Когда мягкие солнечные лучи касались кожи, Ши Уду слабо морщился и, как часто бывало, отворачивался, неосознанно пытаясь укрыться. Казалось, они обжигали, но на безупречном нефрите никогда не оставалось ни единого алого следа. Младший брат же, напротив, заливисто смеялся и со слезящимися глазами вскидывал голову к небу, лишь бы поймать как можно больше стремительно ускользающего тепла. Он всегда был таким: веселым, беспечным и до глупости доверчивым, а Ши Уду, сколько бы лет ни прошло, ничего не мог с этим сделать, хотя порой чудилось, что не хотел.
Каким бы ярким ни было любое из небесных светил, улыбка Цинсюаня все равно сверкала ярче и приятно согревала заледеневшее сердце нежностью. Порывистым весенним ветром он раз за разом врывался, озаряя ею все вокруг, и так же быстро уходил, звеня напоследок смехом. Ши Уду, пускай смотрел строго и делал колкие замечания, даже сам себе порой признавался в том, что все-таки хотел бы открыто улыбнуться в ответ.
А позже, множество лет спустя, брат точно с такой же поразительной легкостью отыскал место рядом с Повелителем Земли, мрачным, нелюдимым и уж точно недостойным ни капли внимания. Да еще и глаза его, этого Мин И, раздражающе-золотые, сверкали слишком недобро, и неотесанная грубость сквозила в каждом движении. Но разве Повелитель Ветров когда-то прислушивался к предупреждениям? Разве умел быть осторожным хотя бы изредка?
— Ты не можешь запретить ему проводить время с тем, с кем он хочет, — заметил однажды Пэй Мин, когда очередная попытка вразумить Цинсюаня обернулась полным провалом. Ши Уду в ответ лишь молча поджимал губы.
Пэй Мин, который уже давно стал едва ли не большей проблемой, чем непоседливый младший брат, привычным жестом положил руку на подбородок, изображая задумчивость. Мог бы ничего не говорить, не вмешиваться и попросту уйти, но почему-то по-прежнему оставался рядом и раз за разом придумывал совершенные глупости, в которых, впрочем, порой находилось зерно истины. Ши Уду отвернулся, крепко сжимая веер, и прикрыл глаза в попытке успокоить участившееся сердцебиение. Пэй Мину было вовсе не обязательно улыбаться: он сам по себе сиял точно солнце, сильное, яркое и куда более вездесущее, чем порывистый ветер. Его не прогнать, от него не уйти и не спрятаться, а если попробуешь — от жара никуда не деться.
Он все еще упрямо пытался и раз за разом терпел негласное поражение. На любое, даже самое очевидное замечание Пэй Мин словно нарочно не искал ответа, только смеялся, тихо и низко, так, что руки сами тянулись к вееру, лишь бы поскорее раскрыть его и отвлечься. Участившиеся взгляды, как будто случайные, обжигали не хуже палящих лучей в ясный день. От улыбок, подозрительно похожих на игривые, дышать становилось трудно, точно кругом царил изнуряющий летний зной, какая бы погода на самом деле ни стояла за окном. Зной Ши Уду не любил и Пэй Мина не любил тоже. По крайней мере, именно эти слова из раза в раз он повторял самому себе, когда тот вдруг отвлекался, чтобы подмигнуть какой-нибудь смазливой девице.
Верно, запретить Цинсюаню водиться с теми, с кем он хотел, все равно что препятствовать ветру гулять на горных вершинах: он, может, на время отступит, но рано или поздно все равно вернется. Однако подчинить солнце куда сложнее. Его никак не заставишь светить лишь для одного тебя так же, как не прикажешь попросту не светить ни для кого вовсе. Вот только Ши Уду не делил то, что считал своим, никогда и ни с кем, и по-прежнему делить не собирался. Его ледяному сердцу вовсе не нужно мимолетное внимание вездесущего солнца: чтобы окончательно растопить, такой крохи все равно недостаточно.
— Когда-нибудь он и сам поймет, что подобная компания не стоит внимания, — наконец заключил Ши Уду, а Пэй Мин лишь пожал плечами. За проведенные вместе столетия он наверняка знал, что горделивый Повелитель Вод обойдет стороной открытое признание чужой правоты, но по-прежнему ни разу не упрекнул, тогда как сам, должно быть, упреков наслушался на несколько жизней вперед.
— Готов поспорить, Цинсюань то же самое говорит обо мне, — прозвучало насмешливо, почти издевательски, но разгадать банальную почти детскую уловку всегда было слишком просто. Раз за разом Ши Уду делал это и раз за разом отказывался тешить чужое и без того необъятное самолюбие.
— Это уже не его забота, — холодно отрезал он, но, похоже, других слов никто и не ждал. Они слишком хорошо знали друг друга, чтобы не замечать очевидного, но только одно Ши Уду по-прежнему не мог разгадать. — И не к чему так на меня смотреть.
— Я смотрю лишь на то, что хочу видеть перед собой, — Пэй Мин усмехнулся, но так и не удостоился ответа. Ши Уду отвернулся и поспешил уйти, чувствуя, что на этот раз солнце все-таки опалило румянцем нефритовую кожу.