Дамиан не слишком любил взрослых. Обычно они или отчитывали его, или разговаривали с ним, как с идиотом. Или же были попросту скучными и задавали постоянно одни и те же вопросы, например, кем он станет, когда вырастет. Ответ на этот вопрос, разумеется, тоже всегда был один: когда он вырастет, он непременно станет инквизитором, как отец. Кем же ещё? И у него обязательно будет настоящий табельный пистолет, чтобы стрелять в магов, и настоящий чёрный мундир с серебряными пуговицами, и все будут знать его как самого лучшего охотника на магов. По-другому и быть не может.
Но пока он не стал самым лучшим охотником на магов, со взрослыми и их дурацкими вопросами приходилось мириться. По вечерам отец часто принимал у себя гостей, о которых Дамиан знал лишь то, что они очень серьёзные люди, в основном — учёные, занимающиеся очень серьёзной наукой. Отец, хоть и был инквизитором, интересовался новостями медицины, и объяснял Дамиану, что настоящий аристократ должен быть всесторонне образованным человеком.
Дамиан не любил показываться гостям на глаза, и всё же ему бывало жутко интересно узнать, о чём они говорят. Он пытался листать толстые медицинские справочники из домашней библиотеки, но не понимал ни слова, а совсем недавно зацепился взглядом за заголовок одной из утренних отцовских газет. Чёрные широкие буквы: «ЛЕКАРСТВО ОТ МАГИИ?»
Нет, глупости это, решил про себя Дамиан. Чтобы магов — и каким-то лекарством… Иначе зачем нужны инквизиторы?
…Доктора Амброза Парацельса Дамиан тоже не жаловал. Был он невысокий, круглолицый, рано поседевший, весь какой-то нескладный и неуклюжий. Робко глядел поверх очков в тонкой оправе, которые постоянно поправлял, всё у него вечно валилось из рук, а кроме того, когда нервничал, — а нервничал он часто, — доктор Парацельс начинал за…за…заикаться.
Дамиану его было даже как-то жаль. Ну не мог быть взрослый человек… Таким. Чем занимался доктор Парацельс, Дамиан не знал. Стоит понимать, чем-то очень серьёзным и научным.
Когда одним осенним вечером доктор Парацельс, путаясь в слишком длинном для него сюртуке, влетел в дом Абраксов, Дамиан сидел в гостиной за шахматной доской. Он поднял глаза и посмотрел на запыхавшегося доктора.
— Не по-по-подскажешь, к-который час? — спросил доктор.
Дамиан смерил его взглядом от ботинок до мятой шляпы, потом взглянул на старинные часы на стене, прямо у него за спиной.
— Без пяти шесть.
— Фу-у-х… — выдохнул доктор. –А я так спешил, чуть шею не свернул… У ме-ме-меня часы спешат, п-п-представляешь? Ха-ха! — Он вдруг расплылся в улыбке и от всей души расхохотался.
— Отец наверху, читает газеты. Через пять минут спустится. — отчитался Дамиан, надеясь, что после этого он сможет вернуться к своим шахматам. Доктор кивнул, присаживаясь в кресло и снимая шляпу.
— Ч-чем занят? — неловко спросил он.
— Разбираю пару дебютов, — ответил Дамиан, стараясь звучать как можно более серьёзно. В этот момент он в который раз пожалел, что не носит очки, как отец: можно было бы многозначительно их поправить и выглядеть ещё серьёзнее.
Доктор Парацельс, кажется, только сейчас заметил шахматную доску… и неожиданно просиял. Он схватил свой портфель и начал сосредоточенно в нём копаться, затем, наконец, извлёк что-то маленькое и чёрное. Подошёл к столу, поставил:
— У м-меня тут кое-что есть.
Это оказалась небольшая лакированная коробочка, изрисованная причудливыми угловатыми узорами. Что-то в этих узорах показалось Дамиану знакомым: раскрытые глаза, смотрящие прямо на него, переплетения линий… Почему-то ему вдруг стало не по себе.
Парацельс раскрыл её: внутри лежала пригоршня маленьких чёрных и белых блестящих фишек. Он высыпал фишки на стол, затем развернул коробочку, раздался глухой щелчок — и она превратилась в подобие шахматной доски, только не квадратной, а прямоугольной. Он принялся поспешно расставлять фишки: белые и чёрные круги, треугольники и квадраты, и на всех выгравированы золотые цифры.
— Игра на-называется «арифмомахия», то есть «битва чисел». Это как шахматы, — приговаривал Парацельс, — только сложнее…
Дамиан и сам не заметил, как оторвался от шахмат и следит за тем, как доктор выстраивает странные числовые армии на своей доске.
— Во-во-вот, смотри. Вот круг, он ходит по диагонали на одну клетку, в любом направлении. — И он показал, как ходит круг.
— Вот т-т-треугольник, он ходит по прямой на две клетки. А ещё мо-мо-может перепрыгивать через фигуры, вот так, как конь в шахматах. Вот квадрат, с ним всё то же самое, но ходит и прыгает на три клетки… А это — он указал на одну фигуру, сложенную из трёх поставленных друг на друга фишек, — пирамида. С ней сложней всего разобраться…
— А числа? — Быстро спросил Дамиан.
По спине снова пробежал холодок. Дамиан вспомнил свои книжки, в которых рассказывалось о магах. На иллюстрациях, которые он разглядывал, магов всегда изображали одинаково — рыжие, жуткие, в окружении светящихся чисел, фигур и замысловатых узоров, похожих на глаза. Иногда, когда он лежал в кровати перед сном, в который раз мечтая о том, как станет инквизитором, Дамиан воображал рыжих магов, творящих запретные заклинания, и в темноте вытягивал перед собой руку, представляя, что держит пистолет. Бах.
Парацельс посмотрел на него поверх очков внимательными глазами. Заметил его замешательство.
— Числа… — улыбнулся он. — Здесь-то и начинается самое интересное.
Но ничего больше он рассказать не успел: послышались шаги. Отец спускался с лестницы.
— Добрый вечер, Парацельс.
— До-добрый вечер! — Отозвался Парацельс и снова обернулся к Дамиану, — продолжим как-нибудь в другой раз.
Он собрал игру, спрятал шкатулку в портфель, и они с отцом снова удалились обсуждать что-то очень важное и несомненно научное. Странный человек этот доктор, подумал Дамиан. И игра у него странная… Почему-то он решил, что никому о ней не расскажет. Как будто это что-то секретное, что нужно обязательно спрятать и никому не показывать.
***
Без двадцати минут шесть Дамиан спустился в гостиную, чтобы обнаружить, что Парацельс уже пришёл и расставляет фигуры на доске. Это его слегка удивило: почему-то он не ожидал, что доктор сдержит своё обещание. Взрослым никогда не приходится сдерживать обещания — в конце концов, всё равно их никто не будет ругать.
— Здравствуй. Вот, по-по-погляди.
Они сели по разные стороны стола.
— На чём м-м-мы остановились? На пирамиде? — Дамиан кивнул. — Пирамида — сложная фигура. Она состоит из нескольких фигур, и брать её тоже придётся по частям. Белая пирамида — это стопка из двух кругов, двух треугольников и двух квадратов. А чёрная — один круг, два треугольника, два квадрата. На один меньше.
— Это же нечестно! — Нахмурился Дамиан.
— Зато у чёрных сумма чисел на всех фигурах больше, — и он «разобрал» пирамиды, чтобы Дамиан посмотрел на разные наборы чисел.
— Всё равно нечестно, — заявил Дамиан и уставился на доктора. — Несправедливо. Они же не одинаковые.
— Пусть не одинаковые, но у них равные возможности. В жизни тоже всё совсем неодинаковое! Зачем спорить, кто лучше, а кто хуже? Надо изучить хорошенько и себя, и соперника, и понять, кто на что способен.
Парацельс снова собрал пирамиды.
— Пирамида может ходить и как круг, и как квадрат, и как треугольник. Но если в ходе игры она потеряет какую-то из своих фигур, например, круг, то ходить как круг она больше не сможет.
Он поставил несколько фигур на центр доски.
— Ну, а теперь — самое главное: сражение. Самое простое — это заблокировать фигуру со всех сторон, так, что она не сможет сделать следующий ход. Второй способ — это атака одной фигурой, — он поставил на поле чёрный круг и белый треугольник, оба помеченные числом 4, — вот чёрный круг совершает свой ход. После этого треугольник оказывается в пределах его досягаемости — на одну клетку по диагонали. Этот треугольник можно атаковать. Главное — чтобы у фигур были при этом одинаковые числовые значения.
Он убрал круг и треугольник, стал расставлять новые, более сложные комбинации, попутно их объясняя.
— Вот атака двумя фигурами. Фигуру можно атаковать, если её число совпадает с суммой, разностью, произведением или частным двух атакующих фигур. Вот атака на расстоянии. Фигура атакуется, если её число совпадает с произведением или частным атакующей фигуры и расстояния до неё… А! И ещё кое-что. Помнишь о свойствах пирамид?..
Говорил он всё громче, быстрее, увлечённее — и совсем перестал заикаться. Дамиан сидел, подперев голову руками. Странная игра, думал он, но, кажется, понемногу становилось понятно, что к чему. Дома ему редко выпадала возможность сразиться с кем-нибудь в шахматы: родители вечно заняты, а сёстрам это вообще было неинтересно. Может, доктору тоже не с кем сыграть?..
Зато в классе Дамиан был одним из лучших шахматистов — он не может проиграть, пусть даже взрослому научному доктору в его замысловатой игре.
— Ну что, сразимся? — Парацельс снова расставил фигуры в их изначальные позиции.
— Цели в этой игре тоже могут быть разные, но начнём с самого простого. Выиграет тот, кто первее возьмёт двенадцать фигур соперника.
— Сразимся. Только чур не поддавайтесь.
— И не подумаю! — рассмеялся Парацельс.
Очень скоро Дамиан в этом убедился.
Сначала он постарался выстроить линию защиты, вспоминая свои обычные шахматные партии. Потом ловко осадил с четырёх сторон квадрат доктора, за что заработал похвалу… сразу после которой одним ходом Парацельс атаковал на расстоянии две его фигуры разом.
— Да как так?!
— А ты посмотри на числа.
— Да вижу… — Дамиан подпёр голову. — Ещё и за числами следить… И пересчитывать всё после каждого хода. Это же очень долго.
— Когда приноровишься, выходит быстрее, — сказал доктор и передвинул пирамиду.
— Заодно можно приучиться легко считать в уме. Но, на самом деле, партии и правда могут идти очень долго. Арифмомахию иногда называют «игрой философов», а у философов в давние времена было много свободного времени. Так что они могли часами сидеть и упражняться… Не то что мы сегодня — всё бежим куда-то, всё несёмся… Итак, я осаждаю твою пирамиду.
…По пути в школу Дамиан пожалел о том, что он не древний философ. Они там себе в древности сидели в тени деревьев, может, где-нибудь у моря, и играли. Не ходили ни в школу, ни в церковь, не брали занятий по фехтованию и ещё куче ненужных вещей, потому что философам это даром не сдалось. Почему вообще он должен учиться махать шпагой, когда изобрели пистолет, или ездить на лошади, когда по улицам носятся автомобили? Отец говорил, что настоящий аристократ должен уметь всё, и что это его долг — показывать наилучшие результаты во всём, за что он берётся. Дамиан не спорил. Настоящий инквизитор не должен жаловаться, а должен стойко преодолевать все испытания, которые ставит перед ним жизнь. Об этом отцовском наставлении он тоже вспомнил по пути в школу, решительно поправил ранец за спиной и надвинул на лицо форменную фуражку.
Вечером снова придёт Парацельс, и они доиграют ту партию.
***
— Помнишь, я сказал, что целей в игре может быть много? — спросил доктор после того, как, наконец, разгромил числовую армию Дамиана. — Конечно, лучше осваивать всё постепенно, но, забегая вперёд, хочу кое-что рассказать.
— Какие ж ещё могут быть цели?
Доктор снова хитро улыбнулся. Дамиан смотрел на то, как его большие белые руки, как птицы, кружат над доской, ловко расставляя фигуры, и вдруг ему стало стыдно за то, что он когда-то считал Парацельса жалким.
— Есть разные способы победить. Например, можно условиться о снятии определённого количества фигур, как мы с тобой и сделали. Или определённой суммы числовых значений. Можно вводить ограничения по количеству фигур… Все эти победы связаны с захватом фигур противника. Но есть другие способы — их называют «великими победами». Всего-то и нужно, что разместить на территории противника фигуры в арифметической, геометрической или гармонической прогрессии. Знаешь, что такое прогрессия?
Дамиан хотел было изобразить на лице полное понимание, но всё же смиренно покачал головой.
Доктор размещал на доске фигуры, показывал и арифметическую, и геометрическую, и гармоническую прогрессию. Дамиан даже поймал себя на том, что сделал пару записей на клочке бумаги, уже и так испещрённом его вычислениями.
— Вы же врач, а не математик, — сказал Дамиан, удивлённо уставившись на доктора.
— Жаль, вы у нас в школе не ведёте… Там скучно, и ни в какую битву чисел не играют.
— Могу приободрить тем, что школа когда-нибудь заканчивается, — улыбнулся Парацельс. — Вот только учиться всё равно придётся всю жизнь. Хоть ты врач, хоть математик… Знаешь, ведь древние философы изучали кучу наук. И математику, и физику, и биологию, и даже поэзию, а ещё на музыкальных инструментах играли…
— Ну, я точно философ, — фыркнул Дамиан, откинувшись на кресле. — Мне на пианино играть приходится. И в церковном хоре петь. А их, наверное, и не заставлял никто!
— Вот такие уж они. Видишь — даже игру сочинили. Хотя говорят, что на самом деле эта игра пришла к ним из Южных земель, а придумали её монахи.
— Это те, что, ну… Тоже маги? Рыжие?
— Да.
Дамиан нахмурился, размышляя. Ему, как настоящему инквизитору, полагалось всё знать о магах. В какой-то из отцовских энциклопедий он однажды прочитал, что в Южных княжествах маги живут в монастырях. Что они там делают — непонятно. Здесь, в Маломорье, мага ни в какой монастырь бы не пустили. Может, у них всё наоборот? Или монастырями там называются особые тюрьмы для магов? Дамиан решил, что это похоже на правду.
— И как они её придумали?
— В смысле?
— Отец говорит, что у магов повреждён мозг, — сказал Дамиан. — У них нарушены эти… как их… функции, из-за магии. Поэтому им сложно думать, и у них задержка в развитии. И как они придумали такую игру?
Парацельс посмотрел на него, поправил очки. Растерялся, но как будто совсем не удивился. Он не сразу нашёлся, что сказать, и забормотал.
— Н-н-нет, не то чтобы по-по-поверждён… То есть он повреждён, но не в том смысле… П-п-понимаешь, у них другое… во-во-во-восприятие. Они видят то, что мы не видим. Можно сказать, что они сумасшедшие, и просто видят то, чего нет, но в том и парадокс, ведь иначе они бы были просто сумасшедшими, а они… Они не так чувствуют мир. Но это не значит, что они не умеют думать! Просто они думают по-другому. И поэтому им так сложно п-п-приспособиться…
— И поэтому на Юге их сажают в монастыри? Чтобы не убежали и никого не убили? — прервал его Дамиан.
— Ну…
Плечи доктора опустились. Он склонился над доской, машинально крутя в руках чёрную фигуру.
— У них другое восприятие, это правда. И они отличаются от нас не только цветом волос, это тоже нельзя не признать. В мире вообще всё совсем, совсем неодинаковое… Но, возможно, их дар позволяет им думать в каком-то другом направлении. Думать о том, о чём мы даже помыслить не можем, изобретать что-то исключительное, до чего мы своим умом никогда бы не дошли…
Он вдруг спохватился, выпрямился и посмотрел Дамиану в глаза.
— Знаешь ты или нет, но они и сами страдают от своего дара. Кто-то, может, и сам рад избавиться от магии и стать обычным человеком. Может, кто-то и правда не выдерживает такого напора. Но знаешь? Я верю, что их смогут вылечить. Изобретут вакцину, чтобы избавить их от этого.
— Это… Вы её изобретаете, да? — Тихо спросил Дамиан.
Доктор Парацельс слабо улыбнулся и устало опустил глаза.
— Хотелось бы верить, что всё получится.
Об этом ли говорят Парацельс с отцом, когда собираются по вечерам? Дамиан не решился спросить.
Верит ли отец, хоть совсем чуть-чуть, что доктор их вылечит?..
Дамиан почувствовал, что обязан возразить, что доктор говорит что-то неправильное, что он говорить не должен, и, кажется, сам это понимает и поэтому так понижает голос — но он совсем не находил слов.
— «Великие победы», — сказал Парацельс, — потому и называются великими. Они не о том, как захватить, сломать, уничтожить. И если мы всё-таки добьёмся великой победы, мы одолеем не соперника. Мы одолеем что-то куда более сильное, куда более страшное. Так сказал один монах, который познакомил меня с этой игрой. Вот, посмотри на эту комбинацию, — руки снова запорхали над доской.
— Сможешь придумать, как построить арифметическую прогрессию в три хода?
Дамиан смотрел сквозь доску.
— Я подумаю, — рассеянно сказал он.
— И-и-извини, — пробормотал доктор, — можешь взять себе игру до завтра, если хочешь.
То, что сказал ему Парацельс, должно остаться в секрете, подумал Дамиан.
…Задача ему не поддавалась. Ни после того, как доктор ушёл разговаривать с отцом, ни после ужина, когда Дамиан, склонившись над письменным столом, делал вид, что готовится к урокам. Мысли в голове зудели, как мелкие мошки. Тетрадь была исписана вычислениями — но всё зря.
Дамиан разозлился: на задачу, на игру, на древних философов, которым нечем было заняться, на доктора, который взялся его учить и рассказывать странные вещи, от которых становится не по себе. Он даже сбегал в библиотеку, отыскал там книгу о путешествиях на Юг и принялся её листать, как будто в ней точно должен быть ответ. Он долистал до главы про монастырь. С чёрно-белой иллюстрации на Дамиана смотрел круглолицый и бритоголовый человек в татуировках и белых одеждах, странный и непохожий даже на тех рыжих, что жили в Маломорье. Никаких ответов не было ни в истории о путешествии, ни в тёмных глазах монаха. Дамиан вернулся к себе в комнату и снова сел за стол.
Всё расплывалось перед глазами. Числа спутывались, то маршировали вдоль линеек тетради, словно солдаты, то вдруг превращались в корабли, идущие по белому бумажному морю, а после сливались в сплошные чёрные полосы. Дамиан наблюдал за сражением: справа — бойцы в чёрных мундирах, слева — в белых, все с числами на касках, с мушкетами наготове. Ветер гнал песок — песок засыпал блестящие лакированные кости мёртвых чисел-солдат… Тяжело ступали по пескам закутанные с головы до ног в грязно-белые одежды монахи, молчаливые и задумчивые. Пересекали степь, и той же тяжёлой поступью шли вдоль берега реки Ра-Ханон, чтобы попасть в Храм Пустоты.
Чернело небо, числа-солдаты превращались в каменные статуи. Мраморный Храм Пустоты стоял на вершине горы Таго Маго, и сидящие около пруда монахи беседовали, играли в странную игру и писали на глиняных табличках. На лбу у каждого был вытатуирован закрытый глаз. Монахи играли на флейтах — мелодия извивалась, словно змея… Небо краснело. Поднимались воды реки Ра-Ханон и обрушивались на храм: так Бог наказывал магов за то, что они отрицали законы природы. В чёрных водах проплывали обломки мраморного храма. Бог глядел на жалких маленьких монахов из-за грозовых туч. «Дамиан», — доносился голос отца, — «помнишь ли ты, что значит быть настоящим инквизитором?»
Дамиан барахтался в воде, пытался залезть на какой-нибудь из обломков — но снова ожившие числа-солдаты хватали его за одежду, кололи штыками, тянули за волосы обратно в воду, а один белый солдатик размером с ладонь незаметно вскочил ему на плечо и ударил штыком прямо в правый глаз.
— А-а-а!!!
— Дами, ты чего?
Он открыл глаза. Сестра стояла рядом, прикрыв лицо руками так, что были видны только испуганные глаза.
— Опять за уроками заснул? — Тихо спросила она, и испуг на её лице тут же сменился сочувствием. — Задают много, да?
Его хватило только на то, чтобы что-то невнятно пробормотать в ответ.
***
«Нашёл», сказал Дамиан сам себе.
Он сам в это не поверил, поэтому проиграл в голове партию ещё раз. И даже тогда не поверил.
Нашёл!
— Абракс, вы уже готовы отвечать? — Послышался голос учителя. Он оторвал взгляд от тетради. Все одноклассники смотрели на него. Кажется, он сказал это слишком громко.
— Нет. Извините, — он снова уткнулся в тетрадь.
— Тогда будьте так добры, не мешайте остальным готовиться, — сказал учитель, смерив его взглядом. — На вас это непохоже.
Вечером он уселся в гостиной за шахматным столиком, принёс игру и тетрадку для записей. Доктор пришёл ровно в шесть, торопливо снял шляпу и пальто, отряхнул чёрный потрёпанный зонт. Прошёл мимо, не взглянув в его сторону, пробормотал «Извини, не сейчас» и скрылся за дверью отцовского кабинета. Дамиан вздохнул и откинулся на спинку кресла. Шумел дождь. Дамиану казалось, что он сидит в подводной лодке, а за окном бушует океан: кругом вода, дрейфующие дома и деревья, словно водоросли.
«И обрушил на них Господь чёрные воды…»
Дамиан не хотел думать о том, что рассказывал ему доктор, и всё же ему было жутко интересно. Что он ещё может у него спросить? Что ещё ему рассказывали монахи? Отец говорил, что с магами запрещено вести переговоры — они могут воздействовать на мозг жертвы и вживлять ей разные мысли…
Он попереставлял фигуры, попытался сыграть сам с собой, но ему быстро надоело. Спрятал фишки в коробочку и оставил её на столе. Посидел на подоконнике, смотря, как одна капля на окне обгоняет другую, собрался было подняться к себе, но остановился возле кабинета. Прислушался. Сегодня отец с Парацельсом разговаривали громче, чем обычно, хотя Дамиан не мог разобрать ни слова. Вот что-то говорил Парацельс — нервно, часто, беспокойно. Вот голос отца: низкий, гулкий, уходящий в бас. Он прерывал речь доктора, монотонно чеканил пару фраз, и Парацельс снова разражался тирадой, с каждым разом становился всё громче. Он даже начал хрипеть, и в момент, пока Парацельс заходился в приступах мелкого кашля, отец снова говорил что-то коротко, веско и негромко.
Дамиан вернулся в гостиную и сел на подоконник. Ему стало не по себе.
Вдруг дверь с грохотом открылась, и в комнату влетел доктор Парацельс, весь всклокоченный, с перекошенными очками на красном лице, прижимающий к себе раскрытый портфель. За ним в дверном проёме показалась высокая фигура отца.
— В-в-вы по-по-понимаете… — Захлёбывался Парацельс, — вы по-по-понимаете, что вы… Э-э-э-то просто бе-бе-бесчеловечно!
Он снова закашлялся и чуть не выронил портфель, который держал трясущимися руками. Дамиан никогда не видел его таким.
— По-по-по вашему, можно так поступить? Вы по-понимаете, как это может повлиять на психику?! Человеческий мозг — это не… Это не какая-то там коробочка, в которой мо-мо-можно… покопаться, всё переставить и сделать вид, что так и было! Вы по-по-понимаете, какие жертвы могут быть, если мы прямо сейчас начнём его тестировать? Они же тоже люди, понимаете?!
— Амброз, угомонись, — прогудел отец.
— Если я п-п-провожу опыты, это не значит, что я забываю о том, что нужно быть человеком. По-по-по-вашему, можно просто взять… Вот так вот взять человека и… — он схватил со стола что-то маленькое и чёрное, — взять и просто…
…И ударил по столу.
Послышался треск — чёрная лакированная коробочка раскололась надвое, и во все стороны, как конфетти, разлетелись круглые, квадратные и треугольные фишки.
Парацельс замер. Он опустил глаза и удивлённо посмотрел на пол, перевёл глаза на половину коробки, которую держал в руке, потом на Дамиана, быстро заморгал, с каждой секундой бледнея, и беззвучно зашевелил губами. Дамиан смотрел на него. Повисла тишина.
— Выйди вон, — металлическим голосом сказал отец.
Дамиан бросился на пол и стал хватать фигуры, рассыпавшиеся по ковру. Он подбирал одни и тут же ронял другие, словно они так и норовили сами просочиться сквозь пальцы и закатиться под книжный шкаф или за тумбочку. Бросался за катящимися фишками, шарил руками под шкафом, и ронял те, что уже успел собрать… В тот момент он больше ни о чём не думал. Не заметил, как доктор ушёл, и как они с отцом остались одни.
— Вот видишь, Дамиан, — сказал отец, когда послышался звук закрываемой двери. — Как жалко выглядит человек, когда позволяет себе опуститься до истерики. Убери здесь и пошли ужинать.
Дамиан ничего не ответил. В горле почему-то закололо. Он смотрел на пригоршню фигур у себя в руках, на расколотый надвое дом для чисел-солдат, и всё это — и узоры на ковре, и фигуры, и маленькие золотые числа на них, — начинало предательски расплываться у него перед глазами.