Ему было четыре года, когда его способности проявились впервые. Это было одно из его самых первых воспоминаний. Где-то рядом с игрой в машинки в песочнице и объятиями мамы, там был тот дождливый день, когда его впервые привели в детский сад к таким же малышам, как он сам.
Если, конечно, не считать того, что он был самым необычным малышом из всех.
В саду ему не понравилось. Так что уже через пять минут он снова появился в своем детском кресле на заднем сиденье маминого потрепанного мини и перепугал её до икоты. Она, конечно же, взяла сынишку на руки и предприняла еще одну попытку отнести его в сад… Но история повторилась.
А потом ещё раз.
В общем-то, с детским садом у него как-то сразу не задалось.
Так что рос он, не общаясь со сверстниками, а наблюдая, как его мама разделывает мясо. Его это даже развлекало. Дети ведь до определённого возраста не понимают концепции жестокости.
А ещё тогда он ещё не понимал, как работают его способности. Но никогда не мучился совестью, если ему хотелось печенья. Как бы далеко не спрятала от него их мама, он всегда их находил.
И всегда до них добирался.
А потом он научился читать. И читал всё, до чего мог дотянуться. Он читал комиксы в газетах (и саму газету от корки до корки, хотя и половину там написанного не понимал в свои шесть лет), читал книги с маминой полки (даже любовные романы, в которых тоже половину не понимал), читал листовки, которые раздавали, наклейки на бутылках с химией…
Лет в десять он начал подворовывать из городской библиотеки. Если это можно так назвать. Все книги он всегда возвращал на место, но и брал их не официально. В конце концов, он был еще слишком мал, чтобы завести себе читательский билет в библиотеке для взрослых, а читать ему хотелось. Многие книжки были ему откровенно не по возрасту, но разве его это волновало?
Тогда же он выяснил, что он не просто переносится из точки А в точку Б, а останавливает время. А потом уже ныряет в кротовью дыру, чтобы выпрыгнуть из нее в то же время, но в другом месте.
«В теории, » — подумал он тогда с проницательностью ребёнка, — «Я могу путешествовать во времени, как у Герберта Уэллса? »
Но мысль это очень быстро смешалась с другими и вскоре он о ней и вовсе позабыл.
А когда ему было одиннадцать, в один прекрасный полдень он расселся в стареньком кресле у них с мамой дома, и уткнулся в позаимствованную из библиотеки camera lucida. Вздрогнул, когда пришла мама, но взгляд не оторвал. Она прошла по коридору на кухню, оставив сумку с покупками, а потом направилась к нему.
— Если бы мы участвовали в лотерее, — спросила она. — На какой номер ты бы поставил?
Он задумчиво посмотрел на маму и сказал:
— Сорок два?
— Ты такой дурачок, — она взъерошила его темные волосы. — Все будут ставить на сорок два.
Но она всё равно поставила. И очень расстроилась, когда тем же вечером узнала, что они ничего не выиграли. Смотрела на ведущего, вещающего из телевизора, и печально вздыхала.
С деньгами у них было не очень.
Он не знал, как маме помочь. Погладил её по плечу, а потом ушел к себе.
И тут-то ему снова и попался на глаза Герберт Уэллс.
— А что, если? — тихо спросил он сам себя. Посмотрел на свои руки, старательно вспоминая, как именно он разрывал пространство, как именно он останавливал время. Сжал кулаки. И сосредоточился. Так сильно напрягся, что уши заложило.
Но в то же время… в то же время мир вокруг пришел в движение. Солнце в небе поползло обратно на восток, а он сам снова оказался в кресле.
Хлопнула входная дверь, и его мама прошла на кухню. Он загнул уголок и захлопнул книжку. У него получилось! Невероятно! Потрясающе!
— Если бы мы участвовали в лотерее, — снова спросила мама. — На какой номер ты бы поставил?
— Пять, — сказал он. — Пятьдесят восемь. И тринадцать.
Эти номера он запомнил, потому что их зачитывал ведущий в телевизоре.
Они были выигрышными, конечно же. Не целое состояние, но вполне хватало на ремонт в квартире и аренду нового магазинчика.
Эта победа принесла им много хорошего, и с тех пор мама называла его «Мой счастливый номер пять». Хотя так-то, конечно, его звали Квентин.
(Что в переводе с латыни означало то же самое.)
С тех пор дела у них пошли на лад. А мамино прозвище прицепилось — теперь так же его называла бабушка, тетка и многочисленные кузены и кузины. Он даже другим детям так начал представляться: Пятый. И всё, никакого уточнения, как его зовут на самом деле.
Только врачи да учителя называли его по настоящему имени.
Впрочем, ребёнком он был не очень дружелюбным. Предпочитал остаться дома с заумной книжкой, а не бездумно часами гонять мяч во дворе.
Чем старше он становился, тем лучше владел своей силой. Мог отматывать уже не пару часов, а целые дни, а то и недели. Но в основном, правда, он только продолжал таскать книжки из библиотеки, а немного жульничал в школе. Так правильные ответы даже лучше запоминались.
Он рос долговязым и худым. Замкнутым, и сдержанным. Впрочем, если уж он открывал рот, то на критику не скупился. На похвалу, впрочем, наоборот. Люди его недолюбливали.
Пятого это не смущало.
Последние пару лет перед окончанием школы он подрабатывал в книжном магазине в центре города. И как только в его руках появился аттестат, купил себе разваливающийся фольксваген жук и отправился на нем покорять Национальный университет Ирландии в Дублине.
В Корке — его родном городе — он тоже был. Но Пятому очень хотелось чего-то нового.
Несмотря на все уговоры матери пойти учиться на кого-то полезного, Пятый решил изучать философию. А чтобы его образование наверняка никому не пригодилось, он ещё на вступительном экзамене пообещал подробнее всего изучать работы Жака Дерриды.
Его, конечно же взяли. И даже дали стипендию. Но он всё равно нашёл себе работу в книжном магазине. Просто чтобы пользоваться положением и читать новинки не отходя от кассы.
В Корк он иногда возвращался. В основном, конечно, повидаться с мамой.
Тот день он должен был провести со своим кузеном. У Пятого была машина, а у кузен нет. А ему нужно было много ездить по городу.
На улице был две тысячи девятый год, драндулет Пятого едва не разваливался, когда выкатывался на дорогу, но это, наверное, было лучше, чем ничего.
Утром они зашли в кофейню недалеко от дома, чтобы взять себе по дэнишу с грибами и кофе.
— Машрут ты построил ужасающе тупо, — жаловался Пятый. — Почему обязательно делать крюк? Израсходуем больше топлива, чем мне бы хотелось.
— А мне казалось, что у Жуков с этим все хорошо? — сказал его кузен.
— Это правда, — сказал Пятый. — Я купил его, потому что он практичный.
— Что странно слышать от студента философии…
— Что может быть практичнее, чем искать смысл жизни? — Пятый махнул на кузена рукой и развернулся к кассе. — Дэниш с грибами два раза, черный кофе два раза, — сказал он. — Все горячее, всё с собой… — он начал рыться в карманах пальто в поисках налички. Девушка за кассой, с острыми чертами скулами и большими глазами, терпеливо ждала, пока он разберётся.
Пятый выгреб целую горсть мелочи, отсчитал нужную сумму и бросил остатки в банку для чаевых.
— На ириски, — сказал он.
— Вот уж спасибо, — отозвалась вокруг девушка. Она была худой и высокой, наверное, чуть-чуть ниже него. Щелкнула, открываясь, касса, зазвенела мелочь, касса закрылась.
— И знаешь, — Пятый развернулся к кузену. — Я вообще не хочу слышать от тебя никакой критики. У меня хотя бы есть мозги. Я хотя бы где-то учусь. А ты что делаешь?
— Работаю, — его кузен поднял указательный палец вверх.
— Пфф, — протянул Пятый.
Он так-то тоже работал.
Вечером Пятый вернулся в кофейню уже без кузена. Он планировал следующие три часа провести в дороге до Дублина, так что ему нужно было немного взбодриться.
Его встретила та же бариста. Только в этот раз у неё припухли и покраснели от слез глаза, а голос немного дрожал.
Пятый даже забыл, зачем на самом деле приехал.
— Вы… в порядке? — спросил он. Обычно он в чужую жизнь не лез, но смотреть на эту хрупкую девушку у него не было никаких сил. Она почему-то напомнила его маму, сгорбившуюся перед телевизором десять лет назад.
Девушка попыталась кивнуть, всхлипнула и снова зарыдала, пряча лицо в руках.
Пятый растерянно осмотрелся. Кроме него в кофейне никого не было, а значит и успокоить её никто не мог. Он неловко погладил её по плечу.
— Хотите… я вас послушаю? — спросил он, сам не зная, зачем спрашивает.
Девушка всхлипнула еще раз и зарыдала еще громче. Она начала причитать, и из её бессвязной речи Пятый выхватил только слова: «сменщица», «кастинг», никуда не возьмут".
Он тяжело вздохнул. Бросил сумку на ближайшее сиденье и перебрался через стойку, как был в пальто. Покрутился там немного, пытаясь сориентироваться, нашел посуду и набрал стакан воды. Протянул его девушке, неловко обнял её за плечи и вывел к столикам.
— Попейте, — сказал он. — Подышите. Потом расскажете.
Рассказ её после этого стал немного более связным. Из него пятый узнал, что девушку зовут Долорес, и что сегодня у нее должен был быть важный кастинг. Но её сменщица не пришла, и Долорес пришлось остаться.
Она так сильно сокрушалась, будто бы это был её единственный шанс на счастливое будущее. Пятый, конечно, был уверен, что Долорес оторвали бы с руками на любом кастинге, но успокоить её это никак бы не помогло.
Поэтому он придумал кое-что ещё.
Он подвёз Долорес домой. Запомнил, где находится её окошко, а потом, зажмурившись в своём Жуке, принялся мотать время обратно.
— Что странно слышать от студента философии… — сказал его кузен, снова отвечая на комментарий о практичности Фольксвагенов Жуков.
Пятый сунул руку в карман и достал оттуда ключи.
— Знаешь что? — он схватил кузена за руку и вложил в неё ключи. — Ты такой умный и практичный, почему бы тебе самому не поездить по городу?
— Эээ, Пятый? — кузен удивленно выгнул брови.
— Давай, звездуй отсюда, — с улыбкой сказал Пятый. — У меня появилось срочное дело.
Выпроводить кузена было легче, чем Пятый думал. Возможно тому просто хотелось немного порулить, пусть и такой развалиной, как его Жук.
— Привет, — он развернулся к кассе и посмотрел на Долорес. — Я Пятый. Пришёл тебя подменить.
Это был самый тяжелый день за первые двадцать лет его жизни. Впервые в жизни Пятому приходилось быть милым и снисходительным, а не смотреть на всех вокруг долгим тяжелым взглядом, полным осуждения.
Но оно того стоило. Долорес вернулась вечером, чтобы помочь ему закрыть смену. Она сияла от счастья.
— Я была на кастинге в модельное агентство, — сказала она, натирая витрину. — И меня взяли! Представляешь, Пятый? Меня взяли!
— Ну, честно говоря… Представляю, — Пятый поднимал стулья на столы один за другим. — Ты себя в зеркало видела? Ну чисто Полина Поризкова.
— Ты знаешь, кто такая Полина Поризкова?
— Эй, я читал все, что было не прибито в доме. Включая мамины журналы, — сказал Пятый с таким видом, будто Долорес о нём хоть что-то знала.
Они немного помолчали, занимаясь каждый своим. Долорес принялась мыть остывшую печь, Пятый взялся за метлу.
Долорес вдруг выпрямилась.
— А что за имя такое дурацкое? Пятый?
— Это прозвище, — отозвался Пятый не поднимая головы. — Мама меня так называла, вот и прицепилось. И не такое уж он и дурацкое.
— Наверное, за ним стоит долгая история.
— Вроде того.
Они помолчали ещё.
— Я завтра же уволюсь, — сказала Долорес. — И больше никогда сюда не вернусь.
— Я тоже. Уволюсь, в смысле, — Пятый поднял голову. Решил не говорить ей, что официально здесь никогда и не работал.
Долорес оперлась рукой о стойку. Окинула его взглядом с ног до головы и задумчиво причмокнула губами. Будто что-то обдумывала.
— Хочешь, дам тебе мой номер?
Пятый обернулся на неё и пожал плечами.
— Я в Корке проездом.
— Отлично. Я тоже отсюда уезжаю. В Дублин.
— А, ну раз так, — Пятый пожал плечами снова. — Могу тебя и подвезти. Если, конечно, не боишься молчаливый парней в Жуках.
— Ой, прям как серийные убийцы.
Пятый придержал метлу одной рукой, а другой щелкнул пальцами.
— Именно так.
Долорес задумчиво покрутила тряпку в руках.
— Ты пугаешь меня меньше цен на проезд.
— Хорошо. Тогда завтра утром я за тобой заеду.
Так он и сделал. И даже не пришлось кидать мелкие камушки ей в окно, чтобы она выглянула. Ну, тогда ему казалось, что это немного романтично.
За два с половиной с половиной часа пути они успели поговорить обо всём подряд. Пятый рассказывал Долорес про книги. Долорес рассказывала ему про историю моды. Пару раз он поправил её, потому что про моду он тоже читал, чем, похоже, её покорил.
— Ну, — сказала Долорес, когда он подвез её до гостиницы в Дублине. — Пожелай мне удачи. И чтобы через месяц я уже была в Лондоне.
Пятый скривился.
— Дались тебе эти англичане, — сказал он. То ли в шутку, то ли всерьез. Англичане ему не нравились. Может это было у него в крови.
— Это одна из столиц моды, — покачала головой Долорес. — Куда же еще мне переезжать?
— Не знаю, — Пятый постучал пальцами по рулю.
— Ладно, — Долорес тоже постучала пальцами, но по крыше машины. — Твой номер у меня есть. Мой у тебя тоже. Нужно как-нибудь выпить вместе кофе.
— Само собой. Черный, как беззвездная ночь.
— Очень романтично, — сказала Долорес и выпрямилась. Развернулась и ушла в отель. Пятый потянулся через салон и закрыл окошко с её стороны.
А потом поехал домой.
После этого они потерялись. Пятый, конечно, часто о ней думал. Когда читал истории любви, например.
Или когда видел её на Биллбордах. Долорес всё-таки удалось переехать в Лондон и карьера её летела вверх на всех парах. Можно было только позавидовать такому успеху.
Пятый же продолжал изучать Дерриду. Иногда он долго и муторно набирал на кнопочном телефоне сообщение для Долорес, но никогда не отправлял. Казалось, ей сейчас вообще не до него.
А потом она ему позвонила. С незнакомого номера. Но Пятый сразу понял, что это Долорес, потому что узнал звук её рыданий. Она захлебывалась слезами совсем так же, как тогда в кофейне в Корке.
— Долорес? — спросил он. — Что случилось?
— Как ты понял, что это я? — сказала она, заикаясь.
— Почувствовал, — сказал Пятый. — Так что случилось?
И она рассказала.
Рассказала, что с того дня, как она заселилась в отель в Дублине, её преследовал странный тип. И что сегодня он подкараулил её у подъезда и сильно избил.
Пятый попросил её вызвать полицию, а потом сказал, что обязательно со всем разберется.
Добираться до Лондона Пятому было долго, но ему это было и не нужно. Жалко, конечно, было расставаться с теми пятидесятью страницами исследования работ Дерриды, которые он уже написал… Но он ведь мог написать их снова, правда?
Он повесил трубку, убрал телефон в карман и зажмурился и сжал кулаки. Никогда раньше он не отматывал ещё так много времени. Но с чего-то же надо было начинать?
Открыл глаза он в своём Фольксвагене Жуке. Долорес наклонялась к окошку.
— Ну, — сказала она, — пожелай мне уда…
— Слушай, может остановишься у меня? — перебил её Пятый. — Обещаю, что приставать не буду. Постелю тебе в спальне, сам лягу на диване.
Долорес сощурилась:
— Немного пугающе, замкнутый мужчина, разъезжающий на Жуке.
Пятый фыркнул. Потянулся через салон и потянул за ручку, открывая ей дверь.
— Сэкономишь денег. Сможешь снять квартиру в Лондоне подороже.
Долорес выгнула брови. Выпрямилась, обернулась на отель у себя за спиной. Вздохнула и пожала плечами. А потом залезла обратно в машину.
— Ну, ладно. Я постараюсь занимать твою спальню не долго. И ты должен держать своё обещание и ко мне не приставать.
— Эй. Меня воспитывала мать-одиночка, — Пятый покачал головой. — Я не пристаю к девушкам. Я за ними долго и тоскливо ухаживаю, пока их не уведет кто-то посимпатичнее. И к тому же… я просто хочу помочь.
Долорес рассмеялась себе под нос. Захлопнула, наконец, дверь и пристегнулась.
Если кто-то к кому-то и приставал в ту ночь, так это Долорес к Пятому. Против он, конечно же, не был.
Ровно одну ночь она провела в его кровати, а он на своём диване. Все следующие они проводили вместе.
Её карьера всё ещё шла в гору. Пятый снова написал те пятьдесят страниц исследования про Дерриду, которыми пожертвовал до этого.
Долорес ездила в Лондон, в Париж, в Токио, но всегда возвращалась в квартиру Пятого в Дублине. И всегда засыпала у него на плече, обнимая так крепко, будто он мог исчезнуть.
Шли годы. Долорес становилась всё популярнее, а Пятый закончил университет. Он продолжал работать в книжном, но всё больше просто по инерции. Они поженились и Долорес, даже это толком с ним не обсуждая, взяла на себя все расходы. Купила им квартиру с кучей комнат, большинство из которых они просто не использовали, и ни слова не сказала, когда Пятый пошел в магистратуру.
И даже когда он заговорил о докторантуре только улыбалась, глядя на него влюбленными глазами. Ей нравилось, что Пятый всегда ждёт её дома. И что знает, что ей нравится ризотто с грибами и он всегда готовит его ей, пока она едет домой. И что ему всегда есть, что ей рассказать.
Пятый теперь использовал свои способности только чтобы читать ещё больше. Он и раньше так делал, но никогда раньше он не отматывал время, чтобы вместо одной книги прочитать другую. Он так ничего не менял, но зато никогда не терял время понапрасну. Он был тем самым везучим человеком, у которого в сутках могло быть сорок восемь часов.
Ближе к финалу его диссертации, одним осенним вечером, Долорес вернулась домой без предупреждения. Пятого это насторожило, конечно, но не более. Он сидел в своем кресле, закинув ноги на мягкую подставку для ног, и читал новую книгу Клауса Хершбергера. Из книги торчала открытка от автора. Пятый вёл с ним переписку последние лет десять.
Долорес, не раздеваясь, прошла через всю квартиру прямо в комнату, которую они определили под библиотеку Пятого. Она остановилась перед ним, взъерошенная и растерянная.
Пятый поднял на неё взгляд. Загнул уголок, закрыл книгу и опустил ноги.
— Что случилось? — спросил он. Он был готов начать мотать время. Так далеко, как только нужно.
— Я беременна, Пятый, — сказала Долорес. В её голос был страх. Пятый нахмурился и похлопал по подставке для ног. Долорес села и сгорбилась.
— Почему тебя это пугает? — спросил он. — Это же… чудесно, наверное?
Вот он на свет появился незапланированным. У его матери даже не было девяти месяцев, чтобы подготовиться к его рождению, и детские вещи собирали по всем соседям.
— Да, но… Мне же придется карьеру бросить, чтобы сидеть с ребенком…
Пятый сощурился, не в силах поверить, что она это действительно говорит.
— Знаешь, может быть, твоя мать и считает меня бесполезным нахлебником, — Пятый отложил книгу и обнял руки Долорес своими. — Но я совсем не против заниматься ребёнком, пока ты кружишь головы всему миру.
— Правда? — Долорес всхлипнула. Пятый нервно сглотнул. Если она снова начнет реветь навзрыд, ему точно придется что-то исправлять.
— Правда, — наконец сказал он. — Только не плачь больше, ладно? — он выпустил её ладони, но только чтобы погладить её по лицу и стереть слёзы.
— И тебе совсем не жалко твою академическую карьеру?
— Даже вид не делай, что эта академическая карьера нужна кому-то, кроме меня, — рассмеялся Пятый.
Было ли ему страшно? Конечно. Но в теории он был более чем готов к родительству. А как на практике… им ещё предстояло узнать.
И он неплохо справлялся. Ближе к рождению ребенка они купили новую машину — Мини Купер Кантримэн. И когда у Долорес начались схватки, Пятый на ней же домчал её до роддома. Конечно, он мог бы её и телепортировать, но, во-первых, он понятия не имел как телепортация скажется на ней и на ребёнке, а во-вторых, они никогда это не обсуждали.
Как-то не приходилось к слову.
Долорес никогда и не думала, почему он тогда подменил её в кофейне или почему он предложил ей остановиться у него. И тем более никогда не замечала, как быстро он иногда оказывается в другом конце квартиры.
А еще… а еще ему хотелось, чтобы у него оставался хоть какая-то тайна.
У них родилась здоровая девочка. Совершенно обычная — по крайней мере на первый взгляд. Пятый души в ней не чаял. Теперь он читал не только для себя, но и для неё. Всё подряд, начиная от сказок и заканчивая собственной диссертацией.
Это он возил её в сад, а потом в школу. Он мазал коленки антисептиком, он целовал на ночь в лоб. Это у него был ответ на любой её вопрос, даже самый дурацкий.
Потому что он знал столько, сколько никто не знает… А если и не знал, то всегда мог отмотать время и узнать.
Он оказался хорошим отцом. По крайней мере очень старался таким быть. Компенсировал, наверное, что у него самого отца никогда не было.
А может быть он просто был в восторге от того, что может с кем-то разделить все те чудеса и истории мира, которые он знает.
И другой жизни для себя он не представлял.