I.
this will destroy you — quiet
…Однажды Кайто замечает бумажный журавлик. Его сбивает с перил Общественного Парка 3 бешеный поток разгоревшейся с местным хулиганьём драки, прямо на грязный асфальт, и только когда Кайто укладывает их всех задницей кверху, наконец, белоснежный клочок бумаги бросается в глаза.
Сложен самолётик на зависть ровно и симметрично, почти идеально. Никогда б такое не повторил — пальцы крупноваты, хорошо в кулак складываются, а оригами как-то не даётся.
Он оглядывается и находит взглядом фигуру человека далеко впереди, уже теряющегося за поворотом; а потом он оказывается один (не считая группы стонущих бандитов) в безлюдном сквере, тонущем в уютном жёлтом свете фонарей. Он задумчиво вертит самолётик в руках и позволяет себе осторожно развернуть его — а вдруг какое-то письмо? Ему и только ему. Обратно он, конечно, не восстановит уже такую тонкую работу, но есть только одна вещь, которой Кайто доверяет без тени сомнения, и это его интуиция.
Внутри только «привет».
Ничего более.
Слегка пугает. Зачем-то в голову начинают лезть сюжеты ужастиков, и Кайто ёжится от непрошенных мыслей, неуверенно разглядывая бумагу. Заклинание какое-то? В магию он не верит, но Камурочо полно чудес, и хотя бы один неупокоенный дух на район найдётся. Матсуганэ-сан однажды историю рассказал… во блин, вдруг он притянет какого-то призрака, или наоборот, его кто-то проклянёт, если он вот прямо сейчас выбросит от греха подальше?
Конечно же, нет. Ему надо завязывать с киноночами и марафонами по классике хорроров. Иногда бумажный журавлик — это всего лишь бумажный журавлик, даже если он, вопреки здравому смыслу, прилетел из ниоткуда. Ветер принёс, или положил кто.
Посмеиваясь над самим собой и над возможными вариантами продолжения его непримечательной судьбёнушки низкорангового якудзы, он со вздохом пытается повторить по линиям оригами — теперь выглядит… кривовато. Грустно даже. Грязненько. Он не до конца понимает, что заставляет его забрать самолётик с собой — жалко выбрасывать такую дорогую бумагу, такую восхитительную работу, — но он всё равно аккуратно укладывает его в задний карман, надеясь, что не помнёт задницей.
И направляется в сторону офиса семьи Матсуганэ, петляя аллеями с одной только мыслью — что это вообще было? Божье послание? Совпадение? И почему так странно тянет за рёбрами, как бывает, когда оказываешься во дворе дома, в котором вырос?
Журавлик, конечно, теряется в бардаке на столе, и через пару недель Кайто понимает, что, может, выбросил его вместе с чем-то во время уборки. Жалко, но даже так — с ним осталось ощущение, будто он прикоснулся к чему-то волшебному.
II.
…Однажды Кайто встречает человека, складывающего бумажные журавлики. Он, молодой парень, сидит на старом торговом автомате, окружённый вечно сырым забытым хламом. Он свешивает ноги, мелодично постукивая подошвой своих грязно-белых кроссовок по пластику, и складывает одного журавлика за другим.
Кайто замирает прямо за углом, где узкий проулок превращается в заднюю площадку за каким-то баром. Уже поздно, считай, уже сумерки, и в этих местах Камурочо тени будто густеют. Вообще он ждал здесь найти ребят из надоевшей банды — пытались тут вести теневые дела на их территории; припугнуть их, может, побить. Целый день искал.
Не нашёл. Нашёл только этого парня, и вроде как оригами у них за преступлением не считается.
Эх, кошки и их трагические судьбы. Хорошо, что Кайто скорее по собакам, поэтому такие вот штучки его отвлекают не хуже лабрадора. Никогда не знаешь, сколько странных людей можно встретить в городе, и закончится ли это дело дракой — тоже. Времени стоять и предугадывать у него не оказалось — синяя рубашка привлекает, словно маяк среди унылых серых красок этого угла, и, конечно же, через секунду этот парень в упор глядит на него.
Кайто слегка неловко прислоняется к стене, пытаясь казаться круче, и прочищает горло. Так драка или не драка?..
Парень не похож на… а вообще-то да, он похож на хулигана. Другой его тип, не якудза, в узких джинсах на длиннющих ногах и кожаной куртке, и с— что-то взорвалось у него на голове? Хорошо, подкол не засчитан, Кайто тоже выглядит не лучше. На коленях у человека стопка белоснежной бумаги, которая чудом не падает с них на землю.
И вокруг него десятки идеально сложенных журавликов.
И все они идеальны. Как тот, в Парке 3.
— Вау, — всё, что может сказать Кайто, внезапно растеряв способность общаться на нормальном японском языке.
Парень едва ли задерживается на нём взглядом, спокойным, ни разу не удивлённым, и возвращается к бумагам. Пальцы быстро-быстро сгибают очередной лист, и вот в его руке уже готовый журавлик.
Он кидает его вниз лёгким движением руки. Это не самолётик, и падает он весьма неграциозно; может, лучше было бы, если бы он складывал самолётики. Запускал бы их с крыш зданий.
— Привет, — летят слова вслед.
Кайто, откровенно говоря, в замешательстве — люди, в общем-то, зря по закоулкам не бродят, если не ищут проблем. А если и бродят, то потому что заблудились. Удивились бы, увидев такого чудика. Может быть, какой-нибудь дворник, который бы точно возмутился таким способом засорения улиц. Но, кажется, он единственный за очень долгое время.
— Привет, — отвечает Кайто. — Ты чем тут занимаешься?
Как будто ему не очевидно.
Вместо ответа странный парень зовёт его жестом и расчищает место на крыше автомата, скидывая ещё больше журавликов. Кайто, как во сне, шагает вперёд — но останавливается, улыбаясь немного неловко, и встаёт рядом — всё кончилось, блин, он бы сейчас от кофе не оказался. Смотрит. Снизу вверх, вблизи, парень всё такой же… непонятный, и Кайто не знает, что именно так выбивает, то ли темнющие глаза, то ли… всё. Нормальные люди таким не занимаются.
— Нет, почему? — он кивает в сторону журавликов. — Это что, перформанс? Инсталляция?
— Не знаю, — пожимает он плечами, и его мягкий голос звучит честно-честно. Он берётся за следующий и тут же отпускает его улетать на пол переулка.
А потом, вопреки своим же словам, отвечает:
— Миры это.
III
…Однажды Кайто встречает человека, который делает миры. А потом встречает ещё раз и ещё раз — всегда вечером, всегда в безлюдном месте, будь то переулок, парк, аллея района Чемпион (с лёгким румянцем и пьяным блеском в глазах, и только там), он появляется неожиданно — но всегда на пути Кайто. Он сидит с кипой идеально белой, дорогой бумаги и складывает журавлики. Иногда пустые, иногда с какими-то пометками. Иногда строчит витиеватым, так подходящим ему почерком и складывает целые письма.
Он не всегда молчит — что неудивительно для человека, который, кажется, пробыл столько в одиночестве, и с ним так легко разговаривать, словно Кайто не то что не тратит свою социальную батарейку, а заполняет её, наоборот. Он забавный, саркастичный до ужаса, и он иногда танцует — говоря, что совсем не умеет, но Кайто бы поспорил.
В какой-то день он застаёт его в драке, единственный раз, когда он оказывается не один (так, значит, он реален), и чёрт возьми, вот это представление — гравитации как будто для него нет, не существует, плевать он хотел на законы физики. Он умеет размахивать ногами так, чтобы бандит отправился в полёт в соседнюю стену, он отпрыгивает от стены, как резиновый мячик — Кайто даже хочет его к себе в семью, такой лёгкий стиль бы прекрасно дополнил его мощные удары.
Он заканчивает очень быстро, едва ли давая Кайто время распознать, что это за стиль — тхэквондо? Муай тай, как Хигаши? Карате?
И — снова к журавликам. Он рассказывает столько интересных вещей, пока руки будто на автомате складывают и сгибают бумагу. Многие из его рассказов Кайто даже не может понять — они текут будто сквозь него, цепляясь какими-то словами, но от них остаётся то самое ощущение чуда.
А ещё его зовут Такаюки Ягами. Правда ли, нет ли, но Кайто думает, что есть что-то подходящее. Правда, рядом с ним всегда больше восьми журавликов. Намного больше.
Имя длинновато (сказал Масахару) для него, и очень быстро сокращается в Та-бо.
Они сидят на закате, в сумерках, потом идут до квартиры Кайто, иногда — до офиса (Кайто не кажется, что Ягами представляет какую-либо опасность для клана) — и он вечно теряет момент, когда тот говорит слишком тихое для него «пока» и растворяется в переулках.
И он стоит ещё несколько минут, разглядывая исчезающую в темноте спину. В голове зависают оборванные на полуслове истории, и снова это ощущение саднящей грусти. Наверное, так и должно быть.
Он даже не спрашивает о настоящем — а есть ли оно вообще у человека, который делает миры из бумаги?
IV
this will destroy you — grandfather clock
…Однажды Кайто встречает Смотрителя. Такие, как Ягами, называются Смотрителями, он сам ему рассказывает однажды осенью — забавляется мыслью, что всё это время Кайто… было, в общем-то, всё равно на причины и сущности. Он ведь принял это как данность — пожал плечами тогда и сказал «ну, миры так миры», словно всё это время верил. С вопросами, замершими в глотке, но так можно было бы случайно что-то сломать.
Что-то, что, наверное, не было настолько хрупким, но Кайто… думал.
Смотрителями невозможно стать, говорит Ягами. Ими можно только родиться, в определённые дни, при определённом стечении обстоятельств. Точно даже он сказать не может, что же это был за день, и что же это были за такие обстоятельства — вроде был простым японским парнем, родился и вырос здесь, в Токио. Просто однажды к нему пришло осознание.
Смысл.
И он складывает. Десять, двадцать лет, уже без разницы. Один журавлик за другим, в поисках лишь единственного, который мог бы стать ему домом, а по дороге рождает тысячи домов для других, разбрасывает их по городу.
Он не обнадёживает Кайто тем, что — а вдруг? — и в нём кроется огромная сила мироздания, да и Кайто не питает желания, на плечах и так почти неподъёмный вес семьи, хост-клуба, зала игровых автоматов; всё равно разделяет стопку бумаги напополам и начинает его учить, как надо — и это оказывается сложнее, чем казалось. Его журавлики кривые и грустные, совершенно обыкновенные, но потом их берёт в руки Ягами — и он чувствует, как там, внутри, разгораются новые галактики.
Может, в них нет собственного чуда Кайто, но в них есть какая-то радость. Детская почти.
Иногда Ягами их сжигает. Говорит, там пошло совсем не так, и, наверное, лучше, чтобы этот мир исчез. Схлопнулся, перестал существовать, чтобы больше ничего плохого не случилось. В такие моменты он непривычно серьёзен, пугая Кайто сталью в голосе и тем, что после того, как последний клочок обратится в пепел, сидит тихо-тихо, едва дыша — словно и ему тоже больно.
Кайто тянется обнять — но замирает за сантиметры, вместо этого укладывая руку на плечо. Достаточно, наверное, и этого. Ягами сгибается; достаёт из кармана мятую пачку Seven Stars и закуривает.
Последнюю сигарету они делят на двоих, а потом солнце садится окончательно — и с ним, Ягами поднимается и уходит.
Куда? Неизвестно. Кайто не видит его несколько дней.
Кайто знает, что в нём самом ничего особенного нет, он сильный, крепкий, верный, душа всегда раскалена добела — но ничего такого. В его руках не рождаются миры, он не может быть таким же — не должен, но может быть?..
V
…Однажды Кайто утягивает Ягами в поцелуй. Потому что хтонические существа тоже могут влюбляться, а не только наивные гражданские юноши; а может, всё дело в том, что кто-то сложил этот мир именно так. Кайто не верит в родственные души, даже близко не, вся эта наивность выбита отцом, а потом выжжена сигаретами в офисе якудза, но… почему-то ему кажется, что Ягами было суждено встретить ему — и только ему.
И когда они целуются под цветущей вишней, Кайто всё равно, что на них смотрят.
VI
vlny — давай?!
…Однажды Кайто приносит Ягами самолётик. Он не такой идеальный, немножко уехало левое крылышко, а внутри простой синей гелевой ручкой написано абсолютно позорное «Для тебя и меня» так, что просвечивается с другой стороны. Бумага дерьмо — Хамура ещё не наладил дела в семье. Это похоже на одну из их обычных встреч, когда Кайто притаскивает ему целый пакет таких вот самолётиков — вот сейчас Ягами посмеётся и кинет рядом со своей «стаей птиц», скажет, «сохраню на память», а потом они будут вместе беседовать обо всём на свете, в этом и в следующем.
Вот только Ягами не смеётся.
Ягами усмехается.
Он держит чужой журавлик в своих руках, и Кайто накрывает волна воспоминаний, потому что вот он точно так же задумчиво крутил тот самый, первый журавлик, и бережно разворачивал странички. Прошли, наверное, месяцы или, кажется, годы. Ягами долго смотрит на надпись мрачным, нечитаемым взглядом, и через некоторое время тишина становится какой-то жуткой.
А потом Ягами хмыкает
и сминает его в руках.
— Что за х… Табо?!
Он пинает Ягами, и тот отвечает таким же ударом, и вроде беззлобно начинается как спарринг — пока не превращается в настоящую драку. Ну, в основном из-за уязвленной гордости, потому что Кайто пытался — и теперь это как-то больно.
Ягами весьма неплох — неудивительно, он же видел, но ему казалось, что ему сразиться один на один будет проще. Кайто силён, но за отражением шквала пинков и подножек он быстро выбивается из сил, задыхается. Ягами дерётся, как танцующий журавль, позволяя инерции нести его вокруг Кайто, — а затем, словно переключая какой-то внутренний тумблер, его стойка меняется, движение становится более резким.
А ведь Кайто только привык к стилю.
— Дурак, — Ягами невесело смеётся. Он встаёт, опуская устало кулаки, и идёт подбирать оставшуюся бумагу, кедами распинывая по асфальту разбросанные журавлики. Комок отправляется ему в карман — не в мусорку.
— В смысле?
Кайто рычит, раздражённый всем этим мистицизмом, пафосом, к которому у него до сих пор не было вопросов — а теперь словно тысяча. А потом… останавливается. Желание добавить ещё разбивается о чужой взгляд. Вместо ответа он получает короткий жест ладонью. «Пойдём».
И он следует за Ягами через весь Камурочо до самого Общественного Парка 3. Над ними огромное, изрезанное чёрными линиями проводов алеющее небо, закрытое только башней Миллениум.
— Я не понимаю, — говорит Кайто.
Ягами явно не настроен ему отвечать. Он просто продолжает идти впереди, маяча чёрной кожанкой, пока не останавливается возле качель. Только тогда поднимает глаза.
— Что ты хотел сделать-то? М?
— Не знаю. Город та ещё дыра, — Кайто усаживается на качели рядом, тут же начиная бездумно раскачиваться. В одну сторону, в другую сторону; вперёд, назад. — Иногда выматывает. Хамура ещё этот… Так что было бы прикольно иметь
Вперёд, назад. Они расходятся в противофазу.
Тепло. Вечер, а ещё тепло.
— Не-а, — Ягами вздыхает, — ну и как ты собрался туда, ну, войти? Вот оно существует, как журавлик, и если ты думал, что есть какая-то волшебная дверь…
Осознание бьёт поддых. Вся злость на Ягами улетучивается — как ветер уносит журавликов из-под их ног. Конечно.
Конечно.
Логично, но до ужаса несправедливо, и Ягами это тоже знает — в его тёмных глазах отражается та же злая, бессильная обида на вселенную, которая сотворила их вот такими.
— А, — Кайто останавливает качели. — Тогда зачем ты затирал мне про, я не знаю, дом и всякое? Зачем их тогда так много?
— А. Ну, — Ягами сдувается, чешет затылок. — Я делал их столько, потому что их столько и рождается, раз за разом, и каждому миру нужен сосуд. А дом…
Он начинает смеяться, сухо и потерянно как-то.
— Что?
— Честно говоря, я сам это понял недавно. Родился Смотрителем почти три десятка лет назад, а понять не смог, что мне путь в эти миры мне закрыт просто… физически. А потом… я просто продолжал помещать миры в сосуды, чтобы те не терялись и не сталкивались, ну, в мироздании.
Кайто закатывает глаза.
— Тебе, наверное, сложно понять, как это работает, — говорит Ягами.
— Я не ты. Конечно, нет.
Из-за заката кажется, что башня Миллениум опять полыхает. Где-то вдали гудит и кричит никогда не спящий город Токио. Дневную суету сменяет час пик — а вслед за ним, уже в сумерках, начинается типичная ночная тусовка размером с весь район.
— И что ты будешь делать? — спрашивает Кайто. На этот раз они друг с другом синхронизировались, одновременно оттолкнувшись от земли — и одновременно улетая вперёд. Ягами немного вздрагивает; выпал из реальности, пустыми глазами разглядывая на прохожих.
Кто-то заворачивает в Общественный Парк и тут же уходит, бросив на них бесстрастный взгляд.
— Ничего? Продолжить жить? У нас же есть этот мир.
— Точно же.
— Только у тебя это… — ухмыляется краем рта.
— Что?
— Есть свободная комната или хотя бы кровать? Можно даже диван.
Кайто пялится на Ягами добрые несколько секунд — неловкая улыбка трогает чужие губы, и внезапно всё становится на свои места.
И внезапно — появляется нужный ответ.
— Есть. Только ояджи будет сложно объяснить, но… есть.
VII
…Однажды Кайто встречает человека, который создаёт миры из бумаги.
А человек находит свой собственный мир в бетоне и стекле на третьем этаже многоэтажки посередине Камурочо.