Когда у тебя есть палка, ты можешь тренироваться где угодно.
Какой наставник научил его этому? Мишакуджи Юкари не помнил. Однако он помнил, что этот урок ему казался замечательным. Времена, когда он размахивал палкой, забывая о времени; времена, когда его руки были разбиты до кровавых волдырей. И ещё было сердитое выражение лица Саюри, когда она обматывала бинтом его красную ладонь. Он также помнил, как все односельчане смотрели на него с беспокойством, болью и весельем.
— Ах.
Осознав это, Мишакуджи правой ногой отступил на полшага назад. Сукуна нанёс мощный удар, который прошёл всего в нескольких миллиметрах от его уха.
— Так, Иссин-сенсей.
Поскольку мощный удар требует всей силы, если ты промахнёшься, то поражение неизбежно. Чтобы убедить в этом Сукуну, он осторожно ткнул его в солнечное сплетение. Сукуна издал жуткий звук и упал на землю, корчась от боли.
— Да. Ну, тогда на сегодня всё с тренировкой, — холодно сказал Мишакуджи, убирая деревянный меч.
— Ох!..
— Могу подождать, пока ты придёшь в себя.
Помахав, Мишакуджи направился к ближайшему торговому автомату. Он купил жареный зелёный чай и апельсиновый сок, а когда оглянулся, Сукуна уже встал.
Сукуна пристально смотрел на Мишакуджи, и на его лице, которое в последнее время стало более взрослым, всё ещё читалось страдание. Однако, как и ожидалось, он ничем не выразил своего неудовольствия. Спокойно поклонившись, он сказал:
— Спасибо.
Мишакуджи рассмеялся и кинул апельсиновый сок. Сукуна поймал его и начал пить стоя.
— Последний удар получился довольно неплохим.
— Это была катастрофа.
— А? Правда, план был хорош. Что не понравилось, так это исполнение. Сложнее уловить такой грубый финт.
— …
— Ложь, которая не может обмануть, подобна мечу, который не может разрубить. Если собираешься это сделать, подходи ответственно. Когда ложь настолько серьёзна, что даже ты в неё веришь, другой человек попадётся обязательно.
— Что за ерунда, — жёстко бросил Сукуна, но в уголках его губ появилась слабая улыбка. Мишакуджи пожал плечами и открыл крышку бутылки.
Когда они шли рядом по берегу реки, Сукуна вдруг спросил:
— Ясно, а о чём было раньше?
Не в силах понять суть вопроса, Мишакуджи склонил голову набок. Сукуна снова спросил:
— Ты что-то говорил об Иссине.
— А.
Внезапная ностальгия защекотала кончик его носа. Мишакуджи сузил глаза и пробормотал про себя:
— Он был моим наставником.
Сукуна подозрительно нахмурился.
— Э? Разве ты был не учеником Бесцветного короля?
— Ичиген-сама — мой второй наставник. Первый наставник — Иссин-сенсей.
Иссин Хасэ был мечником из школы фехтования Мива Мэйдзин и близким другом Мивы. Если бы он не учил его, Мишакуджи никогда бы не заинтересовался мечами и не встретил Миву Ичигена.
А ещё он смог проникнуть в мир сверхъестественных сил.
Иссин не должен был погибнуть от руки того человека.
— …
— Э? Что случилось, Юкари?
Услышав вопрос Сукуны, Мишакуджи пришёл в себя.
Сегодня с ним это часто случается. Воспоминания о прошлом мешают думать о настоящем. Пока он не начал заниматься с Сукуной, никогда ничего не вспоминал о Ниибангае…
Нет.
Тут было по-другому.
Мишакуджи медленно огляделся вокруг.
Рядом с набережной был парк. Грязные общественные туалеты, ржавые качели и знаки, красные линии на которых со временем стёрлись, и вместо «играйте внимательно» стало «играйте осторожно».
Это казалось знакомым.
Их совсем не интересовало название места, где они находились. Мишакуджи и Сукуна были бесцельными скитальцами, и пока они могли найти ночлег и место для тренировок в этот день, ничто другое не имело значения.
И тут его осенило. Бывал ли он когда-нибудь в этом парке?
В детстве он много раз видел то же самое название на каменной плите.
«Первый парк Йодомия».
* * * * *
Сукуна смотрел в спину Мишакуджи, который шёл походкой лунатика.
Хотя поначалу он жаловался, постепенно им начал овладевать интерес. Никогда раньше он не видел Мишакуджи таким. Он всегда был спокоен, но никогда не выглядел настолько уязвимым. Если бы сейчас он очень постарался, возможно, ему бы удалось взять над ним верх. Вот о чём он размышлял.
— Итак, куда ты направляешься, Юкари? — в который раз спросил Сукуна.
Он ожидал, что снова получит неопределённый ответ, вроде «О» или «Да», но на этот раз он ответил нормально.
— Ниибангай…
— Э? Где?
— Мой родной город.
Сукуна ничего не сказал.
Мишакуджи стал подниматься по длинному склону. Сукуна молча последовал за ним.
Сукуна почти ничего не знал о Мишакуджи до того, как тот присоединился к «Джунглям». Он знал, что он был членом клана бывшего Бесцветного короля Мивы, братом Ятогами Куро, и не имел ничего, кроме превосходного владения мечом. Однако нет такого понятия, как человек без прошлого. У него тоже были родители, детство и родной город.
Сейчас он пытается попасть туда. Родной город Мишакуджи. Что это за место? Осталась ли у него ещё семья? Кто его отец, мать, братья и сёстры? Какое у него было детство, и почему он решил покинуть родной город?
Пока он был слишком занят этими вопросами, которые от любопытства возникали один за другим, Мишакуджи вдруг остановился. Поднявшись по склону, он молча смотрел в пространство перед собой.
Сукуна остановился рядом с Мишакуджи и увидел то же, что и он.
Там была площадь.
Около большого фонтана в центре медленно прогуливалась старушка с собакой. На булыжной мостовой пытался отдышаться мужчина в спортивной одежде. В тени деревьев в зелёной зоне расположились семьи, чтобы насладиться поздним пикником.
В этом не было ничего особенного, повсюду есть общественные площади.
Сукуна молча взглянул на стоявшего рядом с ним Мишакуджи.
Мишакуджи не двигался. Он перестал даже дышать, широко раскрытыми глазами наблюдая картину перед собой.
И наконец пробормотал хриплым голосом:
— Это Ниибангай?
— Разве это не твой родной город?
Хотя Сукуна указал на это, Мишакуджи остался ошеломлённым. Он тихо сделал шаг вперёд и посмотрел на буквы, вырезанные на основании фонтана.
Там было написано:
«Площадь фонтана Ниибангай».
Площадь фонтана Ниибангай.
— Всё правильно. Это Ниибангай.
— Нет. Это неправда.
В голосе Мишакуджи, который сразу же откликнулся, звучала настойчивость.
— Магазинов было намного больше. Много закусочных и баров, переполненных, но оживлённых.
Сукуна огляделся вокруг. Он не нашёл ни магазинов, ни тем более закусочных.
— …Да. Всё исчезло. Всё, — тихо пробормотал Мишакуджи.
Он никогда раньше не видел Мишакуджи таким. Хотя он всегда был расслаблен, но эмоции проявлял редко. По какой-то причине Мишакуджи, казалось, был переполнен всепоглощающей печалью.
Мишакуджи догадался, что Сукуна понял это. Когда он медленно покачал головой и взглянул на Сукуну, то снова стал обычным.
— Сукуна-чан. Пойдём домой.
—… — Сукуна неопределённо кивнул.
Для Сукуны его родной город и родительский дом были подобны тюрьме. Он не испытывал к ним никаких добрых чувств и не думал, что когда-нибудь вернётся туда. Однако это могло и не относиться к Мишакуджи. Печаль на его лице свидетельствовала о том, что родной город Ниибангай являлся для него незаменимым.
Но его больше нигде не найти.
Мишакуджи двинулся в путь. Сукуна последовал за ним. У него не было другого выбора. Он ничего не знал ни о Ниибангае, ни о прошлом Мишакуджи. И не находилось слов, которые нужно было сказать.
Когда они уже собирались покинуть площадь, он услышал окликнувший его голос:
— Вы жили в Ниибангае?
Мишакуджи и Сукуна одновременно обернулись.
Это была пожилая женщина с собакой. В белой шляпе, и со спокойным выражением, которое застыло на морщинистом лице. У её ног, высунув язык и виляя хвостом, сидела маленькая собачка.
— Извините, что так неожиданно окликнула вас. Но, глядя на фонтан, вы выглядели грустным, и мне стало любопытно.
— Да.
Услышав короткий ответ Мишакуджи, старушка слегка улыбнулась и снова посмотрела на фонтан.
— Я прожила в Йодомии всю свою жизнь. Работала в баре и имела много друзей в Ниибангае. Они все были очень добрыми. То, что произошло…
— …
— Большая его часть сгорела, и все разбрелись кто куда. Многие погибли. В конце концов, было решено, что он не подлежит восстановлению, его снесут и превратят в площадь. Это было прискорбно и печально, но неизбежно.
Мишакуджи шагнул вперёд и встал рядом с пожилой женщиной.
Он медленно поднял руку и указал на зелёную лужайку. Его полузакрытые глаза наполнились ностальгией.
— У моей семьи был здесь небольшой бар.
— Можно узнать название магазинчика?
— Он назывался Ханаварабэ.
Глаза пожилой женщины внезапно расширились. Она протянула дрожащую руку и ласково взяла Мишакуджи за рукав.
— Ах. Ах, да. Ты Мишакуджи-чан, верно?
На этот раз глаза распахнул Мишакуджи. Он заглянул в лицо пожилой женщине.
Она медленно покачала головой.
— Я никогда не встречала тебя раньше, но часто слышала от своих друзей. В магазинчике Ханаварабэ жил красивый мальчик. Все хвалили его за то, что он был тихим и вежливым, хотя, казалось, он не вписывался в атмосферу Ниибангая.
Глаза пожилой женщины наполнились слезами.
— Ты жив. Я рада. Я так рада…
Она тихо склонила голову, и по её лицу скатилось несколько слезинок. Маленькая собачка с любопытством посмотрела на свою хозяйку. Не выпуская его рукава, она стояла, не в силах что-либо сделать.
Сукуна хотел спросить о многом. Но сказать ничего не мог. Родной город Мишакуджи, Ниибангай. Однажды произошёл инцидент, в результате которого в этом потерянном месте погибло много людей. И это стало таким грузом, который не позволил другим людям беспечно вернуться туда.
Наконец старушка отпустила его рукав и вытерла слёзы. Затем указала в определённом направлении.
— Видите ли, Ниибангай исчез не весь. Там есть магазин, оставшийся после пожара. Возможно, он ещё работает, так что, если хотите, загляните туда.
Слабая улыбка появилась на губах Мишакуджи. Поклонившись, он тихо сказал:
— Спасибо. Я туда схожу.
Пожилая женщина тоже улыбнулась. Она взяла Мишакуджи за руки обеими руками и на мгновение закрыла глаза.
— Спасибо. Было приятно с вами увидеться.
Сказав это, она медленно пошла прочь вместе с маленькой собачкой.
На какое-то время воцарилось молчание. Смех семей отличался от всего этого так сильно, что резал уши. Сукуна смотрел на Мишакуджи. Его профиль был окрашен ностальгией и тоской.
— Что ты делаешь? Пойдём.
Когда Сукуна сказал это, Мишакуджи посмотрел на него так, словно только что очнулся от сна. Немного смутившись, Сукуна отвёл взгляд и сказал:
— Это твой родной город, верно? Мне тоже немного интересно.
Мишакуджи вздохнул и рассмеялся.
— Да. Пойдём.
* * * * *
В Камицуре ничего не изменилось.
Конечно, это было не так. С тех пор прошло пятнадцать лет. Всё уже было не таким, как раньше. Кухонная плита пожелтела от времени, прилавок накренился и стал шатким, и волосы хозяина, расстилавшего перед собой газету, окрасились в чисто-белый цвет.
Но ничего не изменилось.
Покупателей почти не было видно. За стойкой сидел только один старик и тихо выпивал. Мишакуджи вошёл в магазин и взглянул на Сукуну, который остановился у входа.
— Если боишься, можешь подождать снаружи.
— Эй, я не боюсь!
Этот недовольный возглас, раздавшийся в ответ, привлёк внимание хозяина. Мишакуджи поднял два пальца в очень естественном жесте, глядя на него пронзительным взглядом, который отпугивал туристов, пытавшихся пошутить над ним.
— Джин-тоник и апельсиновый сок.
— А?
Хозяин недоверчиво взглянул в лицо Мишакуджи. Он моргнул два или три раза, словно пытаясь что-то вспомнить.
Однако, в итоге, хозяин так ничего и не вспомнил. Он сложил газету, достал из холодильника банку джина с тоником и апельсиновый сок и поставил их на стойку.
— Эй. Мы принимаем только наличные.
— Спасибо.
Мишакуджи расплатился у прилавка и взял банку. Затем подобрал три ящика из-под пива, которые валялись вокруг, и сделал из них импровизированные стулья и стол.
— О, эй. Ты в порядке? — удивлённо произнёс Сукуна.
— Сукуна-чан, трудно пить за стойкой.
Сукуна угрюмо посмотрел на Мишакуджи, но поскольку это было правдой, он не стал спорить и сел на ящик из-под пива. Пока Сукуна открывал крышку, Мишакуджи открыл свою банку джина с тоником.
— За здоровье, Сукуна-чан.
— За здоровье.
Они оба одновременно отпили из банки.
Попивая апельсиновый сок, Сукуна разглядывал Мишакуджи, который пил джин-тоник, так, словно увидел что-то необычное. Заметив этот взгляд, Мишакуджи наклонил голову.
— Что?
— …Ничего. Я подумал, что это необычно. Юкари, ты же не пьёшь такую гадость.
Услышав это, Мишакуджи снова взглянул на то, что пил. Частная марка, о которой он никогда не слышал, и по упаковке было ясно, что это дешёвое сакэ. На вкус оно напоминало разбавленную промышленную химию. Однако Сукуна посмотрел с интересом и сказал:
— Оно вкусное?
Мишакуджи слегка рассмеялся.
Он уже собирался спросить, не хочет ли Сукуна сделать глоток, но остановился. Не слишком ли будет для его первого напитка? Это негативно скажется на его дальнейшей жизни. Мишакуджи встряхнул банку и велел ему не заглядываться на неё.
— Ты поймёшь, когда станешь старше.
— Э-э…
Сукуна издал звук, свидетельствовавший о его уверенности, но всё же сделал глоток апельсинового сока. Мишакуджи поставил джин-тоник на коробку из-под пива, посмотрел на неработающие часы и задумался.
В то время Мишакуджи было примерно столько же лет, сколько сейчас Сукуне.
Сейя-сан. Ми-чан. Така-сан.
Он даже не мог уже вспомнить их лиц.
Однако, как ни странно, он помнил их голоса. Ми-чан радостно делает заказ, Сейя-сан сокрушается о том, что его бросили, а Така-сан утешает его. В тот момент он слышал, как эхо их голосов перекликается с шумом оживлённого Камицуре.
Джин-тоник, пивная кружка, бокал вина.
Ему стало интересно, каким бы оказался вкус, если бы он выпил с ними.
Размышляя об этом, Мишакуджи дотронулся до банки. Сколько бы раз он это ни пробовал, вкус всегда был ужасный. Выдохнув, Мишакуджи прислонился к стене.
— Эй, Сукуна-чан.
— Да?
— Взрослей поскорее. Тогда ты сможешь присоединиться ко мне и что-нибудь выпить.
Сукуна, напротив, смотрел на Мишакуджи с серьёзным выражением лица. Он выглядел обеспокоенным.
— Что? Ты уже пьян?
Мишакуджи усмехнулся. И, поставив пустую банку из-под джина с тоником, весело сказал:
— Может и так. Хозяин, чёрная смородина и апельсин.