бы подраться, — заметил Есенин. — Ну, или пытались бы сократить общение и стычки, так нет, каждый день одно и тоже.
— Аня, и после вот этого «просто друзья»? — лукаво улыбнулась Цветаева.
— Не романтизируй всё подряд, Марин.
— А вот романтизация – сто по сто от слова романтика, — гордо заявил Серёжа, выводя друзей на приглушённый смех.
***
На английском Есенин находился в одной группе с Наумовой, а значит, это отличный повод прощупать почву и потом поделиться докладом с Цветаевой.
— Сонь, тут такое дело, — Сережа нелепо поправил спадающую челку. — поможешь с домашкой?
— За пять минут до звонка? Ладно, садись, Есенин, — девушка открыла учебник на нужной странице. — За времена шаришь? А, точно, нет. Значит, смотри, здесь у нас симпл, потом перфект, форма: has или have и глагол в третьей форме, тут простое будущее, настоящее длительное, это где инговое окончание, ну, а тут... — Серёжа тут же оторвался от писанины и поднял взгляд, чтобы посмотреть, почему Наумова замолчала. — Вроде бы прошедшее, но тут же, типа, предшествие, так что, как наверное сказал Маяк, будет паст перфект.
— Маяк сказал?
— Я вчера у него уточнить решила. Что-то не так? Ответам врага не доверяешь?
— Не в этом случае, — непринужденно хмыкнул Есенин. — И часто вы так... переписываетесь?
— Можно сказать, что да. А что в этом такого? Вы там все считаете, что мы только цапаться умеем? — Соня улыбается.
— Вы упорно желаете, чтоб мы в это верили.
— Ну, литература – это святое, тут даже наша дружба с Маяковским не преграда для препирательств.
— Литературных дуэлей, — машинально поправил Серёжа и сразу же добавил: — Весь класс нарек вас дуэлянтами.
— Не ври, Марина нарекла нас мужем и женой, — поправляет его Наумова. — Её романтические вопли за километр слышно.
— И вас это бесит?
— Меня – нет, я сама по натуре такая, а вот Маяковский... — Эту фамилию Соня произносит с какой-то нежностью.
— Да, этот Маяковский... — повторил Серёжа и они оба загадочно улыбнулись.
— Ну, ты меня понял.
***
Литература. На удивление ничего страшного это слово не несло в данный промежуток времени, ибо дуэлянты не дуэлянтились, а учительница вообще свалила на неопределенное время. Одноклассники общались между собой, а Серёжа качался на стуле и слушал о чём там шепчутся Цветаева и Мариенгоф.
— Надо как-то столкнуть их, — вещала Марина. — Но не как обычно, а по-другому.
— Может слух пустить? Мол Маяковский втюрился в Наумову, все дела, они, естественно, начнут говорить на эту тему и в итоге придут к выводу, что любят друг друга, а?
— Толя, они – не задача по геометрии, могут и не прийти, — парировала Цветаева. — Тут тонко нужно, понимаешь? Правда, я не знаю как...
— Можно модернизировать идею Мариенгофа, — подала голос Ахматова. — Если нам надо вывести кого-нибудь из них на эмоции, стоит пустить о слух об их тайных отношениях. Брали бы, как Толя, одного бы из них, причем без открытых чувств, – меньше было б шансов.
— Ты ещё скажи в спортзале их запереть, — хихикнула Марина.
— Здесь чистая психология: если зачатки чувств у них имеются, то даже с отрицанием оных, под давлением общества они сдадутся. Маяк так точно.
— Маяковский? — переспросил Есенин. — Эта каменная глыба?
— Он более уязвим к эмоциям, — объяснила Анна.
— Аня, ты гениальна! — воскликнула Марина, обнимая соседку. — И при том самый лучший психолог.
— Чтоб мы без тебя делали, а? — сказал Мариенгоф, улыбаясь.
— Получали бы по голове от наших интеллектуалов. Они ж не тупые. Кстати, Серёжа, — серьёзным тоном начала Ахматова. — будь осторожнее, первым делом и Наумова, и Маяковский подумают на тебя.
— И решат скомпоноваться и прибить меня? Знаю, проходили.
— Ежели знаешь, будь вдвойне осторожней, — назидательно посоветовала Анна. — Я вижу, всем стало интересно из-за чего тебя хотели прибить в первый раз. — Остальные завивали и приготовились слушать.
— Да он с дуру решил с Соней «подружиться», — показывая в воздухе пальцами кавычки, перебил Есенина Толя.
— Э, не пизди, я искренне хотел просто с ней общаться, — выделяя «просто» сказал Серёжа, насупившись.
— А кто вчера сказал, что она красивая?
— Вот это любовный треугольник! — охает Цветаева. — Надо написать роман! Ань, поможешь?
— Давай этот роман сначала в жизни докончим, а потом уже ты напишешь, издашь книгу, разбогатеешь и, наконец, съедешь с этой парты, — пробурчала Ахматова. — Так что, Серёж?
— Ну, Наумова-то не отказалась, там номерами обменялись, смс-ки иногда слали, домашку она мне без проблем помогала и помогает делать. Просто в один день меня прижали к стенке и «вежливо» попросили не запутывать Соню в чарах своей любви. Больно я хотел это делать!
— Неужели ревность? — спросила Марина у подруги, оказавшейся психологом.
— Скорее забота и опекунство. Была бы ревность – исказил бы Серёже лицо.
— Ты как эту грань видишь, а? — недоумевал Есенин.
— Через очки, представляешь? — поправляя оные на своем носу, саркастично отвечает Ахматова. — Многолетний опыт работы, Серёжа. Если по простому – женское чутье.
— Материнское сердце всё чувствует! — добавила Цветаева. — Будущее материнское, — исправляет она под гневным взглядом Ани.
— Вот и как с ней жить, объясните? — вздыхает Ахматова. — Итак, нам нужно как можно незаметнее разнести информацию одноклассникам, не вызвав преждевременных подозрений дуэлянтов. Есенин сразу не участвует, иначе ему кирдык. Марина, сможешь передать всё Бениславской? Она как раз с Соней за одной партой сидит, и, вроде, дружат они, так что та должна ей рассказать. А ты, Толя, пообщаешься с Блоком, я где-то слышала и Маяк с ним как-то беседовал. Я же возьму на себя самое трудное – Лилю.
— Брик? — всполошился Есенин. — В которую ещё Маяк был влюблен?
— Всё-то ты знаешь, — хитренько улыбается Анна. — Да, именно она. Эта пассия точно пристанет к нему с расспросами, ведь как это так Володенька любит не её, а?
— Аня – ты шикарна, — с чувством выдает Мариенгоф.
— Я знаю.
— Значит, операция «Влюбленные дуэлянты» объявляется открытой? — заговорщически произнесла Марина.
— Да! — разом ответили ей остальные.
***
— Маяковский, давай хоть мы с тобой опять поссоримся, а? — развалившись на парте, устало протягивает Соня.
— О чём? Мы ещё к новому произведению не перешли, — перестав черкать в тетради закорючки, Володя переводит взгляд на скучающую подругу. — Ленская, ты же, вроде как, у нас не конфликтная.
— Так я предоставляю шанс вам, мсье Онегин, — сквозь смех говорит Наумова.
— Это что за такие ролевые игры у них? — вопрошает Серёжа.
— Может, это замена зайчикам и прелестям каким-нибудь? — предполагает Марина.
— А мне кажется, это их локальный мем, — хорошо подумав, говорит Толя.
— Согласна с Мариенгофом, — кивает всего сторону Аня. — А теперь, прошу, помолчите и дайте последить за дуэлью.
— У меня нет при себе вашей невесты, или мужа, как пожелаете, чтобы над вами подшутить, — весь класс с запиранием наблюдает как на вечно хмуром лице Маяк расцветает подобие улыбки.
— А у меня нет при себе перчаток, чтоб вызвать вас на дуэль.
— Наумова, держи! — Есенин с лёгкостью кидает ей... носовой платок. — Да-да, не совсем то, но сгодится же! — Одноклассники одобрительно загудели.
— У тебя случайно револьверов с собой нет? — поймав платок, задаёт риторический вопрос Соня.
— А вы стреляйте рифмами! Помнишь, в двадцатом веке, ещё вот эти ваши серебряные поэты, такое было популярно?
— Серёжа, это и есть литературная дуэль. Сам же наши баталии так прозвал, — Наумова смеётся. — Да, Маяковский-Онегин, мы с тобой прославленные дуэлянты, пока что, прозы и аргументов, — не глядя, говорит она, зная о реакции Маяка на её фразу. — Так что, примите ли вы вызов? — Соня встаёт и пафосно бросает платок на пол.
— От вас, Ленская, я не готов принять только лишь чашу с ядом, — Маяковский тоже встаёт и выходит из-за парты к доске.
Зрители завороженно наблюдают, как дуэлянты жмут друг другу руки и слегка расходятся.
— Дамы вперёд, — уступает Маяковский.
— Что ж... — Наумова вскинула голову вверх и закусила губу, задумалась. — Ваш этикет мне, право, претит. Но жаль, ведь ваш маяк не светит!
— Так его! — кричит Есенин и аплодирует.
— Решили фамилию взять за способ издёвки? Не дурно. А имя слабо для вашей сноровки? Вам сказать нечего или уснули? — издевательски говорит Маяковский-жук, у которого оказалось больше времени.
— То же мне задача – имя ваше оскорбить. Ваш тезка православие принял, а вы учинили атеизм, как быть?
Класс восторженно хлопал обоим дуэлянтам. Не каждый день видишь, как Маяковский и Наумова так элегантно друг друга уничтожают.
— Признаться, это похоже на один из видов флирта, — тихо произносит Цветаева, скрывая ладонью радостную улыбку.
— Позвольте, история стара, как свет. Зачем к ней обращаться? Да, в Бога я не верую, вы смеете над этим посмеяться? — Маяковский сделал шаг в её сторону. — Какая низость.
— Ах, значит оценивать меня по имени не низость? — театрально восклицает Наумова и делает выпад в его сторону. — Вот звали бы вас Иван, к примеру, то были б вы дурак? Хотя, какая, к черту, милость? Владимиром не далеко смогли уйти вы, как-никак.
— Кто-нибудь шарит, они раньше писали стихи? — спрашивает у компании Марина. — А то больно хорошо стелят.
— Дары природы, — благоговейным голосом произносит Серёжа.
— Неплохо, смогли вы отыграться. Но победить же вам, увы, не суждено. Не стоит зря теперь стараться...
— Я обыграю вас ведь всё равно! — перебила Соня, вставляя свой вариант последней строки.
Она лёгким движением руки смахнула лезущие в глаза русые волосы, заправив их за ухо.
Блестяще выигранная партия.
— Самоуверенность до здравия людей не доводила, — неожиданно для всех прозвучал уверенный голос Маяковского. — Не думаю, что будете вы исключением. Победу вашу вот уж погасила. Моя строка, своим возникновением.
— Вот жук, — прокомментировал недовольный Серёжа.
— Да что ж такое-то?! — на эмоциях воскликнула Соня. Заметив, что все присутствующие резко на неё посмотрели, она прокашлялась и продолжила, попытавшись интегрировать свой возглас в четверостишие. — Ужель слаба я стала? Вы посмотрите-ка, какой тюфяк, а одолеть его – никак? Вот что за наказание! Молчи! — прикрикнула Наумова на начавшего было рассказывать свои «стихи» Маяка. — Ещё чего! Опять оставишь в дурах! Как вытерпеть такое? Когда в литературах, такое поколение недурное! — Наумова непринужденно коснулась плеча Маяковского. — Я вот что предложить хочу. Сыграем лучше мы в ничью?
Со всех сторон посыпались возгласы. Кто-то негодовал победой обоих дуэлянтов, ведь Наумова в самом конце затащила и произвела на свет целую театральную мини-сценку, не теряя образа. А кто-то, точнее большинство, поддерживали предложение Сони и предлагали Маяку поскорее согласиться с ней.
— Господа литераторы, закрыли свои прекрасные рты! — как всегда в своем неповторимом стиле заткнул всех Есенин. — Я, как катализатор дуэли, объявляю ничью! И добавлю: Наумова, ты аху-
— Что здесь происходит? — грозно спрашивает учительница, отлучившаяся «на минутку». — А вы что у доски стоите?
— А мы уже уходим, не волнуйтесь, — Соня толкнула Маяковского к своему ряду и сама быстренько смылась за парту.
— Молодец, Ленская, — напоследок услышала девушка и улыбнулась.
Ах да, надо не забыть вернуть Есенину платок.
***
На следующий день, ученики, в особенности упоминаемые Ахматовой, потихоньку начали распространять слух о влюбленных дуэлянтах. Вчерашняя их стычка, со стороны выглядящая весьма романтично, лишь подкрепила доводы одноклассников и Лили Брик, которой уже успели донести о произошедшем.
Литературы в этот день в расписании не было, так что понаблюдать за Маяковским и Наумовой в их естественной среде обитания, увы, не удастся.
— Соня, а ты знала, что... — сидя за партой, Галина Бениславская замялась и отвела взгляд. — тебя и Маяковского считают, ну, парой?
— Это тебе Марина рассказала? Конечно, знала, — спокойно отвечает Наумова. — Но хочу тебя разуверить, мы не встречаемся.
— Дело в том, что не только Марина теперь так думает, — Бениславская оглядела класс. — Сегодня на геометрии, к примеру, Серёжа сказал, что вы бы хорошо смотрелись вместе.
— Ой, тебе лишь бы твоего ненаглядного Серёжу послушать, — усмехается Соня. — Дурак он, тем более с Цветаевой общается, вот и набрался от неё.
— Он не дурак! — возмущённо говорит Галя.
— Всё-всё, я не лезу в ваши отношения, — Наумова поднимает руки, а-ля сдается.
— А тебя вот вообще не смущает, что класс объявил тебя парой с этой глыбой? — удивляется Бениславская.
— Маяковский – не глыба. Нет, не смущает.
— Не глыба, значит? — Галя лукаво улыбается. — Ясно всё с тобой.
— Теперь тоже будешь считать, что у нас с Маяком что-то есть? — Соня откидывается на спинку стула.
— Буду считать, что ты в него влюблена и не осознаешь этого.
— Поздравляю с вхождением в клуб Марины Цветаевой, Галь.
***
Последний урок. Химия. Не то чтобы Маяковский сильно её любил.
Поднявшись на чёртов третий этаж, у него в запасе осталось семь минут, а то есть достаточно для спокойного раскладывания учебников на столе и даже на разговоры останется. Надо бы с Наумовой, которая теперь Ленская, перетереть, а то вчера она быстрее всех выбежала из раздевалки и, не дожидаясь Володи, потопала к своей пятиэтажке. Потом, конечно, отписалась ему, что сильно вымоталась на последней физике и совсем не хотела срываться на Маяка.
Наверняка, она уже знает какие слухи разбрелись по классу и, скорее всего, ей на это «пофигу», но всё-таки Маяковский знал её чуть-чуть лучше, чем остальные. И именно поэтому хотел с ней поговорить и узнать её мнение об этом инциденте. Да всё никак не получалось застать эту женщину одну, то до звонка её с огнем нигде не сыщешь, то с Бениславской общается, а при Гале говорить о таком Володя совершенно никак не хотел, то, чёрт бы его побрал, к ней Есенин привяжется и т.п.
Намеченные планы на продуктивный диалог разрушила девушка, стоящая возле кабинета химии. Лиля.
— Привет, Володя, — Брик мило улыбнулась. — И как я, по-твоему, должна понимать эти слухи?
— Здравствуй, Лиля, — кивнул Маяковский, заглядывая в кабинет. Наумова развалилась на парте и, считай, дремала в одиночестве. Чёрт, а ведь был такой хороший шанс. — А я не советую им доверять.
— То есть между вами ничего такого нет?
— Мы друзья. И я не понимаю причину твоего интереса. Мы не встречаемся, чтобы ты меня ревновала.
— Ну, когда-то же встречались, — хмыкнула Лиля. — И мне, можно сказать, по-женски интересно узнать кто же занял твоё сердце.
— Пока что его никто не занимает, — сказал Маяковский, намереваясь на этом закончить разговор.
— И она тебе нисколько не нравится? — вдруг спрашивает Брик, отчего-то улыбаясь. — Не подумай, я не желаю ей зла. Я буду безмерно счастлива, если и ты найдешь свою половину.
— Мне с ней... — Маяковский замолкает, подбирая нужное слово. Так откровенно говорить с Лилей ему позволяет их общее прошлое. — комфортно.
— Комфорт – признак влюбленности, Володя, — смеётся Лиля. Прозвенел звонок. — Ну, ты подумай над этим, хорошо? — И Брик оставляет Володю в одиночестве, уходя на урок.
***
— А как мы назовем их романтический дуэт? — Марина на химии думает о чём-угодно, но не о химии.
— Ты имеешь ввиду пейринг? — Аня отвлекается от задачи. — Надо совместить их имена или фамилии в какое-нибудь слово...
— Сом, — выдает сидящий впереди них Есенин. — Ну, «со» от Сони, а «м» от Маяка.
— Фу, Серёжа, они что рыбы, по-твоему? — кривится Цветаева.
— А по мне звучит очень мило, — высказывает свое мнение Мариенгоф. — Если не задумываться над смыслом.
— Ой, ну и пожалуйста! Сомы, так сомы! — Марина демонстративно отворачивается.
— Ей понравилось, Серёж, — прошептала Ахматова, косясь на «обиженную» подругу. — Твой ответ принят и закреплён.
— Есенин, а почему вы со мной это не согласовываете? — раздается голос Наумовой, сидящей на втором ряду, услышавшей разговор.
— Упс, — выдает Мариенгоф.
— Да она итак знает, что я их свожу, — на удивление остальных беспечно говорит Марина. — Так, тебе нравится название?
— Да, можете его запатентовать.
— То есть он тебе нравится? — накренившись на стуле, спросил Серёжа. Не дождавшись ответа, продолжает: — Да нравится, я уверен.
— Я тоже уверена, — вставляет свои пять копеек Бениславская, выглядывая из-за спины Сони и махая рукой Есенину.
— Ну... — тянет Наумова. — Хорошо, он мне нравится!
— Ура! Аня, давай пять! — едва сдерживаясь, чтобы не завопить на весь класс, произносит Цветаева громким шепотом и вскидывает руку.
— Что и требовалось доказать, — добавляет Ахматова и хлопает по ладони.
— Ты хорошо скрывалась, — хвалит её Толя. — Я б не догадался без этих троих, — он указывает на Аню, Серёжу и Марину.
— За два года-то я отлично научилась скрывать свои эмоции, особенно перед Маяком, — с печальной улыбкой произносит Наумова.
— Два?! — чуть ли не кричит Есенин. — Это как это?
— Ты же знаешь, он тогда ещё с Лилей встречался, я и подумала нахрен ему моя влюбленность сдалась.
— А сейчас?
— А сейчас я очень неуверенная личность. Мне банально страшно ему такое говорить. Не хочу, чтобы он потом чувствовал себя некомфортно при общении со мной, зная о моих чувствах.
— Не попробуешь – не попробуешь, — говорит Аня, на фоне пищит Марина, ведь это её любимая фраза. — Тем более, мне кажется, он тоже испытывает к тебе привязанность. Так что, вероятно, вы образуете хорошую пару влюбленных дуэлянтов.
— В этой интерпретации «дуэлянты» звучат очень романтично, — подмечает Соня. — И я...
— Наумова, иди к доске, — перебивает её учитель химии.
Кивнув, мол я потом вам доскажу, Соня встаёт и подходит к доске, берет в руку мел, выдыхает и принимается расписывать ионное уравнение. Забыв валентность какого-то металла, она всматривается на табличку справа. Найдя нужный ей элемент, Наумова продолжает писать.
— Соня, у тебя кальция не три, а шесть! — кричит из-за парты Саша Блок. — Небось, из-за влюбленности в Маяка тройку потеряла?
Самому Маяковскому очень захотелось его ударить.
— Ой, блять... — прошептал Есенин, хотя его бы всё равно не услышали, так как в классе поднялся гул.
— Нет, Саш, я просто невнимательна, — спокойно отвечает Соня, ели сдерживаясь, чтобы того не стукнуть. — Спасибо, что заметил.
— У тебя действительно железная выдержка, — сказала Галя, стоило Соне вернуться на своё место.
— Ага... — вздыхает Наумова. — Чёрт бы побрал этого Блока!
— Ты что-то нам не договорила, — напомнила Ахматова.
— Ах да, спасибо, Аня. В общем, и особенно после противного Блока, Маяковский точно выведет меня на переговоры, и я решила не упустить этот шанс и таки признаться ему. Если что, поддержите мои слёзные разговоры в три часа ночи?
— Если от счастья, то, не бойся, звони, — Серёжа улыбается. — А если он откажет, то мне придется его надоумить. Серьёзно, Сонь, ты классная, Маяк будет последним идиотом, если тебя упустит.
— Не отбирай девушку у Маяковского, Серёж, — шутливо толкает того в бок Мариенгоф.
— Лучше отбери подругу девушки Маяковского, — шутит Соня, показывая на покрасневшую Галю.
***
— Ты готов? — накидывая шарф на шею и застегивая куртку, спрашивает Наумова.
— Да, можем идти, — отвечает ей Маяковский.
По дороге Соня идёт слегка опустив голову и засунув руки в карманы, пиная носком ботинка камни. На словах-то она смелая, а вот на деле...
— Представляешь, нашей парочке уже даже название придумали. Сомы.
— Мы что с тобой похожи на рыб? — недоумевает Маяковский. — Наоборот же очень много болтаем.
— Ну, тут всё вопросы к Есенину, — Наумова хихикает. — А мне нравится.
— Тебе нравится слух о наших отношениях или исключительно название?
— Не люблю слухи. Никакие. А название красивое, как по мне. А ты что об этом думаешь?
— Думаю прибить Есенина, скорее всего это он начал. А так... Я просто не обращаю на это внимание, вот и всё.
— Понятно, — выдыхает холодный воздух Наумова и трёт руки.
— Ты забыла перчатки? Опять?
— Не опять, а снова. Маяковский, ну не куксись ты, ради бога, — ворчит Соня и закатывает глаза.
Без лишних слов, Маяк снимает со своих огромных рук огромные перчатки, чуть наклоняется, аккуратно берет Наумову за одну руку, потом за другую, натягивая их на пальцы. В это время Соня стояла как вкопанная и отчаянно пыталась не покраснеть, когда Володя касался её непокрытых рук.
Сердце Маяковского было готово выпрыгнуть из груди. Нет, они очень часто друг друга касались и спокойно обнимались, но, эти дурацкие слухи и недавняя литературная дуэль, придавали этому касанию какую-то особенность.
— Я. Очень. Тебя. Люблю, — тихо-тихо произносит Маяк, рассматривая её руки в его перчатках.
Она молчит. Но недолго.
— ...Я тоже, — он сталкивается с искрящимися глазами Сони, — Во-ло-дя, — говорит она по слогам.
Растерянный Маяковский немного отходит, но продолжает крепко держать её за руку.
— Наконец назвала по имени, — в сторону пробормотал Маяк. — И когда ты собиралась со мной этим поделиться, Ленская?
— Тогда же, когда и ты, Онегин.
— Два года назад, что-ли?
— Именно! Погоди, в смысле?!
— Одним из факторов расставания с Лилей была ты, — Маяковский позволяет себе глупо улыбнуться. — Но я не хотел рушить нашу устоявшуюся дружбу, вот и молчал. Не дурак ли?
— Я тоже не хотела разрушать наши дружеские отношения. Не дурочка ли? — смеётся Наумова.
— Не дурочка, — Володя крепче сжимает её руку.
— Тогда и ты не дурак. Всё, я сейчас разревусь от счастья, дай мне минуту, — Соня вытирает слезинки краем рукава и забавно шмыгает носом.
Владимир Маяковский по-доброму усмехается, мягко хватает её вторую руку, тянет на себя и целует в сухие от мороза губы.
Пускай на улице и ноябрь, снег всё равно выпал и образовал скользкое покрытие для дорог. Едва не шлепнувшись на землю, Соня хватается за плечи Маяковского и прижимается к нему.
— Прости, — тут же извиняется Володя, придерживая Наумову за локти.
— Да ничего, я бы всё равно и тебя бы потом в сугроб свалила, — Соня улыбается. — Только давай это был наш первый и последний травмоопасный поцелуй, хорошо?
***
— Операция «Влюбленные дуэлянты» успешно завершена! — на следующей день кричит на весь класс счастливая Марина Цветаева.