Лучи восходящего солнца плавленым золотом растекались по углам бального зала, заполняя собой пространство.
Гул бурного празднества, что совсем недавно разносился по всему поместью, уже стих. Лишь иногда можно было услышать чей-то смех или стук каблуков о каменный пол, эхом разносящимся по пустым коридорам. Жители расходились по своим комнатам, чтобы поскорее восполнить энергию, которая так незаметно растратилась во время увлекающих в свой вихрь танцев.
Кларк и не заметил, как стало слишком тихо. Казалось, что даже время замерло, а каждое движение лишь мурашками по телу пробегалось. Волшебство – иначе не назвать. Пророк прислушивается, делает осторожные шаги. Он здесь не один, в бальном зале есть еще человек, что устроился у высокого окна, задумчиво глядя вдаль печальными серыми глазами.
В глазах этих – небо дождливое, бесконечно тяжелое, грозовое. На радужке – блики россыпью отражаются. Бальзамировщик голову в сторону пророка поворачивает, приспускает маску с лица, немного робко губы поджимает.
— От чего спать не отправишься?..
Карл руки в перчатках все сжимает-разжимает, тело напряжено, хотя, казалось бы, зачем. Сердце молодого человека чувствует что-то эфемерное, едва уловимое, но так скоро ускользающее, когда к нему ближе подходят. Пропускает удар.
— Хочу еще немного насладиться этим временем. Чувствуешь? Застыло будто… Знаешь… Прямо как хрусталь. Даже звон слышно.
На губах улыбка, голос вкрадчивый, а руки с когтями золотыми уж осторожно лица Карла касаются. Чувствует пророк, как льнут к рукам осторожно, словно зверь дикий к человеку привыкнуть пытается. Чувствует жар, к щекам румянцем подступающий, улыбку едва заметную.
Маленькие горячие ладони накрывают руки с длинными пальцами в мягких перчатках, что недавно клавиши рояля перебирали умело, кружа поместье в вальсе.
Эзоп делает глубокий вдох, выдыхает так медленно, а после смотрит в глаза напротив цвета неба летнего, целует тыльную сторону ладони. Бальзамировщик осторожно приподнимает вуаль, скрывающую лицо пророка, выдерживает паузу.
— Позволь пригласить тебя на танец.
Пророк кивает и смеется тихо.
— Ждал пока все уйдут чтобы пригласить? Я ценю это.
Молодой человек голову вбок чуть склоняет, звеня тонкими цепочками золотыми.
И в словах этих ни капли насмешки, лишь любовь и ласка. Кларк подает руку, позволяет себя вести к центру зала бального. Знает, что бальзамировщику с грустными глазами можно довериться, что он позаботится о том, чтобы танцем хрусталь времени застывшего не разбить.
Они кружатся в немом вальсе. Настоящее волшебство – слышать шорох легкой ткани по воздуху, тихий смех доносящийся чуть выше. Чувствовать, как слегка сжимают ладонь рукой в бархатной перчатке и за талию бережно придерживают, удерживая в танце. Илай Кларк, может, и не в силах увидеть физическую оболочку мира собственными глазами, но знает одно точно – сердце его все так же зорко, ведь именно Эзоп Карл является тем, кто прочно обосновался в сердце пророка.