Когда все вокруг рушится, а в носу стоит запах гари, выталкивающий омерзительно-горькие слезы на уголки глаз, что потом соскользнут по щекам и останутся жалким напоминанием где-то на воротнике одежды, хочется лишь взглянуть на пепельно-серое небо без капли солнца.

«Можешь ли ты спасти мою чертовскигрязнуюдушу?»

Протянуть черные как смоль руки к небу и спросить об этом того, кто так жалко сейчас прячется от него. О котором так часто любят говорить люди, прожившие на земле уж точно больше чем он сам. О котором принято говорить «спаситель», но сейчас в ответ почему-то только...

П у СТ о Т А.

Грохочущая громче ломящихся тектонических плит и страшнее, чем скрип ледников, трущихся друг об друга при столкновении. Пустота.

«Можешь ли ты спасти мою чертовскигрязнуюдушу?»

Уставший полушепот, прерываемый хрипом собственного голоса. Он не верит в спасение.

«Смерть вдохновляет меня так, как собака вдохновляет кролика»

А в сердце клокочет обида, злость на этот душный, серый день с запахом гари и огня. Злость на эту разбитую дорогу. На то, что эта дорога, кажется, не имеет конца и сейчас он один средь этого горячего асфальта и пыли. Совсем один. С головой захлестнут, оглушат как волна мысли – грязные, тягучие даже больше, чем самый тягучий деготь. И такие же гадкие, химические, отравляющие прямо изнутри, кажется, из самого ядра души. Если она существует.

Тот 21 грамм. 21 грамм про которые _когда-то_ говорил _какой-то_ диктор с нудным голосом, ведущий _какую-то_ популярную в то время программу по старому, барахлящему помехами, ящику.

Этот ничтожный 21 грамм сейчас весил тяжелее чем... Он даже не мог найти сравнение, чтобы описать для самого себя эту отвратительную, неподъемную тяжесть. Может, если бы он мог обличить это, то это «что-то» мгновенно раздавило его и превратило в кашу.

Кажется, говорили, в итоге, что души как таковой и не существует вовсе. Тогда почему что-то внутри болело так сильно? И не было похоже на боль в сердце или где-то еще. Болело что-то бесформенное, безразмерное, растягиваясь нитями по всему телу, отзываясь покалываниями в кончиках пальцев, а потом падающее куда-то к ногам и одновременно ударяющее в голову.

Бьющий набат, возвещающий о непреодолимой опасности.

Огонь полыхающий где-то на руинах разбитого транспорта, щелканье и треск глушатся под звоном в ушах и он присаживается, закрыв голову руками, стараясь унять шум.

«Можешь ли ты спасти мою чертовскигрязнуюдушу...»

«Для меня?»

Почему-то так хотелось, чтобы все скорее кончилось, но скоро по кончику носа ощущается легкий удар. Он уберет руки с головы и поднимет взгляд в небо.

Тучи сгустились, и их оттенок стал так сильно напоминать чертов асфальт, на котором он сейчас сидел, не в силах заткнуть мысли собственного разума. Через пару минут в спину будет дуть прохладный ветер, остужая горячую от размышлений голову, заставляя сделать глубокий вдох и громко, рвано выдохнуть.

Он пнет горящую покрышку со всей силы и пойдет прочь от горящей машины. Неважно куда – лишь бы идти, может, что-то поможет зацепиться взглядом и забыть о навязчивых голосах.

Пока за руку не ухватят, не сожмут, да не заставят остановиться. Он не успел уйти слишком далеко, чтобы до него не доносился запах горящей резины. Горький, едкий, заставляющий слезы катиться уже градом.

Запястье держат крепко и он переводит взгляд от щемящей пустоты в сторону того, кто не давал сделать шагу дальше.

«Для меня?»

Кивок, запах одеколона, огня и шампуня с запахом мяты. Знакомый запах. Знакомый до боли в груди. Жгучей боли. Но эта боль – приятная, такая родная и ее он готов переживать снова и снова. Как снова и снова, словно в кошмарном сне, он переживал и чувствовал каждой клеточкой тела жар, огонь, пепел и серое, душное, такое тесное небо. И дождь.

Капли ударяли по лицу, пока их заботливо подушечками пальцев не стирали со щек руки друга. У его друга самая теплая улыбка и, похожие на луговой мед, глаза. Этот друг немногословен. Возможно, поэтому он подпустил его к себе так близко. И сейчас злоба утихала, потому что тепло чужих рук помогало ему заткнуть кричащие мысли словно по щелчку пальцев.

«Пора просыпаться»

Он знает об этом, поэтому хватает руки своими, не желая выпускать. О, это чувство знакомо ему очень хорошо и он знает, что будет дальше, но сейчас, когда ливень усиливается, заставляя вымокнуть до нитки и продрогнуть прямо до костей, он смотрит в горящие глаза напротив и подмечает привычную мягкую улыбку.

Очнется под раскат грома поздним вечером.

Уснув за письменным столом и не заметит сначала, как сильно затекла шея, что напомнила о себе болью после.

Серые стены, серый потолок, серое небо и серые коробки за окном. Да только догорающая свеча так сильно выделялась на общем фоне, что приковала к себе взгляд на пару секунд.

Так много клякс и перечеркнутых строк, что лист скомкают и отбросят прямо в стену. Этот порочный круг, казалось, действительно был бесконечным. Снова все не то, снова все не так. И этот сон из раза в раз... Все эти вещи, что оставались неизменными изо дня в день – душили.

И как сильно он был рад увидеть вдалеке горящие огни, что постепенно приближались.