Прошло ровно две недели после инцидента в Синдзе. А теперь они в Токио. Осаму жил в Йокогаме, но каждый день катался в соседний город, поэтому и сегодняшний не стал исключением.

Но сил у него не было ни чтобы помыться, ни чтобы побриться или хотя бы постирать одежду.

Апатия сожрала его, а может, что похуже. Ведь за эти две недели Накахара так и не очнулся.

Дазай прошел на один из этажей и встретился с папой Чуи. Почти ничего не говоря друг другу, кроме приветствия, они пошли к его лечащему врачу…

— ...Нет, господин Накахара. Ему не лучше, но и не хуже. Причин выводить из искусственной комы у нас пока нет. Если мы это сделаем, он рискует почти сразу умереть.

— Сколько… сколько ему так лежать еще…

Дазай смотрел в пол. Все слова доктора эхом отражались в его голове.

Человек, ради которого он занимался всем этим, который стал неотъемлемой частью жизни… сейчас стоял над пропастью, и велика была вероятность, что он не выкарабкается.

— ...Пока точно не можем сказать. Только не забывайте, что это лечение достаточно дорогое.

— Об этом не беспокойтесь.

— Хорошо. И пока что… все, что вам остается делать — ждать хороших вестей.

А они были?

Все, что сделал его Накахара-старший, — тяжело вздохнул и сказал:

— Хорошо...

А Дазай уже и не верил.

Он вышел первым и побрел по пустому коридору. Был он совсем один, вслушивался в тишину и рассматривал настенные узоры, сделанные словно больными шизофренией, а не художниками. Но тишину расписного коридора прервал отец Осаму, который нагнал сына и положил руку на плечо.

— Блять, папа, пугаешь! — заявил он и обняла мужчину.

— И тебе привет, сынок.

— Ты уже можешь ходить? — почти безразлично спросил Дазай.

— Да! Представь, меня уже через три дня выпишут.

— Это хорошо, — сказал Осаму и уже хотел уйти, но папа взял его за руку.

С его лица тут же спала улыбка. И слова стали грустнее.

— Я вижу… что тебе плохо. Хочешь, пойдем покурим и поговорим? — обеспокоенно спросил он.

— У меня закончились сигареты.

— Да я дам тебе.

Осаму тяжело вздохнул. Дело было не в сигаретах. Не то чтобы ему вообще хотелось сейчас говорить с отцом. Тем более он затронет тему Чуи. Но все же, шатен видел, как родитель хочет помочь. Да и вряд ли он будет надоедать ему нравоучениями. Так что Дазай решил не отказываться от халявной сигаретки.

Пара коридоров, пыльных лестничных проемов — и отец с сыном оказались на общем бетонном балконе, выходящем на многоэтажное темно-зеленое медучреждение.

Солнце не выглядывало из пелены темных облаков. Снова похолодало. А ведь была надежда хотя бы на лучи солнца и теплую погоду. Если папа захватил куртку, то Дазай вышел в своем белом грязном свитере.

— Ты же замерзнешь, — мужчина протянул сигарету.

— Мне нормально.

Осаму забрал никотиновую палочку и, когда поджег ее, оперся на бетонные широкие перила. Руки на них пришлось закинуть.

Следом закурил и папа, погрузив балкон в пелену сигаретного дыма.

— Ну и как ты себя чувствуешь? Уже не помню… когда мы последний раз говорили.

— Паршиво.

— Слышал, вы с мамой на этот счет поссорились.

— Вас никто не заставлял ехать с ними. Вы могли уехать в другой город к своим родственникам. Но вы увязались за мной.

— Скажи мне, как бы мы тебя оставили? Просто факт остается фактом. Действия Чуи снова тебя ранили. И задели нас. Ты разговаривал с ним?

— Да. Мы сошлись на том, что это наше последнее крупное дело. И меня этот расклад устроил.

Отец поднял голову к небу и призадумался о том, в каком положении остался сын.

— Удивительная эта штука.

— Какая?

— Верность. Неважно, кто ей заразился и с какой стороны. Ради нее и в ее благо все добровольно прыгнут в лавовое озеро и даже не задумаются. Верность... это ведь то, что нельзя купить или продать. Можно купить славу, честь, принципы, но только не верность. Остается только понять, ценил ли Чуя твою верность.

— Конечно.

— Почему тогда он не остановился?

— Потому что это дело всей его жизни, — грубо отрезал Осаму.

— Значит, что-то у него стояло выше верности. А именно — принципы. Как и у его матери. Она была готова идти на новые жертвы, пока это не дошло до крайней точки.

— Хочешь сказать, она не ценила своих сотрудников?

— Я думаю, ценила. Но, как и у ее сына, принципы верность сдвигали. Если бы она ценила своих сотрудников больше, думаю, свернула бы расследование. Я не говорю, что вся семья Накахары какие-то ублюдки бесчеловечные. Я лишь хочу, чтобы ты подумал сам. И если Накахара действительно выздоровеет — поговорить с ним.

— Я боюсь, ему будет не до этого.

— Эх… Осаму…

— Ну что?

— Ты ради него рисковал жизнью в профессии, в которую идти изначально не хотел. В каком состоянии он бы не был, он должен ответить перед тобой.

— Верность…

— Да. Хорошее слово. Опять же, весь этот выбор за тобой. И только тебе это решать. И… помирись с мамой наконец.

***

Andreas Rönnberg - Sophie

Осаму стоял над Чуей, к которому была подключена дыхательная маска, а также множество трубок и проводов, поддерживающих его жизнь.

Теперь он схуднул. Весь побледнел. И еле заметно дышал. Прежним Осаму его вряд ли уже увидит. Он никогда не понимал, каково это — когда твой близкий человек в коме.

Это было больно.

Больно даже смотреть.

"Если бы ты только остановился. Прекратил все это… ты был бы жив… а теперь…" — К глазам Осаму подступила новая гора слез. — "Неужели… мне придется смотреть… как ты медленно.. умираешь… и видеть тебя таким?"

Шатен стал вытирать свои слезы. Но сердце щемило так сильно, что сдержаться было невозможно. Конечно, это не так больно, как просто взять и потерять. Здесь есть призрачный шанс спастись. Но насколько это вероятно? А как он потом будет отходить от комы?

Все эти вопросы били Осаму под дых, не давая даже и шанса расслабиться.

Когда новая волна слез растеклась по щекам, Дазай повернулся и со всей силой ударил стенку.

"Какой… какой толк от всего этого ебаного расследования, если главу убили, а ее преемник лежит в коме, черт возьми! Зачем?! ЗАЧЕМ ТЫ ПРОДОЛЖАЛ ИДТИ НА ЭТО?!"

Никакой гнев не мог вытеснить этого горя. Никак.

"Не знаю, как насчет меня, но себе ты не был верен. Был бы верен, не лежал бы здесь…" — подумал Осаму и покинул палату.

Дольше он не сможет сидеть там.

И, взбираясь по этажам больнице все выше и выше, Осаму думал, как долго это продлится все это. Хватит ли у него сил, и что он будет делать дальше?

Лестница казалась бесконечной и совсем изнурительной. В мелькающих окнах, из которых исходил свет, он мог видеть пыль, летающую по коридору. И, спустя продолжительное время, Дазай оказался перед вертикальной тонкой лестницей, ведущей на крышу. Ему повезло — люк не был закрыт. Так что Дазай без промедлений забрался по грязным перилам и попал на самый верх. Туда, где воздух развевал волосы и дул в уши, полностью заглушая посторонний шум.

Медленными осторожными шагами Осаму подошел к краю крыши и присел на нее, свесив ноги.

В голове тут же мелькнуло с десяток воспоминаний.

Когда они это завершили, могли бы также сидеть вдвоем. Может, тоже на крыше больницы. Да без разницы где. Главное, что вместе.

Сил уже не было плакать. Осаму смотрел в окна на другой стороне здания и на то, как в разные стороны ходили врачи и пациенты. Периодически опускал взгляд в самый низ, где средь асфальтовых дорог и широких пышных клумб выезжали машины неотложной помощи, разрывая бетонные высотки своей сиреной.

Но без солнца все это было таким унылым и депрессивным.

Ветер усилился, чуть ли не срывая свитер с Осаму и все же заставляя его съежиться. То ли от холода, то ли от боли в сердце.

"Я ведь знаю, что ради меня ты был бы готов прыгнуть в такое же пекло. Знаю. И это не один раз происходило. Мы обязательно еще поговорим…"

"Только, пожалуйста, вернись"

Вдруг Дазай услышал треск железа даже через такой бушующий ветер и повернул голову. На крышу неспешно забрался мужчина, которого он вообще не ожидал увидеть. Улыбка его была хитра, а шапка-ушанка точно защищала от такого ветра.

С такой улыбкой на лице по нему было сразу ясно — он нашел того, кого искал.

А Осаму от неожиданности и испуга подскочил, думая, что этот человек забыл здесь.

— Ну привет, Осаму, — сказал Достоевский с плохо скрытым смешком. Словно он превосходил человека, стоящего на краю крыши.

восходящее солнце: верность

3 / 4