А сможешь ли убить для меня?

С той ночи прошло несколько месяцев.

О том, что это был не сон, Стелле напоминало её собственное тело, вынудившее на какое-то время перейти с коротких юбок на штаны и использовать тональный крем. Стелла стояла перед зеркалом в ванной и считала следы, следы бледнели и исчезали, но она каждый раз перед сном восстанавливала в памяти события той ночи, чтобы они врезались в её разум и остались там навсегда. Ничего нельзя забывать. У неё слишком мало того, что можно помнить.

Поэтому некоторые следы так и не исчезли — в конце концов, если синяк постоянно обновлять, он не пропадёт. Это было её, личное. То, к чему нет доступа даже семье.

В остальном жизнь продолжалась так же, как и раньше — жизнь, полная Освоения. Жизнь, заставляющая её сердце биться в бешеном темпе, жизнь, заставляющая идти от одной опасности к другой. Страх, сопровождающий каждое приключение, опьянял и вёл вперёд, ощущение биты в руке, запах крови, боль в каждой частичке тела — Стелла делала всё, чтобы чувствовать это снова и снова. Это ощущалось таким знакомым. Таким родным.

***

Солнце на этой планете палит так, что ещё чуть-чуть, и расплавишься, сольёшься с асфальтом. Они хотели лишь остановиться здесь на пару дней, чтобы передохнуть перед следующим гиперпрыжком — и, конечно, оказались втянуты в историю о загадочных исчезновениях, начавшихся как раз после их прилёта.

Стелла стоит на краю небольшого городка, прислонившись к стене здания и дожидаясь Март 7, которая отошла за чем-нибудь холодным. Жарко. Очень жарко, и, честно, она бы пошла отдыхать, оставив разборки с исчезновениями местным жителям (нельзя же вечно полагаться на пришельцев из космоса, верно?), или отложила бы дело до ночи, когда станет прохладней, но.

В её руках записка. Записка, найденная в кровати юной девушки, пропавшей сегодня утром. Записка, в которой всего несколько слов, но они заставляют кровь Стеллы бурлить, то ли от возмущения (да как она смеет так со мной обращаться?!), то ли от азарта и предвкушения хорошей драки, то ли от всего вместе.

«Центральная площадь. Полдень. Приходи одна»

И издевательский след от бордовой губной помады в углу.

Преступница играла с ними несколько дней, оставляя туманные, ничего не значащие, но насмешливые записки, надписи на стенах, позволяла думать, что они почти у цели — но очередная дверь открывалась, и на месте предполагаемой преступницы оказывался букет цветов, или кусок шоколада, который никто не решался попробовать, и ощущение раздражающей фрустрации. Преступница оставалась неуловима, только количество пропавших без вести людей увеличивалось — сейчас их было уже десять.

И теперь она сама вот так просто назначает встречу? Могло бы звучать опасно, но это же Стелла, могучая Безымянная и человек-бита. И если преступница всё же хочет драки — что ж, она получит сполна.

Пульс бьётся по всему телу, кровь бежит по венам, разогревая мышцы, предвкушающие хорошую битву. Противница, кажется, попалась не из лёгких, но Стелле меньшего и не надо — ей нужен адреналин, стук сердца в ушах и ощущение болтающейся на волоске жизни.

— Точно не надо идти с тобой, Стелл?

Безымянная дёргается и отрывается от записки — она не заметила, как Март 7 вернулась, неся в руках два стакана лимонада со льдом. Девушка хмурится и кусает губы — идея, что Стелла пойдёт на опасную миссию одна ей совершенно не нравится.

— Если она увидит, что я не выполнила условия, то мы её так и не поймаем. А ты нужна людям, — Стелла кивает в сторону мальчика, стоящего в тени неподалёку. Март, тёплая, общительная, замечательная Март — конечно, она полюбилась местным жителям, которые были слишком напуганы и отчаянно цеплялись за помощь с небес. — Я быстро с ней разберусь, и куплю тебе сока на обратном пути. И мы наконец-то улетим отсюда.

Март улыбается, заразительно и ярко, как и всегда. Стелла любит драться плечом к плечу с друзьями, это правда, но ещё больше ей нравится знать, что близкие ей люди в безопасности. Март 7 отнюдь не беспомощная, но почему-то очень хочется держать её подальше от всего, что может причинить ей вред.

Это дело не кажется таким уж сложным, но... Стелларон в груди как-то тревожно сжимается, будто какое-то предчувствие, что...

Да не важно. В любом случае, Стелла с этим справится.

На открытой центральной площади жара ощущается ещё сильнее. Стелла жмурится, из-за палящего солнца даже смотреть вокруг трудно. Может, это и было тактикой загадочной преступницы — она рассчитывает на то, что Безымянная её просто не разглядит, ослабленная жарой. Ха.

Пальцы крепче сжимают биту, энергия наполняет каждую клеточку тела, и Стелла не может сдержать ухмылку. Каждое приключение делает её сильнее. У этой загадочной женщины, кем бы она ни была, нет и шанса.

До полудня ещё десять минут. Может, спрятаться? Рядом как раз во всём своём великолепии блестят серебристые баки. Конечно, Март 7 просила её больше не залезать в мусорки, но... На данный момент это будет самым удачным решением.

Стелла занимает удобную позицию — крышка бака немного приоткрыта, и Безымянная видит, что происходит, но её заметить будет трудно. Одно из преимуществ мусорных баков (о котором, между прочим, недостаточно говорят) — это то, что никто не будет тебя там искать. Приходится, конечно, скрючиться и молиться, чтобы ноги не слишком сильно затекли, но ничего, скоро выдастся возможность размяться, и…

На горизонте наконец появляется силует. Незнакомка неспеша выходит из-за угла, играясь с пистолетом в руке, и лица её не видно из-за палящего солнца, но...

Оу.

Стелла в ту же секунду понимает, кто это. Стелла в ту же секунду понимает, что это дело будет намного сложнее, чем она думала.

Потому что тело Стеллы действует быстрее, чем разум — она подскакивает и падает на землю, устраивая жуткий грохот и вываливая на себя бак с обёртками, фантиками и бычками сигарет. Потому что щёки опаляет жаром от стыда, желания провалиться под землю и сдавливающего грудную клетку волнения. Потому что к ней, постепенно закрывая собой палящее солнце, подходит Кафка.

— А ты всё так же роешься в мусорках и валяешься в грязи, — она осуждающе цокает, приседает и убирает фантик, прилипший к чёлке. — Прямо как бездомная собака.

Стелла совершенно точно собака, но скорее прирученная, которая преданно виляет хвостом при виде хозяйки. Она отчаянно пытается подавить пузырящуюся радость в груди и закрывает глаза. Кафка сейчас исчезнет, как исчезает всегда, и окажется, что это просто сон.

Кафка не исчезает.

Она закрывает собой солнце, но Стелла всё ещё чувствует, что её лицо вот-вот расплавится. Совершенство, над ней само совершенство, а она только что вывалилась из мусорки.

Да, это дело будет намного сложнее.

— Ты... — Стелла снова зажмуривается, чтобы не смотреть на это совершенное лицо, чтобы не утонуть в фиолетовых глазах и не забыть о том, что она должна была сделать. — Это всё ты.

— Я думала, ты догадаешься раньше, — держать глаза закрытыми и дальше невозможно. В голосе Кафки лёгкое недовольство, но она улыбается, о Эоны, она улыбается.

Что ты сделала со всеми этими людьми? Где они? Зачем ты их похищала? Это то, что Стелла должна спросить, это то, что она собиралась спросить, но вместо этого...

— Ты пропала, — и в голос прорывается обида, и Стелла чувствует себя жалко.

Она точно не считала дни с их последней встречи, совершенно точно нет (потому что признаться в этом даже себе уже как-то…).

Кафка вздыхает, и её улыбка становится еле заметной, почти исчезает.

— Неужели теперь ты не рада меня видеть?

Стелла чувствует почти что раздражение.

В какой такой вселенной, в каком варианте сценария я могу не быть рада тебе? Неужели это возможно?

Вместо ответа она поднимает руку и аккуратно, неуверенно касается ладони Кафки. Ткань перчатки тёплая и мягкая. Такая реальная.

Стелла не может сдержать улыбку — она рвётся изнутри, зарождаясь в груди пузыриками радости. Кафка и правда здесь. И она издаёт лёгкий смешок, а её глаза лучатся нежностью.

— Хорошо. Потому что я хотела потанцевать с тобой, знаешь ли.

— Что? — радость смешивается с удивлением, а ещё внезапной догадкой — Стелла задаётся вопросом, как она не поняла этого раньше. — Так это всё было для того, чтобы привлечь моё внимание?

Кафка смеётся и кивает, переплетая пальцы.

— Ты могла бы... просто прийти ко мне, знаешь? К чему всё это?

— Но так же веселее. Тебе ведь было весело? — Кафка склоняет голову на бок, её тон игривый – у неё хорошее настроение, и это видно. И наверное, наверное надо всё-таки наконец уточнить одну важную деталь.

— Те люди, пропавшие — что ты с ними сделала? — Стелле хочется зажмуриться, замереть, не слышать ответ. Может быть, было бы лучше, если бы она не узнала, но...

— Они живы, — голос Кафки нежный, и Стелла немного расслабляется. — Просто... Не видели свет несколько дней. Но здесь так жарко, может, это и к лучшему?

Стелла смотрит вопросительно, сильно сжимая ладонь Кафки. Внутри всё ещё остались сомнения.

— Не волнуйся ты так. Скоро твоя подруга их найдёт. Можно было бы сделать и повеселее, но... Я знала, что тебе это не понравится.

Вздох. Стелла подносит руку Кафки к лицу, смотрит на линии паутины на перчатке и целует — легко, быстро, каждую костяшку.

— Ты ужасная, знаешь?

— Ты так не думаешь.

Раз, два, поцелуй в тыльную сторону ладони, в кончик большого пальца.

— Не думаю. А стоило бы.

— Ты жестока, — Кафка кладёт руку на сердце, делая вид, что поражена, но в её глазах всё ещё щемящая нежность, и Стелла цепляется за неё, позволяя себе расслабиться и утонуть в этом тянущем чувстве на сердце.

— Ты так не думаешь.

— Не думаю.

Лучи яростного солнца обрамляют голову Кафки, и та похожа на мифическое, призрачное существо, и Стелла не отпускает руку — только так она может удостовериться, что Охотница не исчезнет и не растворится. Она могла бы пролежать так вечность, наверное — только бы не расцеплять пальцы, только бы всегда любоваться прекрасным лицом. Совершенство.

— Так что ты там говорила про танец?

— Сначала тебе нужно будет помочь мне кое с чем.

Оу. В грудь Стеллы закрадывается нехорошее предчувствие. Если мы опять будем спасать Блэйда, я...

— Не хмурься ты так. Нам всего лишь нужно совершить небольшое ограбление.

— Пытаешься втянуть меня в свои преступления? А если я сейчас доложу Экспрессу? — Стелла пытается звучать уверенно, вызывающе, но...

— Ты этого не сделаешь, — в голосе Кафки ни капли сомнений. Стелла всё ещё не отпустила руку Охотницы, она крепко прижимает её к груди. Напоминание, что Кафка здесь.

Стелла всё ещё пытается выглядеть упрямо, прекрасно осознавая, что её бравада трещит по швам. Вот так сразу соглашаться на преступление — это как-то, ну… Нехорошо. А что скажет Химеко?..

— Как скажешь, — Кафка притворно вздыхает, отворачиваясь, смотря вдаль. — В конце концов, Блэйдик точно…

— Я пойду с тобой! — выкрикивает Стелла, подскакивая, не давая Охотнице договорить.

Кафка одобрительно ухмыляется и поднимается следом — Безымянная пошатывается от резкой перемены положения и жары, но не отпускает чужую руку и смотрит уверенно, даже вызывающе. Нужно, наверное, предупредить хоть кого-то на Экспрессе, нужно узнать, куда они вообще собираются… Все мысли исчезают при взгляде на прекрасное лицо женщины перед ней.

Чёрта с два Блэйд посмеет украсть у неё танец с Кафкой.

***

Стелла стоит в ванной, рассматривая своё отражение в зеркале. Рядом лежит костюм, который она должна надеть, но её взгляд блуждает по собственному телу, и ей приходится бороться с желанием выйти к Кафке прямо так, не надевая ничего, и от одной этой мысли в животе скручивается тугой узел. Кафка здесь, за стенкой — наверное, она уже готова и ждёт. Если Стелла сейчас выйдет вот так, Кафке понравится вид? В прошлый раз ей точно...

Стелла встряхивает головой, прогоняя навязчивые мысли. Не сейчас. Им нужно закончить миссию — если всё пройдёт гладко, если Стелла сделает всё, что нужно, то никаких жертв не будет. Всего лишь одна таинственно пропавшая диковинка с недавно открытой планеты. Стелларон.

Всё просто. Осколок Стелларона запечатан в одной из диковинок, сокровищ, найденных на недавно открытой планете — необитаемой, но богатой таинственными артефактами и невероятно дорогими ресурсами. Он будет выставлен на праздничном приёме, организованном в честь открытия, в качестве артефакта. Стелла должна почувствовать его, как только войдёт в зал. Дальше дело техники. Они поместят на диковинку маячки Серебряной Волчицы, та взломает защиту и переместит её в убежище Охотников, вместе с Кафкой и Стеллой. Конечно, следователи быстро догадаются, кто в этом замешан, но это ни на что не повлияет — лишь число на объявлениях о розыске, возможно, немного увеличится. У них ещё останется время до возвращения Стеллы на Экспресс.

Кафка сказала, что у неё есть план на случай, если что-то пойдёт не так. Она не стала рассказывать.

Стелла снова смотрит на костюм. В конце концов, они совершают благое дело. Кто знает, когда запечатанный осколок пробудится, и какие беды сможет натворить. А спасать людей от неизведанных опасностей — миссия Освоения, и в этом деле можно посотрудничать даже с преступной группировкой.

Пора уже надевать этот чёртов костюм.

Когда Стелла выходит из ванной, Кафка стоит к ней спиной, смотрит в окно на заходящее солнце, и первое, что бросается в глаза — её распущенные волосы, спадающие на оголённые плечи. Она одета в свободное фиолетовое платье с широкими рукавами и разрезом на бедре, и весь её силуэт кажется воздушным, и... хрупким. Стелла замирает.

Кафка оборачивается, вокруг её головы лучи солнца. Она в фиолетовой маске, закрывающей верхнюю половину лица — гостям позволено сохранять анонимность, и её глаз почти не видно. Секунда, другая, они стоят неподвижно, а потом Кафка всё-таки подходит.

Они почти одного роста, но в этот момент Стелле особенно хочется подчеркнуть эти пару сантиметров, на которые она выше — она выпрямляется, задирает подбородок и смотрит сверху вниз, стараясь не дышать, когда Кафка протягивает руки к её шее и... затягивает болтающийся галстук.

— Так-то лучше.

Теперь галстук затянут прилично, но недостаточно крепко, чтобы... Стелла обрывает эту мысль. Она вглядывается в прорези, затянутые прозрачной вуалью, потом опускает глаза вниз, загипнотизированная, впиваясь взглядом в силуэт очерченных красным губ.

— Тц, — палец в фиолетовой перчатке касается рта Стеллы, и та понимает, что неосознанно подалась вперёд. Сердце уходит вниз, а губы напротив изгибаются в улыбке. — Помаду размажешь.

Стелла зажмуривается, стараясь дышать ровно. Она готова убить Элио с его треклятой миссией.

Кафка отстраняется, и Стелла больше не чувствует её дыхание на своих губах, и теперь ей не хватает воздуха. В руке появляется пистолет — Охотница кладёт его в чужую ладонь и сжимает пальцы. Он меньше, чем те, которые Кафка обычно использует. Изящный и тонкий.

— Нам можно пронести зарегистрированное оружие. Положи к себе, — Кафка кивает на кобуру на бедре Стеллы, которая шла вместе с костюмом. — Используем, когда будет нужно.

— Если будет нужно.

Охотница поднимает взгляд и несколько секунд ничего не отвечает.

— Конечно. Если будет нужно.

Стелла убирает пистолет, на сердце становится чуть тяжелее. «Что бы сказала Химеко, если бы знала, где я сейчас», — внезапно проскакивает мысль, и Безымянная морщится. Хотя...

Наверное, сказала бы, что я сама выбираю свой путь. Что она верит в меня. Что в некоторых ситуациях нет единственно правильного выбора, и нужно следовать зову своего сердца.

А моё сердце давно окутано искрящейся паутиной.

Стелла вздыхает и отстраняется, поворачиваясь в сторону двери. В конце концов, им уже пора выходить. Они должны закончить миссию вовремя, и Элио пусть подавится своим Стеллароном. 

***

Огромный приёмный зал ослепляет великолепием и разнообразием гостей вокруг. Здесь собрались существа с самых разных концов концов Вселенной. Представители организаций, учёные, журналисты, все, кому интересна новая планета и та выгода, которую она может с собой принести.  Стелла замечает миниатюрных, но чрезвычайно важных пепеши, безэмоциональных эрудроидов, людей с пушистыми ушами и хвостами, а ещё людей с зелёной кожей, с несколькими парами глаз по всему телу, с конечностями, похожими на щупальца — после многочисленных космических путешествий разнообразие форм жизни перестало её удивлять. Она не обращает особого внимания на гостей. Сейчас важно другое.

Кто-то будет произносить речи о том, как велика Корпорация Межзвёздного Мира и как важны новые открытия в распространении её влияния во Вселенной (во имя Сохранения, разумеется). Кто-то будет в расслабленной обстановке знакомиться с другими гостями, оценивая, прикидывая, с кем придётся состязаться за обладание богатыми ресурсами новой планеты. Кто-то будет жадно смотреть на диковинки, выставленные по периметру зала под усиленной защитой — редкие минералы, обладающие разного рода силой, ради получения которых придётся потратиться особенно сильно.

Стелла наклоняет голову в сторону Кафки.

— Сдай я сейчас тебя, — шепчет она, — и на награду могла бы выкупить все эти сокровища, — и вглядывается в лицо, скрытое маской, ищет реакцию.

Кафка скалится, и по внутренней стороне локтя, там, где покоится её ладонь, проходит болезненный электрический разряд. Лёгкий.

— Попробуй. Увидишь, что тогда будет.

Стелла отворачивается, уголки губ против воли изгибаются в улыбке, а по спине пробегают мурашки. Кафка сжимает её руку, и со стороны выглядит нежно и утончённо, с любопытством осматривается вокруг, подол платья покачивается в такт шагам, она лёгкая и... неотразимая, как и всегда. Незнакомый мужчина задерживает на ней взгляд дольше положенного, и Стелла, ну... Возможно, её лицо становится слишком суровым в этот момент, потому что он резко отворачивается и отходит на другую сторону зала.

Грудную клетку внезапно сжимает спазмом, и Стелла инстинктивно поворачивается в сторону одной из диковинок. В противоположной стороне зала, под светом многочисленных ламп лежит кроваво-красный камень. Он переливается и будто слегка пульсирует изнутри, и Стелла чувствует эхо этой пульсации в своей груди.

Словно загипнотизированная, она движется к камню, и Кафка идёт следом — спокойно и уверенно, и она наверняка поняла, что произошло.

— Тшш, веди себя естественно, — Кафка сжимает руку и успокаивающе гладит Стеллу по плечу, когда та, стиснув зубы и нахмурившись, почти подбегает к сокровищу. — Тц, ну что такое. Ты подошла так близко, ещё чуть-чуть, и сработала бы сигнализация.

Стелла старается сосредоточиться на дыхании, но Стелларон в груди сжимается, пульсирует и причиняет боль. Она неосознанно вцепляется в пальцы Кафки на своей руке. Охотница вздыхает и кладёт ладонь на щеку Стеллы, заставляя ту повернуться. Ткань перчаток тёплая, и Безымянная сосредотачивает все чувства на этом ощущении. В прорезях маски, за тёмной вуалью на мгновение вспыхивает фиолетовый свет. Стелла наконец-то может сделать полноценный вдох.

Интересно, а Блэйда она тоже так успокаивает?..

От этой мысли Стелла дёргается и снова поворачивается к камню. Он почти светится тёмно-красным с чёрными вкраплениями в глубине породы, он резонирует со Стеллароном в груди и зовёт к себе, но теперь Стелла способна мыслить здраво. Пора возвращаться к работе.

— Он здесь.

Кафка кивает и поднимает руку. Стелла подходит ближе, чтобы закрыть обзор собой. Она улавливает знакомый запах красного вина — и хочет уткнуться носом в мягкие фиолетовые волосы. Лампочка на изящном браслете мигает, и на раскрытой ладони появляется зайчик. Маленький, размером с кончик пальца, и прозрачный, он шевелит ушами, будто с любопытством оглядываясь вокруг, крутится на месте и перепрыгивает на подставленную ладонь Стеллы. Кафка отходит на полшага, опуская руку, будто бы любуясь камнем — и браслет с заранее ослабленной застёжкой падает на пол, а Безымянная приседает, чтобы его поднять.

Всё происходит, как и планировалось — зайчик без проблем преодолевает защиту, пробирается к камню, и вот его уже не видно, он стал потоком данных, пробирающихся во всевозможные охранные системы КММ. Это мило, думает Стелла. Зайчик… Почему-то это очень подходит Серебряной Волчице. Надо поддразнить её при следующей встрече.

Она поднимает взгляд, и — ох. Кафка смотрит на неё сверху вниз, а Стелла — она не может отвести глаз от ремешка на чужом бедре. Сверкающе-чёрного, с золотистой бляшкой, так контрастирующего с молочной кожей. О Эоны, если бы не люди вокруг...

— Поднимайся.

И Стелла поднимается, с трудом оторвав взгляд и прикусив внутреннюю сторону щеки.

Телефон Кафки вибрирует, и на нём одно за другим высвечиваются сообщения от Серебряной Волчицы.

«ща

блин

эта штука походу ценная пиздец

лол

лан будет готово через 10 минут ждите»

Стелла улыбается. Надо будет перекинуться с ней парой слов, правда.

Осталось совсем немного. Безымянная поднимает глаза и оглядывает зал. Играет музыка, гости общаются в спокойной обстановке и пьют шампанское, разносимое маленькими роботами на колёсах. В конце концов, это совсем не деловое собрание, можно немного расслабиться, верно?

В центре зала, там, где меньше людей, в танце кружатся несколько пар.

Почувствовав внезапное беспокойство, Стелла отворачивается — и натыкается на безликую маску. Как долго Кафка вот так наблюдает за ней? В груди поднимается волнение, пока красные губы изгибаются в улыбке.

— У нас есть немного времени. Ну что же, — Охотница наклоняет голову, — пригласишь меня?

Мне казалось, это ты должна была меня приглашать!

— Я не...

— Умеешь, — перебивает Кафка. — Всё ты умеешь.

Стелла решает поверить ей, как делает всегда.

Ладонь Кафки ощущается тёплой, их пальцы переплетаются легко и естественно, и Стелла с замиранием сердца кладёт руку на чужую спину. Она сосредотачивается на ощущениях: Охотница совсем чуть-чуть откидывается назад, и Стелла чувствует её, чувствует Кафку в своих объятиях, и не знает, почему, но её тело помнит, её тело умеет, Безымянная делает шаг назад, и её партнёрша следует за ней.

— Я посчитаю тебе, — шепчет Кафка на ухо, когда Стелла сбивается и теряется в музыке. — Раз, два...

Раз, два, три, четыре.

Пять, шесть, семь, восемь.

Cтелла почти закрывает глаза, сосредоточившись на движениях, но чуть не врезается в другую пару. Её мозг кипит: она осматривает пространство вокруг, всё время держа в уме, куда двигаться и что делать дальше, как попасть в музыку и не столкнуться с другими танцорами, но тело двигается будто само. Стелла не училась танцевать с тех пор, как оказалась на Звёздном экспрессе. Она не сильно много танцев видела со стороны. Но она откуда-то знает, что делать, а тело Кафки в её объятиях ощущается слишком... естественно.

Стелла останавливается, надавливает рукой, и Кафка понимает без слов, поворачивается, взмахивает ногой, идёт туда, куда нужно. Стелла пробует, поворачивает, кружится сама, переносит вес, делает неожиданные шаги, и Кафка следует за каждым движением. Она возвращается в объятия и почти кладёт подбородок на плечо Стеллы — та чувствует холод металлической маски. Мягкое дыхание касается шеи, на плече вес мягкого тела, рука чувствует кожу там, где заканчивается вырез шёлкового платья.

Во время очередного поворота Стелла замечает вспышку красного под маской, но старается об этом не думать. Миг — Кафка прижимается спиной к её груди, слегка наклонив голову и обнажив шею, миг — и она возвращается в объятие, элегантно развернувшись и взмахнув ногой.

— Неплохо, — мурлычет Охотница на ухо, и Стелла едва не пропускает нужный шаг.

Раз, два, три, четыре — она считает про себя, едва шевеля губами, а Кафка следует за каждым её движением. Она выглядит абсолютно спокойной и расслабленной, в своей стихии, и Стелла радуется, что ей выпала ведущая роль, потому что она, наверное, не смогла бы так украсить танец.

— Поведи чуть левее, — шепчет Кафка, и Стелла не задаёт вопросов. Ведь, если бы она тогда всё же уделяла больше внимания мелочам... на самом деле, ничего бы не изменилось.

Кафка в её руках, подвижная и текучая, как вода. Музыка ускоряет темп и приближается к кульминации, а на танцполе народа становится больше — Стелла мысленно ругается и торопливо уходит в сторону, когда мимо них, ничего не замечая вокруг, проносится пара. Было бы лучше, если бы их не было. Не было этих людей (и нелюдей), стремящихся оттоптать ноги, любопытных взглядов, разговоров, и даже музыки. Было бы лучше, если бы они были одни.

Стелла ещё раз прокручивает Кафку, решив попробовать поддержку и стараясь собраться с мыслями — и замирает, когда Охотница обвивает свою ногу вокруг её. Это часть движения, но разум слишком сосредоточен на этом ощущении, а тело действует само — отставляет ногу в сторону и откидывает Кафку, позволяя ей почти лечь на предплечье Безымянной.

Наверное, танец, музыка и самое изысканное сокровище в руках действительно оторвали её от реальности.

Стелла чувствует сильный толчок от другой пары (чёрт, опять кто-то не смотрит по сторонам).

Стелла слышит резкий звон, растерянные извинения, Стелла слышит заливистый, весёлый смех. Но что упало, и почему она так смеётся?

Стелла видит невероятно красивое лицо, и — я так соскучилась по твоему лицу, — и широкую улыбку, и фиолетовые глаза без зрачков.

Время замирает.

Почему ты смеёшься?

Разговоры вокруг, медленно распространяющийся испуганный шёпот — всё это доносится будто сквозь толщу воды. Стелла смотрит только на сокровище в своих руках — Кафка откидывает голову, оглядывая зал вверх ногами, потом приподнимается, смотря на Стеллу, её улыбка такая широкая, такая... искренняя.

— Кажется, наша маскировка провалилась, — она наклоняет голову, прижимаясь к плечу Стеллы. — Что будем делать?

И кто-то шепчет — но этот шёпот кажется громом, после которого на миг наступает мёртвая тишина.

— Кафка!

И мир взрывается, и вместе с этим к Стелле наконец-то возвращается способность двигаться. Она поднимает Кафку и толкает к себе за спину — та непринуждённо прокручивается и встаёт у стены. Они загнаны в угол. В руках Безымянной оказывается пистолет, и она направляет его вперёд, на вооружённых охранников в форме КММ. Гости испуганно кричат и перешёптываются, сотрудники пытаются их эвакуировать, в углу, между Стеллой, Кафкой и преследователями наступает звенящая тишина. И в этой тишине стук каблуков слышен особенно отчётливо.

— Тц, надо же, — её голос звучит ровно, но в нём Стелла слышит угрозу, и её сердце бьётся быстрее, а пальцы до боли стискивают оружие. — Так некультурно прервать наш танец. Страшно? — Стелла не видит её лица, но голос ей подсказывает, что Кафка улыбается. Улыбается широко и опасно.

— Сдавайся сейчас, и мы позволим ей уйти, — один из вооружённых охранников, мужчина, стоящий в центре, кивает на Стеллу, и в тот же миг та чувствует крепкую хватку на плече.

— Шантажируете меня моей дражайшей спутницей? — теперь в голосе Кафки гораздо больше стали, и Стелла чувствует биение крови в ушах, Стелла всматривается в лица, в детали вокруг, напряжённая до предела. Мир — натянутая нить, которая вот-вот оборвётся. — А страха в вас явно меньше, чем следует. Придётся это исправить.

Хватка на плече пропадает — и в этот миг невидимые до этого нити, натянутые между людьми, спутывающие их между собой, нити, со всей тщательностью обвитые вокруг гостей, сотрудников, всех, кто здесь находится, вспыхивают ярко-фиолетовым, и всё оружие с грохотом падает на пол, но перед этим раздаётся выстрел, и Стелла, обернувшись, видит пятно крови на бледной коже. Она не думает — разворачивается и стреляет в ответ, несмотря на то, что ружьё того человека уже выпало из рук, а потом убирает пистолет и подхватывает на руки самое дорогое сокровище в этом зале.

Мир сужается до одной единственной цели — спасти Кафку, унести её как можно дальше отсюда и вылечить. Противники обезоружены и под контролем, путь расчищен. Добежать до Стелларона дело нескольких секунд. Не встречая никакого сопротивления, Стелла забирает его — значит, Серебряная Волчица уже взломала защиту, и совсем скоро бесчисленные цифровые данные, потоком пробравшиеся в защитные системы КММ, снова соберутся в маленького зайчика, который перенесёт их двоих далеко отсюда. Осталось чуть-чуть подождать.

Стелла оглядывает зал. Он весь погрузился в неестественную тишину, замер, и время будто застыло. Люди стоят вокруг них без движения, смотря пустыми, безжизненными глазами. Все, кроме одного — он лежит на том самом месте, где только что были Кафка и Стелла, и на его груди расползается багряно-красное пятно.

Тяжесть сокровища давит на руки, Безымянная прижимает его к себе ещё сильнее. Затем опускает взгляд.

С ноги Кафки капает кровь – Стелла не может разглядеть рану, но одного беглого взгляда достаточно, чтобы в груди что-то заледенело, а горло сдавило ощущением приближающейся катастрофы. Это неправильно. Выражение лица Охотницы тёмное и напряжённое, она играет пальцами, на которых фиолетовым электричеством искрятся кольца. По всему залу то появляются, то исчезают мерцающие нити.

Не надо, хочет сказать Стелла. Я знаю, о чём ты думаешь. Отпусти.

Но на пол снова падает капля крови, и Стелла не говорит ни слова.

Наконец Охотница поднимает глаза, и её взгляд ледяной, посылающий мурашки по спине, а улыбка жестока.

— Они сказали, что позволят тебе уйти. Как самонадеянно с их стороны думать, что они могут угрожать тебе в моём присутствии, — она на секунду задумывается. — Неужели тебе не хочется немного повеселиться?

Краем глаза Стелла замечает, как на плечо запрыгивает крошечный прозрачный зайчик, и она начинает мысленно отсчитывать секунды.

— Я отомстила за тебя, — она шевелит губами, не уверенная, есть ли у неё голос, но, судя по реакции Кафки, та слышит.

И смеётся, зло и весело, и кольца на её руке вспыхивают.

— Мне это нравится.

Пять, четыре, три.

— Но могло быть и лучше.

Два, один.

Нити, протянутые по всему залу, загораются, и Стеллу прошибает запахом крови — это последнее, что она чувствует, прежде чем мир вокруг неё пошатывается, распадается на фрагменты и собирается заново, пока она прижимает к себе самое опасное сокровище во Вселенной.

Первое, что Стелла замечает — множество экранов компьютеров, которыми заставлена большая часть помещения. И Серебряную Волчицу, которая хлопает рукой по столу и откидывается на стуле, победно улыбаясь.

— Есть! — она разворачивается, в её взгляде азарт. — Эти идиоты не смогут отследить нас, даже если очень постараются, — затем запинается, всматриваясь в лицо Стеллы, и будто что-то замечает. — Что вы там устроили?

— Кафка ранена, — почти выкрикивает Безымянная, и, о, её голос дрожит.

Волчица тут же подскакивает, удивлённо распахивая глаза, а потом замирает, растерянно переводя взгляд с ноги Кафки на Стеллу и обратно.

— А... Ну, у нас есть аптечка, — и пристально смотрит в глаза. — Не паникуй.

— Волчица. Забери Стелларон, — Кафка перебивает поток мечущихся мыслей. — Я отдам его Элио позже.

Хакерша забирает камень и слегка подкидывает его; тот едва заметно мерцает.

— Светлячок передавала привет, кстати, — она смотрит на Безымянную и закатывает глаза. — Я скажу, что ты сегодня не будешь с нами играть, — а потом отворачивается, и в её голосе… досада? — Между прочим, там столько обновлений вышло с тех пор, как…

— Иди уже.

Пока Серебряная Волчица уходит, Кафка медленно обвивает руку вокруг шеи Стеллы и утыкается лицом в плечо, устало вздыхая.

— Вперёд. Первая дверь слева. Увидишь. Иди.

И Стелла идёт, прижимая сокровище ещё ближе, ещё крепче. За огромными окнами виден открытый космос, чёрный и бескрайний, и Безымянная догадывается, что они на космическом корабле. Неужели это база Охотников? И в какой точке бесконечной Вселенной они находятся сейчас?

Войдя в просторную, затемнённую комнату, она наконец отпускает Кафку — медленно и осторожно сажает на кровать, будто Охотница вот-вот разобьётся. И опускается на колени, чтобы наконец рассмотреть тонкую царапину на лодыжке.

Пуля прошла почти мимо. Тонкая струйка крови на бледной коже почти высохла.

Стелла поднимает глаза и вглядывается в изящное, такое прекрасное лицо. Кафка улыбается.

На её щеке капля крови. Небольшая, почти незаметная — наверное, брызнула из того, кто стоял совсем рядом перед тем, как они телепортировались. Ей идёт. Сочетается с яркой помадой.

У Стеллы дрожат руки от перенапряжения. Она проводит большим пальцем под царапиной, рассматривая капли крови, выступающие от лёгкого давления, и вспоминая звук, с которым тело мешком рухнуло на землю.

— Больно?

— Ничуть. Но ты бы видела своё лицо в тот момент, — носком туфли Кафка касается чужой шеи, проводит вдоль пульса (Стелла вздрагивает, но не отшатывается), приподнимает подбородок, заглядывая в глаза. — Прекрасное.

Прекрасное, эхом отдаётся в сознании. В прекрасных глазах Кафки столько эмоций, что их трудно распознать. Стелла видит нежность. Стелла видит удовлетворение. Стелла видит безумие.

Стелла загипнотизирована, её пробирает дрожь по всему телу.

Кафка любуется ей, наклонив голову с почти кошачьим изяществом.

— Страшно?

Безымянная опускает взгляд, проводит подбородком по стопе, вверх, по щиколотке, и целует, едва касаясь губами. Носок туфли упирается в горло, мешая дышать.

— Ничуть.

— Правда? — Кафка наклоняется и хватает Стеллу за подбородок. Паучьи пальцы сжимают лицо, но Безымянная льнёт к прикосновению, тонет в изучающем, обжигающе-нежном взгляде. — Хорошо. Ты всё сделала правильно. Умничка.

Напоминание отзывается болью, и Кафка, кажется, видит это, потому что следующий её вопрос скручивает внутренности тугим узлом сомнений и вины.

— Жалеешь?

Дрожащими пальцами Стелла вцепляется в руку, держащую её подбородок. Оба варианта ответа кажутся неправильными, и она не может вымолвить ни слова. Кафка вздыхает.

— Сделала бы так ещё раз?

— Да, — Стелла почти ненавидит то, как быстро и уверенно вырывается ответ. Стелла почти ненавидит то, как узел внутри развязывается, разливаясь теплом в ответ на удовлетворённую улыбку Охотницы.

— Ну вот видишь, — и хватка на подбородке пропадает, и ладони обхватывают щёки, на этот раз нежно, притягивая к себе, и Стелла поднимается на коленях, оказываясь невыносимо близко к лицу Кафки. — Всё правильно.

И Кафка целует её — боже, наконец-то Кафка её целует. 

Стелла вцепляется в неё, жадно сминая губы, облизывая, забираясь на колени, но Кафка быстро отстраняется, оставляя лёгкий укус, и покрывает поцелуями лицо — лоб, щеку, останавливаясь на скуле, проводит по ней языком.

— Их кровь у тебя на лице, — ещё один поцелуй. — Красиво.

Стелла запоздало вспоминает ощущение горячих капель на коже в тот самый момент. На мгновение стискивает зубы, а потом зарывается ладонью в фиолетовые волосы и целует красное пятнышко на щеке Кафки. Металлический вкус засохшей крови почти не чувствуется.

— У тебя тоже.

И Стелла растворяется в Кафке. Обвивает её руками, вцепляется в плечи, спину — это напоминает ей о сегодняшнем танце. Если сейчас толкнуть её, дать импульс, будет ли она так же податлива, как тогда?..

Мысли обрываются, и тело покрывается мурашками, когда Стелла чувствует руку под рубашкой. Пальцы без перчаток холодят спину, она успевает судорожно вдохнуть — а потом дёргается от электрического разряда, хватается за плечи и вжимается в чужую грудь.

Другой рукой Кафка обхватывает шею, прижимая большой палец к сонной артерии. Раз, два, три. Сердце колотится часто и тяжело, пульс бьётся об руку Охотницы.

— Страшно?

Дыхание Кафки обжигает ухо, и Стелла хватает её руку и вжимает в шею, сильнее, затрудняя дыхание.

— Разве похоже, что я напугана?

Хватка на шее усиливается. Восхитительно. Стелла чувствует собственный пульс, бьющийся в руку Кафки, и это приводит её в восторг, а узел внизу живота скручивается почти до боли. Она тянется вперёд, пытается поймать пьянящие губы, задохнуться в них — и оказывается прижата к стене. Мир шатается, теряет устойчивость, сжимается и выходит из-под контроля.

— А если сделаю больно, — Стелла теперь почти уверена, что на её шее останутся синяки, — испугаешься?

Безымянная вцепляется в руку, держащую шею, и шумно, с трудом втягивает носом воздух. Кафка смотрит испытывающе, выжидающе, и, о, ответ здесь может быть только один.

— Ты же знаешь, мне понравится.

И, когда в глазах начинает темнеть, Охотница отпускает горло Стеллы. Та опускает голову, глубоко дыша цепляясь за чужую спину — а потом целует плечо, кусая нежную кожу, пробуя на вкус и оставляя следы.

Кафка вжимает Стеллу в стену, проводит рукой по животу, вызывая дрожь, потом ниже… Мимо, переводит руку на бедро и достаёт пистолет из кобуры. Секунда — Стелла прокладывает дорожку поцелуев по чужой шее, ещё одна — и ей в подбородок упирается дуло пистолета.

— А теперь?

Стелла прислушивается к ощущению холодного металла на коже. Оружие, которым она сегодня убила во имя Кафки, за то, что посмел оставить царапину на идеальной коже, наконец направлено на неё. В лихорадочной дрожи, пробирающей тело, и ощущении пульсирующего жара в животе нет ни капли страха. В конце концов, Стелле и не надо меньшего, ей нужен адреналин, стук сердца в ушах и ощущение болтающейся на волоске жизни.

Она обхватывает пальцами руку, держащую пистолет, и, смотря прямо в испытывающие фиолетовые глаза, подносит оружие к губам и целует.

Кафка на миг приподнимает брови — она удивлена, и осознание этого лучше всякой награды. 

— Мне нравится ход твоих мыслей.

Пистолет давит на губы, заставляя открыть рот, и Стелла высовывает язык, облизывая, чувствуя, как скапливается слюна во рту. Кафка прикусывает губу, смотря внимательно и жадно, а потом набрасывается с поцелуем, и Стелла плавится, окончательно отдавая себя во власть Охотницы и теряя контроль над собственным телом.

Всё происходит настолько быстро, что распадается на фрагменты. Она падает на кровать — толчок такой сильный, что из неё выбивает дух. Попытка вдохнуть прерывается жадным поцелуем, и вкус крови от укуса на языке впечатывается в сознание яркой вспышкой. Кафка не церемонится с пуговицами рубашки — Стелла чувствует, как они отрываются и разлетаются, и на живот ложатся холодные руки, посылая волну дрожи и предвкушения.

На шее всё ещё чувствуется след от паучьей хватки, и Охотница кусает её, а Стелла пытается дышать, прерывисто, судорожно хватая ртом воздух. Она цепляется за Кафку — волосы, спину, пытаясь притянуть её ближе, ещё, ещё, сжимая её тело бёдрами, пытаясь унять пульсирующее желание между ног. Она находит молнию на платье и пытается расстегнуть, прежде чем её руки оказываются прижаты к кровати.

— Кажется, кто-то чувствует себя слишком свободно, — произносит Кафка, и Стелла готова заскулить, чувствуя, как пронзительный, яростный взгляд посылает по телу ещё одну волну болезненного возбуждения. 

Руки дёргает назад, за голову, покалывающие, щекочущие нити сковывают предплечья, не давая двигаться, а Кафка наконец раздевает Стеллу полностью — та сжимает бёдра, чувствуя, как ужасно мокро, и катастрофически не хватает трения. Кафка кладёт руки на чужие колени и разводит их в стороны, и Стелла жалобно всхлипывает, чувствуя себя размазанной, обессиленной, превратившийся в один обнажённый комок нервов и чувств.

— Посмотри на себя. Так жаждешь моего прикосновения, — Кафка проводит большим пальцем по губам Стеллы, обхватив подбородок, поворачивая лицо в разные стороны, рассматривая. Потом сжимает грудь, кусая сосок, вырывая громкий, жалобный всхлип, и Безымянная беспомощно шепчет имя Охотницы на судорожном выдохе.

— Мне нравится, как ты произносишь моё имя, — мурлычет Кафка, и наконец-то, наконец-то касается там, внизу, надавливая на клитор и легко вводя палец внутрь, ловя губами громкий стон.

Стелла разводит ноги шире, чувствуя, как отчаянно мало этих тонких, изящных пальцев, она настолько возбуждена и раскрыта, что, наверное, смогла бы принять всю ладонь. Кажется, с её губ срываются мольбы, но она не замечает этого — её разум распадается на части.

— Хочешь больше? — прорывается сквозь спутанное сознание голос, и, когда Стелла выдавливает обессиленное мычание, голос становится жёстче: — Хочешь?

— Д-да, — выдыхает она, и Кафка убирает руку, а Безымянная протестующе хнычет, поднимая затуманенный взгляд — потерянная, взвинченная, дрожащая. 

Охотница облизывает руку и улыбается, заставляя Стеллу всхлипнуть.

— На вкус великолепна, как и всегда.

А потом отводит руку в сторону и достаёт пистолет — уже, кажется, давно забытый, отброшенный в какой-то момент непонятно куда. Но теперь Кафка внимательно осматривает его, облизывается и прикладывает к чужим губам.

— Открой рот, — и Стелла облизывает холодный металл, чувствуя, как рот наполняется слюной, и, ох… её щиколотки обвивают щекочущие нити, ещё больше ограничивая движение. Так волнующе, и так… Взгляд Кафки горит увлечённостью, страстью, и любопытством, каким-то… нездоровым.

В груди зарождается предчувствие чего-то нехорошего, но разум слишком затуманен желанием, и Стелла плывёт по течению, делая то, чего хочет Кафка, облизывая оружие, наблюдая, как та вытаскивает его, и как нить слюны тянется от губ к стволу. И осознаёт, что к чему, только тогда, когда холодный металл касается влагалища — вздрагивает, дёргается, но конечности сковывают электрические нити, а на живот ложится изящная рука.

— Тшш, расслабься, — и Стелла зажмуривается, чувствуя, как её заполняет холод, а потом распахивает глаза, и натыкается на пронзительный, изучающий взгляд. Кафка жадно ловит каждое изменение в чужом лице, напряжение мышц, слёзы в глазах — и целует, проталкивая пистолет глубже, заставляя Безымянную всхлипывать и дёргать ногами в попытке их свести. — Не нравится? Очень жаль. Но ведь ты подала мне эту идею. Я просто не могла не попробовать.

Когда это я подавала тебе эту идею, рассеянно думает Стелла, а потом вспоминает, как, прижатая к стене, целовала пистолет, и как изменились глаза Охотницы в тот момент, и стонет, то ли от досады, то ли от болезненного удовольствия, не зная, смеяться ей или плакать. Эоны, а что бы ты сделала, если бы я поцеловала твою катану? Она не может понять, что чувствует по этому поводу, но горячее дыхание обжигает шею, и она целиком и полностью под контролем Кафки, её боль, её удовольствие — все её чувства принадлежат женщине над ней, и — она издаёт обессиленный полувсхлип-полустон, чувствуя очередной толчок.

— Извращенка, — беспомощно шепчет она на ухо Кафке.

Та удивлённо хмыкает, а потом отстраняется, наклоняет голову между ног Стеллы, проходясь лёгкими поцелуями по внутренней стороне бедра, заглядывает в глаза и шепчет:

— Так уверена, что не нравится? — а потом проводит языком по клитору, и Стеллу захлёстывает стыд и удовольствие, она откидывается назад и зажмуривается, понимая, что ещё чуть-чуть, и — Кафка обхватывает её губами и всасывает, и, ох — Безымянная сжимается вокруг оружия и стонет, унесённая волной оргазма.

Пока в голове крутится я только что кончила с пистолетом внутри себя, и Безымянная пытается отдышаться, Охотница наконец вынимает оружие (о, я чувствую себя такой пустой), и тут же вставляет пальцы, сгибая их и снова нажимая губами — Стелла сверхчувствительна, Стелла чувствует остатки боли, — Стелла кончает ещё раз, содрогаясь всем телом.

Сквозь замутнённое сознание прорываются мокрые поцелуи по всему лицу. Кафка окутывает Стеллу нежностью, щекочет взлохмаченными волосами, мягкими, как перья, она всё ещё одета, и её мятое платье и размазанная по лицу косметика делают её ещё более идеальной. В её взгляде неугасающее желание, и Стелла тонет в нём, не сопротивляясь, отдавая Кафке всю власть над собственным телом.

— Голодная? — спрашивает она, и Безымянная кивает, не думая. И тут же юбка ложится вокруг неё, закрывая обзор, а лицо и голову накрывает мягкими бёдрами.

Стелла помнит, какова Кафка на вкус. Этот вкус стоит того, чтобы не обращать внимание на боль в окончательно затёкших руках, прижатых к ушам чужими ногами, и на острую нехватку воздуха. Охотница вцепляется серые волосы пальцами, впивается ногтями в кожу головы — это приводит измученное тело Стеллы в особый восторг. И она отчаянно пьёт, пьёт Кафку, вылизывая складки, выпивая всё, до чего может добраться, чувствуя дрожь чужого тела и слушая стоны, приглушённые из-за тёплой тяжести на ушах.

Кафка не держится долго. Она кончает, сжимая Стеллу бёдрами и полностью перекрывая доступ воздуха, сжимая волосы и тяжело дыша. Она ложится на Стеллу, и та восстанавливает дыхание, закрыв глаза и чувствуя, как чужая смазка покрывает всё лицо.

Стелла ощущает тяжесть мягкого тела, накрывшего её тёплым одеялом, щекочущее дыхание на шее; смакует чужой вкус, оставшийся на языке. Руки сдавлены нитями, кажется, в них остановилось кровообращение; Кафка умиротворённо лежит, перебирая пальцами серые волосы, ткань платья ощущается неприятным препятствием между телами.

— Тебе разве нравится, что платье мнётся? — спрашивает Стелла, когда к ней возвращается возможность формулировать осмысленные предложения. Кафка вздыхает, и Безымянная чувствует, как её конечности освобождаются от пут, и — о, это больно.

Она сжимает и разжимает пальцы, возвращая чувствительность, растирает, чувствуя, как кровь снова начинает циркулировать в сосудах, возвращая рукам цвет. Проводит пальцами по чужой коже, возвращая способность ощущать текстуру, по спине, по краю ткани — расстёгивает молнию,стягивает ткань вниз. Кафка приподнимается, высвобождая руки из рукавов, снимая платье и откладывая его в сторону. Стелла проводит руками по её плечам и сминает грудь, смотря прямо в глаза. Охотница довольно жмурится, выгибаясь, а потом отводит чужие руки вниз, сжимает бедро между ног и снова ложится, целуя.

Стелла чувствует, как мокро и жарко, как сжимаются чужие бёдра; она сминает ягодицы, ведёт руки вниз, исследуя тело Кафки, надавливает ногой, ловя губами вздох удовольствия. Охотница трётся о Стеллу, и та глотает её наслаждение, чувствуя, как мягкое тело напрягается и дрожит — а затем расслабляется, обмякает, и Безымянная обхватывает Кафку руками, не разрывая поцелуй, ощущая на языке вкус крови от нового укуса. Больно. Восхитительно больно.

Стелла не знает, сколько времени они проводят так, в кровати, чувствуя сердцебиение друг друга и соприкасаясь горячей кожей. Кафка по-кошачьи расслабленная, спокойная, она гладит чужие плечи, проводит пальцами по следам электрических нитей, целует там, где останутся синяки — под её губами боль проходит (честно, больше не болит)(если будешь повторять себе это снова и снова, боль точно пройдёт). Она такая умиротворённая, (домашняя), и не скажешь, что… А впрочем, чего сейчас об этом вспоминать.

Стелла почти верит нежности в чужих глазах. Стелла вглядывается в ответ. Стелла пытается запомнить каждый сантиметр чужого тела, которое кажется одновременно и новым, и знакомых до мельчайших деталей. Память — вещь ненадёжная. Она оставляет совершенно ненужные детали, и закрывает мутной плёнкой самое важное. Её можно легко отобрать — и останутся лишь смутные ощущения, которые когда-то были частью чего-то драгоценного.

Стелла проводит руку вниз по спине, и пальцы натыкаются на неровность. Шрам, небольшой, но грубый и плотный, такой, какой может быть от пули — к горлу подкатывает тошнота, а по спине пробирается холод. Стелла вспоминает тяжесть тела на руках, вспоминает панику и стрельбу. Цепкие пальцы обхватывают её запястье.

Наверное, страх отражается в её глазах. Во взгляде Кафки эмоции, и Стелла почти уверена, что они настоящие, что ещё чуть-чуть — и стеклянная преграда, выстроенная вокруг чужой души, разобьётся.

— Что произошло? — решается спросить она, отчаянно ища ответ в фиолетовых глазах.

Она знает, что это воспоминание они должны делить на двоих. Она почти чувствует языком вкус крови и липкого, колючего страха. И сейчас её сокровище хранит это воспоминание в одиночку.

— Не помнишь?

Кафка так близко.

— И не нужно.

Стелла проводит ладонью по чужому лицу, подбирается ещё ближе, переплетая ноги и почти обнимая. Кафка внезапно кажется… почти уязвимой. За крохотный осколок этой драгоценной уязвимости Стелла готова разрушать планеты.

— Я люб… — холодная ладонь стремительно накрывает её губы.

— Не надо. Не говори того, чего не знаешь.

Безымянная замирает, уставившись на Кафку широко раскрытыми глазами, чувствуя, что от неё только что ускользнуло что-то важное — она не знает, что именно.

Почему я вообще собиралась это сказать?!

Охотница нежно целует Стеллу, оставляя на губах привкус горечи, и отдаляется — поднимается на руках, садится, но Безымянная хватает её за руку, тянет назад. Это традиция, наверное, или дурная привычка — пытаться схватить песок, утекающий сквозь пальцы.

Утянуть обратно в кровать, закинуть ногу, обвить руки вокруг плеч и прижать к себе крепко-крепко, зарывшись носом в шею, надеясь, что так этот сон никогда не закончится. 

— Не уходи, — умоляет Стелла, вжимаясь пальцами в чужие плечи.

— Что ж ты такая упрямая, — вздыхает Кафка ей в ухо, перебирая пальцами серые волосы. — Тебе ведь было больно. Я сделаю так ещё раз.

— Я знаю.

Упрямая, это точно. Она бесконечно упряма.

— Будешь лезть в эту паутину, даже зная, что тебя ждёт?

— Да.

И руки, лежащие на спине Стеллы, наконец-то крепко обнимают её, прижимая с такой же силой, с какой Безымянная сжимает Кафку.

Больше Охотница не произносит ни слова. На языке Стеллы бьётся невысказанное, и она молчит, слушая чужое сердцебиение и отчаянно мечтая отсрочить момент разлуки как можно дальше.

У неё не будет выбора — она уйдёт, когда Кафка скажет ей уйти. Но она будет возвращаться снова и снова, упрямо оставаясь на стороне Охотницы, упрямо натыкаясь на острые шипы и вытирая кровь с невидимых ран, упрямо шепча “я люблю тебя” — даже не зная, когда и откуда образовалась эта странная, убийственная любовь.

В конце концов, однажды ведь Элио передал меня тебе. Он сказал, что если всё будет идти согласно той вероятности будущего, которая ему открылась, то я рано или поздно изменю тебя, а ты — изменишь меня. Иными словами, мы с тобой предназначены друг другу судьбой.

***

— Девушка, вам что-нибудь подсказать?

Cолнце на этой планете палит так, что ещё чуть-чуть — и расплавишься, сольёшься с асфальтом. Они хотели лишь остановиться здесь на пару дней, чтобы передохнуть перед следующим гиперпрыжком — а потом Стелла сбежала совершать преступление вместе с Охотницей за Стеллароном, отписавшись в чат семьи парой строк.

Кажется, теперь у неё проблемы.

— Видите ли, я ушла на… свидание, толком никого не предупредив, и теперь у меня, хм, — она смотрит в смартфон, — уже 37 пропущенных и чуть больше ста гневных сообщений от подруги. Что мне сделать, чтобы она меня не убила? Она любит фотографировать.

Продавщица, одетая в лёгкое платье, открывающее механические руки, понимающе хмыкает и манит Стеллу в магазин, на витрине которого расположились принадлежности для камеры, которые та рассматривала уже несколько минут. Да, кажется, на этот раз придётся потратиться.

Она выходит оттуда с новым миловидным чехлом — противоударным и выдерживающим экстремальные температуры, — и несколькими объективами. В соседнем здании она замечает тир с главным призом в виде огромного плюшевого зайца, несколько напоминающего Пом-Пом. Отлично. Заяц достанется, считай, бесплатно.

Дуло пистолета, который ей вручают для стрельбы, слишком широкое, и с какими-то выступами… Впрочем, она точно не собирается красть его отсюда, верно?

Вооружившись подарками, Стелла находит тень под деревом и нерешительно берёт в руки смартфон, открывая входящие.

(Никаких сообщений с неизвестного номера)

Три непрочитанных от Дань Хэна? Надо же.

“От Охотников за Стеллароном лучше держаться подальше.”

Чёрт, и как он узнал?!

“Береги себя.

А то Март с ума сойдёт.”

Какой заботливый.

Фиолетовое пятно мелькает на периферии, цепляет взгляд — Стелла вскидывает голову, отчаянно всматриваясь. Молодая девушка с фиолетовыми волосами в компании подруг. Она искренне улыбается и смеётся, ступая легко и беззаботно, любуется птицами на деревьях и восторженно восклицает, когда те начинают петь.

Стелла опускает взгляд. Не она. Конечно, не она.

О том, что это был не сон, ей будет напоминать её собственное тело. Тело, вынудившее надеть штаны в этот жаркий день, ноющее, до сих пор помнящее крепкую хватку на шее и жёсткие путы на руках. Она будет стоять перед зеркалом в ванной и считать следы, она не даст следам бледнеть и исчезать. Ничего нельзя забывать. У неё слишком мало того, что можно помнить.

О том, что это был не сон, ей будет напоминать сегодняшняя криминальная сводка, где рядом с самой разыскиваемой преступницей — таинственный силуэт, размытый на всех записях с места происшествия. 

“Сделала бы так ещё раз?” — спросила её женщина, связавшая её невидимыми нитями, шаг за шагом ведущая этот танец, тщательно следя за каждым её решением.

И ответ распускается шипами в груди, оставляя кровоточащие раны, но тем не менее он единственно правильный.

Да, Кафка. Я убила для тебя сегодня, и сделаю это столько раз, сколько ты захочешь.

Я буду лезть в эту паутину, как бы больно мне не было.