а тени пусть уходят | the shadows may go

Первым признаком стал блик света с очков.

Подобно солнцу, что бокасто оборачивается вокруг своей оси, или звезде в миг рождения, рыжие лучи заполнили поле зрения. Кровь изо рта капала на каменную твердь. Лео повернул голову и почувствовал чье-то сгустившееся, осевшее присутствие. Крепости из подушек и жужжание проектора, зависшие пылинки в луче направленного света. Прочь сомнения, лишь решительность и храбрость.

Окровавленная улыбка. Лео продолжал дышать.

[]

Вселенная повисла вокруг него. Тьма и звезды, булавочные уколы света в чернильной черноте. Лео протаскивал воздух в хрипящие легкие и обратно. Каждый вдох давался с боем. Искрошенные ребра впивались в легкие. Сами кости его тела будто противостояли всем процессам, нужным, чтобы поддерживать в нем жизнь.

Лео знал, что должен выжить. Он знал, потому что чувствовал это знание на уровне костного мозга в раздробленных костях, потому что это знание жило там.

Тяжелое приземление покачнуло глыбу под ним, вибрации сотрясли окружение. В то же мгновение вышла на свет и сущность. Силуэт столь же знакомый, как и собственное дыхание. Присутствие встало между ним и приближающимся монстром в готовности, показало через плечо лукавую улыбку и подмигнуло из-под кромки заостренных очков. Размытый, нечеткий, как изображение проектора на экране.

Пора вставать, сказали расправленные плечи. Пришло время сражаться. Последовав наставлению и приняв его силу, Лео встал, поднялся на ноги, пока кости в груди мололи друг об друга. Дрожа, он выпрямился, повторил за образцом. Подбородок выше. Лукаво улыбнуться и подмигнуть.

— Вернулся за добавкой? — поддразнил Лео.

— Тупой паразит, — ответил монстр, надвигаясь и каждым шагом порождая землетрясение.

Фантомный отпечаток Лу Джитсу рассеялся, стоило ему посмотреть прямо на него, но Лео стоял на ногах. Сражаться бессмысленно, но если герой мог вставать, и вставать, и вставать — он не разочарует.

— Это я, детка, — Лео держался расслабленно, говорил с ленцой. — Никуда не денусь и всегда буду готов испортить твой день.

Крэнг Прайм фыркнул. Красный луч уставился вниз, как сигнал светофора, из-за чего его тень падала под ноги рубиновым оттиском.

Лео не стал дожидаться удара. Первым ринулся вперед. Скорость, ловкость и находчивость — его преимущества. Его сила — литая фигура с идеальной улыбкой и укладкой. Застав монстра врасплох, он вложил проблеск этой силы в удар. Смертоносные ноги оступились. Гротескная розовая рожа моргнула в изумлении.

— Откуда в тебе до сих пор силы сражаться? — вопросил Прайм, достаточно придя в себя, чтобы парировать удары скучающей рукой.

Лео погасил встречный удар, отпружинив с рук, прыгнул раз, второй, и пробуксовал, спиваясь пальцами ног в камень. Голову вверх, не выпускать врага из вида. Он его будто и не оцарапал. Ничего, это его не удержит.

— Неважно, — Прайм выпрямился и тоже оскалился улыбкой. — Это ненадолго.

Если Лео способен стоять, значит, способен и сражаться. Он не стал ждать, он рванулся вперед, повторяя за эхо, направляющим движения его ноющего тела.

[]

Ладонь на его плече.

Присутствие вернулось. Лео не смел повернуть голову и встретить взгляд, боясь, что если посмотрит прямо, присутствие растворится, но напряг периферическое зрение. Рядом с ним на корточках сидел Лу Джитсу с нимбом из звезд и подбадривающе кивал.

Лео не был способен существовать в одиночестве. Он не мог оставаться один. Хорошо, что он не остался один.

Голос, обычно знакомый ему в сопровождении похрипывающих колонок из его детства, лишь едва заметно искаженный техникой, сообщил:

— Нам нужно двигаться.

— Я не могу, — ответил Лео онемелыми губами.

— Мы будем двигаться, — сказал Лу Джитсу, будто дал клятву. Как будто он пришел, чтобы спасти Лео. Как будто Лео был кем-то, кто заслуживает спасения.

Лео вдохнул. Сунул дрожащие, осекающиеся руки под себя и оттолкнулся, выпрямляясь. Сориентировался, слыша, как свистит сквозь стиснутые зубы воздух. Вселенная плыла и переливалась вокруг расшатанной хлипкой оси, звезды виделись полосками, но он встал прямо и двинулся.

— Куда? — прошептал Лео.

— Двигайся, — Лу Джитсу шел сразу за ним, мелькал на краю зрения, поддерживая рукой его плечи. Уводя прочь.

Лео двигался. Один оступающийся шаг за другим. Ошметки крови, остаточные следы его пути. Они сослужат плохую службу.

— Почему? — спросил Лео.

— Нужно всегда продолжать пытаться, — утвердил Лу Джитсу.

Всегда. Какое громкое словечко.

Вместе они достигли обрыва этого парящего камня. Лу Джитсу сделал шаг вперед и взглянул в разевающуюся бездну.

— Прыгай, — сказал он.

— Почему? — снова спросил Лео вместо «как высоко».

— Потому что ты будешь жить, — настоял он с нажимом, твердо, спорить бессмысленно. — Если будем лежать здесь, он вернется.

— Он найдет меня снова, — пробормотал Лео, онемелый онемелый онемелый. Он всегда находил. Какое громкое словечко.

— Так не будем облегчать ему задачу? — Лу Джитсу снова подмигнул ему. — Поверь мне. Прыгай.

Как будто он мог поверить кому-то еще. Прыжок веры. Лео сделал шаг в ничто и полетел вниз. Оно его проглотило.

[]

Наверное, это было страшно — парить в бесконечной бездне. Но страхи Лео остались где-то еще.

— Прости, — уронил он, давясь слезами. Капли парили в гадкой пародии на гравитацию, будто после него оставалась тропинка стыда. — Я не знаю, почему плачу.

Присутствие сделало вид, что не слышало этого. Но сильные руки сомкнулись на его плечах и с силой стиснули.

Лео закрыл лицо обеими руками и услышал оглушающий грохот внутри собственного черепа. Если не смотреть, можно притвориться, что это взаправду. И его спаситель, и объятие, пока он плачет.

И только затем, чтобы нанести самому себе рану, Лео озвучил надломленно и слезливо:

— Ты ненастоящий.

Веселый фырк на ухо, и руки сжали лишь крепче.

— В моих фильмах всё тоже не по-настоящему, и тем не менее они приносят тебе радость. Разве сейчас я не имею права помочь тебе схожим образом?

Поток слез не успокаивался, все тело сотрясало от всхлипов. Ребрам было больно. Лео не хотел и дальше плакать. Больше делать тут было нечего, больше не о чем думать, больше нечего чувствовать, пока висишь в колыбели гравитации.

Кроме сущности. Он не ушел, не оброс плотью, остался лишь чувством кого-то рядом и едва различимого давления, окружившего его.

— Я не знаю, почему плачу, — повторил Лео, потому что он правда не знал. Ожидание новой порции боли не должно быть сложной частью процесса. Ожидание обнаружения. Не то чтобы его посещали какие-то тревожные мысли — он был просто стеной смытого ничего, лицо, когда он касался, отвечало онемением. Он был как чистый лист, ожидающий новых отметок на себе.

— Потому что ты такой храбрый, — пробормотал Лу Джитсу, и на миг из его голоса исчезла оцифрованная юность, он почти прозвучал как кто-то другой. — Потому что ты претерпеваешь тяжелое время. А это очень трудно.

— Я умею терпеть, когда трудно, — вставил Лео, и теперь уже его собственный голос звучал таким юным.

— Умеешь, — согласился Лу Джитсу, и прозвучало совсем не как он, даже если это всё еще был он.

Лео не стал открывать глаза.

[]

Его снова нашли. Но хотя бы к тому моменту его слезы высохли.

Лео кусался, пинался и кричал. За его спиной сияла гордость и ярость — присутствие больше не уходило, а оставалось рядом, могучее и непоколебимое. Как будто его герой знал, что ему понадобится каждый грамм сил, который давала его поддержка. А когда Прайму это наскучило, он не ушел. Он оставил Лео истекать кровью и наблюдал, как багрянец пятнает камни. Развалившись лениво и пожирая свою добычу взглядом, напрашивающейся улыбкой он обещал начало новой порции веселья, если Лео сделает хоть что-то, кроме как продолжит лежать и истекать, и истекать, и истекать кровью.

Так что Лео истекал кровью.

— На рану нужно надавить, — настойчиво шептал Лу Джитсу.

Лео хотелось посмеяться. Пузырь смеха возник в горле и издал звук, и близко не похожий на смех.

— Твоя кровь не для него, — настаивал Лу Джитсу.

Лео двинулся и изо всех сил надавил рукой на рану.

— Молодец, — похвала растеклась по оледенелому сердцу и конечностям жидким теплом. Лео давил. Было больно. Это удерживало кровь внутри.

Лео знал, что должен выжить. Он знал это. Просто голова кружилась всё больше, а знание становилось всё туманнее.

— Нужно продолжать дышать, — сказал Лу Джитсу, отбросив браваду, оставив в голосе только спокойствие, размеренность и приободрение. — Вот так. Повторяй за мной.

Лео повторял за его преувеличенными вдохами и выдохами. Воздух свистел по легким, мимо боли переломанных ребер, сквозь белый шум потери крови в кончиках пальцев. Он выжил до сих пор, будь то по предназначению прожить жизнь суперсолдата или будь то потому что он не мог тут умереть — он не собирался выяснять. Откуда ему знать-то вообще?

— Ты сможешь, ты выдержишь, — твердил Лу Джитсу, и он просто звучал так уверенно. Эта же уверенность несла Лео через невзгоды и врагов в те сотни часов, что он проводил за играми на экране проектора. Может, если он повернет голову и посмотрит прямо на него, то увидит ту же проекторно-призрачную тень.

Но он отчаянно боялся, что если посмотрит, то иллюзия разобьется, и он потеряет это. Он не умеет один. Он не сможет один. Если бы он был один…

— Не закрывай глаза, не сейчас, — Лу Джитсу склонился ближе. Его присутствие и безопасность топили бальзам на скачущее, как у зайчишки, сердце. — Дави на рану. Продолжай дышать. Ты сможешь это пережить. Держись.

Держаться за что? Подумал Лео, но не произнес вслух. Вместо этого он давил на рану, он продолжал дышать, и повторял себе снова и снова, что он не один. Скоро Прайм встанет, и они начнут снова. Но сейчас он цеплялся за шепоток оранжевых очков за спиной. Даже если Лу Джитсу казался меньше, чем раньше.

[]

Лео свернулся на земле, подтянув колени к груди, чтобы казаться как можно меньше. Он спал, и видел громкие, взрывные сны, и проснулся, колотясь, и обнаружил, что его панцирь оглаживает мягкая рука.

Присутствие было сильным, защитно нависало над калачиком, в который он свернулся, и что-то тихо напевало. Потом заговорило знакомым близким голосом:

— Всё хорошо.

Это не так. Но на мгновение было приятно притвориться, что это правда. Лео облизал сухие губы и сказал:

— Ты всё еще здесь.

— Конечно, — жидкая уверенность. Успокаивающие круги по панцирю, тепло по спине.

Его снова сотрясла дрожь. Лео притянул колени еще ближе и уткнулся в них лбом. Всё болит, поглощающе, критически, на максимуме. Болеть сильнее просто невозможно. Все нервы были перенапряжены, стреляли горячим по-шальному, и это поглощало все его мысли.

— Я не знаю, смогу ли, — признал он в собственные холодные колени.

— Ты уже можешь, — подбодрило присутствие. Оно было знакомым, как собственное имя, теплым, как мех, как сонно-горячее одеяло после ночного кошмара, как ладонь и поцелуй на болезненно-горячем лбу.

Лео показалось, что его раскурочило пополам. Ломающимся голосом он сказал:

— Пап, мне страшно.

Его обняли руки, огладили по щеке, а на лоб приземлился поцелуй. Сплинтер прошептал:

— Привет, Страшно, я Пап.

Из него вырвался смех такой сильный, что было больно смеяться, и губы задрожали. Лео открыл глаза. Не поворачивая головы, позволяя утешающему присутствию меха и халата оставаться рядом, просто на краю зрения. Он трясся, было больно.

— Тебе нечего бояться, — сказал Сплинтер, прижимая свое дитя к себе. Он говорил твердо и уверенно. — Папа рядом.

— Ты не уйдешь? — тихонечко спросил Лео.

— Я бы ни за что не оставил моего малыша Синего, — ласковые руки Сплинтера не останавливались, после боли и насилия знакомое прикосновение было таким приятным. — Я здесь, тебе просто нужно продержаться ради меня.

— Это трудно, — Лео не хотел плакать, потому что если он начнет плакать, то уже не остановится, но это слово вырвало из него всхлип.

— Ты умеешь терпеть, когда трудно, — Сплинтер повторил мантру, данную ему годы назад. — Разве я когда-нибудь ошибался?

Практически невозможно сосчитать, сколько раз за его взросление ему повторяли эти слова. Это обещание успокаивало перед необходимостью проглотить мерзкое холодное лекарство, поделиться игрушками с братьями, освоить продвинутую технику владения мечами, попытаться поспать, когда фрустрация и бессонница предлагали больше вообще никогда не ложиться, и, в том числе, когда он сломался и спросил папу, почему он сделал его лидером.

— Зачем, почему я должен? — Лео не сдержал мольбы. Он дрожал, ему было страшно и холодно. — Зачем я держусь? Тут нет ничего, кроме боли.

— Потому что ты будешь жить, Леонардо, — напористо сказал Сплинтер. — Ты переживешь это.

— Ты этого не знаешь, — ответил Лео онемелыми губами. И слезы больно жгли и жалили, когда он добавил: — Ты ненастоящий.

— Нет в этом мире ничего более настоящего, чем любовь отца к родному сыну, — Сплинтер обнял его крепче. Это почти можно было назвать ощущением. Это почти пробивалось через боль.

[]

Было холодно. Прайм вернулся. Каждый удар взрывался облегчением. Свободой от предвкушения боли, что он нес.

— Прошу, Синий, прикрой голову, — умоляло присутствие, потому что о большем он просить не мог. Больше ему ни стоять, ни сражаться — остался просто кусок мяса, который можно пинать.

Зрение посерело по краям, ослабевшие руки поднялись и прикрыли голову от ударов. Во рту было полно крови. Он мог бы ею подавиться.

— Не сглатывай, — сказал Сплинтер.

Лео сплюнул на камни, с губ протянулась вязкая ниточка. Прайм над ним засмеялся. Он нависал, и все нервные окончания на шее Лео восставали. Он не обернулся. И в конце концов, после бесконечности, монстр снова ушел.

— Продолжай дышать, — Сплинтер остался рядом, не нависая, как будто тоже лежал на земле вместе с ним.

— Почему? — спросил Лео. Эхо ребенка-почемучки, прилипшего к руке отца и задающего новые и новые вопросы. Ищущего у вселенной ответы и никогда не утоленного. Почему трава зеленая? Почему звезды сияют?

— Потому что я люблю тебя, — просто ответил Сплинтер.

Лео продолжал дышать.

[]

Оранжевый свет. Но в этот раз другой. Он вспыхнул и воссиял, как звезда. Мир раскрылся. И когда его освободили, присутствие не отпустило его руку.

[]

Лео проснулся в тепле.

Боли не было. Лео помнил, что там были его братья. Помнил, как отмочил какую-то хреновую шутку и рухнул в их верные надежные руки. Помнил, как настороженно хмурился Донни, как нежно держал его Раф, как звонко приободрял его Майки.

Всё вокруг смягчилось — шипение и попискивание механизмов, капельницы и мониторы его измочаленного тела. Белый шум болеутоляющих, прилипший к телу как пух, и бинты, перетягивающие его ранения.

И кто-то держал его за руку.

Дыхание Лео сбилось, и он прочувствовал крепкую знакомую хватку и мех. Его пульс ускорился, что отобразилось на кардиомониторе, и тот запикал заполошно где-то у его головы.

— Всё хорошо, сын мой, — сказал Сплинтер и придвинулся ближе, что погладить его по щеке. — Я рядом, я с тобой.

Поколебавшись миг, Лео опасливо открыл глаза, свинцовые, усталые, непослушные от слоя обезбола. Он остановил взгляд на собственных ногах на том конце кровати, укрытых одеялом. Неуверенно спросил:

— Пап?

— Здравствуй, Синий, — ответил Сплинтер, сдерживая слезы. Его распирало от любви. — Как ты себя чувствуешь?

Лео не мог на него взглянуть. Он не хотел разрушать эту восхитительную иллюзию. Но потом он вспомнил оранжевый свет, и руки, и защищенность.

— Я дома? — осторожно спросил он. Не повернул головы.

— Да, ты дома, — подтвердил Сплинтер, сжимая руку, которую так до сих пор и не отпускал.

— Я жив, — произнес Лео. Это был не вопрос. Это было удивленное утверждение.

Голос Сплинтера прозвучал неверно, но он с напором выправился:

— И мы очень рады, что ты жив. Ты такой молодец.

Шаткая пауза. Лео моргал, изо всех сил сдерживая слезы, но не собирался поворачивать голову.

Сплинтер позвал ласково:

— Лео?

— Прости, — булькнул он смазанно. — Мне страшно, что ты ненастоящий.

Он снова сжал его руку. Подумав мгновение, Сплинтер сказал:

— Посмотри на меня.

Лео так долго подчинялся его приказам, что эта привычка пробила страх повернуть голову и посмотреть. Сердце пораженно подскочило, когда папа ему улыбнулся, твердый и совершенно точно настоящий.

Оглаживающий его щеку палец стал отирать его слезы. Хватая ртом воздух, Лео сказал:

— Прости. Я не знаю, почему плачу.

— Потому что это было очень трудно, — Сплинтер продолжал настойчиво отирать влажную соль с его щек, твердо намереваясь выполнить свою задачу. — И ты был таким храбрым, и ты остался в живых, и ты такой молодец. Спасибо, что остался в живых.

Как будто он правда там был. Тихонько, едва слышно он признал:

— Там я чувствовал тебя рядом.

— Хорошо. Я всегда буду рядом. И я всегда буду любить тебя, — пообещал Сплинтер.

Какое громкое словечко. Лео не стал спрашивать, почему. Он просто ему поверил.