Пика Крэнга пронзает пластрон и плоть с тошнотворным хрустом, и Лео издает страшный надрезанный звук. Раф опоздал на какие-то секунды, но больше и не нужно, чтобы весь его мир просто погиб.
Последние два года они провели в непрестанной грызне, Лео просто из кожи вон лез, чтобы изводить его и действовать на нервы. Каждая попытка общения приводила к фрустрации, боли, переживаниям и замешательству. Почему ты так себя ведешь? Хотел спросить Раф, хотел взять его за плечи и трясти, пока не вытрясет из него ответ. Что я тебе сделал?
Подобное существование изо дня в день было попросту жалким. Когда ты постоянно зол на кого-то, кого любишь больше всего на свете, и тебе даже негде излить свою злость, ты вынужден просто тащить ее, и тащить ее, и тащить ее. Каждый день разгорался новый спор. Каждая ночь тянулась в бессонной надежде, что завтра все будет иначе.
Ему не хватало Лео. Не хватало того, как дела обстояли между ними раньше. Он не понимал, почему папино объявление настроило их друг против друга. Ему казалось, что ничто не способно на такое.
Раз или два за жизнь Раф давал слабину и думал о том, как всё сложилось бы, если бы он просто отказался. Если бы он подошел к Сплинтеру и сказал, что с него хватит. Пусть кто-нибудь другой будет старшим, будет самым сильным, пусть кто-нибудь другой тащит всех остальных на себе. Но за этой мыслью всегда без промедления следовала другая — каким ничтожным и бессильным он будет себя себя чувствовть, если на его спину и плечи не будут карабкаться маленькие черепашки. Как опустеют его руки, если ему некого будет нести.
В этом всё и дело. Именно поэтому ему так страшно. Именно поэтому, стоит ему остаться одному, он слетает с катушек, и его мозг, минуя стадию паники, просто отключается. Он не может их потерять. Он не может их потерять. Он не может их потерять.
И прямо сейчас он проживает свой худший кошмар. Покинул собственное тело и наблюдает откуда-то извне. Это всё попросту не кажется реальным.
Его младший брат, его маленький Лео, съежился перед ним, кровь марает яркий синий омерзительным ржавым цветом. Он тяжело дышит, будто каждый вдох дается с болью, а глаза огромные и влажные. Этими огромными глазами он оторопело смотрит на Рафа снизу вверх, будто они снова дети. Он смотрел точно так же, когда начиналась гроза и ему было страшно, или когда над ним нависала жопа проблем, и он хотел, чтобы Раф всё исправил. Он всегда первым делом смотрел на Рафа.
Монстры за его спиной смеются. Один из них начинает говорить, приближаясь вразвалку. Они в опасности. Из раны Лео течет кровь. Рафу страшно коснуться его, дрожащие руки повисают над треснутым пластроном. Он не знает, что делать. Его разум в панике белеет.
В ладони у него до сих пор диск спасательной капсулы, пока еще не активированной. Он не знает, безопасно ли использовать ее. Лео пришпилен к земле, как бабочка к пробковой доске. Все изобретения Донни в использовании всегда крайне успешно адаптируются под ситуацию, это вшито во все устройства, подключенные к интерфейсу Ш.Е.Л.Л.Д.О.Н.а, и есть шанс, что капсула поймет, как подступиться к обстоятельствам, но вероятность, что ей не удастся высвободить Лео за секунды, которых у них нет, слишком высока.
Лео моргает, и влага в глазах ручьится вниз, и Рафу просто хочется взять его на руки, унести куда-нибудь, где будет безопасно. Лео всегда был больше жизни, но сейчас кажется невероятно крохотным.
— Хей, хей, — пытается утешить Раф, прямо как тысячу раз до того после ночных кошмаров и разбитых коленок, — всё хорошо. Раф здесь, всё будет хорошо.
Золотые глаза перемещаются на что-то за спиной Рафа. Его рука двигается, и что-то твердое и холодное вжимается в грудь Рафа. Ключ. Рука Лео дрожит так сильно, что Раф инстинктивно накрывает его ладонь своей, забирая у него этот груз.
И поскольку Лео остается самим собой, уголки его губ искривляются в улыбку.
— Говорил же, — хрипит он. Почему-то это звучит с долей иронии, как будто они задумали шутку на двоих. — Я поймаю.
И потом второй рукой, не накрытой ладонью Рафа, он активирует спасательную капсулу, замершую между ними, и подталкивает на считаные, ничтожные, роковые миллиметры вперед. Раф не осознает, что значит этот бип, пока капсула не разворачивается и не отдергивает его бесцеремонным рывком прочь от брата.
— Нет, — произносит Раф, осовелый от страха, — нет!
Но машине не понять, как неправильно то, что она творит. Что она оставляет позади. Раф истерически колотит внутреннюю обшивку, но без своей нинпо он не в силах оцарапать что-то из-под рук Донни. Что-то, построенное им специально, чтобы уберечь и спасти членов своей семьи. Капсула подымает его, и маленькая кривая улыбка Лео становится меньше и меньше, пока вовсе не исчезает.
_________________
Когда дома капсула касается твердой земли и выпускает его, мир вокруг Рафа кажется странно приглушенным. В ушах звенит. Он вроде как слышит какие-то голоса, но это просто шум. Ничто не может прочистить хаос в его голове.
Донателло стоит перед ним и сжимает края пустой синей капсулы так сильно, что побелели костяшки. По его лицу видно — он уже знает, что что-то пошло ужасающе неправильно. Глаза у него ярко-золотые — зеркало глаз его близнеца, и молчаливый страх в них отправляет Рафа обратно, прямиком в склад, в окружение монстров, когда он опоздал защитить хоть кого-то, и у него на руках кровь Лео, и Лео подымает на него взгляд…
Желудок подпрыгивает, и Раф резко отворачивается. Его взгляд падает на Кейси Джонса, который в ответ оценивает его настороженными глазами. Узкие плечи под наплечником с фирменным знаком Genius Built поджимаются.
— Лео вернулся за ключом, — говорит Раф, и голос его звучит глубоко и рычаще, обрывает весь фоновый шум и роняет завесу тишины, и все замирают. Он достает тупую хрень на свет, и будь бы она сделана из чего угодно, кроме инопланетной породы, она бы уже превратилась в крошево под его пальцами. Взгляд Кейси падает на нее и светлеет, как будто то, что эта дрянь здесь, а Лео нет, — хорошо. Каждый сантиметр его лица пропитывает облегчение, и он выглядит еще более юным, чем до этого.
— Он добыл его, — говорит мальчик с трепетом и принимает ключ обеими руками. — Я знал, что он сможет.
Рафаэль хочет закричать. Хочет уйти, и пусть какая-нибудь другая версия его возьмет бразды правления, а ему надо забиться в угол и пореветь. Он не хочет поворачивать голову в ответ на твердый голос отца, зовущий его по имени, не хочет заставлять себя подымать подбородок, чтобы встретиться с ним взглядом, чтобы он увидел, какой Раф круглый неудачник и как гложет себя за это. Но он заставляет себя и поворачивается.
Эйприл продолжает смотреть ему за спину, во все еще стоящую красную капсулу, как будто только сейчас замечает, что там в уголке не забился Лео. Как будто только сейчас к ней приходит осознание, что существует такая вселенная, где Рафаэль может бросить Леонардо, и что это именно эта вселенная, и она ужасна.
Донни будто высечен из камня, но Майки начинает заводиться и смотрит на всех поочередно огромными красными глазами, пытаясь услышать то, что никто не произносит.
— Он вернулся за ключом, — снова говорит Рафаэль, выдавливая из себя слова. — Я не смог… я не успел…
Он сжимает кулаки. Взгляды всех присутствующих замирают на крови на его ладонях. Эйприл прикрывает рот, Майки вдыхает так резко, что можно порезаться, а Донни начинает встряхивать руками. Сплинтер закрывает глаза. За последние пару минут он будто постарел на добрую сотню лет.
— Что? Это невозможно, — возражает Кейси, не может удержать эти слова внутри. Солдатик оглядывается, как будто Лео сейчас высунется из-за турникета и начнет язвить, какие они все легковерные. — Мастер Леонардо — величайший ниндзя в мире, он не мог просто…
— Никакой он не мастер! — Раф едва сдерживается от рева. — Ему шестнадцать, он еще подросток!
Вздрогнув, Кейси делает шаг назад, прочь от его гнева, и Рафаэль насильственно загоняет обратно и подчиняет свои эмоции. Они сейчас только навредят. Кейси тоже еще подросток.
— Раф, — выпаливает Майки слишком громко и слишком быстро, — Лео умер?
Это слово будто опустошает комнату, и Донни издает звук, будто ему заехали в живот, и Раф говорит:
— Нет. Нет, Энджи, он жив.
Даже если у них отобрали их нинпо, а вместе с ней приятную подсознательную осведомленность друг о друге, теплую и призрачную, Раф знает: если бы Лео погиб, они бы это поняли. Они бы узнали. Мир изменился бы радикально, ничто больше не было бы таким, как прежде.
Положив ладони на плечи Майки, он добавляет:
— Мы вернем его домой.
План такой себе, его вообще едва можно назвать планом, но их домашний великий комбинатор отсутствует, и когда Раф озвучивает план, никто не задает вопросов. Роботическим голосом Донни признает, что у него есть средства отследить местоположение Лео, так что братья и мальчик из будущего отправятся за ним, а Сплинтер и Эйприл побудут ключу няньками.
— Возьмите черепамоты и пока что просто двигайтесь, — решает Раф. — У них есть то, что нужно нам, у нас есть то, что нужно им.
Эйприл кивает с мрачным пониманием на лице. Если единственный их шанс вернуть брата — это обменять его на ключ в надежде заполучить потом шанс выкрасть его обратно, — именно так они и поступят.
Папа не слушал наставления клана Хамато в первую очередь потому, что не разделял учение о самопожертвовании и мученичестве. Он не дрогнул, отдавая последнюю деталь Темного доспеха, когда на кону стояли жизни сыновей. Даже если остальные их предки этого не поняли бы, Рафаэль понимает.
Он помнит ту банку с мутаскитами в своих руках, помнит, как пытался — и просчитался — назвать угрозы Драксума блефом. Может, он и медленно учится, но ему не нужно повторять один урок дважды.
Лео рискнул жизнью, чтобы вернуть ключ семье, так что Раф собирается сражаться за него как безумец столько, сколько это будет считаться разумным. Но если ситуация сложится так, что ради одного придется расстаться со вторым.
Он сын своего отца. Он знает, какой выбор он сделает.
_________________
По пути к Метро Тауэр на черепашьем танке Майки и Донни изо всех сил отвлекают себя, наседая на Кейси с расспросами про будущее. Человек с готовностью отвечает, описывает технический гений Донателло — и для примера протягивает руки с потрепанным жизнью киберпанковым снаряжением — и бесконечно восторгается мистическими силами мастера Микеланджело.
— Я мог летать? — пищит Майки, барабаня пальцами по панели. — Это выглядело круто?
— Круче всех, — быстро подтверждает Кейси. — А еще ты открыл портал во времени и переправил меня сюда.
Но теплота не задерживается в глазах Кейси надолго, сменяясь чем-то, что неприятно напоминает скорбь. Он смотрит на всех поочередно, будто находится в одной комнате с кучей призраков.
Бросает быстрый косой взгляд в сторону Рафа и снова отворачивается и утыкается в лобовое стекло с места Лео. Мальчик всеми силами избегает разговаривать с ним, и, к несчастью, Раф вполне может сложить два и два.
Кейси знаком со всеми остальными — даже с Эйприл и Сплинтером — но сторонится Рафа, будто он чужой. В будущем он не был знаком с Рафом — он слышал о нем. О ком-то, кого почитают, на кого нужно равняться. Но совершенно точно не знал его как дядюшку, о котором можно поболтать с юной версией этого самого дядюшки.
Когда танк не может дальше продвигаться по туннелю метро и приходится остановиться перед мясистыми узлами инопланетных лиан, они выходят и идут вперед пешком. Раф чувствует, что младшие братья жмутся к нему как можно ближе — достаточно далеко, чтобы не признавать, что им неспокойно, но они оба готовы ко всему и держат метафорические ушки на макушке.
Подземка — их дом, всегда была, и, если обобщать, — кто видел один туннель метро, видел их все. Но прожектора Донни освещают зрелище, будто пришедшее с другой планеты. Неописуемые драпировки розово-фиолетовой мерзости переплетаются, как магазинные украшения на Хэллоуин, а вагоны метро вздыбились со своих рельс и искорежены до неузнавания.
Кейси опустил маску на лицо, линзы горят зеленым — он шагает вперед, не останавливаясь. Если он пришел сюда из будущего, где Крэнги победили, Рафу остается только представлять, во что превратился Нью-Йорк, в котором он вырос.
— Ненавижу указывать до боли очевидное, но поскольку мой близнец не присутствует, полагаю, данная обязанность переходит на мои плечи, — после паузы говорит Донни, и низкий тон его голоса борется с сарказмом. — Тут что-то не так.
Едва он успевает договорить, как в джунглях фиолетовых лиан перед ними вдруг моргает сотня огоньков — это не огоньки, а горящие глаза. Уже через мгновение тихий туннель взрывается суматохой — на них вырывается засада подчиненных паразитами людей, существ и даже предметов.
За пару минут Раф и Кейси оказываются отделены от Донни и Майки. Раф продирается через новые и новые волны зараженных, и сердце колотится в горле и не успокаивается, пока он не слышит на том конце связи, что братья нашли укрытие в танке.
Оживший вагон метро на паучьих ногах гонит их с Кейси дальше и дальше в туннели — в тупик. Когда Рафаэль чувствует, что опора под ногами рушится, он действует на отработанном за семнадцать лет инстинкте и практически больше ничем другом — хватает мальчишку и сворачивается вокруг него, полностью закрывая собой, и они падают.
Не сразу успокаиваются головокружительное движение и грохот. Они провалились в служебный туннель метро, и еще некоторое время в ушах стоит звон. Он бросает взгляд на человека в своих руках и видит с облегчением, что Кейси, похоже, пережил обвал нормально — прижался к его пластрону, скрутившись в комочек, поджав все конечности под себя. Это выглядит так привычно для него, что, похоже, именно так другие защищали его не раз и не два.
Они оба некоторое время не хотят нарушать тишину. Отходят от наплыва адреналина и ждут, пока замрет шаткий обвал бетонных обломков и осядет пыль. Панцирь Рафа и до алхимического биоинженерного эксперимента был прочнее горной породы, так что он может сказать почти уверенно, что они в относительной безопасности. Он садится, и бетонные обломки скатываются с его плеч и спины, не нанося вреда.
— Ты цел? — спрашивает Раф и отодвигается, давая Кейси немножко воздуха, чтобы собраться с мыслями.
— Эм, да, — тот одергивает плащ, отцепляя от зажевавшего его наплечника краешек ткани. Не похоже, что ему неловко. Он скорее не понимает, куда себя деть, пока они остались вдвоем, так что просто бросает на Рафа взгляды и тут же отводит глаза.
Раф не сдерживается.
— Я умер, да? В будущем.
Кейси резко вздрагивает, как будто удивлен такому открытому вопросу. Потом горбится и кивает.
— Вы все, — сбивчиво говорит он. — Дядя Телло — когда мне было тринадцать, а сенсей и дядя Энджи — прямо… прямо перед тем, как отправили меня назад.
Ледяной ужас сковывает все внутренности Рафа. Он не хочет верить, что его когда-либо будет возможно разделить с братьями, но доказательство сидит прямо перед ним. Трудно осознавать, что гибнущий мир смог оторвать Рафа от младших братьев. Оторвать Донни от его близнеца. Что Лео и Майки остались в полном одиночестве, заботились о ребенке и проигрывали войну.
Кейси с трудом сглатывает, его руки сжимаются в кулаки. Он явно заставляет себя говорить дальше, насилу забыв о засевшей в животе колючей проволоке потери.
— Но ты… это произошло очень давно. Я был слишком маленьким, чтобы запомнить тебя, — он тщательно подбирает каждое слово. — Сенсей постоянно говорил о тебе. Повторял, что ты был лучшим — лучшим братом, лучшим лидером. И что ему было так страшно, когда мастер Сплинтер сделал его главным, потому что он не представлял, как ему сравниться с идеалом — с тобой. Он не хотел, чтобы всё менялось, он был рад оставаться твоей правой рукой. Он постоянно говорил так, будто когда это случилось, он вел себя очень по-ребячески. Говорил, что, наверное, был настоящим разочарованием.
Рафаэль впитывает эти слова как удар.
Лео, его младший брат, его маленькая звездочка, чей свет затмевает всех остальных и утягивает весь остальной мир на свою орбиту, кто так бескорыстно дарит всем вокруг свой свет и тепло, без которых не выжить, не вырасти и не расцвести, — разочарование?
Раф злился на него чаще, чем мог сосчитать. Лео даже часто делал ему больно, потому что именно так люди делают, когда не понимают друг друга. Он злился от бессилия, чувствовал отторжение и огорчение, да. Но разочарование?
У него сохранилось крайне четкое, ясное воспоминание, как он, не более восьми лет отроду, плакал над книжкой с картинками, потому что монстр в книжке выглядел прямо как он. Большой и неповоротливый, утыканный острыми шипами и с крокодильим хвостом.Раф даже не понял, что Лео нашел его, пока маленькие ручки не отобрали книжку, а в поле зрения не появилось маленькое серьезное лицо, еще даже не доросшее до собственных полосок.
Уже тогда Лео был слишком умен для собственного блага. Он кинул книжку на пол и сказал с серьезным лицом:
— Они всё неправильно сделали. Раз автор так оплошал, значит, наверное, никогда и не видел настоящего монстра. Да кто вообще разрешил ему написать книгу?
Раф едва мог видеть за пеленой слез, и в груди что-то встревоженно урчало, но его руки сами собой распахнулись. Майки недавно решил, что стал слишком взрослый, чтобы его носили на ручках, а отношения Донни с прикосновениями напоминали минное поле, и вся семья знала, что с ним нужно быть внимательнее и осторожнее. Но Лео впитывал любые знаки внимания, как маленький росток, голодно тянущий листочки к солнцу. Он влез к Рафу на колени, обвил руками его шею и решительно сжал.
— Мой Рафи герой получше всех этих рыцарей, принцев и чародеев, — сказал Лео с такой всеобъемлющей убежденностью, которую было бы куда привычнее услышать от кого-то раз в пять старше. — А я знаю, как правильно. Это я должен писать книжки!
С того момента все книги, что попадали в логово и предназначались для всеобщего ознакомления, сперва проходили через руки Лео, и за ним было закреплено право накладывать на них вето. Он отнесся к своей задаче с вдумчивостью взрослого. Некоторые книжки отправлялись прямиком в комнаты Донни или Майки, или же обратно на помойку, если в тот день Лео был особенно безжалостен, и никто не говорил ему ни слова поперек.
Где-то месяца три назад Эйприл приволокла им стопку журналов по подписке, которые высылались на ее почтовый адрес, и Лео взял комикс Рафа и начал листать, будто им снова было по семь и восемь. Он слишком поздно осознал, что делает, и, похоже, смутился — быстро подтолкнул комикс по столу в сторону Рафа и сбежал, но Рафу стало так тепло, что прогрело даже кости. Это было доказательство тому, что его Лео всё еще был где-то там, что ему было не всё равно, хотя почему-то он изо всех сил старался убедить окружающих, что ему плевать.
Его Лео, которому никогда не было всё равно. Никогда-никогда.
Кейси снова сканирует Рафа косым взглядом, раз — и отвел.
— Сенсей сказал, что однажды подвел тебя и хотел бы больше никогда тебя не подводить. Он говорил, что всю оставшуюся жизнь будет заглаживать свою вину. Что постарается сделать так, чтобы ты им гордился. О-он говорил про это?
Раф смотрит на мальчика перед собой, дитя Лео из другого будущего, которого еще не настало. На мальчике техника его дяди Телло, построенная кропотливо и педантично, так, чтобы пережить всё остальное. На наколенниках улыбающиеся мордашки дяди Энджи, глупость и смешинка, которая как-то выжила в апокалипсисе. Лицо его маски горделиво очерчивают полоски его сенсея. Каждым своим шагом он несет свою семью с собой.
Неудивительно, что рядом с ним Кейси ведет себя так скованно. Если хотя бы отчасти его растил Лео, то наверняка он вырос на историях про Рафа, окрашенных исключительно позитивом и весельем, приукрашивающих даже плохое. Потому что Лео так любит. И теперь Кейси считает, что Рафаэль, всеобщий герой, разочарован в Леонардо, герое Кейси.
— Создается такое впечатление, что в половине своих речей твой сенсей вообще не понимал, что он несет, — ворчливо отвечает Раф. — Может, Рафу и хочется поднять его над землей и встряхнуть как следует по сотне раз на дню, но Лео на всех так действует. Спроси кого угодно.
Кейси смотрит удивленно, и уголок его губы приподымается в неуверенной улыбке.
— Коммандер О’Нил говорила то же самое, — признает он.
— Вот ее можешь слушать всегда, и днем, и ночью, потому что она не ошибается, — кряхтит Раф, выпрямляясь, и протягивает руку Кейси. — Что бы Лео ни сделал, он никогда не сможет утворить ничего, что заставило бы меня любить его меньше. Это как-то невозможно уже, что ли, когда прожил жизнь вместе, но с каждым днем я нахожу только больше причин его любить.
Куда меньшая ладошка ложится в огромную руку Рафа, Кейси не противится, когда его подтягивают вверх. Он таращится на Рафа огромными глазами, отстраненно подергивая перчатку.
— Лео балбес, каких поискать, — улыбается Раф. — Чтобы жить эту жизнь, ему нужны практичные люди рядом, как ты и я.
И в одно мгновение лицо Кейси озаряется, будто внутри зажгли лампочку. Он весь выпрямляется, плечи назад. На похвалу от кого-нибудь из родных Лео реагирует точь в точь так же. И Раф вдруг понимает, что отчасти Кейси так нервничал рядом с ним, потому что тоже не хочет разочаровать героя своего отца.
_________________
Они находят ствол технологической шахты и карабкаются по ней вверх, выбираются из туннелей и воссоединяются с остальными на первом этаже Метро Тауэр. Все собираются вокруг Донни, и он выводит местоположение Лео на экране — после чего все замолкают, осознавая, что говорит им трекер.
— Он прямо, прямо над нами, — сбивчиво тараторит Донни. — Он должен быть…
Эйприл останавливает его руку, и он обрывает себя на полуслове. С нарастающим ужасом Раф прослеживает за ее взглядом.
Лео стоит там и смотрит на них. Он стоял там всё это время. Неподвижно, без единого звука. Тоже весь покрытый этой чавкающей, розово-мясистой паразитический слизью, которая контролировала каждого зараженного, которого они видели до сих пор. Тяжелый мешок свисает с нижней части его лица, как респиратор, которые Майки надевает, когда отправляется рисовать баллончиками. Только эта маска щерится оскалом огромных зазубренных клыков.
Глаза у Лео розовые, зрачки вытянутые. Если бы Раф не видел, как он дышит, он бы не мог сказать с точностью, жив ли он.
— Лео? — окликает его Майки. Голос и руки у него дрожат. — Ты нас слышишь?
Никакой реакции.
Раф делает один медленный, осторожный шаг в его сторону.
На это реакция следует.
Лео срывается с места с такой скоростью, что это кажется попросту бессмыслицей — с нуля сразу до сотни за пару секунд. Он врезается в Рафаэля с мощью товарного поезда. Раф едва-едва успевает встретить его лезвия своими саи, и от столкновения во все стороны разлетаются искры.
Остальные рассыпаются во все стороны, Донни решительно задвигает Майки за свою спину, Эйприл выставляет руку, чтобы удержать Кейси за собой. Сплинтер пытается помочь старшему сыну, и оба сражаются с целью усмирить, но не навредить, с кристальной ясностью помня о трещинах в его пластроне, соответствующей ране на плече. Последнее, что отец и старший брат Лео хотят сейчас — это доставить ему больше боли.
В ответ им не поступает ни мгновения подобной обходительности — он действует с холодностью и методичностью ножа. Мечи в полной боевой готовности и применении представляют для них самую настоящую угрозу — поют и рубят со смертоносной точностью.
Минуты битвы кажутся часами, и вдруг Рафаэль чувствует. Настойчивое подергивание в разуме, прямо на лбу. Они с Лео сталкиваются, скрещивают оружие, клинки зацепляются между лезвиями саи, и Раф забирает секунду на смелую попытку взглянуть одержимому брату в глаза.
Глаза тут же застилает белым светом, связь налажена. Разум Лео потоком вливается в разум Рафа.
Забери их забери их ЗАБЕРИ ИХ ЗАБЕРИ ИХ ЗАБЕРИ ИХ
Будто сами собой руки Рафа подлетают, смыкаются на кистях Лео и выворачивают — недостаточно, чтобы вывихнуть, но ладони быстро разжимаются, и катаны дребезжат по полу. Лео вырывается на свободу и рывком бросается назад, чтобы взять преимущество для следующей атаки. Он не показывает желания снова взять мечи в руки, так что секундой позже Раф подбирает их, чувствуя, как громко бьется сердце в груди.
Всё произошло так быстро и так плавно, что никто из присутствующих и не догадается, что именно только что произошло. Лео отдал свое оружие своей семье, найдя для этого единственный возможный способ. Всем своим телом он умолял, чтобы его обезоружили, пока он не успел никому навредить, умолял так отчаянно, что впервые за два года вызвал Рафа на слияние разумов.
Помещение оживает — из шахт, откуда они только что выбрались, лезут зараженные и окружают их. Покрытый розовой слизью вагон метро вскидывается на дыбы и ревет, как чудовище. Лео проносится между членами клана пластично, как вода. Он касается одной только Эйприл, просто касается плеча плечом.
Из ее горла вырывается встревоженный писк, а рука подлетает к рюкзаку, где лежит ключ. Где лежал ключ.
Ключ в руке Лео, он снова поворачивается к ним невидящими глазами. Гротескная мясистая маска на его рту искривляется в уродливую чуждую улыбку.
Раф думает: «Нет, подождите. Все не должно произойти вот так».
Они не должны были потерпеть поражение.
Битой Эйприл запускает в крэнгов остатки гербицидных химикатов, и взрыв от них заставляет стаю зараженных замереть достаточно, чтобы они смогли сбежать. Донни подбирает Майки, спрятавшегося в панцирь, а Сплинтеру приходится дернуть за локти и Кейси, и Рафаэля, чтобы двигались. Кейси не готов сотрудничать.
Наверняка он умеет определять с одного взгляда, когда битва проиграна. Наверняка он не раз видел такие битвы в мире, откуда пришел. Но всё равно он сопротивляется, не отводит широко распахнутых глаз от фигуры Лео. Они оставляют, бросают его.
Раф тоже хочет воспротивиться. Хочет остаться здесь и биться, пока руки не откажутся подниматься, пока ноги не смогут больше его держать. Он хочет, чтобы его потерянный младший брат знал, что кто-то за него сражается, что кто-то будет сражаться за него столько, сколько понадобится.
Но на его плечах тяжелым грузом лежит ответственность. От него зависит намного больше жизней, чем одна. Позволить оттащить себя на шаг, потом еще один — самое тяжелое, что ему приходилось делать в своей жизни. Эти шаги больнее, чем всё, что он успел пережить.
— Раф вернется за тобой, — кричит он огрубелым голосом. Мечи в его руках тяжелее мешка кирпичей. — Слышишь, Лео? Раф вернется.
Ни единым знаком Лео не показывает, что услышал. По чьему-то молчаливому приказу он разворачивается и уходит, унося с собой ключ. Крэнги получили то, за чем пришли.
_________________
Стоя на крыше многоэтажки на коленях, наблюдая, как из дыры в небе показывается Технодром и проливает на их город дождь разорения, Раф слышит в своей голове мысль «вот бы Лео был здесь».
Мысль довольно тупая, потому что будь бы Лео здесь — огромная часть проблемы была бы решена. Но если уточнить, Рафу очень хочется, чтобы его находчивый, харизматичный брат был рядом с ним. Он всегда находил нужные слова. Он всегда мог что-нибудь придумать. Он всегда знал в точности, как дотянуться до разума и души каждого и как приободрить их, снова разжечь огонь надежды. Лео не самый сильный из братьев, без своей нинпо он и не самый быстрый, не самый умный — это рядом с Донателло — но это не значит, что он не может по-своему сиять ярче других.
Если честно, это за ним всегда следовала команда. Просто всегда как-то так получалось, что путь был тот же, что избрал Раф.
«Он был рад оставаться твоей правой рукой», — сказал Кейси.
Как Раф мог до сих пор так фундаментально его недопонять? Как он мог просто взять и бросить его — уже дважды? Что если это войдет в привычку? Что если Лео считает, что не смеет надеяться на большее от них?
Семья за спиной Рафа спорит. Они не могут принять поражение, но также и не видят пути к победе. Ситуация определенно кажется безнадежной. Город Нью-Йорк объят пламенем, люди кричат, десятки паразитов и зараженных заполоняют улицы.
На его плечо ложится знакомая рука. Рафу кажется, будто он пробирается через грязь, в которой увяз по грудь, но находит в себе силы повернуть голову и взглянуть в покрасневшие глаза Майки.
— Что Лео сказал тогда? — спрашивает он тихонько. — Я вроде как почувствовал, когда вы слились, но не услышал вас.
— Как будто понимаешь, что кто-то разговаривает в соседней комнате, — добавляет Донни, склоняясь к Рафу с другого бока. — Вполне в состоянии проследить развитие и тон разговора, но слов не разобрать.
Раф снова роняет взгляд на свои руки, на всё еще зажатые в них катаны. Он оглаживает большим пальцем гарду, вспоминая, как Лео сиял гордостью, впервые сотворив их. Его улыбка так воодушевила Рафа, что он мог бы сразиться со Шреддером еще сотню раз и выиграть.
«Мне тебя не хватает, — думает он. — Мне не хватает тебя в моей команде».
— Он хотел, чтобы я забрал их у него, — указывает Раф. — Он очень боялся того, что может ими натворить.
Золотые глаза Донни смотрят до боли остро, не моргая, на единственное свидетельство присутствия его близнеца с ними, здесь, на околице разворачивающегося апокалипсиса. За их спинами Сплинтер и Эйприл всё еще спорят и рассуждают, но голос Кейси стих.
— Что еще он тебе сказал? — спрашивает Донни срывающимся голосом.
— Ничего, — онемело отвечает Раф.
— Ну же, Рафи, — Майки дарит ему ласковую улыбку, даже если наверняка прямо сейчас улыбка — это последнее, что ему хочется изобразить. — Наш Лео? Сказал в двух словах? Готов спорить, у него на уме была сотня вещей, которые он пытался сказать.
— Впусти нас, — говорит Донни, чуть сильнее вжимаясь лбом в его плечо. Настроенный решительно, готовый въедливо впиться зубами и не отпускать, пока не устроит всё по-своему. — Дай нам взглянуть.
Рафаэль вымотан, ему больно, и он так остро и жарко ощущает нехватку пропавшей части их целого, что он мог бы лечь тут и проплакать несколько дней кряду. Но единственное, на что он не способен, — это хоть в чем-то отказать своим младшим братьям, когда они просят так искренне.
— Окей, — говорит он и бережно кладет мечи Лео перед собой. Он раскрывает руки, Донни и Майки кладут свои ладошки в его, и он старается утвердиться.
Когда Раф и Лео впервые это провернули, это было еще задолго до того, как братья осознали свою нинпо. Ему не нужны мистичекие силы, на которые они так привыкли полагаться, чтобы узнать ослепительную фиолетовую молнию и хохочущий оранжевый огонек на задворках своего сознания и впустить их.
Молния и огонек знакомо кружат вокруг красной горы, что является воплощением их старшего брата. Здесь они все как дома. Все они с такой силой чувствуют мучительное отсутствие проказливого синего ветра, что у всех троих занимает дыхание.
Гора провожает их к тому, что передал ветер. По большей части страх — перед всем, что случилось и что может случиться, страх перед извивающимся внутри паразитом, перед собственными двумя руками, страх подвести их еще больше, чем подвел уже…
Стой, просит огонек, грея и освещая. Сосредоточься.
Молния устремляется вперед, зная ветер лучше всех остальных, ведь они всю жизнь делили на двоих одно небо. Повторяет выверты ветра, безошибочно распутывает его завихрения, освещает путь вспышками молний, пока не рассеивает мрачный шторм страха окончательно.
За ним оказалась еще сотня всего. Упрямство и горечь, знакомая сцепка, когда ты на стороне проигрывающих и всё равно не сдаешься. Тревога, что его стараний не будет достаточно. Любовь, глубокая и непознаваемая, как океан. Сожаление. Одиночество. Надежда.
Забери их, сказал ветер в мимолетные мгновения, когда ему дали сказать хоть что-то, пропихивая столько секретов, сколько смог. Забери это и это и это и это.
Леон, ах ты изворотливый прохвост, говорит молния с обжигающей гордостью и злорадным ликованием.
Она работает в обе стороны, прыскает огонек. Пусть Крэнг видит, что у Ли в голове, но и Ли видит, что в голове у Крэнга!
Вот оно, понимает гора. Вот как мы можем победить.
_________________
Оживленный, ободренный, клан Хамато снова разделяется. Кейси, Эйприл и Сплинтер должны вернуть ключ и занять Крэнга, а Раф, Майки и Донни пойдут спасать Лео.
Когда Раф с братьями проникают на Технодром, они сразу точно определяют, куда им идти. Все, что об управлении кораблем знает Крэнг, знает и Лео — выцарапал через нежеланное окно между их разумами. И всё, что узнал, Лео насовал так быстро, как мог, в мозг Рафа, перекрыв такой путаницей эмоций, что непрошеный паразит не ничего не заподозрил. И поскольку Раф поделился знаниями с остальными, Донателло, пожалуй, сможет управлять этим странным космическим кораблем с закрытыми глазами и завязанной за спиной рукой.
Майки беспокойно раскручивает нунчак на цепи, готовый к любому наступлению. В хорошие дни он уже является силой, с которой нельзя не считаться. В плохие же дни он становится ходячим катаклизмом с полными карманами штормов и торнадо.
Сегодня день очевидно плохой. Худший, какой только случался за их жизнь.
— Корабль на Ди, а Ди на мне, — решительно бросает он. Еще двадцать четыре часа назад он не говорил так взросло. — А на тебе Лео.
Рафаэль использует скрытность и скорость ниндзя, продвигаясь коридорами. Пахнет тут ужасно, как будто кто-то забыл кусок сырого мяса на солнце, а в потемках может показаться, что стены и пол сокращаются.
Судя по тому, что ему передал Лео, надежды, что их проникновение долго останется незамеченным, нет. Корабль по сути сам по себе живой организм и наверняка чувствует каждый шаг, с которым Раф приближается к мостику.
Это его не останавливает. Каждая секунда, которую Лео проводит здесь — лишняя.
Путаные коридоры выводят его в огромный зал, где под выпуклым стеклом вперед бежит узенькая дорожка. За стеклом Рафу открывается панорамный вид на охваченный огнем Манхеттен. Он напоминает поле битвы. Воздух быстро покидает его легкие.
Это город Рафа, место, которое взрастило его. И впервые в жизни на него тяжело смотреть.
За долю секунды до того, как он слышит скрежет металла по металлу, где-то в заднем мозгу срабатывает рефлекс, и Раф резко оборачивается и поднимает взгляд на Генерала Крэнга.
Тот восседает на троне, установленном на круглом постаменте, и скалится самодовольной зубастой улыбкой. Лео стоит у его ног, неподвижный, как статуя, маленькая точка сплавленных зеленого, розового и обагренного синего цветов. Обесцвеченные глаза безучастно устремлены в никуда.
Маленький Лео, который всегда хотел, чтобы его носили на ручках. Маленький Лео, который охотился за каждой возможностью рассмешить братьев. Маленький Лео, который так исступленно хотел значить для них хотя бы половину того, что они значат для него. Маленький Лео, без которого Раф не знал, как жить.
— Снова ты, — тянет Крэнг. — И даже ничего не скажешь? Этот просто не затыкался, пока я его не улучшил. А я-то уже начал думать, что это просто неприятная черта вашего вида.
Глаза Рафаэлю застилает красным, когда Крэнг берет когтистой рукой голову Лео и скучающе ворочает так и сяк, будто он просто дешевая игрушка. Раф обнажает зубы, в груди зарождается гневный рев, но он не смеет выпустить ни единого слова, пока жизнь Лео буквально в руках Крэнга.
— Вот из тебя наверняка получилась марионетка куда более интересная. В тебе столько грубой силы, — продолжает Крэнг. — Ну что ж. Всему свое время.
Инопланетянин, видимо, дает молчаливый приказ, потому что едва он убирает руку, Лео выщелкивается вперед.
Катан у него больше нет, потому что они приторочены за спиной Рафа, но розовая слизь струится по его рукам и формирует две острые пики, которыми он орудует как ножами.
Они встречаются лицом к лицу, раздается звон. Раф ловит розовые ножи своими саи.
— Я знаю, что ты там, — говорит Раф. — Я знаю, что ты не хочешь навредить мне. Всё хорошо, Лео. Я всё исправлю.
Лео сражается яростно. Он быстр и знает, куда бить. В языке его тела нет радости, глаза не сверкают дерзновенно. Рафу вспоминается, каким ему показался его разум, когда парой часов ранее они слились на мгновение, — наступающие со всех сторон завывания паники и самоненависти, и всё это заперто под холодной маской чужака.
Он наседает на своего младшего брата, перебарывает весом, силой заставляет встать на колени и выдавливает:
— В этот раз я тебя не брошу. Я больше никогда без тебя не уйду.
— Похоже, пустые обещания — традиция в вашей семейке, — скалится Крэнг.
— Он не знает, о чем говорит, — скрипит Раф сквозь стиснутые зубы. — Не слушай его. Просто слушай меня.
— О, не знаю? Может, спросим у остальных?
Черные лианы выстреливают из органической массы, что составляет пол мостика. В них подвешены Майки и Донни — и Майки использует такие выражения, о наличии которых в его словарном запасе Сплинтер точно не знает.
— Ты думал, я не замечу шастающих по моему кораблю паразитов? — уточняет Генерал. — Это правда лучшее, на что вы трое способны?
Лео скребет и обдирает его руки, пытаясь вырваться любой ценой. Раф намного больше и сильнее, и ему больно вот так удерживать его на месте, но он знает, что отпустить его сейчас — решение намного худшее.
— Всё это время мы просто не слушали друг друга, — Раф опускает голос. Наверняка всем остальным все еще слышно, но он хочет, чтобы Лео знал — Раф говорит это ему. — Почему-то я убедил себя, что тебе все равно, а я знаю, как надо. Но тебе никогда не было все равно, тебе настолько не все равно, что жить в твоей голове — сущий кошмар. Единственное, о чем ты думаешь, — это как стать достаточно хорошим для нас.
Лео наконец выворачивается, и в последнюю секунду Раф разжимает руки, когда становится ясно, что паразиту плевать, что носитель вывихнет локоть или плечо. Лео откатывается и встает на колено, уперев руку в пол, и другой он до белых костяшек сжимает нож.
Где-то там Крэнг начинает раздражаться, потому что Донни и Майки отказываются висеть смирно. Удерживающие их лианы рвутся и обвисают одна за другой быстрее, чем им на смену приходят новые. Что-то закручивается и внутри Рафа, пламя в груди, которое хочет взреветь, ожить и вырваться на волю.
Лео снова нападает. Несмотря ни на что, даже на все ужасы вокруг них, Рафу хочется улыбнуться.
Когда они только начали тренироваться вместе, Лео первому из всех четверых удалось отточить кату до совершенства. Раф победно поднял его себе на плечи и почти час носил, а он ликовал и праздновал свою победу, захваченный гордостью и радостью. С того дня Лео ни разу не ошибся в этом движении.
Посторонний не заметил бы, что при атаке его удар прошел почти на четыре дюйма влево, но Рафаэль знает, какую критическую важность имеют эти четыре дюйма между серьезной колотой раной и проткнутой артерией.
Лео больше не хозяин своему телу. Но где-то там за всем контролем он все еще способен подворачивать руль. Там, внутри, он всё еще сражается изо всех сил.
Во всем мире нет силы, что окажется готова к тому, какими упрямыми и изворотливыми могут быть младшие братья Рафа.
— Теперь я готов слушать, Лео, — говорит Раф, светясь любовью к нему. — Я здесь. Ты не один. Ты никогда, никогда не будешь один.
Лео бросается вперед, роняет нож и вместо него хватает руку Рафа. Веки опускаются и подымаются, являя вместо розового сияющее золото.
Раф подхватывает его, держит его лицо обеими ладонями, а сердце в груди взлетает птицей.
— Да! Вот так! Возвращайся, здоровяк, Рафи с тобой!
Лео резко падает на колени, остервенело сдирая мясистую массу со своего лица. Пальцы погружаются в мякоть, но ему никак не зацепиться, чтобы отодрать их и высвободиться. Он тяжело дышит, его колотит всем телом. Он сражается, борется изо всех сил, но этого все равно недостаточно.
И точно так же, как когда Раф использовал ее в первый раз, его нинпо пробуждается в ответ на зов попавшего в беду брата и разбивает печать Крэнгов, будто ее вообще там не было. Она хлещет рекой, устремляется к Лео, находит внутри свое место, где живет их связь с предками, и на время обживается там. Нинпо Рафа расцвечивает и изукрашивает его алым, растекается под кожей могучим потоком и изгоняет паразита прочь. Лео продолжает тянуть, а паразит теряет каждый захваченный сантиметр.
И наконец червя выдергивают, он показывается с визгом, и Лео ахает, роняет извивающуюся тварь и отползает прочь, беспрепятственно заглатывая воздух. Угол рта у него глубоко разорван, рана лениво кровоточит, лицо опустошенное и бледное.
Но его глаза снова стали своего законного цвета, и они смотрят точно на Рафа и видят его — связь такая же важная и красноречивая, как и слияние разумов.
И поскольку он остается собой, первое, что Лео говорит огрубевшим, хриплым, обессиленным голосом, это:
— Меч не одолжишь?
Раф хохочет, в глазах блестят слезы. За этот день он чуть не подумал, что больше никогда не улыбнется.
Прямо сейчас ему кажется, что он смог бы удерживать на своих плечах небо и улыбаться.
Вокруг них безумно искрит фиолетовое и оранжевое, грозовой фронт и лесной пожар готовы пролить первозданный хаос на любого несчастного, кто встретится на пути, сверкают, чтобы отвлечь Генерала, пока Лео ищет в своих слабых ногах опору.
Раф так хочет загрести их всех в свои руки и унести прочь отсюда, куда угодно, где будет безопасно, но он знает, что не может. Этого места пока еще не существует. За это место еще нужно сразиться.
Лео делает глубокий вдох, потом выдыхает. Раф отдает ему мечи, он принимает их не дрогнувшими руками. И теперь уже он тянется к свету своих братьев собственным.
Вниз со склона горы устремляется свежий ветер, указывая путь.
— Эй, урод, — хрипло каркает он, указывая на Крэнга клинком. — Весь день помирал от желания сказать тебе вот что. Интерьер тут у тебя просто гавно.
— О боже мой, — выдыхает Раф наполовину с отчаянием, наполовину с облегчением.
За его спиной, вращая сияющим бо, приземляется Донни и встает плечом к плечу со своим близнецом.
— Я бы указал тебе, что сейчас не время и не место, Нардо, но честное слово, не могу не согласиться.
— Нет, ну правда, так отвлекает, — вставляет Майки, невесомо упав в присед на карапакс Рафа. В сумерках его довольный прищур блестит почти по-кошачьи. — Подача очень важна! Ноль из десяти, не стану снова сидеть тут в заложниках.
— Ну, как минимум это всё в очень вяжется с хэллоуиновским парком развлечений, который у него творится в черепной коробке, — Лео указывает себе на висок. — Последовательность — наше всё, а?
Новых намеков не понадобится. Крэнг не идиот — это, впрочем, составляет большую часть проблемы, почему он такой сильный враг. В несколько секунд он понимает, о чем говорит Леонардо — что значит для него иметь хоть какое-то представление о том, что творится у Крэнга в голове. Всё это время прямо у него под носом работал тонкий, расчетливый подрывник.
Его когти сжимаются в кулаки с силой достаточной, чтобы испепелить небоскребы.
— Ты и правда не умеешь, — он делает опасный акцент, — заткнуться, когда следует.
— Кто бы говорил. Относится, кстати, ко всем, кого я знаю, — Лео не вздрагивает, отвечает бесстрашно. — Придумай что-нибудь посвежее.
Теперь Рафаэль понимает. Может, и всегда понимал. О чем Сплинтер думал, глядя на Лео — что хоть он еще растет и учится, в свои шестнадцать он уже готов к началу чего-то большего, — и почему решил, что это он должен быть лидером.
Братья пойдут за ним куда угодно. Если Лео решит отправиться в ад, Раф пойдет за ним и ни разу не оглянется.
_________________
Поющие серебряные клинки снова на их стороне, и это такое облегчение. Порталы Лео разеваются и схлопываются с головокружительной скоростью, он двигает братьев по полю битвы, как фигуры по шахматной доске, и как-то успевает следить за всем сразу. На мгновение легко представить себе, что они могут победить.
А потом одним щелчком пальцев Крэнг сбивает удар, в который они вложили всё, что было.
Раф думал, что его мир погиб, когда он опоздал спасти брата в том складском помещении. Теперь становится понятно, что мир вокруг него гиб, просто медленно, ступень за ступенью, и очередная ступень настала, когда ему снова пришлось бросить брата одного на милость монстра.
Похоже, конец света развернется прямо здесь. На тихом заброшенном пустыре Статен-Айленда, пока он слушает его глухой голос по связи:
— Кейси, готовься закрывать портал.
— Я готов, сенсей! — отчитывается тот твердо и уверенно. — Только скажи, когда будешь в безопасности!
Со стороны Лео следует мгновение нерешительной тишины — кратчайшая пауза, едва заметная — и сердце Рафа подскакивает в горло. Донателло вскакивает с перерытого бетона на ноги, позабыв почти наверняка сломанное запястье, а Майки опасно замирает. Они тоже это услышали.
— Да, — откликается Лео почтив вовремя, на мгновение позже, чем надо, чтобы ему можно было поверить — его братья знают его вдоль и поперек. — Скажу.
— Отставить, Кейси, — внезапно по связи раздается голос Эйприл, каждой нотой демонстрируя Коммандера из другого мира. — Леонардо, прежде чем соврать мне, подумай дважды. В чем подвох?
Снова пауза, и Раф с кристальной ясностью видит, как скачет кадык Лео, когда он знает, что старшая сестра на него злится, как он сжимает и разжимает кулаки, сражаясь во внутренней войне, которую он сам на себя взвалил, — никогда ни перед кем не показывать слабость.
Побеждает его потребность всем нравиться. Он признает:
— Я не знаю, как еще заставить его остаться там.
Опора под ногами Рафа рушится.
— Нет! — вопит Майки, достигнув предела дерьма, с которым он готов мириться. — Нет нет нет нет!
— Сенсей, я не могу просто… я не стану закрывать тебя в Тюремном измерении! — восклицает Кейси в ужасе от мысли, во что его чуть не втянули. — Должен быть другой способ!
— Мы всё испробовали, — хрипит Лео. — Я не знаю, что можно сделать. Я не могу позволить ему — позволить добраться до вас. До всех вас. Я должен остановить его, пока шанс еще есть.
— Какая же будет досада, если ты спасешь мир от крэнгов, а назавтра я вот этими двумя руками порву вселенную на части, чтобы притащить твою тупую задницу обратно, — цедит Донни. — А я стану, Нардо. Я клянусь каждой высшей силе, какую ты только можешь себе вообразить, я стану.
— Леонардо, — произносит по связи непреклонный голос Сплинтера. Ему хорошо удается скрыть панику ото всех, кроме двоих старших сыновей. — Ты не пожертвуешь своей жизнью ради нас, даже если завтра миг погибнет из-за этого. Наша семья так не поступает. Так или иначе мы вернем тебя домой, малыш Синий.
Когда на тебя злится Эйприл — это плохо. Когда на тебя злится Сплинтер — это катастрофа. А Лео каждой фиброй души папенькин сынок.
Он снова замолкает, секунды, которых у них нет, ползут и тиснутся, после чего спрашивает:
— Как?
Никто не успевает ответить — там раздается лязг металла о металл, и с его стороны связи всё смолкает. В тысячах метров над их головами Лео сражается за свою жизнь, но хотя бы он сражается. Хотя бы он готов подождать помощи.
В его голосе был страх, вертится в голове Рафа назойливая мысль. Он не хочет уходить, но если понадобится, он это сделает.
— Я спущу его оттуда, — говорит Майки, расставляя ноги, готовый двигать горы. — Я вроде как однажды стану крутым мистическим воином? Сейчас момент вполне подходящий.
— Стой, дядя… Микеланджело, — сипит Кейси, одергивая себя на мгновение запоздало, — ты не можешь, когда ты так сделал в прошлый раз, ты не выжил.
— Если будущий я в одиночку смог открыть портал в пространстве и времени и успешно доставить сюда моего племянника в целости и сохранности, — чеканит Майки, — то этот я способен сделать как минимум вполовину меньше, чтобы спасти брата.
— С математикой у тебя всё в порядке, — Донни не моргая всматривается в вышину. — До сих пор мы не встретили ни одной вселенской константы, которую мы не могли бы просто смеха ради перевернуть с ног на голову и потом вывернуть наизнанку.
— И не забывай, я тоже с ними, Кейси, — добавляет Раф. Всё его сердце болит за мальчика, который вот-вот может снова потерять всю свою семью, если только ветер подует неправильно. — Я самый старший и самый большой. Достаточно большой, чтобы понести на своих плечах всех, если понадобится. Пока Раф рядом, ничего плохого не случится.
— Ой, — очень тихо отзывается на том конце Кейси. — Я помню эти твои слова.
— Что бы вы ни решили делать, делайте сейчас! — вдруг кричит Лео. Он врывается в канал связи с букетом помех и странным фоновым гулом — видно, так звучит пребывание в портале. — Сейчас, пожалуйста, сейчас!
Майки зажигается, маленькое рукотворное обжигающее солнышко, сияющее золотом. Он скрежещет зубами и подымает руки, дрожа под весом мировых правил, которые собрался побороть и подчинить. Донни обвивает его обеими руками и прижимается всем телом, забирая на себя столько, сколько может. Обратная реакция в ту же секунду ослабевает вполовину, и когда Раф подходит и обнимает их обоих, сокращается еще больше.
Пыхтя едва слышно, Майки разминает плечи, как будто это дельце не сложнее, чем однажды обнаруженный им в одном кулинарном блоге заковыристый рецепт восьмислойного торта, в таких блогах еще каждый пост — это нечитаемая стена текста. Раз он справился с этим, он может всё.
Молния, пламя и твердая как булыжник, устойчивая земля тянут руки вверх, в окно открытого портала, сквозь пространство, ищут ветреную синеву, которой не место в этой тьме.
И ветер с готовностью тянется навстречу, больше всего на свете желая, чтобы его поймали, забрали домой и никогда не отпускали.
На пороге в Тюремное измерение зажигаются цепи — некоторые опутывают Крэнга и обездвиживают, парочка оборачивается вокруг Лео и с безрассудной, опасной торопливостью тянет через портал, пока еще открытый.
Для мягкого, рыхлого человека это было бы опасно, но Лео падает на поверхность Технодрома, катится и подымается на ноги.
— У меня нет меча, — выдавливает он в панике. — Я не знаю, как мне спуститься.
Майки сжимает кулаки. Он готов всё-таки открыть портал, который в другом мире убил его, если это потребуется, чтобы вернуть старшего брата туда, где ему положено быть.
И тогда Донни говорит:
— Тебе не нужен твой меч, балбес. У меня есть меч.
И клинок материализуется у него в руке — фиолетовая модель одного из двух одинаковых световых мечей, которые им с Лео подарили на одиннадцатый день рождения. Их очень быстро конфисковали, но в те три минуты, что эти мечи были у них в руках, Лео хохотал, как маньяк, и Донни припас чертежи на черный день.
— А это сработает? — уточняет Майки. Он слишком сбился с дыхания, чтобы в голосе звучал весь испытываемый им страх.
— Сработает, — коротко бросает Донни. — Меч есть меч. Сейчас не тот момент, чтобы франтить, Леон. Давай сюда.
Лео издает что-то между смехом и досадливым стоном и нащупывает в их общем месте, где живет их нинпо, где все вместе живут гора, и пламя, и молния, и ветер. Рафаэль и сам чувствует, как эта озорная синяя энергия обнаруживает еще одно правило, которое можно подчинить, и думает звучит неплохо, погнали.
На рукояти светового меча под маркой Genius Built высвечиваются руны.
Рафаэль кричит:
— Кейси, давай!
В ту же секунду, когда нависший над городом портал посылает ударную волну, искря и мерцая по краям, как затопленный трансформатор, и начинает сужаться и сужаться, пока не смыкается на Технодроме, вспышка яркого бирюзового света возвещает лобовое столкновение Донни с Лео — он переместился ровно на место модели в руке близнеца.
Они падают на бетон стихийным винегретом конечностей, постанывая, а потом удваивают свои вопли, когда сверху на них обрушивается ликующий прыг сорока пяти кило младшего брата.
Взрыв над их головами — фоновый шум. Эйприл, Сплинтер и Кейси все дружно пытаются добиться от них, перекрикивая друг друга по связи, панически требуя подтверждения, что все они живы. Что не потеряли ничего, чью потерю попросту не пережили бы.
— Мы все здесь! — выкрикивает Майки в широко распахнутое, давящееся дымом небо. — Мы победили!
Рафу стоит, наверное, пояснить отцу, сестре и новоиспеченному племяннику — дать понять, что всё правда хорошо, описать чудеса, которые Донни и Майки только что провернули, будто это пустяк, сказать, что Лео пусть и дрожит, как листочек на ветру, но надежно подоткнут под бок своего близнеца и впитывает тепло другого живого существа так, как будто всегда принимал это за должное…
Но сперва нужно сделать кое-что еще.
— Нееееееееет, — стонут маленькие черепашки, когда старший брат падает на кучку сверху и расплющивает их.
— Невезуха для вас, оболтусов, — вздыхает он урчаще. — Ни одного из вас больше никогда не выпущу из поля зрения.
Майки прыскает заразительно, почти истерично, и это такой знакомый звук. Донни закрывает глаза, чтобы лучше его слышать. Лео прячет холодное лицо в шее Рафа и ничегошеньки не говорит. Раф прижимает их к себе и представляет себе вселенную, где он достаточно силен, чтобы никогда их не потерять.
Может, это окажется эта вселенная.
_________________
Чуть позже выясняется, что Кейси, с его отточенными будущей версией Леонардо навыками оказания медицинской помощи и иммунитетом к особому стремлению Лео этой самой помощи избегать всеми возможными и невозможными способами, — Кейси просто послан им с неба. Лео использует каждый прием и маневр из ассортимента, и всё равно для него всё заканчивается отлеживанием в койке в медпункте.
Для кого-то, кто обычно с такой настойчивостью хочет заполучить чужое внимание, будет, казалось бы, логично использовать пребывание в больнице по максимуму. Однако всё всегда было с точностью до наоборот — Лео сбегал при первой открывшейся возможности и прятался где-нибудь до окончания переговоров.
Спустя все эти годы Раф наконец понимает, что к чему.
Заживающие раны на лице Лео всё еще красноватые и припухлые. Шрамы уже попросту неизбежны — из правого уголка рта и вниз по подбородок, там, где паразит вгрызался яростнее всего. И все эти три дня, что они дома, стоит кому-то на него взглянуть, Лео склоняет голову и говорит со своими руками и коленями вместо лиц других.
Не смотрите на меня, кричит Леонардо всем своим телом. Чтобы услышать этот громкий ясный крик, Рафу не нужно слияние разумами.
Экая досада, думает он беззлобно. Он усаживается на край кровати Лео, видит, как он тут же роняет подбородок, и сердце заходится болью.
— И куда это ты собрался? — спрашивает он, подымая его лицо большой ладонью, мягко и неуклонно. Пару секунд Лео сопротивляется движению, но бросает эту затею, когда Раф предупреждающе урчит.
— Не надо, — выдавливает он.
— Почему бы? — возражает Раф. — Мне тебя не хватало.
Глаза у Лео подавленные и влажные. Рот искривлен и зажеван — наверняка больно, учитывая швы. Рафаэль профессионально умеет пересиживать дурной настрой маленьких перепашек, и, если понадобится, он просидит здесь до следующего апокалипсиса.
И наконец его терпение окупается. Медленно, робко, Лео раскрывает руки, позволяет Рафу взять их в свои и впечатать в них силу и жар, вцепляется в ответ столько, сколько ему нужно, собирая поразительное мужество, чтобы взглянуть старшему брату в глаза.
— Я потерял ключ, — говорит он убито.
— Ты вернул его, — твердит Раф, задвинув подальше чувство, как от воспоминания о событиях на том складке подпрыгивает желудок, — как Лео пришпилен к полу, как срабатывает капсула и бросает его одного. В последние дни это отправная точка всех его кошмаров. — Это мы не смогли его сберечь.
— Я едва не навредил тебе, — в голосе Лео сквозит нотка отчаяния. — Я едва…
— Ты не навредил, — твердо возражает Раф. — И ты не представляешь, как невероятно то, что ты этого не сделал.
— Я был таким говнюком, — по его лицу катятся слезы — битва не заплакать проиграна. — Когда Крэнг был в моей голове. Он увидел всё и сказал — сказал, что ты просто ненавидишь меня, что он просто сделал вам всем одолжение, избавив вас от меня, и я подумал. Я подумал, это логично, потому что я был таким говнюком, я только всем мешаю, от меня пользы ноль, и даже когда папа дал мне шанс проявить себя и стать чем-то, я всё еще хотел… я просто хотел…
Маленький Лео, который изобретал игры, чтобы Раф почувствовал себя героем. Маленький Лео, всегда находивший способы уговорить строптивца Донни поиграть с ними, и каждый раз, когда получалось, он сиял улыбкой до ушей. Маленький Лео, который мог часами слушать болтовню Майки и не заскучать, не сорваться, который превратил стены своей комнаты в бесконечно пополняющийся коллаж лучших его работ. Маленький Лео, который просто хотел, чтобы его не отпускали, не отпускали, не отпускали.
Раф берет его на руки, так же легко, как когда им было и три, и девять, и двенадцать, и не отпускает. Лео колотит от силы плача, даже если он не издает ни единого звука. Руки с трудом подымаются и хватаются за окраешек его пластрона. Он позволят Рафу стиснуть себя, уменьшиться до чего-то юного, маленького, израненного и любимого.
В общем и целом Раф не одобряет убийства — но он готов сделать исключение для монстра, который пробрался в голову его младшего брата и обернул ее эхо-камерой всех и каждой наихудшей мысли, которые он про себя думал.
Вечность в черном нигде наедине со всеми своими ошибками — вот ближайшее к справедливости, что получит Крэнг. Это даже немного поэтично, а? — вот и всё, что скажет Майки неделю спустя, когда об этом зайдет речь, и усмехнется почти злобно.
— Прости меня, — задыхается Лео. — Прости меня, Рафи. Я… я сделаю что угодно, что ты захочешь. Я стану лучше, обещаю. Я больше никогда тебя не подведу.
«Он говорил, что всю оставшуюся жизнь будет заглаживать свою вину», — сказал Кейси.
— Лео, если тебе и кажется, будто ты должен искупать свою вину за что-то — что тебе нужно возмещать какую-то цену за свое существование — то этой цены не существует, — говорит ему Раф тоном, не терпящим возражений. Если бы кто угодно сказал про Лео нечто хоть вполовину такое же гадкое, как Лео говорит сам про себя, Раф бы пробил спиной этого наглеца стену. — Ты значишь для меня гораздо больше, чем твой вклад в команду. Да даже если бы ты вообще ничего не привносил, что, вообще-то, неправда, ты бы всё равно от нас не отделался. Точка. Веди бы ты себя каждый день как маленький всененавидящий засранец, я бы всё равно закрыл тебя собой от пули и не задал бы ни одного вопроса. Ты меня слышишь?
— Слышу, — бормочет Лео, зная, что с этим тоном спорить себе дороже.
— Всё, что я хочу от тебя, — это ты. Всё, что мне нужно, — это мой Лео. Проказливый, раздражающий, злой, испугавшийся — хочу видеть его всегда. Во всех своих проявлениях. И даже не смей, — Раф прибавляет словам веса, легонько его встряхивая, — заставлять меня прожить еще хоть день без него.
Лео прячется под его подбородком, так что Рафу никак не увидеть, что сейчас происходит у него на лице. Но слышит тихий бездыханный ах, и секундой позже вцепившиеся в его панцирь до белых костяшек пальцы расслабляются, совсем чуть-чуть. Он держится уже без мысли, что за какой-то воображаемый проступок это у него отберут.
Чтобы всё исправить, понадобится не один разговор, но у них впереди их еще много, намного больше одного. Миллион. У них впереди еще целые жизни в команде и компании друг друга.
— Мне тоже тебя не хватало, — шепчет Лео, как будто им снова по четыре и пять лет, уже давно прошло время отбоя, а они спрятались под одеялами и рассказывают друг другу секреты.
Тогда монстров было так легко победить. Ни один страх и ни одна печаль не смела преследовать младших братьев на пути в комнату Рафи. На каждую боль в сердце ответом была черепашья кучка и теплое гнездо.
Некоторые вещи ни капельки не изменились, думает Раф с нежностью, веселясь про себя, что Лео уже понемногу засыпает. Он укладывается, подоткнув Лео под рукой. Мысленно делает ставку — где-то через тридцать секунд Майки и Донни наскучит слушать за дверью, и они прокрадутся сюда и довершат кучку. Он начинает отсчет в голове.
Досчитав до двадцати семи, он чувствует, как матрас предательски проседает под двумя парами рук, и улыбается.
Примечание
Внезапная вторая часть.