Скрытая угроза

Ткань бытия сворачивается вокруг, пока чужие длинные цепкие пальцы хватают и утаскивают во тьму, словно накрывая крыльями, сотканными из мрака. Затылок резко ударяется о горячую сталь, на горле смыкается крепкая хватка. Внезапно отросшие нечеловеческие чёрные когти царапают кадык. Зрение сейчас только мешает – его птичка парит под потолком обозревая всю сцену сверху. По сторонам от Лифа роятся единой массой толпы его чудовищ. Эдонай чувствует близость смрада смерти, он чувствует то, насколько отравлена жизнь в этом месте. Лиф наклоняется ближе, припечатывая его к стене ещё плотнее.

– Какое же счастье видеть тебя! – по щеке проходится длинный язык, обдаёт гнилостным дыханием разложения и заставляет дрожь отвращения пройти вдоль позвоночника, – Ты правда надеешься уничтожить меня.

Демонолог делает лёгкий жест свободной рукой и твари, окружавшие их, оплетают руки и ноги Эдоная, не давая ему ни малейшей свободы передвижения.

– Я готов предложить компромисс. Я знаю, что у тебя есть склеп на континенте. Если ты уберёшься из Цитадели и прекратишь поглощать души в ней, я оставлю тебя в живых... Ты всё ещё служишь цели Оберона, –булькающий смех раздаётся в ответ.

– Знаешь, я ценю подобную опьяняющую доброту сердца! Ты напоминаешь меня в молодости, – хрипящий, свистящий голос прямо над ухом. Сверху видно, как паук, растущий на спине Лифа, расползается чёрным пятном. Эдонай чувствует, как на него внимательно и изучающе смотрят десять пар глаз, – Ты думаешь сбежать при помощи своей зверушки? – его взор обращается ровно в то место, где замер невидимый для всех сейчас ворон, –Как жаль, что мне придётся лишить тебя этой возможности. Знаешь ли, я ужене в том возрасте, чтобы вечно играть с тобой в догонялки, но ты, мой дорогой, о, ты смог вдоволь меня позабавить. Я ценю это.

Сквозь свою слепоту Эдонай ощущает, как тщедушное тело колибри придавливают к полу. Перспектива зрения меняется, и вот теперь он видит Лифа, улыбающегося всеми своими гнилыми клыками, со стороны. Снизу вверх смотреть не сильно удобно, но птице помогают, сжимая её голову в тисках чьих-то клешней и не позволяя отвернуться. Чернота сползает ниже по лицу дроу, и из его щеки пробиваются паучьи жвала, клацающие прямо перед лицом жреца. Белая сверху, чёрная снизу ряса с косым воротом сейчас наполовину стянута от грубой хватки прихвостней врага, обнажая сухие, жилистые плечи и острый разлёт ключиц Эдоная. Повязка, закрывающая глаза, грозится сползти на нос, пряди длинных серебристых волос беспорядочно спадают на лицо, едва колышась от гневного дыхания эльфа. Он дёргается в попытках высвободиться, но лапы чудовищ, оплетающие его, сильнее.

По предплечью, подбираясь выше, Эдонай чувствует, как мышцы сдавливает щупальце одной из тварей. Слизь, которую оно выделяет, неприятно стекает по пальцам.

– Тебе не нравится моя паутина, жрец? Потому что она собирает души для меня, а не оставляет их Цитадели?

– Я знаю, как сделать алтарь, что вскоре лишит тебя их, и души всех погибших будут отправляться к Титании. И ты станешь бессилен, демонолог, а твою паутину мы уничтожим окончательно. Тебе не выиграть здесь!

– Так ты хотел, чтобы я поделился с тобой! – булькающий смех, словно Лиф захлёбывался, снова разносится по комнате, – Мой мальчик, ты мог просто попросить, я ведь совершенно не жадный… А знаешь, жрец, это забавно. Я уже вижу, каким славным экспериментом это будет. Ты так хочешь нести жизнь… Я ведь могу даровать тебе такую возможность. Совершить величайшее из чудес, на которое способна твоя богиня: даровать жизнь чему-то не существовавшему доселе.

Слегка отстранившись, Лиф берёт Эдоная за подбородок, чёрный ноготь проходится по губе нежным, поглаживающим движением. Дроу рассматривает его в тусклом свете факелов, любуется правильностью линий, задерживает взгляд на татуировке в виде застывшей на правой щеке слезы. Голову не отдёрнуть – он и так уже вжимается в стену. Жрец кусает чужой палец, впиваясь зубами до крови, вкладывая в укус всю силу и весь свой гнев. От неожиданности Лиф отпускает лицо эльфа, и тот презрительно сплёвывает ему под ноги.

– А ты сопротивляешься… Мне это нравится, дорогой, продолжай.

Он снова придвигается вплотную, движения в этот раз куда более грубые и резкие. Бесцеремонно обхватив когтистой рукой за лицо, Лиф надавливает пальцем сначала на губу, а после проникает глубже. Подушечкой пальца упирается в зубы, давит вниз, вынуждая открыть рот. По губам стекают одиночные капли крови. Глазами птицы Эдонай может видеть довольный хищный оскал на лице демонолога.

– Мой любимый упрямец, – дроу воркует у самого уха.

Вторая рука ложится на грудь, острые когти проходятся от ключиц до нижних рёбер, вспарывая кожу, оставляя набухать неглубокие борозды красным. Эдонай пытается подавить желание взвыть от боли, но рука, крепко держащая нижнюю челюсть, не даёт сжать зубы и проглотить боль. Роба спадает с плеч, и чудища, уже отнюдь не столь важные и заметные в тени действий демонолога, спешат перехватить руки Эдоная, позволяя одеяниям повиснуть ещё одним слоем ткани вдоль бёдер, поддерживаемым широкой лентой пояса. Ещё мгновение, и сознание разрывает новая вспышка боли, заставляя сорваться на крик. Когти, ещё более длинные, чем раньше, словно крюки впиваются под грудной клеткой, прямо в районе солнечного сплетения, насаживая Эдоная.

– Как же сладко ты поёшь… А ведь мы только начали.

Кровь пятнает белоснежную верхнюю часть робы, ткань тут же напитывается, становясь тяжёлой. С чавкающим звуком Лиф вытаскивает пальцы и накрывает рану ладонью. Под его прикосновением та затягивается, боль перестаёт быть настолько невыносимой. Эдонай упал бы, если бы была возможность, но сейчас он лишь обмякает в хватке чудовищ и Лифа. Место, где пару секунд назад зияла дыра, сейчас поглаживают уже почти эльфийские на вид пальцы, проходясь вверх вдоль грудины. Подобный контраст прикосновений отчасти сбивает с толку и вызывает неприятную дрожь вдоль всего тела. К боли Эдонай был готов. К тому, что его раны залечат? Это можно было ожидать – так интереснее пытать. К аккуратным и ласковым прикосновениям? Жрец не был готов. Он не хотел быть готов.

Рука Лифа, тем временем, спускается с груди ниже, к поясу, и проходит вдоль полоски ткани. Ничего не говоря, он сокращает дистанцию между ними, руки его проходятся вдоль талии, оглаживают бёдра. На спине он нащупывает пышный бант, на котором роба Эдоная продолжает держаться.

– Думаю, тебя пора от этого избавить, – демонолог почти мурлычет, произнося это.

Чужими глазами Эдонай видит, как пальцы наматывают кончик ленты, в то время как другая рука осторожно придерживает за талию. Бант распускается и чёрная ткань ложится в бледную ладонь, стремится выскользнуть из тонких пальцев, струится вниз. Полы одежд спадают вдоль тела, открывая его полностью восьми парам внимательных глаз. Виднеются светлая кожа, тонкие полоски старых шрамов, очертания рёбер и слегка выпирающие тазовые косточки. Мышцы бёдер и икр напряжены до предела из-за дискомфорта прикосновений и отчаянных попыток вернуть себе шаткое равновесие и опору. Эдонай моргает пару раз и сбрасывает с себя видение. Лучше уж ориентироваться лишь на ощущения и слух. При таком раскладе стук его бешено колотящегося сердца скоро милосердно оглушит его, вытеснив все остальные звуки.

Он силится вспомнить молитвы, но их обрывки ускользают из памяти. Мысли расплываются в плотном тумане, будто кто-то намеренно не даёт собрать их воедино. Оставив попытки вспомнить, в отчаянии жрец взывает к богине, в надежде, что она услышит своё дитя. Он просит защиты, просит прекратить происходящее, вмешаться в ход событий. Сейчас ему это необходимо как никогда. Вот только ответом ему служит глухая, непроницаемая тишина, будто мысли его в этот момент ограждены от всего внешнего мира.

Хищная улыбка Лифа всё ещё мелькает в памяти, когда Эдонай чувствует, как его явно начинают поднимать вверх за плечи. Руки ему сводят за спиной, и жрец чувствует, что их связывают. Вот только материал непривычно липкий, а нити, хоть и ощущаются тонкими, на попытку их разорвать не поддаются. Вместе с тем знакомые на ощупь когти касаются лопаток, оставляют неглубокие борозды вдоль позвоночника. Эдонай знает, что при желании Лиф мог бы вырвать позвоночник из его тела голыми руками. Вот только такой вариант, видимо, не кажется демонологу достаточно увлекательным. По дрожи в воздухе Эдонай чувствует чужое предвкушение и, когда верёвки начинают ложиться на его грудь, торс, понимает, что его, как муху, оплетают паутиной. Локти его теперь привязаны к телу, странный узор из узлов и нитей расцветает на груди, запястья крепко стянуты. Миг спустя резкий рывок вверх выбивает из него воздух и – Эдонай знает – будь он чуть ближе к полу, его лицо непременно сейчас с ним встретилось бы. Беспомощно он повисает под потолком, кровь начинает постепенно приливать к голове, у самого уха он слышит тяжёлое дыхание демонолога и чувствует, что теперь ряды тварей вокруг него расступились и больше нет их цепкой хватки. Впрочем, ему больше и не требуется.

Холодная рука кончиками пальцев упирается ему в грудь и подымает его так, будто он легче пера. Волосы его осторожно заправляют за уши, лоскут ткани, давно уже сползший с глаз на нос, скользит вдоль щеки и, спустя мгновение, Лиф выбрасывает его.

– Тебе нет нужды прятать от меня свой взгляд.

Рука плавно подымается, словно перетекает с груди на шею, безумно неудобно надавливая, заставляя на пару секунд задохнуться, с шеи на подбородок, вновь укладывая его в свою руку и располагая большой палец на щеке, Лиф слегка поглаживает её ногтем, постепенно усиливая нажатие. Глубже, злее, пока тонкая кожа не лопается под напором, тогда уже вспарывая её, он проводит вдоль щеки и, остановившись у самого уголка губ, отпускает Эдоная, заставляя того снова беспомощно рухнуть головой вниз. По движению воздуха вокруг и спонтанным коротким касаниям он понимает, что Лиф обходит его. Рука демонолога ложится ему на поясницу, проверяет крепкость узлов, спускается ниже, оглаживает ягодицы. Внезапно вверх по коже проходится нечто влажное, мягкое и вместе с тем остро царапающее. Странное прикосновение исчезает быстро, за доли секунды. Но их оказывается достаточно, чтобы всколыхнуть в жреце новую волну страха и отвращения. Очень скоро прикосновения пальцев переходят на внутреннюю сторону бедра. Лиф слегка скребёт нежную кожу, затем отводит ногу чуть в сторону и заставляет её согнуться в колене. Липкие нити связывают его, впиваясь в кожу сеткой мелких узелков. Схожие манипуляции проводятся со второй ногой, и Эдонай чувствует, как паутина непривычно стягивает лодыжки и понимает, что теперь они тоже прикреплены к одной из идущих с потолка толстых нитей.

Лиф любуется. То, что он создал, можно было бы назвать красивым, не выгляди носитель его искусства столь измучанным. Не будь оттенок его паутины столь странно бледно-розовым, с красными и белёсыми вкраплениями. Не происходи вся эта сцена в подвалах Цитадели. Лиф любуется, зная, что в его власти уничтожить всю красоту происходящего.

Эдонай замирает, подвешенный к потолку. Любопытство в нём пересиливает страх и отвращение к нынешнему своему положению, и он смотрит. Смотрит на собственное такое худое – он и не знал, каким тонким может выглядеть со стороны, хотя это, несомненно, было обманчивым зрелищем – тело, покрытое узором розовых лент паутины, отблескивающих в тусклых огнях подземелья. Эдонай смотрит, как финальными штрихами Лиф выравнивает его положение относительно пола. Кровь постепенно отливает от головы. Всё затекло и напряжено, нити, на ощупь жёсткие и скрипучие, натирают бёдра и запястья, врезаются в грудь и ноги. В какой-то момент начинает казаться, будто они специально наложены так, чтобы оставить в нём нестираемый след. Сеть, что расцветёт потом на теле алыми кровоточащими мозолями, а после сменится сетью белёсых шрамов.

Его открытая поза давала слишком явный намёк на то, как именно с ним хотят позабавиться. Сосредоточившись на зрении птицы, Эдонай видит, как фигура демонолога, нависающего над ним, становится всё более паукообразной. Из поясницы и захватывая всю область ниже уже выросло мохнатое паучье брюшко, на конце которого виднеется жидкость, стекающая тонкими красно-розовыми нитями. Восьмёрка мохнатых лап уже полноценно переносит его по земле. Жадно вдыхая воздух вокруг Эдоная, Лиф обходит его, становясь прямо между раздвинутых ног. Последним, что видит жрец, становится внушительных размеров половой орган, больше напоминающий вибрирующее жало. Не желая больше видеть происходящее с ним, Эдонай нелепо дёргается, но путы, наложенные на него, не дают пошевелиться. Он лишь едва покачивается в воздухе, пока его не останавливают, впиваясь в нежную кожу ногтями до кровоточащих следов-полумесяцев.

Первые мгновения были самыми болезненными. Лифа не заботили ни кровь, проступившая на слишком резко растянутом кольце мышц, ни отчаянное сопротивление тела и его нежелание принимать в себя. Он мог бы сделать процесс более комфортным, но это лишило бы его самого львиной доли удовольствия. Несмотря на это, движения его были медленными иразмеренными, руки его блуждали лёгкими прикосновениями, то там, то здесь Эдонай чувствовал на коже влажный язык. Будто его пытались отвлечь или может помочь расслабиться? Глупость. Ни того, ни другого добиться было невозможно.

Вдоль по шее проходится жаркое, влажное. У самого уха чувствуется тяжёлое дыхание. Боль затем пронизывает плечо. Острые иглы, впивающиеся под кожу, цепляющие мясо будто крюки. По руке стекает кровь горячая и липкая. Алая, наверное, но видеть Эдонай не хочет. В один миг боль исчезает. Даже запястья, сведённые в неестественную для них позицию, перестают ныть. На смену боли приходит наслаждение, и это ощущается до животного ужаса неправильно.

– Я хочу, чтобы ты сумел познать, как сладко это может быть. Я хочу, чтобы воспоминания о минутах блаженства среди этого кошмара преследовали тебя, – кажется, Лиф тихо смеётся.

Жар накатывает волнами. Зарождаясь в глубине, он разливается к кончикам пальцев, плавит сознание. Внезапно каждое прикосновение, тяжесть чужих ладоней на бёдрах, врезавшиеся в кожу узлы нитей прошивают тело разрядами тока. Хочется раствориться в этом, ощутить каждым миллиметром. И он – будучи больше не в силах сопротивляться – отдаётся этим ощущениям.

Толчки внутри становятся резче, глубже, заполняя его с каждым разом всё больше. От остроты ощущений из груди вырывается стон, раскатываясь эхом по подземелью. Руки Лифа, вновь блуждающие по его телу, ложатся на живот, опускаются ниже, заставляют дрожать в предвкушении. Пальцы с вновь отросшими когтями очерчивают влажную головку члена, заставляя жмуриться от острого удовольствия. Податься навстречу, получить больше, заставить руки, которых, по его собственным ощущением, стало больше, чем две, нажать сильнее. Но вместо этого беспомощно и постыдно скулить, будучи подвешенным и связанным, разочарованно выть, каждый раз, как какое-либо из прикосновений обрывается, в полубреду молить о большем, возможно даже с большим упорством, чем он молил свою богиню о защите. И чувствовать удовольствие, не сравнимое ни с чем в его жизни.

Постепенно эйфория затапливает его с головой, оставляет оглушённым. Тело прошивает приятная дрожь, а мышцы напрягаются до предела только чтобы обмякнуть, позволив себе повиснуть в воздухе, опираясь на узор паутины. Чужие прикосновения, заполненность, укусы и поцелуи, что продолжались, лениво покалывают его, но уже неспособны вызвать новую волну возбуждения той же силы. Бледные, вполне эльфийские по ощущениям пальцы сжимают бёдра Эдоная, притягивая его ближе, чтобы заполнить семенем. Горячее и вязкое, оно разливается внутри и стекает по бёдрам. Слышны удары капель о стальной пол. Уставший разум уже не в силах противиться желанию уснуть. В полудрёме Эдонай чувствует, как его осторожно опускают на землю и накидывают на него одежду, слышит спокойный и ровный голос Лифа, отдающий приказы, Чувствует, как его подхватывают несколько пар рук и перекладывают на носилки. Сон накрывает его тяжёлым пуховым одеялом.

***

Угрозы Лифа были коварнее, чем Эдонай мог осознать сразу. Плод, развивавшийся в нём стремительно, был замечен им самим уже слишком поздно. В тот момент, когда он услышал внутри себя биение второго сердца. Травы и отвары, что могли использоваться знахарками, уже не помогли бы, а хирургическое вмешательство было слишком туманным. Его физиология априори не должны была предполагать подобное возможным, а когда это случилось, в попытках понять местонахождение плода и как до него добраться, его бы исполосовали вдоль и поперёк, не важно – магией или сталью.

Бессонные ночи, проведённые теперь в молитвах, стали его верными спутниками. Стоило тишине и одиночеству объять его, как в голове всплывали воспоминания о блаженстве. Сейчас оно смешивалось с презрением и ужасом от осознания произошедшего. Но всё же он помнил. Помнил каждую секунду произошедшего так ярко, будто всё ещё висел в том подвале, испуганный и избитый, нагой и возбуждённый, в дымке чар демонолога.

Лиф прекрасно сумел претворить в жизнь свои угрозы.